Грех 1.7 (Кладовка (проза, не вошедшая в рубрики))

   В субботу у доцента Половецкого по расписанию было всего две лекции, правда с «окном» – первая и третья пары. Поскольку Кононовы жили на другом конце города, хоть и не на противоположном, но заезжать домой означало делать большой крюк, то Андрей договорился с Люсей, что она поедет сама, а он подъедет прямо с работы. Кононовы были старыми друзьями семьи. В то трудное время, когда общение было затруднено поисками хлеба насущного, Михаил и Мария оставались практически единственными близкими людьми, не считая родственников.
   Половецкий заехал по дороге на базар, где в киоске взял по дешевке литровую бутылку израильской водки. Вообще-то, водкой её было назвать трудно – это был какой-то прозрачный напиток с фруктовой эссенцией, тридцатиградусный и с совсем не израильским названием – «Стопка». Но стоила она недорого, вкус был отнюдь не противный, и потому, она пользовалась спросом даже в интеллигентских кругах.
   Андрей позвонил в дверь и открыла ему его Люся.
   – Привет, ты давно тут?
   – Да нет, с полчасика как приехала. Ты что-нибудь догадался с собой взять?
   - Ну, конечно. Её, кстати, не мешало бы поставить в холодильник.
   – Что, водка?
   – Почти – «Стопка», тебе понравится.
   – Ты так говоришь, как будто я её никогда не пробовала.
   – Насколько я знаю, не пробовала. Цитрусовой никакой не было, я взял персиковую.
   – Ха, мы на прошлой неделе с Мишкой и Машкой такую и пили.
   – Когда это?
   – В четверг, у тебя были вечерники.
   – А, ну ладно. А хозяева-то где?
   – Мы с Машкой на кухне, жарим картошку, а Мишка у себя что-то ваяет.
   – Хорошо. Пойду, поздороваюсь.
   – Привет, Маша, – сказал Половецкий, входя на кухню.
   – Привет, давно не виделись, что скажешь?
   – Скажу. Если в морозилке есть место, то поставь туда бутылку.
   – У меня руки грязные, сам поставь.
   Половецкий с удовольствием вдохнул запах жареной картошки – он сегодня ничего, после завтрака не ел, открыл холодильник и поставил в почти пустую морозилку бутылку.
   – А где Мишка?
   – У себя. У него там какая-то халтура подвернулась.
   – Ух, ты, вот везёт.
   – Кто ищет, тот находит, – не преминула вставить шпильку Люся.
   – Ну, конечно.
   – Привет, – поздоровался Андрей, входя в комнату, всю пропахшую дымом дешёвых сигарет.
   За столом с пишущей машинкой – персональные компьютеры только появились и были уделом очень богатых – сидел Михаил Кононов и строчил как из пулемёта.
   – Привет, садись, я только закончу фразу.
   – И что это у тебя за халтура?
   – Да один богатый хмырь решил получить кандидатскую степень.
   – Ты что, диссертацию за него пишешь?
   – Ну да, он платит и хорошо.
   – И сколько, если не секрет?
   – Тысячу.
   – Чего?
   – Чего, чего, зелёных, естественно.
   – Так ты решил третью диссертацию написать?
   – Знаешь, имея за плечами докторскую, кандидатская делается за полгода. Получил триста авансом, вот и гоню.
   – История?
   – Юриспруденция.
   – С каких это пор ты стал юристом?
   – Андрюш, я не стал юристом. Я умею писать диссертации. Литература вся есть в библиотеке. Ты что думаешь, я напишу по праву хуже, чем какой-нибудь аспирант юридического?
   – Мысль интересная.
   – Вот именно, я ж и докторскую написал честно – защищался не по совокупности работ, а с нормальной диссертацией. А сейчас просто время такое – это наш брат, ученый, сегодня бедный, а люди то ли интуитивно почувствовали, то ли Карла Маркса внимательно читали, но свой первоначальный капитал заработали, как – это другой вопрос, хотя я думаю, что по Марксу и заработали, и сейчас им уже не как нам с тобой – не бабки нужны, а то, что они дают. Кто-то пошел искать себя в политику, кто-то хочет чувствовать себя значимым и за пределами родной Отчизны. Нас с тобой никто и в грош не ставит. Мы, как и вся наша наука никому не нужны. Однако, иметь учёную степень престижно, престижно написать после фамилии на визитке Ph.D. На Западе – это показатель твоего собственного уровня, а у нас, пошел ты, скажем, в политику, хочешь стать депутатом, неважно какого уровня – вот и дуришь бедного избирателя: «Я ж юрист, кандидат, а то и доктор наук. Я профессионал, выбирайте меня». В общем, как в начале восьмидесятых говорил один известный, правда фамилии не помню, социолог: «Профессия престижная, но не привлекательная». Сейчас это в первую очередь относится к науке. Особенно, к фундаментальной, гуманитарной и прочей, которая не дает бабок прямо сейчас. Ты знаешь, какой процент своего дохода наша независимая держава  выделяет на науку и образование?
   – Знаю, ноль целых хрен десятых.
   – Вот именно. А в так называемых развитых странах?
   – Около четырёх, если не ошибаюсь.
   – Не ошибаешься. Вот и сравни свой уровень жизни с уровнем жизни любого американского профессора, ладно, ты доцент, вот и сравнивай с доцентом.
   – Да чего сравнивать, к нам сейчас приехал один такой из какого-то американского колледжа-техникума, мы с ним и об этом поговорили. Кстати, специалист по истории цивилизаций. Когда я сказал, что хотел бы походить на его лекции, так он курс отменил. Оставил историю США. Я там был. Честно скажу, я, бывший историк КПСС, эту историю лучше него знаю. А в истории цивилизаций – мы с ним беседовали – он как примерный студент, выучил одну концепцию, добавил каких-то два факта, которые где-то откопал, и называет это историей.
   – Я ж не про уровень знаний говорю, а про уровень жизни.
   – Да обидно просто.
   – Обидно. Да на обиженных воду возят. Надо что-то делать в этих условиях.
   – Писать нуворишам и их жёнам диссертации?
   – А хоть бы и так.
   – Ты, по-моему, не понимаешь, что делаешь.
   – Очень хорошо понимаю – деньги зарабатываю.
   – Зарабатываешь. А что будет потом?
   – Ничего не будет.
   – Нет, будет. И будет то, что люди, обладающие волей к власти, но абсолютные бездари в науке, возглавят эту самую науку. Вот тогда нам и наступит полный абзац.
   – Он уже наступил.
   – Нет, когда бездарей за кафедрой будет абсолютное большинство, уровень образования упадёт до почти нуля, всей нации будет абзац. Ты знаешь, что мои студенты уже сейчас с каждым годом пишут всё менее грамотно. Про пунктуацию я уже и не вспоминаю. А такие перлы, как «извените», которые я раньше наблюдал только у людей с восемью классами, сейчас сплошь и рядом. Это ж ведёт к интеллектуальному вырождению нации.
   – Я всегда восхищался масштабностью твоего мышления. Какая нация, о чём ты говоришь? Мне б жену с сыном прокормить.
   – А что потом?
   – А потом – ничего.
   – Вот именно. Нет, ну вспомни Конфуция, две с половиной тысячи лет назад, человек показал, что самое выгодное вложение денег для общества – в образование. Кстати, после Второй мировой войны японцы только подтвердили правоту Великого Учителя. Да и Сталин тоже.
   – Ах ты, сталинист… твою мать…
   – Да причём тут сталинист или не сталинист. Тут дело в принципе… нации на грани… и вот, находятся мудрые люди, вкладывающие огромные бабки в образование и науку. Кстати, тут любой антисталинист скажет, что результат – налицо.
   – Да ладно тебе. Тут ты, конечно, прав. Только я не думаю, что доживу до того, что наши власти это сделают. Они-то деньги не вкладывают, а, наоборот, выкачивают. А потом, ещё лет десять – двадцать, пока наука будет отдавать вложенное… нет я не доживу, у меня, ты ж знаешь, в этом отношении плохая наследственность. Я уж лучше буду жить здесь и сейчас. Если голова на плечах, а руки растут не из жопы, то не то что выкрутимся или выживем, а будем нормально жить.
   – Ну, правильно. Сначала ты какому-нибудь оболтусу напишешь кандидатскую. Он же через пару лет забудет, что не сам ее писал, а будет свято верить что эта «нетленка» его рук дело. Потом ты напишешь ему докторскую, а ещё через пару лет он же тобой руководить будет.
   – Да на фига ему мной руководить? Я ж тебе втолковываю, втолковываю, а тебе как об стенку горох: наука штука престижная, но не привлекательная. Ему бабло нужно, а не мной руководить.
   – Во-первых, когда его, допустим, вышибут из политики, из каких-нибудь зам. министров, то пойти в ректоры твоего же института не только престижно, но и привлекательно, и бабла, как ты говоришь, там не меньше, чем в оптовой торговле. Мне, скажем, четыре месяца не платили зарплату. А почему? У нас сейчас свой банк. А один из учредителей наш ректор. Вот они там эти четыре месяца мои деньги и крутили. Думаю, что накрутили немало. А, во-вторых, могучий мужик будет и дальше зарабатывать деньги, выучит жену, чтоб без дела не болталась, скажем, на философском факультете, потом заплатит тебе, чтобы написал ей и кандидатскую, и докторскую, а после, чтоб опять-таки не болталась, устроит ее твоим же начальником. И престижно, и привлекательно.
   – Ну ты – оптимист. Впрочем, может ты и прав, только я надеюсь, что до этого не доживу.
   – А после тебя – хоть потоп.
   – Если хочешь, где-то так. Ты мне лучше вот что скажи, ты свою Люсю уже научил пулю писать? Знаешь, как раньше аристократы расслаблялись? – Выпили водочки под горячую закусочку и сели за ломберный столик. Нас как раз четверо, после этой сумасшедшей недели, можно было бы неплохо расслабиться.
   – Да я сколько раз пробовал. Говорит, что ей это не интересно.
   – Что не интересно?
   – Да карты вообще.
   – Ну она прямо как Лёнчик. Он начитался в студенческие годы Гегеля, и теперь считает, что карты – самое бесполезное времяпрепровождение.  Как-то даже выдал, что лучше бабу пощупать, чем время на карты тратить.
   – А что ты хочешь, он же философ. Все мы читали «О карточной игре» Гегеля, но никто ж из нормальных людей это всерьёз не воспринимает.
В это время раздался звонок в дверь.
   – Дураки легки на помине, – весело заметил Михаил.
   – Что, Лёнчик?
   – Думаю, да. У него же сверхъестественный нюх на спиртное, – сказал Кононов и пошёл открывать.