по книге Василия Чернова “Долг”
(Записки офицера Советской Армии)
г. Калининград
Июль 2009 г.
Художникам старых времён в одно время было интересно отображать на своих полотнах не бедствия, приносимые войной, а красоту битвы, мощь действа. “Битва при Сан-Романо”, где Паоло Уччелло воспел победу Флорентийской Армии над Армией Сиены в 1432 году. “Битва под Грюнвальдом” – Ян Матейко отобразил битву крестоносцев и польско-литовско-русской Армией под предводительством короля Владимира Ягайло.
Но совершенно по-иному преподносит нам войну советского народа с Гитлеровской Германией автор книги “Долг” (Записки офицера Советской Армии) Василий Чернов, испытавший на себе ужасы величайшей из войн. Эту внезапную трагедию, свалившуюся не только на нашу страну, но и на другие народы, Василий Чернов описывает в яркой реалистической форме-просто голая неприкрытая “окопная правда”.
“На войне, как в жизни, всё бывает” – с грустью вздохнула я, вспомнив одну из ярких строчек, только что прочитанной мною упомянутой книги. С улицы в окно доносились звонкие голоса детей, бегающих за новым велосипедом, купленный одному из белобрысых пацаненков. На детской площадке крохотный малыш робко ступал ножками по земле, держась за руки матери. У меня было такое чувство, что бегающие дети, женщина с ребёнком, этот летний радостный день с цветущей бузиной и пьянящим запахом скошенной травы у дома, стоял где-то в стороне от меня. Будто я ещё не вышла из боя вместе с бесстрашными героями замечательной книги. Слишком глубоко было моё впечатление от прочитанного. Мне казалось, я ещё находилась там, ”где земля гудела, дрожала, качаясь от снарядов. Самолёты один за другим заходили на рассыпавшуюся колонну дивизиона, сбрасывали бомбы, обстреливали бегущих, падающих людей, движущиеся, остановленные у дороги подводы и машины”.
Перед глазами снова и снова вставала дорога, по которой молчаливо шли и шли войска. Мне чудилось в голосах детей, доносившихся с улицы, чавканье колёс, ног коней и людей в грязи, понукание коней, нарушавшее немоту колонн…” А в плывущих по небу облаках в моём воображении мерещились лица солдат, утомлённых долгим маршем под осенним холодным проливным дождем.
«Пройдя за сутки 100 километров, практически без перевалов, кроме вынужденных остановок, как повествует автор книги, фронтовики, обессилевшие валились с ног, мучил голод, но полевые кухни где-то отстали или сбились с дороги. Хотелось спать, а отдыхать некогда. Нужно окапываться, маскировать орудие, пока немцы не открыли по всему боевому порядку сильный артиллерийский огонь».
В детские годы, я частенько приставала к отцу, протопавшему всю войну в пехоте, с расспросами о войне, но он не любил вспоминать, как «нашу пехоту встречали пулеметы.» Только изредка под хмельком, бывало выплеснет из души какой-нибудь эпизод своей военно-полевой жизни. Говорил, что порой не спали по четверо суток и чтобы не заснуть, будучи на посту часовым, вставляли сами себе спички в глаза. Похоже, отец за военные годы не приловчился спать стоя, как бравый сержант Грузнов, «привалившись боком к колесу пушки и посапывать носом». А то бы не дотопал до Победы, фриц шлепнул бы его темной ночкой и батя мой не успел бы даже крикнуть: «Прощай Родина – смерть фашизму!» Помню отец во сне частенько рвался в атаку с криком: «Впере-ед! Ура-а!»
При жизни он был похоронен в братской могиле в Молдавском селе Лазаревское, может в одной из тех могил, что заранее рыли для погибших солдат перед наступлением, о которых так правдиво пишет Василий Чернов.
Ездил в то село смотреть свою фамилию.
Только душа отца в виде земной плоти еще долго пребывала в миру после войны: столярничала, плотничала, растила нас, пятерых детей.
Каждый раз, в день Победы отец надевал свои боевые ордена, садился на скамейку у дома и долго всматривался с тоской вдаль, покуривая цигарочку, словно пытался там, в голубой дали увидеть своих погибших однополчан, мчащихся с автоматами под пулеметным огнем «за Родину! за Сталина!»
Судя по реалистическому рассказу автора книги, бойцы любили петь песни.
«Плывэ човен, воды повэн,
Та всэ ж вода, хлюп, хлюп».
«Ишь, заливаются! Наверно, подпили!»
«Да вроде бы нет, не видно. Молодые. . .
Чуть хорошо, уже весело. Сами молодыми были» – удивлялись старые бойцы.
«Песня для фронтовика, как говорит сам Василий Чернов, была защитной реакцией на постоянные реакции, иначе, нервы б не выдержали. В песню мы вкладывали всю радость и не жалели глоток».
Завидная судьба у командира батареи стрелкового полка Василия Чернова. По-видимому, степные ангелы хранители помогали ему увертываться от случайной смерти и взрывающихся снарядов, осколки которых могли снести полбашки и припечатать к стене, возле которой ты сидел, как это случилось с его однополчанином.
О влюбленности в свою землю, где он родился, в раздольную степь, можно судить по маленькому эпизоду из его книги:
«У меня перед глазами мирно белел щиток тысячелетника. Ожидая начала огневого налета, я разглядывал цветок, знакомый мне с раннего детства, потом наклонил его к носу. Тот запах и не тот! У нас в Ставропольской степи его запах крепче, определенней. Недалеко от станции Плаксейка, у татарских курганов, поле было белым с кремовым отливом от цветов тысячелистника».
После этих строк мне подумалось: «никогда не сломить врагам народ, познавший волю степей, с колыхающимися на ветру тюльпанами, пахучей полынью, с белыми самобытными цветами тысячелистника».
Я все время размышляю о нынешних молодых парнях, уклоняющихся от армейской службы, конечно, многие «косят» армию в страхе перед дедовщиной, а с другой стороны, если б все были дезертирами в тяжелую для Родину годину, то и некому было б защищать свою землю, детей, стариков, женщин.
Мой сосед по коридору прыщеватый юноша учится в военном учебном заведении. Однажды написал у себя на двери «Да – мы креветки, мы любим. . .» и далее по тексту сексуально-гнусное. . . От пошлых песен, которые слушает на магнитофоне этот «мамоновский зевака», просто вянут уши – что, ни слово, то избитое до оскомины матерщинство.
Думаю, какой из тебя, к черту, артиллерист с такой жидкой идеологией, вряд ли, стал бы ты нырять под лед в трескучий мороз, чтобы зацепить тросом утонувшее орудие.
А тем корешам, что торгуют ворованными орденами фронтовиков-ветеранов, кто из-под полы по-тихому, а кто в открытую, словно рыбой на базаре, выбирай, не зевай, делая из этого пресловутый бизнес, так и хочется крикнуть хлесткое: «Почем, «пойманная рыбка, землячок!»
Современные девицы гламура в шелковых платьях, в модных жакетах любят по «темноте» своей глупой кидаться такими словечками: «Я – фюрер гламура».
Побегали б эти гламурки по полю в войну, под свистящими пулями, спасая и перевязывая раненных, как молоденькие санитарки в ту пору или понюхали б затхлого крысиного воздуха концлагерей Майданека и Равенсбрюка, где только от одних криков истязаемых людей волосы становились дыбом на голове, сразу б стало противно нашим юным лилейным дамочкам бравировать этим холодным как сталь словом «фюрер».
Война фашистской Германии с советским народом и народами других государств у меня все время ассоциируется с картиной Пабло Пикассо «Герника».
В 1937 году немецкая и итальянская авиация обрушила на испанский городок Герника ошеломляющую мощь. Панно огромных размеров стало ответом всемирно-известного художника на это страшную трагедию.
Карлос Рохос приводит в книге о Пикассо следующий пример:
«. . . в 1945 году американский художник Джером Склер, принимавший участие в военных операциях союзников, спросил у Пикассо, символизирует ли бык фашизм. Художник ответил неуверенным отрицанием: «Бык означает жестокость, а лошадь-народ». По-моему, чтобы отобразить всю суть фашизма сильнее символов не найти.
Вот пишу эти строчки, а с улицы вдруг раздается зычный голос хмельного соседа Григория:
– Я тебя пристрелю! Ты у меня на карачках будешь ползать! – Задрав рыжую голову кверху грозился он своей разлюбезной Антонине, не пускавшей его пьяного домой. Антонина открыла окно и насмешливо крикнула в ответ:
– А я бандитов на твою красную морду наведу, они тебя убьют, увезут в лес и закопают.
Я знаю на следующий день, после горячих перепалок, Григорий с Антониной снова будут вместе. Муж с женой бранятся, только тешатся.
За окном щедро палило июльское солнце, серебристо светились края кучевых облаков.
Кто-то умудрился посадить у себя под окном вместо цветов тыкву. Дни стояли теплые и тыква уже цвела полным жизнеутверждающим желтым цветом.
«Не успеет созреть, – подумала я, – увянет плод, как только начнутся проливные прибалтийские дожди».
В окошке дома напротив, появилось старушечье лицо в платке. Божья старушка, подперев щеку рукой долго сидела у подоконника среди комнатных цветов в глиняных горшочках и с умилением наблюдала за происходящим на улице. Глядя на нее мне почему-то стало спокойно на душе и тепло, будто моему взору явился белый конь. Невольно вспомнились поэтические строки:
«Красные, белые кони
Мечутся где-то вдали,
А для меня подоконник –
Край бесконечной земли».
Вообщем, весело живем на земле, освобожденной от германцев. У нас в жизни, как на войне, все бывает.