Смертельное время (Рассказ)

Смерть оказалась совсем не такой, какой её представлял себе Ефим. Где-то внутри родился ужас: вначале он был маленькой сфокусированной точкой, но, быстро разрастаясь в размерах, заполнил всё тело и заставил трепетать, как в ожидании неизбежного удара. Ефим вытянулся, ухватился руками за кровать и закрыл в страхе глаза. Голова резко дёрнулась, сознание смешалось, мысли с путались и он полетел куда-то в умопомрачительную бездну. Хотел закричать, но не смог разомкнуть онемевшие губы. Сделал попытку встать, но тело не повиновалось ему и от того родился настоящий страх, граничащий с безумием…
И вдруг он снова увидел окружавшую его действительность, но под каким-то необычным ракурсом. И не сразу понял, что витает под потолком в своей комнате.
Его супруга и дочь стояли у кровати, на которой лежал почти высохший, с жёлтым лицом незнакомый человек. Он словно бы спал. Ефим возмутился: с какой стати этот нахал занял мою постель, но неожиданно узнал себя и остолбенел.
- Умер, - прошептала дочь, её глаза увлажнились, она зарыдала.
- Как - умер?! – всплеснула руками жена и растерянная, привычно добавила: - Я ему покажу!.. Боже мой, что я говорю! Отмаялся бедняга!
И затряслась в плаче, охватив голову руками, то ли вдруг осознав утрату, то ли обидевшись, что муж действительно умер и она уже больше не властна над ним. Не может ни пронять, ни досадить ему хоть чем-то было невозможно, хоть ты тресни!..
Ефим посочувствовал супруге с некоторой доли злорадства, вспомнив, что они ещё не полностью выплатили деньги, взятые для покупки жене меховой шубке. Потом подумал, что об этом пусть она сама позаботится. Он в своём пальто больше десяти сезонов проходил, а у ней два пальто имелись, так ещё и шубу захотела. Ну и пусть теперь выкручивается, как сможет. С него хватит!
Только тут Ефим осознал, что он полностью свободен – свободен впервые в жизни, а значит, может идти куда пожелает. Что он и сделал: взмыл «свечой», прошёл сквозь межэтажные перекрытия, даже не ощутив их, и поднялся к облакам.
Далеко вокруг была видна Земля, похожая на гигантский глобус. Ярко светило солнышко. Рядом повисли белоснежные облака, словно сделанные из медицинской ваты, с серо-серебристым, словно отмоченным, свинцовым низом. От этого они казались мокрыми и массивными. Заглядевшись на всё это, Ефим не сразу приметил врата Эдема. Слева от них на свежей весенней травке спал человек с бородой, накрывшись пожелтевшей газетой.
Ефим кашлянул. Бородач зашевелился, чуток приподнялся, газета, шурша, упала, и он отрывисто недовольно пробасил:
- Кто такой? Зачем здесь?
- Да вот летел мимо, - растерянно пролепетал Ефим. – Спросить хочу: что тут такое?
- Из-за этого  ты вздумал меня будить?! – загремел бородач. – Райский сад здесь, понял? Катись отсюда, чтобы духом твоим не пахло!
Ефим застыл на месте, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что ему делать, что сказать…
- Что за напасть, - жалобно запричитал бородач, - не могу спокойно выспаться на службе. Сменить работу, что ли? Нет, я обязательно разругаюсь с начальством: дня нет, чтобы не появилась какая-нибудь нудная душа! Пусть платят за вредность, иначе я к куму истопником пойду. Там спецодежду и премиальные дают! Грешники тихие и смирные, а здесь!..
Дальнейшей тирады Ефим не слышал, ибо уже торопливо шагал к воротам Рая. Они рассохлись, некоторые доски были кем-то выломаны, а петли никто давно не смазывал. Ветерок шаловливо раскачивал створки, заставляя их сварливо скрипеть.
За ними было безлюдно и тихо. Вот кто-то вышел из-за высокого кустарника и Ефим вскрикнул: прямо на него шагал на задних ногах осёл, опоясанный широким поясом и в шортах. При приближении на шее длинноухого стала видна цепочка с головкой прелестно-кокетливой ослицы.
- Привет, Ефим! – запросто поздоровался осёл, продемонстрировав внушительную клавиатуру крепких зубов. – Что на меня уставился? Никогда осла не видел? Перестань зубами чечётку выбивать, будь человеком. Мне уже начинает это надоедать. Я назначен твоим спутником, так сказать, гидом, экскурсоводом, путеводителем – за руку водителем. Выбирай любое словцо, я не против. Моя обязанность: ознакомить тебя с райскими достопримечательностями.
- Вы, вы разговариваете? – вытаращил глаза Ефим.
- Глупо спрашивать после того, как услышал от меня целую речь. Глядя на тебя, я начинаю думать, что осёл – это ты, а не я. Только маленькие дети могут задавать загадку: какого цвета синяя рубашка?
- Извините, просто я сильно удивлён. На Земле говорящих ослов я не видел.
- А вот это брось! Среди вас, людей, ослов предостаточно, только облик у них людской. А так ослы ослами, Не следует столь легко обманываться видимостью.
- Вы…
- Брось выкать, Ефим, давай заменим официальное «вы» на дружеское «ты». Надеюсь, ты не против?
- Нет, конечно, давайте на «ты»… Прости, давай перейдём на «ты». Я согласен.
- Мы проведём в обществе друг друга немало времени и выкать ни к чему. Да, кстати, звать меня Дантес. Запомни: Дантес.
- А меня Ефим, – протянул руку Ефим. – Ефим Кузнецов.
- Эх, учить тебя и учить! – вздохнул осёл, протягивая своё копыто. – Ладно уж, ради тебя последую ритуалу: рад нашему знакомству, дружище! А теперь в путь. Глупо торчать тут, да и незачем.
Ефим пожал плечами, но, увидев спину зашагавшего вперёд по дороге собеседника, подумал, что выбора у него нет, и последовал за ним.
Примерно через час вдали показались стены большого города.
Сзади послышался топот копыт, который стремительно нарастал. Всадник мчался с рубахой нараспашку, длинные волосы его развевались на ветру. Он смеялся и неистово хлестал коня плетью.
- Берегись! – заорал осёл и скакнул в сторону, на обочину дороги.
Скакун промчался мимо и сидящий на нём человек достал Ефима плёткой, при этом едва сам не выпал из седла. Но удержался, выпрямился, обернулся, дико хохоча.
Ефим скорчился от боли, ничего не понимая.
- За что? – недоумённо шептал он. - За что?
- Не знаю, - ответил Дантес, - сволочь какая-то. Как и все в этом городе. Я же предупредил тебя, мог бы отбежать.
Из-за кустов выскочила ватага сорванцов и в путников полетел град камней. Ефим уцелел, а вот ослу досталось. Он вскрикнул и схватился за щёку. Пониже правого глаза расплылся синяк и Дантес негодующе затопал копытами:
- Мерзавцы! Ну, я ещё доберусь до вас! Паразиты, негодяи, подлецы, отбросы человеческого стада! Ублюдки в распоследней степени! Дети похотливых обезьян!.. – Осёл в ярости сыпал цветистыми выражениями, выказывая при этом красноречие и немалую эрудицию. – Какой теперь вид приобрело моё лицо, разве можно в таком состоянии показываться на улице? О, подонки! Черви, живущие в клоаке! Дебилы, идиоты, дегенераты, круглые дураки, потомки дураков, полные кретины!
Они уже вошли в город, а осёл продолжал сыпать отборными выражениями. Ефим только удивлялся его обильному запасу слов. Постепенно Дантес успокоился, но ещё долго порой вдруг вспоминал обиду и начинал извергать из себя проклятья проказникам.
Неожиданно в конце улицы показалась стремглав несущаяся толпа. Тревога захлестнула сердце Ефима. Вот уже совсем рядом возбуждённые лица с перепуганными глазами. Люди мчались сплошной массой, словно поток воды или горный обвал. И если кто падал, то уже подняться не мог - остальные пробегали по нему, затаптывая насмерть.
По примеру спутника Ефим прижался к стене, чудом уцелев в бушующем людском водовороте.
Не успели они придти в себя, как вся толпа людей дружно повернулась и побежала обратно в ту сторону, откуда явилась.
Осёл был весьма заинтригован и успел выхватить из последних рядов склеротичного вида старичка, которому по всем внешним признакам было крайне вредно заниматься спринтом.
- В чём дело?
- Пантера убежала из зоопарка, - едва отдышавшись, ответил старичок, перемежая слова длинными паузами, чтобы заглотнуть побольше воздуха.
Ефим поёжился: перспектива оказаться в лапах громадной хищной кошки ему показалась мрачной.
- А где она? – спросил он.
- Кто?
- Пантера?
- А Бог её знает! – махнул рукой старичок. – Я сам бы хотел знать: где она?
- Как же вы убегаете от опасности, не зная, где она?
- Я не знаю, это верно. Но люди-то знают. Вот я и бежал с ними. На миру и смерть красна! – тут старичок сделал паузу. Пожевал губами и неожиданно сменил тон: - А ты зачем выпытываешь всё это у меня? Шпион какой? Что привязался? Старого и немощного обижаешь!
Старичок отскочил и стал взглядом отыскивать булыжник поувесистее или палку.
- Пойдём, - дёрнул Ефима Дантес, - я тебе сейчас всё объясню. Вряд ли кто во всей этой толпе знает, где пантера? Впрочем, я уверен, никакая пантера из зоопарка не убегала. Мог вообще никто ни убегать. Или убежал хомячок, ящерка уползла или птичка улетела. И не сегодня. А день, неделю или даже месяц назад.
- Так что же они носятся, вроде полоумных?
- Кто-то выдумал или услышал что-то, недопонял, а то и могло кому-то присниться разная чепуха, он брякнул, а его не так поняли – ну, и началось! Это же город дураков. Здесь мыслят особыми категориями. И ничему тут удивляться, разве на твоей Земле не так? Всякое знание – это заблуждение, возведённое в ранг закона. Когда-то толпа не помешала осудить на сожжение Коперника, который осмелился сказать, что планета – круглая. Он был единственным, кто говорил правду, но люди верили в привычную сказку. Это крайний пример, но вспомни, сколько жизней, судеб было разбито, исковеркано из-за сплетен, слухов, домыслов, наветов, совершенно необоснованных, а то и попросту вздорных. Но люди оказались настолько глупыми, что верили всему. Правда, многие были просто подлы и хотели верить, а кто-то делал вид, что верит в расчёте на ту или иную личную выгоду. Так что подумай, прежде чем осуждать этих людей.
- Да как их не осуждать!..
- Э, послушай, Ефим, тогда ты должен оплевать и самого себя.
- Это ещё почему?
- Ты же жил в стране, население которой дурачили неимоверное количество раз.
- Что за ахинею ты несёшь?!
- «Ахинею»? Да я мог бы рассказывать вечность глупости, мифы и слухи, в которые вы верили.
- Назови хоть одно.
- Боже мой, «хоть одно»! Какой ты наивец! При твоих предках совершалась самая кровавая революция в истории человечества, рабочим говорили: «Вам нечего терять, кроме своих цепей». А ты не знаешь, что в те дни средняя зарплата рабочего в России была самой высокой в Европе и второй в мире. Её он потерял, как и многое другое. Тогда говорили, что Россия является «тюрьмой народов», при том, что по количеству людей, выезжающих за границу (международный туризм), страна была первой в мире. Вот такая «тюрьма» - и позволялось из неё выезжать (как и возвращаться), и у людей имелись средства на это. Сравни сие с тем, что было после того, как народ «освободили» и от этого приезжие цивилизаторы. Тогда же много кричалось, что «царизм держал людей в тёмноте и невежестве».
- А разве не так?
- Скажу о «темноте»: электрическая лампочка была изобретена в России и первое электрическое освещение улиц произошла в Санктъ-Петербурге. А проект плана электрификации страны начал разрабатываться ещё до революции 1917 года, он потом лёг в основу знаменитого ГОЭЛРО… Теперь очень вкратце о «невежестве»: по количеству печатаемых книги Россия перед первой мировой войной была на втором месте на планете. Первой была Германии, но, в частности, по той причине, что много книг в ней печаталось для России, которая уже в то время являлась самой читающей страной в мире. Вот так! А по числу женщин в высших учебных заведений Россия была «впереди планеты всей», первым городом на планете со стопроцентно грамотным населением стала Москва в конце девятнадцатого века. При Николае II был принят план ликвидации неграмотности к 1926 году. Революция «освободила» и от этого. Эти «товарищи» с наганами врали, что Россия была технически отсталой.
- Но это же действительно так!
- Скажи-ка, Фома неверующий, где в начале двадцатого века были построены самые большие самолеты в мире «Святогор» и «Илья Муромец»?
- В России?
- Конечно, в стране, которой и тогда, и позже именовали «тёмной» и «отсталой». А радио, которое изобрёл Попов? А Сикорский, который стал отцом авиации развитых и передовых США? А изобретатель телевизора Зворыкин, который оказался не нужен в «освобождённой» России, как и много, очень много других таких же людей.
- Но это всё происходило давно.
- А разве всё это не повторилось уже при твоём поколении? Вспомни пресловутую «перестройку» с последующими «реформами». Так же вам обещалось почти тоже самое – свобода, благосостояние, братство! «А получилось как всегда» - прямо противоположное обещанному.
- Это было словно какое-то ослепление.
- Это точно – ослепление! От неумения и нежелания самостоятельно мыслить, искать истину. А сколько было слухов о конце света – не перечесть! И сейчас поднимается всеобщая истерия – очередной конец света «назначен» на декабрь 20012 года… А какой гешефт соорудили фармацевтические компании, придумав байку о «свиной гриппе», о коем послушные им средства массовой идиотизации раструбили на весь мир? Вы же поверили им!.. Впрочем, в этом твоя страна ничем не отличается от прочих. А как всем парят мозги про демократию! «У вас ещё нет демократии? Мы идём к вам!..» И Америка несёт демократию во все прочие страны, силой навязывая её тем, кто не подчиняется…
- Кстати, я слышал шутку: «Порядок по-американски: это когда все страны бомбят по порядку…»
- А знаешь, Ефим, кто автор этого афоризма?
- Нет.
- Мы только что о нём говорили… Между прочим, он живёт, как и ты, в Самаре. Александр Зиборов - автор книги «Тайны русского закала» и гипотезы о живой, растущей, Земли.
- Я думал он врач или учёный.
- Он работал много кем, но ни врачом, ни учёным не был. Больше прочего занимался строительством, журналистикой, писательским делом. А попутно выдвигал разные идеи…
Последние слова осла были заглушены треском выстрелов, взрывом гранат, воплями, руганью...
Добежав до поворота улицы, они увидели площадь и наискосок налево солидное здание с вывеской «Банк». Оттуда и доносились эти звуки.
Прохожие на площади стремительно разбегались и прятались куда попало. Некий находчивый субъект, пользуясь случаем, затащил накрашенную девицу в подъезд и принялся насиловать, не обращая внимания на суматоху. Её крики даже не были слышны в общем гаме.
Некоторые молодчики принялись бить витрины и хватать выставленные на них товары.
Из дверей банка выскочили четверо рослых мужчин в масках и бросились к машине. Один из них обернулся и швырнул назад гранату. Она ещё летела в воздухе, когда в дверях банка показались люди с оружием. Увидев летящую в них смерть, они побледнели, выронили из рук автоматы с ружьями. Раздался взрыв: несчастные повалились, иссечённые осколками.
Бандиты тем временем на повышенной скорости покидали площадь.
Всё это совершенно спокойно фиксировал телекамерой оператор с помощниками в пуленепробиваемых костюмах. Их аппаратуру защищало особо прочное стекло.
Кончив своё дело, оператор широко зевнул, достал из сумки пару бутербродов, бутылку вина и принялся завтракать.
Когда он закончил трапезу, на площадь одна за другой стали приезжать полицейские машины, а вслед за ними «скорая помощь».
Полицейские принялись хватать и кидать в свои машины тех, кто им подвернулся под руки.
- Финита ля комедиа, - брезгливо произнёс осёл. – Как говорили древние римляне: комедия окончена.
- Что здесь происходило? – спросил Ефим.
Дантес сказал:
- Обычное дело, грабили банк.
- А может, кинофильм снимали? – предположил Ефим. – Видишь, телеаппаратура, около неё – оператор.
- Нет, просто гангстеры предусмотрительно заключили договор с телевидением о трансляции передачи. Не даром, понятно, а за очень солидную мзду. Тут всегда так делается. Нередко гонорар за их творческий «акт» оказывается больше самой добычи. Так что выгода тут двойная. А полиция, как обычно, проспала и арестовывает случайных прохожих. Теперь каждый из них будет осуждён, если не сумеет откупиться взяткой. Ведь здесь считают, если ты оказался рядом с местом, где совершенно преступление, то не можешь быть невиновным. И если не в этом, то в чём-то ином. Впрочем, разве не точно также поступают и у вас на Земле! Может, станешь возражать?
Ефим подумал и благоразумно промолчал, но минутой спустя не удержался и в сердцах вскричал:
- Неужели в этом городе живут люди без чести, совести и сострадания?! Ведь на телевидении знали, что готовится ограбление, могут быть жертвы, и никого не предупредили?
- На сей раз ты угадал, - улыбнулся Дантес. – Это город не только дураков, но и подлецов, негодяев, убийц, насильников, мошенников и прочей накипи людского общества. Жизнь у них весёлая. Они сами отравляют её друг другу. Так сказать, по принципу самообслуживания.
По улице снова мчалась толпа. Осёл и Ефим едва успели забежать в подъезд, который оказался сквозным. По нему они прошли во внутренний двор, где оказалось множество людей, которые кричали «Пожар» Пожар!», но не двигались с места. Женщина горестно причитала о любимой дочурке, оставшейся в доме.
Ефим бросился в здание, увидел огнетушитель, сорвал со стенки и ринулся на второй этаж. На одном дыхании пробежал анфиладу комнат, но нигде не обнаружил даже намёка на огонь. Только в последней квартире на подоконнике стоял полураздетый длинноусый старик с дымящейся трубкой в руке. Он дрожал всем телом, порой стуча зубами. Время от времени он вынимал трубку и слабым голосом кричал:
- Пожар! Спасите!
Вот кто паникёр, сообразил Ефим и обозлился. Стукнул головкой огнетушителя по полу и направил пенную струю на старика. Тот поперхнулся на полуслове, но трубку уберёг, выпучил глаза, кашлянул и заорал:
- Тону!
Затем согнулся, вроде перочинного ножа и свалился на пол, а его трубка при этом полетела за окно.
Стоящая внизу толпа зевак разбежалась с воплями:
- Дом валится! Спасайся, кто может!
Ефим выругался, бросил огнетушитель и спустился вниз, где его встретил с ехидной улыбкой Дантес. Осёл стоял, прислонившись к стене дома, и пилкой полировал свои копыта.
- Ну, как дела, пожарничек?
Ефим насупился. Осёл понимающе усмехнулся, полюбовался на свои конечности и сказал, что нечто вроде этого он и ожидал. Затем сделал знак продолжать путь.
Ефим шагал сильно раздосадованный, что поддался чувству, позабыв о предупреждении своего спутника: всегда брать пример с него.
- Красавчики, идите ко мне, не пожалеете!
Этот окрик прервал размышления Ефима. Он поднял голову и увидел перед собой дородную женщину с остатками былой красоты.
- Три дочки у меня, - продолжила она, - выбирайте любую. Каждая из них – ягодка, вкус которой никто не знает, ибо никто не пробовал; кобылка необъезженная. Старшей всего-то пятнадцать лет. С ними вы познаете небывалое блаженство.
Ефим покосился на Дантеса: тот даже не замедлил шаг, словно ничего не слышал, и твёрдо решил ему подражать.
Обманувшись в своих намерениях, женщина принялась проклинать их, извергать страшную хулу. Над ней начали смеяться девушки, толпой преградившие дорогу путникам.
- Старая дура! – говорили они. – Чем задумала заманить красивых и умных господ. Они-то понимают истинный толк в любви и, несомненно, выберут нас. Не правда ли, милашки?
Среди кокеток были полные и худые, брюнетки и блондинки, шатенки и рыжие, молодые и не очень… Все в соблазнительных одеждах, предельно откровенно подчёркивающие их прелести. Они бросали многообещающие улыбки с привычной техникой манящих глаз.
Ефим почувствовал себя мужчиной.
Осёл же между тем невозмутимо шествовал дальше, и Ефиму пришлось следовать за ним.
Едва они миновали девушек, как лица их исказились и теперь источали бессильную злобу, ненависть, а алые губки извергали самые грязные ругательства.
Ефима потрясла столь разительная перемена. По его лицу прошёл холодок и он устыдился своего недавнего влечения к красоткам.
…Вдруг из переулка появилась ещё одна девушка. Среднего роста, длинноногая, с волосами спелой пшеницы, в скромной, развевающейся на ходу одежде. Она несмело подняла бровь и стали видны огромные, цвета чистейшей бирюзы глаза. Они излучали смущение, робость и лёгкий испуг.
Он оторопел, с каждой секундой всё больше постигая её неброскую, но удивительную красоту. Это была девушка нашей мечты. Красивая, чуткая, нежная, доверчивая. Совершенство, которое мы видим в своих грёзах. Идеал, который мы надеемся встретить в своей жизни.
Помимо воли Ефим рванулся было к ней, потупившей смущённо взор и блистая румянцами на белейших щёчках, но тут громко, самым противным голосом заревел осёл, схватил его, вскинул себе на спину и помчался скачками прочь. Ефим какое-то время вырывался, но скоро они выбрались из города и он обмяк, почувствовав себя совершенно опустошённым. Ему всё стало безразлично. Его сердце, чувства, вся жизнь остались с той девушкой.
На зелёной лужайке Дантес сбросил свою ношу и сам сел отдохнуть. Продолжительное время они молчали. Осёл отдышался, сходил и напился из протекавшего неподалёку ручья и вновь устроился рядом, ковыряя в зубах травинкой.
Пригревало солнышко. Появилась яркая, словно кусочек радуги, бабочка и принялась порхать над луговыми цветами.
Затем прилетел сердитый шмель с гудящей басовой струной. Забрался в бутон, поковырялся там, вылез, замах крылышками и с натужным жужжанием улетел.
- Обижаешься на меня? – наконец спросил Дантес.
- Пошёл к чёрту! – отмахнулся Ефим, даже не шевельнувшись.
- Зря дуешься, дурачина, я же тебя спас, - продолжал осёл. – Если бы эти девицы увлекли тебя, то ты бы навсегда остался с ними. Навсегда, понимаешь, навсегда! Как завязшая в меду маху.
- С ней я готов разделить хоть вечность! – раздражённо буркнул обозлённый Ефим.
Дантес покачал головой:
- Ну, скажи, кто из нас настоящий осёл? Что ты знаешь о ней? Ты же готов был бежать к ней, едва бросив взгляд. Соблазнив тебя, она получила бы право покинуть город, правда, и дальше бы жизнь у неё пошла не лучше, но это уже, как говорится, из другого анекдота. На Земле она жила в обеспеченной семье, но ещё с детских лет начала грешить с братьями и их товарищами, как сие нередко бывает. Потом её друзьями стали люди поопытней. Осознав свою убойную привлекательность, она принялась извлекать из неё выгоду и уже к пятнадцати годам познала все тайны порока. Здесь мало кто мог с ней сравниться. Из-за неё погибло множество людей: брат убивал брата, отец сына и - наоборот. Ей нравилась подобная власть над поклонниками, она наслаждалась ею. Если рассказать обо всех её преступлениях, то у тебя бы поседели волосы. Достаточно сказать, что её убил один из любовников, молодой подававший большие надежды архитектор, а после покончил с собой. И тут, у нас, она действует весьма умело, как ты уже успел убедиться на своём примере. С учётом психологии, не то что её товарки. Она понимает, что наглость, грубость не приведут к успеху – нужна видимость простоты, кротости, внешней невинности.
- С трудом верится, - прошептал ошеломлённый Ефим.
- Тем не менее это так, - подтвердил Дантес. – А теперь поднимайся, у нас впереди ещё долгий путь. Не будь упрямым ослом!
Ефим улыбнулся, посмотрел на своего спутника и, удержавшись от реплики «От осла слышу!», вскочил на ноги:
- Идём!
Тот  понимающе засмеялся и они пошли, держась за руки, как старые друзья, которые вдруг особенно глубоко почувствовали взаимную привязанность.
Уже скоро им встретилось развесистое дерево, на ветках которого висели крупные ягоды величиной с арбуз. Под ним собралась толпа людей.
- Что это? – поинтересовался Ефим у Дантеса.
- Да, ничего особенно, - отмахнулся осёл, - это просто клюква, а под ней прокатный пункт. Но там ничего путного не бывает. Я на днях заглядывал. Только что и есть куры, которые деньги не клюют, надувные гири, сушёная абракадабра, аттическая соль, но подмоченная. Лучше обрати внимание вон на то строение.
Ефим поглядел и увидел феерическое здание, вернее, настоящий дворец, словно сотканный из радуги, солнечного света и обитый звёздами.
- В нём живут люди не чёта нам, - с уважением и некоторой долей зависти произнёс Дантес.
Из дворца вразвалочку вышел человек в пурпурной тоге и  туфлях, отороченных собольим мехом. Ефим узнал его: это был его сосед по подъезду плотник Василий. При жизни тихий малый, про которого говорили, что у него не все дома. При встрече он всегда смущался, низко опускал голову, краснел и еле слышно здоровался, запинаясь от собственной смелости. Он часто менял места работы: служил кочегаром, курьером, грузчиком и разнорабочим, ездил по договору ловить рыбу. Но скоро вернулся и устроился сапожником. Не проработав и месяца, пошёл на стройку в качестве стропальщика. Однажды на него упала железобетонная балка. Она была бракованной и монтажные петли не выдержали, вырвались… Он умер мгновенно, с улыбкой на лице.
Осёл низко уважительно поклонился Василию, тот ответил кивком и прошёл мимо, не узнав Ефима.
- Смотри на него внимательнее, - шепнул Дантес, - здесь таких мало. Гордись, тебе повезло, не всякий удостаивается чести увидеть его так близко.
Ефим озадачился, а осёл продолжил речь, продолжая глядеть вслед Василию:
- Вы, люди, странные существа. Что делаете, к чему стремитесь, чего желаете?.. Заселили всю землю, а смысла жизни не поняли. Ведь жизнь – это мгновение, искорка в ночи, а как вы её тратите, на что? Изобрели деньги и с тех пор у вас  проблема: где их взять? Боритесь за власть над себе подобными, не научившись властвовать собой: а самая большая победа – победа над собой. В борьбе за власть не брезгуете ничем. Это – подлецы. Остальные с низкой душой подчиняются их власти. Ими помыкают, словно скотиной. Они отвыкают мыслить, так как им подсовывают жвачку из готовых истин. Если кто придёт к начальнику со своим мнением, то уходит с мнением начальника. А тем главное – принять решение, а уж обосновать его затем им легкого. Хуже их только те люди, которые, не умея приказать себе, захватывают власть на другими. Они воображают себя равными богу. Звон фанфар, лесть приближённых кружит им голову и они начинают предаваться свинству, презирая тех кем управляют. А вот такие, как Василий, могут добиться многого, они обладают умом, совестью, но в них слишком много честности и душевной чистоты для того, чтобы добиваться успеха на жизненном поприще. Поэтому они стремятся жить, не мешая другим и не подчиняясь общему мнению, оградившись от него завесой простодушия. Это про таких сказано: «будьте как дети». Они живут высшими ценностями и разрушить их не может никто, ибо они в их воображении. Поэтому он тут живёт так, как ему подобает. Он на «ты» с архангелами и херувимами, так как почти равен им. Позавчера они пили на брудершафт.
Ефим с изумлением слушал столь непривычные речи: сколько лет он жил рядом с Василием и не подозревал о его настоящей сущности. Потом подумал: а про кого из своих знакомых он может сказать, что знает их истинное лицо? Недаром говорят: чужая душа – потёмки.
Солнце закрыла тяжёлая, склизкая на вид туча. Стало холодно и тревожно. Подул усиливающийся ветер.
- За мной! – панически завопил Дантес, в его голосе чувствовал неподдельный страх. – Быстрее, иначе мы пропали!
Неподалёку проходил неглубокий овраг, дно которого было заполнено валунами и каменными глыбами. Осёл кинулся туда и покатился по склону, до крови ободрав бока своей волосатой шкуры. Упал ничком между камнями и ухватился обеими руками за них. Ефим недоумевал, но во всем следовал примеру своего спутника. Резонно рассудив, что тот знает, что делает.
Ветер нарастал и превратился в ураган. Со свистом крутились столбы смерчей, всасывая в себя воздух, как чудовищные воронки пылесосов. Они вырывали с корнями деревья, сдёргивали верхний слой почвы, уносили камни, валуны. Потом появились летящие люди. Странные люди. Они были плоскими, точно вырезанными из бумаги, и похожими на газетные листы, увлекаемые ветром. Они изгибались, свёртывались самым причудливым образом, их крутило в воздухе, словно невесомые лоскутки. Лица этих людей выражали страдание. Они кричали, вопили, жаловались на свою участь на тысячах языках, наречиях и диалектах.
Увидев Ефима с Дантесом, они попытались задержать полёт и спуститься к ним. Призывно махали руками, звали с собой, уговаривали, сулили все мыслимые блага, осыпали, бранью, плевались, издевательски корчили рожи, делали пальцами неприличные жесты… Но невероятной силы ветер уносил их дальше и они улетали с  мукой на своих лицах.
Газетных людей в воздухе становилось всё больше и больше. Вот уже они несутся сплошной массой, порой словно бы уложенные в спрессованную кучу, касались на лету земли. Пытались хоть за что-то удержаться, но им мешали свои же товарищи. Между ними начинались ужасные ссоры, свары.
Осёл с беспокойством поглядывал вверх и вдруг засмеялся, обнажив жёлтые клыки. Смех его звучал идиотски, потеряв присущий Дантесу интеллектуальный лоск. Ефим удивился, но тут услышал гневные слова:
- Смейся! Смейся, как можно глупее! В общем, строй из себя дурачка. Ну, живо! Не таращь глаза, а делай, что тебе говорят! Смейся, кретин!
Ефим попробовал, но довольно неумело. Между тем осёл веселился изо всех сил, с нелепыми ужимками, приподняв свой зад, он испустил неприличный звук. Ефим захохотал во всё горло, почувствовав себя непринуждённей, даже последовал поданному примеру. Ему удалось поделать это четыре раза кряду. Поднатужился снова. Но в пятый раз звук оказался настолько слабым, что он даже сам не услышал себя.
Развеселился и, довольный собой, залился счастливым смехом. Дантес поглядел на него уважительно и, как будто, даже с завистью, но продолжал смеяться.
Ураган быстро слабел. Поток сплющенных людей уменьшался на лазах и вот исчез последний из них. Выглянуло солнцем. На глазах росла трава, выправлялись деревья и восстанавливали свою листву. Через несколько минут окрестность приобрела прежний вид.
Осёл почистил одежду и сказал Ефиму:
- Кажется, на этот раз пронесло. Благополучно мы отделались от них.
- От кого?
- От этих однодневок. Врагу не пожелаешь оказаться в их компании. Ты у нас недавно, поэтому сейчас я тебе всё разъясню. Эти люди на Земле составляют большинство. Они живут сегодняшним днём. Хапают всё, что могут захватить, транжирят себя и время. Пользы от них ни на грош. Вся их фантазия тратится на пороки, поиски средств разнообразить свое бессмысленное существование. Они не способны отказать себе сегодня, чтобы завтра получить вдвойне. Они полностью зависят от мнения окружающих. Все их поступки, дела, образ жизни, одежда – рассчитаны на зрителя. Сами по себе они – нуль, ничто, видимость людей. Смысла в их жизни нет, но они стараются убедить всех и себя в ценности своего бытия. Потому так они старательно вербуют в свой лагерь сторонников. Достаточно было бы им схватить нас и мы были бы принуждены вечно скитаться в их обществе, а я не знаю ничего более страшного, - с жаром воскликнул Дантес. – От них следует прятаться и представляться дураком. Более всего они боятся смеха и быть смешными. Таких они оставляют в покое, ибо глупы и тщеславны. Они просто не понимают, что можно жить какими-то другими ценностями. А, чёрт! Всегда я попадаю в грязь. Скажи, разве я не осёл?!
Эта гневная реплика так рассмешила Ефима, что Дантес обидчиво глянул на него, но ничего не сказал.
Осёл, обругав себя, вылез из лужи, в которую попал, увлёкшись объяснениями, и стал обтирать копытами от налипшей на них грязи.
Тут Ефим заметил, что посреди большой грязной лужи барахтается человек. Кричать он не мог, тухлая зловонная жижа доходила ему до глаз. Он делал усилие, подпрыгивал, чтобы вдохнуть немного воздуха, но при этом заглатывал грязь, старался выплюнуть её и пускал пузыри.
Ефим ужаснулся, закричал и принялся искать что-нибудь подходящее для того, чтобы вытянуть беднягу. Дантес остановил его:
- Брось, не стоит он того. На Земле сей подонок заведовал учреждением для глухонемых. Там он установил удобный для себя порядок, заставляя вверенных ему подопечных работать до изнеможения, транжирил их деньги, насиловал безответных женщин, растлевал малолетних, был педерастом… Словом, веселился, как мог. Это лишь некоторые из его преступлений, клянусь, не самые худшие. как видишь, он большая сволочь. Я ругаю себя не за то, что запачкался, а за то, что эта грязь из его лужи. Не желаю иметь с ним ничего общего!                                
Ефим покачал головой, уже не испытывая желания выручать преступника.
- За это его и посадили сюда? – поинтересовался он у Дантеса.
- Вовсе нет, - энергично мотнул тот головой. – Разве можно за такое наказывать: на Земле немало куда худших личностей. Просто в детстве он мечтал стать учителем и сеять вечное, разумное и доброе, а потом изменил мечте. За это и получил соответствующее наказание. Если представится случай, то я покажу его мечту. Вот у кого поистине жалкая, достойная всяческого сожаления участь. Но нам следует идти дальше. Не будем задерживаться около этого мерзавца.
Некоторое время они двигались молча. Ефим размышлял над увиденным.
Перевалив довольно высокий холм, заросшей мягкой травой, путники увидели дивную панораму: пологиё зелёные холмы, куши деревьев и кустарника. Между ними стояли красивые беседки. На возвышенности находился чудесного вида дворец: что среднее между Тадж Махалом, Эрмитажем и Храмом Василия Блаженного. Ефим глядел во все глаза, как зачарованный:
- Лепота! Просто глаз очарование! Никогда такого не видел. Даже представить не мог, что подобное существует.
- Да, такое тут встречается не особенно часто, но и живёт совсем не заурядная личность.
- А кто?
- Творец… Да, кстати, тебе он известен, сам узнаешь при встрече… - Дантес назвал фамилию.
- Это он? Боже мой! Оказывается, мы даже жили с ним в одном городе, в Самаре!
- Да, это он.
- Это же известный юморист, сатирик. Впрочем, читал его фантастику, детективы, сказки. Моя жена выписывала его афоризмы… Сейчас вспомню: «Сегодня мы оплёвываем божков, которым молились вчера, а завтра снесём алтари, о которые бьёмся лбами сегодня», «Султан считал себя однолюбом, ибо любил только свой гарем», «Живём мы только один раз, но – не один день», «О вкусах начальника не спорят – ими восхищаются», «Правда в конце концов выплывёт на поверхность, но очень редко наказывают того, кто её утопил»… Мне особенно понравились вот такие: «У преступности нет национальности, но у каждого преступника она имеется» и «Истинные интернационалисты только людоеды: им плевать на национальность – был бы человек хорошим?!.» Ха-ха-ха!
Осёл тоже рассмеялся, уважительно посмотрев на спутника:
- Память у тебя очень хорошая.
- Да, многое помню. Я тоже некоторые переписывал, корешам зачитывал для хохмы… У него есть и такие зиборизмы: «Старость – не радость, но как рьяно стараются её продлить!», «Где проходит граница между Москвой и Россией – по МКАД, Садовому Кольцу или по Кремлёвской стене?..», «На зарубежных курортах отдыхают не столько братья по разуму, как братья по зарплате», «Даже и в борьбе с самим собой главное не победа участие?..», «Земли у нас хватает на всех, но – не для каждого…», «Чтобы совершать подвиги, мало родиться Гераклом, нужны ещё и родственники на Олимпе»… Когда шла перестройка, он написал так: «Сегодня мы оплёвываем божков, которым молились вчера, а завтра снесём алтари, о которые бьёмся лбами сегодня». Он оказался прав, истинный пророк!
- Все Творцы в немалой степени ещё и пророки, - добавил Дантес.
- Творец – потому, что он занимался литературным творчеством?
- Нет, вовсе нет.
- Объясни, не темни.
- Творец тот, кто творит. А уж что он творит – это уже не столь важно. Твой земляк, кстати, проявил себя не только в литературном творчестве, но и на иных поприщах. Главное не дороги, которые выбирает творец (занятие, дело), а то, что заставляет его выбирать именно творчество…
Местность пошла на понижение. Растительность почти исчезла, под ногами заскрипели грязные камни в сухой пыли. Воздух словно бы густел, становился зловонным, смрадным. У Ефима начались спазмы в животе и позывы к рвоте. Он повернулся к ослу:
- Откуда эта невыносимая вонь?
- Э, если бы мы пошли левее, тогда бы была настоящая вонь, а это ещё полувонь!.. Впрочем, я сам едва терплю сие амбре. Потерпи, через километр-два станет заметно легче.
- Ты не ответил, откуда идёт она?
- В той стороне, за горизонтом, нечто вроде кратера и там, в кипящей лаве, варятся самые гнусные ублюдки человеческой породы.
- И кто же?
- Ну, конечно, кровавые тираны, их приспешники, а также – мироеды, ростовщики, процентщики, банкиры, паразиты, посредники…
- Посредники? Паразиты?.. Странно, в один ряд поставлены кровавые тираны и какие-то посредники, паразиты, ростовщики, - удивился Ефим.
Дантес поглядел на него и поинтересовался:
- Помнишь, за сколько купила тебе жена литр молока перед твоей смертью?
- Конечно, а зачем ты это спрашиваешь?
- Так вот, крестьяне, назовём их производители, из этой суммы получили меньше десятой части. Остальное досталось тем, кого у вас называли посредниками.
- Всё равно не понимаю, одни курганы из отрубленных голов складывали, а эти только деньги воровали!
- Так эти посредники не только с молока доход получали, а со всего прочего. Представляешь, девяносто процентов населения обирается, чтобы благоденствовала прослойка в долю процента?..
- А остальные девять процентов народа, ты забыл о нём?
- Имей терпение, не перебивай, а внимательно слушай. Эта девятка – обслуга нуворищей (воров и ну ворюг!), скоробогачей. Забыл, что молоко тебе было куплено для лечения, на лекарства у вас денег не хватало. Потому ты и умер. Как и многие другие, кто не получал нужного лечения, лекарств за неимением средств на это. А, вроде бы, не очень заметное недоедание – без полноценного питания ребёнок не способен стать полноценным человеком… Да что говорить, забыл, что ли, как в твоё время военкоматы браковали многих призывников по причины дистрофии, а многие брали в армию и затем откармливали, доводили до кондиции. А жилищная проблема!.. Не буду больше говорить об этом, ты просто никогда не пытался понять механизмы утекания деньжищ от широких масс к избранным, не представляешь размеры этой колоссальной обираловки, последствия дефицита денег… А ведь слышал – и не раз! – народную мудрость: «Нет рабства хуже нищеты!» Вот почему тут не только те, кто губил человеческие жизни, захватывал людей в рабство, но и те, кто ввергал народы в рабство нищеты. Как и те, кто опускал в рабство невежества… Большой разницы между ними нет. И ты фактически без лечения обошёлся, платить было нечем.
- Да, действительно, мне бы врач не помешал…
Осёл при этих словах насмешливо хмыкнул и цепочка с мордочкой ослицы затряслась на его шее, словно в приступе неудержимого хохота:
- «Не помешал»? Врач был тебе жизненно необходим! Он бы спас тебя и ты бы потом прожил почти двадцать лет.
- Двадцать лет?!
- Ну, почти на годик больше. И насколько бы жизнь твоих близких – жены, детей и многих родственников, друзей – стала бы легче: ты же немало делал при жизни для них, без тебя им пришлось куда тяжелее. И кто в этом виноват – кровавый тиран? Нет, эти паразиты, посредники, банкиры, мироеды и им подобные. И сколько ещё людей вынуждены были по их милости обходиться, фактически, без врачей и лечения! Каждый пытался выживать в одиночку: кто и как мог.
- Да, это верно. Мы, например, в  своей семье прибегали к помощи книги «Тайны русского закала». Очень полезными оказались в ней главы «Халява: здоровье задарма», «Лечебная улыбка», «Спортинвентарь, который всегда с тобой», «Элементы жизни», «Старость отодвинет еда», «Зелёная аптека» и особенно - «Самоздрав». В последнем были изложены проверенные временем народные способы оздоровления и лечения. Если кто-то заболевал, то мы сразу брали эту книгу, и обычно находили подходящий совет.
- Слышал об этой книге, можешь особенно не распространятся о ней.
- Откуда?
- Недавно встретился со своим братом, а он вёл человека, который также не имел лишней копейки и лечился по этой книге. Конечно, жизнь он свою продлил, но не очень много. Его погубила не столько нищета, сколько безсмысленность дальнейшего существования: он был автором нескольких изобретений… вернее, он придумал изобретения, но закрепить за собой авторские права не смог. Для этого нужны и деньги, и стальные нервы, чтобы пройти по всем кругам ада – по бюрократическим инстанциям. Ему сие не удалось, как он ни пытался. От отчаяния и умер. Увы. Он-то и рассказал мне про «Тайны русского закала», но автора этой книги, Александра Зиборова, он больше ценил за его идею о живой Земли.
- Я что-то слышал об этом. Да, послушай, но ведь о подобном, о живой Земле, говорили очень многие. Конан Дойль написал роман «Когда Земля вскрикнула».
- Молодец, правильно мыслишь. Но тут было не просто сказано об этом, а указано на следующую известную особенность: если посмотреть на глобус и мысленно придвинуть материки друг к другу, то они подойдут друг к другу как элементы паззла. Давно выдвинуто предположение, что когда-то континенты составляли одно целое, но после разошлись под действием тектонических сил. Зиборов же догадался, что сие происходило несколько иначе. Давным-давно, в невообразимо далёкие времена, Земля была живой и совсем маленькой. Из-за слабого тяготения на ней жили гиганты. Вспомни предания, что некогда Землю населяла гиганты. Археологи находят динозавров исполинских размеров, гадают о загадке их вымирания – в сим виноваты то ли метеориты, то ли оледенение, то ли климатические изменения. Ближе к истине последнее, но перемены вызвал рост Земли: покров её треснул, разделился на континенты и они постепенно стали отдаляться друг от друга. В результате увеличивалась гравитация, менялся климат, что в свою очередь влияло на флору и фауну: одни виды растительности сменяли другие, это вызывало вымирание животных. Планета подрастали, континенты уплывали всё дальше и дальше, пока Земля не приобрела нынешний вид.
- Действительно, я вспоминаю, как часто смотрел на динозавров и не поверить, что подобные монстры могли когда-то существовать. Как они могли носить на весу хвосты и шею, которые весили у иных по тонне, а то и больше. Это же сколько энергии нужно тратить на это! Природа обычно куда более рациональна. А вот ежели тяготение планеты было меньше, то тогда всё понятно. Также меня удивляло, что могли летать огромные птеродактили с их сравнительно небольшими крыльями. Сейчас-то птицы во многие разы меньше, наверное, раз в десять! А гигантские стрекозы с размахом крыльев в пару метров? Понятно, что они могли водиться только при куда меньшей гравитации, в ту пору, когда Земля была совсем маленькой.
- Александр Зиборов считает, что Земля продолжает расти, потому человечеству не следует успокаиваться, почивать на лаврах венца творения. Вполне возможно, увеличение планеты в размерах происходит сравнительно кратковременно, как бы скачком, а сие повлечёт за собой довольно быстрые и сравнительно заметные изменения в ландшафте, силе притяжения, климатических условиях и прочее, прочее, прочее. Они могут оказаться для людей такими же неподходящими, как в прошлом для динозавров.
- И люди вымрут?
- Спроси что-нибудь полегче.
- Жаль, что ты этого не знаешь.
- Дело не в том, что я не знаю, а в том, что какой смысл знать это тебе? В силу простого любопытства? Ведь ничем ты своим помочь не сможешь.
- Но ведь этот автор гипотезы же сказал об этом, предупредил людей!
- А когда слушали пророков? Не случайно сказано: нет пророков в своём отечестве. Ещё в древности появился образ Кассандры – пророчицы, которой никто не верил. Пока гром не грянет – мужик не перекрестится.
- Увы, Дантес, ты прав.
- Прав, прав, я – не левша! Ха-ха! Шутка!
- Мне пришла мысль, вспомнил, что наша кровь по составу схожа с морской водой. И ежели планета живая, то моря и океаны – её кровеносные сосуды! А вода в них – кровь живой планеты!..
Осёл оборвал его:
- Давай прибавим шагу, вонь просто невыносимая. И разговаривать лучше меньше, пока она не прекратится.
Сознание Ефима туманилось от зловонного воздуха, но за разговором он скоро ощутил, что смрад начал ослабевать. И прибавил шагу. Осёл последовал его примеру. Минут через десять они вздохнули полной грудью, радуясь свежему воздуху. В приливе чувств Ефим даже выкрикнул:
- Эх, хорошо в стране советской жить!
Дантес засмеялся:
- Что за ахинею ты несёшь? И где эта «страна советов» без советов?
- Просто песня вспомнилась. Ладно, спою другую, - Ефим искоса с лукавинкой  посмотрел на спутника и запел:
- Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить! С нашим атаманом не приходится тужить!..
- Спасибо, возвёл меня в ранг атамана. Лестно, не скрою…
Скоро впереди показалась груда металлолома, всяческого хлама. Здесь валялись отслужившие свой срок унитазы, прохудившиеся вёдра, ночные горшки, канализационные трубы, грязные медицинские утки, покорёженные и разбитые раковины, ванны.
При более пристальном рассмотрение всё это оказалось не свалкой, а диковинным сооружением. По одну сторону сидела группа людей, усердно исписывающая листок за листком кипы чистой бумаги, затем их бросали в унитазы. Другие лили туда воду, а с противоположной стороны из толстой вонючей склизкой изнутри канализационной трубы выпадали толстые фолианты, испачканные до невозможности. Находившиеся тут люди хватали их, мусоля пальцы, принимались листать страницы и читать.
Ефим обратился за разъяснением к Дантесу. Тот нехотя стал комментировать зрелище:
- Вон тот, с двойным подбородком, - бывший главный редактор крупного издательства, до этого он был директором банно-прачечного треста, но проштрафился. А тот с морщинистым лицом – известный критик. Он пытался писать, но не выдержал всех препон на этом тернистом пути и решил, что гораздо легче поучать других, как нужно писать. Тем более, что сие куда выгоднее. Он с удовольствием спекулировал своим мнением. А тот с синяками под глазами – литературный консультант. Зная о своём ничтожестве, он тем не менее решал судьбы более одарённых людей… Остальные из этой же шайки. Они делали погоду в литературе, не имея на это моральных прав. А по ту сторону, бывшие маститые писатели, которые могли писать по-настоящему, но употребили свой талант на выколачивание денег, приобретение известности или сиюминутных благ. Им пели дифирамбы, ещё при жизни ставили в пример и помещали в учебники, называли классиками. Тогда же как честные писатели, работавшие по велению сердца и совести, чувствующие ответственность за судьбу мира и своей собственной страны («За державу обидно!»), существовали впроголодь, едва сводя концы с концами. Это за их счёт жили корифеи. А теперь торговцы талантом читают опусы, вроде которых сами когда-то писали. Сочиняют же их те, кто способствовал появлению на свет произведений-пустышек. Но ты уже, наверное, достаточно нагляделся на них, идём дальше. Спешить нам некуда, но поторапливаться надо.
Характер местности стал меняться: вместо зелёной травы под ногами захрустел песок. Воздух здесь словно был прокалён в духовке, в нём не осталось ни одной молекулы воды. Ефим задыхался, глотая воздух, как рыба, выброшенная на берег. В этой пустыне, казалось, не могло существовать ни одно живое существо, но тем не менее по ней бродили люди. Они громко стонали, жаловались на зной, просили пить.
- Кто это? – полюбопытствовал Ефим.
- Они не стоят твоего внимания, - зевнул осёл. – Это родители, которые не заботились о своих детях. Они считали достаточным только покормить их, обуть, одеть, и всё. Они не думали об их воспитании. О том, что нужно ребёнку вложить в душу то, что делает человека человеком, а не просто двуногим животным. Они не научили детей творчески трудиться, радоваться жизни, бороться и преодолевать трудности. А сейчас будь внимателен, к тебе подойдут двое. Бей их, что есть силы, иначе будешь избит ими. Не говори потом, что я не предупредил тебя. Бей их, не жалей!
Слова Дантеса прозвучали вовремя: перед Ефимом уже стояла пара престарелых супругов. Размахнувшись, он ударил мужчину в живот и тот, согнувшись в три погибели, повалился на песок, а затем оплеухой сбил с ног женщину. Упавшие запричитали, принялись кататься, походя на футболистов, которые выпрашивают штрафной.
Осёл потянул Ефима за собой, комментируя эпизод:
- У них на Земле был единственный сын. Он не знал ни в чём отказа. Шкафы – заполнены одеждой и обувью, холодильники – едой. Отец и мать баловали его, давали на расходы немалые суммы денег. Учёбой не обременяли, а он и не старался. Подрос – подарили мотоцикл, потом – автомобиль. Естественно, он вырос лоботрясом с минимумом мозговых извилин в голове и с преувеличенным мнением о своей драгоценной персоне. Пьянствовал, развратничал, избил товарища, нанеся ему увечья. Папаша срочно отправил его в длительную туристическую поездку за границу, а сам тем временем всё уладил. Он ведь занимал солидный пост. Когда его сынок изнасиловал пятнадцатилетнюю девочку, то опять его выручили любвеобильные родители. Порезал в драке приятеля и… отбыл во Францию. Папа тем временем замял дело, тряхнув мошной. По возвращению его женили на девице своего круга, но и позже он не остепенился. В общем, выродок был изрядный. Хуже, что и дети от него пойдут соответствующие. Яблоко от яблони недалеко падает! Бей!
Но окрик запоздал. Ефим, заслушавшись спутника, не среагировал на него своевременно и двое подошедших стариков принялись с удовольствием его избивать. Дантес ринулся на помощь, начал лягаться и с большим трудом отогнал нападавших.
- Дурак! – отругал он Ефима. – Говорил же тебе, что бей всякого, кто подойдёт, и пусть тебя совесть не мучает: они заслужили и куда большего.
Далее Ефим уже не зевал и наносил побои сам, не желая получать их от других.
Скоро путники миновали пустыню. Костяшки пальцев Ефима болели от постоянных ударов и тычков. Он принялся усиленно растирать их.
Впереди показался оазис. А далее за горизонтов зазеленел лес. Местность приобрела привычный вид.
Несмотря на обилие растительности, тут имелся всего один хиленький родничок, который обступила плотная толпа. Люди пробивались к воде, беззастенчиво используя руки и ноги, отпихивая ближних. Да ещё при этом обиженно ругались. Но те, кто ухитрялся глотнуть воды источника, начинали кататься по земле и вопить благим матом. Вид их говорил о невыносимых страданиях. Один небритый и немытый детина даже принялся биться головой о камень, так сильны были его муки.
- Боже праведный, как они страдают! – посочувствовал Ефим.
При этих словах осёл яростно пнул его копытом и прошипел:
- Знаешь ли ты, кого жалеешь? Это всё пропойцы, пьяницы и алкаши, которые ради стакана сивухи готовы были совершить самые тяжкие преступления. Нет ни одного самого плохого поступка, который они бы не совершили. Подумай, сколько людей пострадало от них – родители, дети, жёны и мужья, родные и близкие, друзья, соседи, сослуживцы и совсем посторонние люди, случайно оказавшиеся рядом с ними в минуту их пьяного куража. Слёзы всех обиженных ими текут из этого источника. Понятно, что вкус их так горек и жгуч, что словами не описать. Поэтому они так и корчатся, сделав глоток.
- Но почему, несмотря на это, они продолжают рваться к роднику? – спросил озадаченный Ефим у Дантеса.
Тот улыбнулся и объяснил:
- Их мучит жажда, но главное в другом: иногда вместо слёз родник начинает извергать спирт. Он-то и привлекает их. Но обе жидкости на вид и запах неотличимы между собой, распознать их можно только на вкус.
- Ясно, - хмыкнул Ефим, уже поглядывая на толпу без всякого сочувствия.
Они двинулись дальше, но ещё долго до них доносился шум борьбы, драк, отборная ругань и вопли пьянчуг…
Через пару часов пути они наткнулись на группу людей. Те вели себя престранно: одни пытались авторучкой длиной метра в два написать что-то на маленьком клочке бумаги, а остальные при каждой такой попытке скалили зубы и натужно выдавливали из себя смешок.
- Тот, с авторучкой, - пояснил осёл, - писатель, который при жизни пользовался широкой популярностью, хотя вовсе этого не заслуживал. Просто у него было хорошее здоровье, упорство и умение заводить знакомство с нужными людьми. Они помогали ему проталкивать написанное. Кстати, они все тут. Теперь писатель должен написать этой авторучкой столько же, сколько он сделал это при жизни, а его пособники-подельники вынуждены осмеивать его. Как видишь, всем уже вконец опротивело их занятие.
Ефим с Дантесом подошли ко второй группе людей. Здесь в центре внимания, в буквальном смысле слова, был щуплый человек с кудлатой бородёнкой и проплешиной на голове, подвешенный к суку дерева так, что был виден в основном его оголённый зад. Стоящие внизу внимательно разглядывали хилые ягодицы и время от времени изрекали с авторитетным видом какие-то фразы.
- Что вы делаете? – поинтересовался Ефим у одного из них.
- Не мешай, отойди, - нервно отмахнулся тот, продолжая разглядывать «обнажёнку» с таким видом, словно от этого зависела вся его судьба.
Тогда Ефим обратился за разъяснениями к ослу.
- Это тоже писатель. При жизни он возвёл себе пьедестал на Парнасе. Некоторые способности, счастливый случай позволили ему занять небольшой пост и он возомнил себя гением. При жизни пытался и других утвердить в таком мнении, но без особого успеха. Большинство своевременно разглядели в нём тщеславного, самовлюблённого в себя Нарцисса со множеством комплексов неполноценности. Но некоторые всё же поверили в силу своей ограниченности и вопреки здравому смыслу. Они млели, глядя на него, пели дифирамбы. Все они сейчас здесь, внизу под деревом. Созерцают своё божество.
Ефим вдоволь посмеялся, оценив по достоинству юмор ситуации. Дантес тем временем продолжал:
- А вот не менее занятная личность. Человек искусства. Он считал, что следует изведать всё, прежде чем будет иметь право что-либо поведать людям. Как всегда, принцип был извращён. Он стал предаваться пороку, но всё изведать не успел: помешала смерть. И здесь он подхлёстывает себя… скипидаром. Видишь, льёт в заднее проходное отверстие. Ух, как помчался! Так он скоро окажется у самой преисподней!
- Так тут имеется и ад? – поразился Ефим.
- Конечно, - ответил осёл, – но не советую расспрашивать о нём. Навсегда потеряешь покой. Послушайся моего совета, пригаси своё любопытство.
- Ладно, - помрачнел Ефим. – Идём дальше.
- Молодец! Двинули!..
Сначала путники услышали стрельбу, крики, а уже потом за поворотом им открылся город: из его ворот выходили, а то даже порой выбегали люди с чемоданами, сумками, рюкзаками, свёртками. Многие вели детей с фарфоровой бледности личиками, на которых синели напитанные горем глаза.
- Кто это? За что их гонят?
Дантес поморщился, крутнул головой, но ничего не сказал.
- Странно, ты обычно такой разговорчивый, а тут словно язык проглотил. Кто это?
Осёл нагнулся к его уху и принялся шептать.
- И это ты боишься произнести вслух?!
- Чем язык скупее на слова, тем твоя целее голова! – огрызнулся осёл. – И на земле за такое можно получить крупные неприятности, а тут, ты думаешь, исключение?!
Ефим пошёл дальше просто ошарашенный, шепча:
- Неужели нигде нельзя такое говорить?
Спросил у женщины из толпы:
- Вы кто?
- Беженцы.
Мужчина зло ответил:
- Какие мы «беженцы», отвечал положено – вынужденные переселенцы.
- А почему вы убегаете… простите, переселяетесь?
- Дорогим гостям надоели.
- Каким гостям?
Мужчина озлился, хотел было выкрикнуть что-то резкое, но тут же сдержал себя, огляделся по сторонам и тихо произнёс:
- Таким. Как говорит народная присказка: «Мы гостям ужасно рады, уносите ноги, гады». Только уносим ноги мы. Эх ма!..
- И чего вы так боитесь?
- «Чего, чего»? – мужчина перешёл почти на шёпот. – Двести восемьдесят двух несчастий боюсь.
- А это ещё какие?
- Ты не попадал под них? Счастливец!
- И куда вы теперь направляетесь?
- По той дороге, по которой нас направили, – «Чемодан – Вокзал – Россия!»
- Так тут есть и Россия?! – изумился Ефим.
Осёл потянул его подальше от толпы:
- Идём, идём! И поменьше слов, пожалуйста!
- Он про Россию говорит. Разве она тут имеется?
- Во-первых, говорить можно что угодно, вспомни известный анекдот, а во вторых, тут есть всё, как в Греции! Кстати, и Греция тоже имеется. Ха-ха-ха!..
Дантес прикинулся очень весёлым, принялся рассказывать анекдот, было ясно, что он желает перевести разговор совсем на иную тему. На первой же развилки, осёл увлёк спутника по той тропе, по которой беженцы-переселенцы не пошли…
Вдали показались горные вершины. Шагать до них пришлось долго. Пологие холмы сменились каменными массивами с пышным травяным ковром. Кое-где стояли отдельные деревца. Фисташка, грецкий орех, хурма, гранат, боярышник… Только сейчас, глядя на плоды, Ефим вспомнил о пище. Хотя в пути они находились не менее недели, есть ему не хотелось. Он осознал это, но удивиться по-настоящему не успел. Ему пришла другая, тоже поразительная мысль: всё это время солнце не заходило! Как же это так?!.
Он спросил об этом у Дантеса. Тот объяснил, что так будет и впредь. Голода здесь никто не испытывает, а день длится тысячу земных суток. Ночь столько же. Чем-то раздражённый, обычно терпеливый осёл, буркнул, что нужно привыкать: мол, в чужом доме и порядки иные.
Ефим почему-то обиделся и перестал разговаривать со своим спутником. А тот продолжал путь, нервно ступая твёрдыми копытами по пыльной дороге, при этом поминутно оглядываясь, раздувая ноздри, втягивая воздух. По всему чувствовалось, что он в сильном волнении.
Странное поведение Дантеса заинтриговало Ефима, он никак не мог понять его причину, а спросить не решался. Наконец-таки решился и спросил. В ответ услышал:
- Понимаешь, я настоящий осёл! Можешь называть меня так, не обижусь! Я забыл дорогу через эти горы. Начисто забыл. Мы можем попасть в весьма неприятное местечко. Не считая огненной геенны, это единственное место, которое я предпочитаю обходить. Не знаю, что и делать. Наверное, лучше всего не идти прямо через горы, а всё время немного забирать влево. Так мы минуем его. Ничего иного нам не остаётся.
Волнение Дантеса предалось и Ефиму. По примеру своего спутника он тоже стал часто оглядываться, сам не понимая: что он ожидает сзади увидеть?..
Постепенно путники поднимались всё выше и выше. Нередко переходили горные потоки вброд, через обжигающе ледяные воды рек. Двигались по каменным россыпям, где неосторожное движение грозило камнепадом, который увлёк бы их в пропасть. Попадались места, где в тени лежали пласты старого слежавшегося снега, твёрдого словно камень. Здесь было холодно и неуютно. Приятели ёжились. Растительность беднела на глазах. Скоро остались только чахлый кустарник, лишайник и мох. Горы становились всё суровее. Их избороздили глубокие ущелья, как морщины лицо старца, средь высоких каменных стен долго блуждало эхо.
В одну из таких расщелин скоро пришлось войти им и двигаться по её неровному дну. С каждым шагом окружающие склоны становились всё круче и круче, казалось, что они растут при каждом шаге.
Ефим покачал головой и сказал, что они, наверное, спускаются в ад. Осёл пренебрежительно отмахнулся от его слов. Он всё ещё не обрёл своего обычного спокойствия.
- Может быть, вернёмся? – спросил Ефим.
- Ты можешь вернуться в завтрашний день?
Ефим озадаченно поглядел на него:
- Я же тебя спросил о совсем другом. Причём тут вчерашний день?
Дантес пояснил:
- Где, как ты думаешь, находится наш мир, который на вашей Земле именуют потусторонним? За облаками? В недрах земных? На другой планете?.. Нет, нет и нет! Он расположен не в пространстве – а во времени. Во времени! Вот почему мы не можем повернуть назад, а вынуждены идти вперёд, только вперёд. Здесь пространство – время. И – наоборот.
- Но как же это так?
- А вот так, Ефим. Да и почему должно быть иначе? Ты хочешь установить в чужом монастыре свой устав? Тут живут совсем по-иному. Прими это во внимание. Да и какая тебе разница: принимай как должное то, что есть.
- Непривычно как-то, - сказал Ефим, - нужно время, чтобы свыкнуться.
- Нужно время, чтобы свыкнуться с нашим временем, - тут же ответил каламбуром осёл. – Свыкайся, привыкай. И уясни себе, что как вы не можете сделать бывшее небывшим, изменить прошедшее время, так и мы тут не можем повернуть обратно. Вы любите говорить, что история не имеет сослагательного наклонения: прошлое изменить невозможно. Здесь это верно к тому, что оказалось за нашей спиной. Ты и на микрон не сможешь продвинуться назад.
Конечно же, Ефим тут же попробовал сделать это, но безуспешно: он действительно не мог отступить назад даже на самый маленький шажок, словно таранил невидимую стену. Она была настолько непоколебимой, что почти тут же пропало всякое желание продолжать свои попытки. Он повернулся и пошёл вперёд по ущелью, ведущему в неизвестное.
Каменистое дно его понижалось и понижалось. Местами валялись груды валунов, через которые приходилось перебираться с немалым трудом. Даже осёл порой роптал.
Ефим поднял голову и увидел, что далёкие края ущелья уже уходят в свинцовые тучи, создавая иллюзию крыши. Тёмные, влажные склоны придавали невыразимую мрачность этому дикому месту.
За очередным поворотом путникам открылось невиданное зрелище. Ефим громко вскрикнул. И было от чего: на огромном протяжении гигантского пространства стояли прикованные к скалам исполины. Голые мускулистые тела их поражали мощью. Дикой и свирепой. На гордых лицах горели страстные глаза, в них читалась сложная гамма чувств: благородство, мужественная решимость, непримиримость и невыразимая словами мука… Все эти чувства отражались на лице, словно проходили волнами, отчего менялось выражение. Стальные звенья цепей до крови врезались в торсы великанов, но они этого не замечали, делая всё новые и новые попытки освободиться.
Ефим, поражённый, оглянулся на осла и удивился: тот улыбался.
- Вспомнил, - радостно воскликнул он, - это обитель мечтателей и романтиков. Место, которого я опасался, оказывается находится далеко в стороне. Здесь мы можем чувствовать себя в безопасности. Они не причинят нам вреда.
- Кто это – они? – спросил Ефим.
- Мечтатели, идеалисты, романтики. Люди, в ком всю жизнь горела мечта. Они чувствовали себя рождёнными для великих дел, рвались совершать их, но людская косность, предрассудки, злонамеренность, предательство и обстоятельства оказались сильнее их. Они не добились желаемого, но боролись до конца и не сдались. Умерло только их тело, а дух живёт и борется.
С замиранием сердца шагал Ефим мимо скованных гигантов. Порой совсем рядом от путников оказывалась чудовищной величины ступня, на ногте мизинца которой могло свободно поместиться несколько человек.
С шумом низвергнувшегося водопада рухнула с далёкой высоты капля крови великана и потекла красной огненной рекой. Исходивший от неё жар только усиливал сходство жидкости с пламенем.
- Нам необходимо держаться подальше от них, - предупредил Дантес, - в такой капли крови мы можем утонуть, захлебнуться.
- Сумеют ли они когда-нибудь освободиться? – вопросил Ефим.
- Нет, никогда. Такие люди опасны и Богу. Они никогда не удовлетворятся тем, что у них есть. Они вечно будут пребывать в цепях. Да это и к лучшему: величие их в борьбе. Только в борьбе. Ни на что другое они не согласны, да и, если говорить откровенно, ничего более не умеют и не хотят.
- Страшная участь!
- Далеко не самая худшая, - возразил осёл. – Ты разве не видишь, что они почти счастливы. Даже в самом ужасном страдании они находят удовлетворение. Их жизнь полна, они верны себе, своим идеалам, не сдаются, несмотря ни на что. Это придаёт их борьбе смысл, они горды собой, их самолюбие удовлетворено. Так что жалеть их не нужно. При случае я покажу тебе настоящих мучеников. Это люди, которые при жизни имели всё, что только может иметь человек. Здесь же им уготована небывало ужасная участь: они имеют буквально всё, каждое их желание немедленно исполняется.
- Да это же счастье! – вскричал Ефим.
Дантес сардонически ухмыльнулся:
- Поначалу и они так считали. Задумайся, что такое счастье? Как такового счастья не существует. Счастье – это не реальность, не какая-то определённая цель, а продвижение к ней. Вся истинная сладость, наслаждение – в процессе. Им же всё даётся сразу, без малейшего их усилия… Видел бы ты, как они страдают. А эти пленённые мечтатели практически счастливы, ведь они борются и рады страданиям за праведное дело. А надежды, что когда-нибудь их мучения окончатся, наполняют их новыми силами и сознанием, что усилия не пропадут даром.
За этими разговорами путники вышли из ущелья. Ефим молчал, находясь под впечатлением увиденного. Перед его внутренним взором стояли скованные гиганты, с горящим глазами на страстных неукротимых лицах.
И тем резче оказался контраст, когда он увидел ораву суматошно дерущихся женщин. Те поносили друг друга самыми последними словами, таскали за волосы, царапались, пускали в ход кулаки, а кое-кто даже имевшиеся у них лопаты. Иные лежали с размозжёнными головами.
- Что это? – с омерзением спросил Ефим.
- Сварливые и завистливые жёны. При жизни они изводили мужей и близких, а тут им приказано вскопать этот участок земли. Он как будто небольшой, но лопаты им даны разные и они никак не могут их разделить. Всякий раз какой-то мегере кажется, что её обделили, дали худшую, и они начинают ссориться и драться. Но пошли, эти бесовки не заслуживают нашего внимания.
Местность понижалась. Появилась растительность: трава, вереск, жимолость. Скоро Ефим с Дантесом догнали медленно бредущего человека, с которым была какая-то птица. Приблизившись вплотную, они разглядели, что это был гусь. Ефима удивила внешность незнакомца. Тот был невиданно волосат, имел мускулистый торс и руки необъятной толщины, с бедро обыкновенного человека. Круглое лицо с низким скошенным лбом и большими жёлтыми клыками в толстогубом рту устрашало.
Осёл нагнулся к уху спутника и прошептал:
- Ты видишь перед собой человека, который первым начал пользоваться огнём. Когда-нибудь я покажу тебя ещё одну знаменитость - того, который изобрёл колесо. Кстати, он большой интеллектуал. Даже Архимед при встрече с ним снял шляпу.
Когда они поравнялись, незнакомец первым поздоровался и представился:
- Троглодит. Не удивляйтесь, троглодиты жили после нас, но мне понравилось это слово и я сделал его своим именем, ведь собственного у меня никогда не было.
Ефим с Дантесом тоже назвали себя. Троглодит представил своего спутника:
- Этот гусь когда-то спас Рим.
- Не может быть! – удивился Ефим.
- Точно, точно, слово даю, - заверил его гусь. – Я мог бы и справку вам представить, если бы таковые выдавались. Так что верьте на слово. Как сейчас помню. Была ночь, все спали, а я размышлял о… Да, о чём же я размышлял тогда? Забыл, совсем из памяти вышибло! Ну, ладно, размышлял я тогда о чём-то, вдруг слышу в кромешной ночи шорох…
Троглодит зевнул и сказал:
- Знаю, знаю, ты загоготал, проснулись остальные твои собратья и подняли страшный шум, который разбудил стражников Рима. Хватит! Я сотню раз слышу эту историю и всякий раз ты рассказываешь её одними и теми же словами и даже интонациями, не изменив ни буквы.
- Сам ты хорош! – прошипел обиженный гусь. – Идею разводить огонь ты позаимствовал у другого человека, а вовсе не выдумал сам.
- Правильно, - подтвердил Троглодит, - но тот совершенно не понимал, как можно использовать его, и значит, все лавры первооткрывателя принадлежат мне! Но довольно, нашим новым знакомым совсем не интересно слушать наши распри.
Гусь весьма разобиженный отвернулся, он был уязвлён до самого сердца. А троглодит сообщил:
- Нужно спешить. Скоро зайдёт солнце. Хочу успеть дойти вон до той рощицы. Я когда-то был здесь, весьма приличное место для ночлега.
- Я тоже проходил однажды через неё, - согласился осёл, – местечко преотличное.
- Но ты мне говорил, что вы всегда идёте только вперёд и никогда не возвращаетесь назад. Как же тогда вы могли побывать здесь ранее? Неужели рай имеет форму шара?
- Нет, - мотнул головой Дантес, - какой формы наш мир не знает и сам Господь. Если объяснить популярно, то нечто вроде ленты Мёбиуса. Слышал о такой, надеюсь? Это весьма просто. Нужно взять ленту, полоску и склеить концы, но предварительно один из них перевернув на сто восемьдесят градусов. В результате получается фигура с одной стороной. Примерно также и тут, но значительно сложней. Не время объяснять, да и слишком сложно. Сам почти ничего не понимаю.
- И ещё, - озадаченно сказал Ефим, - ты уверял меня, что тут день длится тысячу земных дней.
- И ночь не менее. Это так. А что тебе непонятно? Уж не ждал ли ты, что отсчёт дня начнут с момента твоего прибытия к нам? Ха-ха-ха! Не такая уж ты большая персона. Прости меня, но сие не оскорбление, а простая констатация факта.
Троглодит попросил прибавить шагу, иначе, он выразил опасение, они могут не успеть.
Путники дружно ускорили движение.
Рощица оказалась прелестной. Поляна имела ровный гладкий травяной покров, среди деревьев валялось много сухого валежника. Троглодит набрал его и под огромным деревом с плохо скрываемой гордостью развёл костёр. Знаки одобрения он воспринял как вполне заслуженные.
Солнце словно бы только и ждало этого: оно стало быстро катиться к горизонту и скрылось за ним. Землю накрыла плотная ночная тьма, которую лишь только подчёркивало пламя костра.
Троглодит принялся зевать и, пожелав всем спокойной ночи, тут же улёгся и захрапел могучей грудью. Гусь прикорнул рядом с мохнатым торсом своего спутника.
Ефим повернулся к ослу. Тот ещё не спал:
- Послушай, а кем ты был на Земле?
- Ослом, - ответил Дантес и осклабился: - Сие вовсе не каламбур. Я действительно был ослом. Ослом Валаама.
- Но у него же была ослица?
- Кто тебе это сказал? – хмыкнул Дантес.
- Читал, так везде написано.
- Тебе что, предъявить моё «удостоверение» из широких штанин?.. Поверь на слово, это действительно правда, больше того - истина. Теперь ты воочию видишь, сколько достоверны подобные сведения. Там могла быть и описка. Но хватит, меня это начинает раздражать. Не порть мне настроение на ночь, а она у нас длинная, очень длинная.
Ефим замялся, но всё же осмелился вновь задать вопрос:
- А какое место в этом мире предназначено мне, если только оно предназначено? Ты, наверное, знаешь?
- Разве ты не догадался? Ты был неплохим, но чересчур мягкотелым человеком. Жизнь у тебя сложилась тяжёлая. Родители тебя бросили, воспитывали чужие люди. В жизни ты пробивался сам, без посторонней помощи. Был слишком честен и принципиален, чтобы добиться многого, не решался расталкивать ближних в борьбе за блага, но до конца надеялся на лучшее. Хотя постоянно сомневался, чего-то опасался, страшился, избегал конфликтов. Тебя использовали, а то и эксплуатировали все, кто хотел. Ты это видел и, страдая, терпел. Поэтому и здесь ты будешь странствовать ни во что ни вмешиваясь, только всё наблюдая со стороны, но бессильный что-либо изменить. Согласись, это далеко не  самое худшее.
- И долго так будет? – поинтересовался Ефим.
- Вечно.
- Вечно?!
- Не пугайся, трудно будет только годик-другой.
- А потом?
- А потом привыкнешь. Но давай спать, уже поздно.
Ефим замолчал.
Сверху нависал небосвод, густо усеянный созвездиями и туманностями. Они были страшно далеки и равнодушно мерцали.
Засыпая, Ефим вдруг заметил, что у звёзд выросли длинные руки, протянувшиеся к нему через всю вселенную, они ухватили его и принялись тормошить, приговаривая:
- Проснись же ты, дрыхнешь без задних ног!
Недовольный и удивлённый он открыл глаза и увидел жену. Невольно вытаращил глаза.
Она пробурчала:
- Что зенки таращишь? Пришёл врач.  Сейчас осмотрит тебя. Я же предупреждала тебя, чтобы ты не спал.
- Я нечаянно, - виновато потупился Ефим, - сам не заметил, как задремал. Но ничего, уверен, врач быстро на ноги меня поставит. Мне болеть нельзя, мы в долгах, как в шелках…
                                                                                                                         Александр ЗИБОРОВ.
443034, Самара-34, а/я 16288. Зиборов Александр Алексеевич.
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ: Искренне благодарю каждого, кто прочитал эту сказку до конца. Буду рад всякой молитвенной и материальной поддержке для издания сказки отдельной книгой. А.З.