в переводе Б. Львова и В. Марковой
Глава 1. «Морская Королева»
Музыка:
http://www.audiopoisk.com/track/vanessa-mae/mp3/aurora/
Aurora
Песчаный берег был влажным после прилива. Они убежали из дома еще в темноте, а сейчас сидели, обнявшись, и смотрели, как разливаются над бухтой нежные акварели рассвета. Им едва исполнилось по четырнадцать, первая любовь накрыла их этим летом беспощадной волной, и цвета, звуки, запахи моря впитывались в кровь, чтобы являться потом из небытия до конца жизни, вызывая в памяти пронзительные ощущения свежести, утра, начала. Они не знали, что им предстоит теперь искать эти ощущения повсюду, стать ловцами жемчуга в океане эмоций, просто сидели, прижавшись, как два мокрых щенка, и слушали музыку моря, играя резными ракушками и гладкими полосатыми гальками…
-Вот, смотри, - мальчик потянулся к большущему валуну и, сунув под него руку, с хитрой улыбкой вытащил из тайника белую раковину с загнутыми краями, воздушную, кружевную, изящную, как пирожные-безе, что продавались в их любимой кондитерской «Золотой Марципан». – Это тебе.
Девочка восхищенно смотрела на раковину.
-Сам нашел?
-Конечно, сам. Знаешь, как называется?
-Как?
-«Морская Королева». Если найти такую раковину и подарить, к примеру, ну… кто тебе нравится…
-То что?
-Ну, это… Станешь пажом. Будешь этой королеве служить всю жизнь…
Она посмотрела на него быстро, но очень серьезно и внимательно, как взрослая женщина. Потом взяла раковину и стала разглядывать.
-Ой, какая смешная! Вот шляпка, глаза…
-Не, это корона, - заулыбался он. – Только криво надета.
-Точно, корона! Нет, все же, шляпка. У ракушек, оказывается, лица есть… Ты знал?
Они оба склонились над белой ажурной раковиной. Лицо, которое смотрело на них, было просто потрясающим. Небольшие насмешливые глазки, чуть раскосые и близко посаженные, крупный, любопытный нос, улыбающиеся губы и пухленькие щечки могли бы сделать ее похожей на парижскую молочницу или прачку, изображенную в учебнике истории, если бы не странные завитки, торчащие из-под короны.
-А это что такое – уши? Или кудри?
-Может, это парик такой, - сделал предположение мальчик, - завитой. А может, жабры. Она же морская.
Королева улыбалась нежной, доброжелательной улыбкой, выражение ее лица говорило о чрезвычайной смешливости, корона была действительно сдвинута набекрень…
-Значит, ты теперь мой паж?
-А ты против?
-Нет, не против. Только вдруг я встречу принца? Или короля? Что тогда будет делать паж?
Мальчик помрачнел.
-Пойдем, Костя, – прыснув, девочка поднялась, подошла к сырой полосе, вдруг побежала по ней вприпрыжку и вернулась обратно, пританцовывая, кружась и сжимая в руках Королеву. – А знаешь что?
-Что?
-Я найду Морского Короля. И подарю тебе. И тогда мы оба будем пажами друг друга, и никакие принцы нам будут не страшны.
Он посмотрел на мокрый песок.
-Красивые следы. Здорово. Все, что ты делаешь, Морячка, - это так здорово... Только Короля тебе не найти.
-Почему это не найти?
-Нырять надо. Прибоем такие раковины не выносит.
-Ну так что? Я уже ныряла.
-За мысом?
-Ага.
-Нет, Жанна. Это надо глубже, подальше, за маяком. Только, знаешь… Зачем тебе его искать? Лучше уж будь просто королевой. А я буду… с принцами драться. И тебя спасать.
Жанна рассмеялась и стремительно понеслась от него в сторону дачного поселка, словно летела над кромкой воды в потоке соленого южного ветра. А Костя брел следом, опустив голову и рассматривая узкие неглубокие следы, оставляя рядом свои, не оглядываясь и не замечая, что две цепочки следов переплетаются и остаются на берегу общей, крепко скрученной нитью.
А из-за камней глядели им вслед грустные мойры, ловили кончики этой нити и вплетали их в свою легкую пряжу…
Отец Кости был смотрителем маяка. Они жили в маленьком коттедже у самой воды, а Жанна с матерью приезжали на лето к тетке Вере, в рыбацкую деревушку. Жанночка-морячка – так ее звали везде: и дома, и здесь, среди малолетних Ихтиандров, проводящих полжизни в воде. Она не боялась моря, как будто бы ощущала родственность с его свободой и мощью. Тоненькая, но сильная и выносливая, плавала часами, выходила в море вместе с Костей и его отцом, которого тетка Вера знала с детства и давным-давно пыталась свести с Жанниной матерью. Не получалось: слишком разные привычки и жизненные уклады мешали им притереться, несмотря на явную симпатию, которую они испытывали друг к другу и которую замечали все окружающие.
Костя был отличным парнем. Коренастый, смешливый, с ежиком выгоревших волос – он был самым остроумным в классе, девчонки бегали за ним табунами, а он каждый год ждал летних каникул, чтобы на очередные три месяца превратиться в пажа своей маленькой городской королевы.
Жанне нравилось жить у моря. Нравился коттедж, стоявший на семи ветрах, и свет маяка, пробивавшийся сквозь самый густой туман. Крики чаек, постоянные всплески, разноголосый шум прибоя и пение морских раковин. Ей казалось, что когда-нибудь она сама превратится в дельфина или касатку и уплывет от берега навсегда…
Все это было, было, было… Как у всех: было – и ушло. Она и не заметила, как жизнь изменилась. «Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними» - они тянут нас за собой, неумолимые, благословенные времена, даруют и отнимают. Если бы мы могли все время помнить – и это пройдет… - мы, легкие, гибкие, подвижные, не привязывались бы ни к чему и плыли, летели, рассеивались мелкими брызгами, утекали золотым песком, не оставляя следов и памяти о себе… Времена уносили бы нас, не давая остановиться, замереть в восхищении, ощутить, понять, что такое любовь.
А остановившись надолго, мы перестали бы чувствовать ее вкус, видеть восхитительную радугу оттенков и переливов, ловить мимолетные флюиды счастья и балансировать на грани безумия. Мы отстали бы, а она – легкая, гибкая, текучая - унеслась с временами, не оставив нам ничего, кроме сожаления и отчаяния…
Наша остановка на Земле коротка. Миг – и поезд убегает дальше, промелькнув в лиловой ночной темноте светящейся змейкой. Мы получаем только миг, чтобы поймать быструю огненную жар-птицу, не пропустить ее, не потратить впустую свою одинокую, краткую жизнь…
Глава 2. Питер
В двадцать лет Жанна вышла замуж за Филиппа. Потом она неоднократно задавалась вопросом, что это было – затмение, сексуальное помешательство, обида на Костю, закрутившего однажды в ее отсутствие недолгий роман с одноклассницей… Ответа не находилось, а замужество, между тем, оказалось более длительной и неприятной процедурой, чем она предполагала. Филипп был ее ровесником, красивым, как она потом говорила, до омерзения. В то время, когда они познакомились, он был начинающим художником, вяло бредущим по стопам своего знаменитого отчима Марка Гроцкого. Тонкий длинный нос и насмешливый взгляд, а главное, невероятное умение пустить пыль в глаза, рассказать о любом, самом неприметном событии так, словно оно было страницей из мемуаров, - нет, все это определенно не импонировало Жанне теперь, когда ей уже исполнилось двадцать два…
Сначала они жили в мансарде. Как и подобает настоящим художникам. Филипп делал все, как подобает, как того требует избранность, наследственная принадлежность к кругам, где вечно понятие «comme il faut». Он не унизился бы до того, чтобы жить в общаге или ютиться в коммуналке. Мансарда – это было то, что нужно, учитывая его амбиции. Там не было мастерской, но зато была роскошная крыша, распростершая жестяную ладонь над таинственным, невероятным городом, куда оба приехали учиться, и который Жанна полюбила сразу и навсегда.
Филипп был москвичом. Здесь, в Питере жил его отчим, известный и талантливый художник, коренной петербуржец, решивший вернуться домой после десятилетнего «московского периода». Вторая жена и взрослый пасынок, так, по сути дела, и не ставший сыном, не удерживали: отношения не сложились, а поскольку Марк Арнольдович не собирался разводиться и лишать их каких бы то ни было имущественных прав, рассматривали его переезд лишь как разумный шаг, облегчение жизни всем членам развалившейся семьи. Вернувшись и обустроившись, он сам предложил Филиппу приехать учиться, нашел эту мансарду и купил ее, чувствуя себя ответственным за то, что смутил парня своей любовью к искусству, дал ему почувствовать неповторимый дух богемы, пропитавший самого художника настолько, что никакие звания и регалии не способны были его уничтожить. Понимал ли он, что у Филиппа нет таланта? Наверное, понимал, но был снисходителен, так же, как был снисходителен к своим многочисленным ученикам в питерской студии, где по приезде начал преподавать.
Как ни странно, понятие «comme il faut» олицетворял для Филиппа вовсе не отчим, а мать, таскавшая его вечно по галереям и тусовкам и бывшая настоящей светской львицей, лишенной талантов, но наделенной способностью распознавать их и оказываться рядом. Жанна встречалась с ней редко, знала, что не нравится матери мужа и не пыталась соответствовать ее представлениям. Она вообще ничьим представлениям умудрялась не соответствовать, не умещаясь в чужих рамках, фонтанируя жизненной силой, привлекая и отталкивая своей индивидуальностью. Хрупкой и сильной – такой она и осталась, продолжала напоминать гибкое морское животное, хотя море ушло из ее жизни, временно отступило, давая передышку перед грядущим приливом. Жанна расцвела, превратилась в высокую, вызывающе-обаятельную брюнетку. Она носила джинсы или длинные, широкие юбки, летящие шарфы и туфли без каблуков. Филипп втайне гордился привлекательностью жены – иногда она думала, не для того ли он женился на ней, чтобы ощущать подпитывающее воздействие восхищенных взглядов, лелеять самолюбие и иметь еще один повод для гордости – один из десятков других. А гордился он многим, казалось, в этом и заключается для него смысл существования. Не было нужды в прямом хвастовстве: и Филипп, и его мать, Инна Леонидовна, умели вести себя так, что никто и на минуту не мог позабыть общеизвестных историй о дворянских корнях, не подвергавшихся сомнению достоинствах, семейном остроумии и насмешливости, а также таланте Марка Арнольдовича, который, собственно, и требовал длительного присутствия того в Питере…
Поначалу Жанна принимала все это за чистую монету. Ей понадобилось два года, чтобы разобраться в тонкостях великосветской игры, научиться видеть истинный смысл и интригу происходящего. Сказать по правде, по мере того, как росло понимание, уменьшалась и привязанность к мужу, таяли даже те дружеские чувства, которые еще поддерживали их брак. Она давно поняла, что не любит Филиппа, однако не видела необходимости расставаться, жила тогда другими мыслями и интересами. Даже о своей первой романтической любви почти не вспоминала. Поглощенная учебой и искусством, которое начала понимать изнутри, как художник, а не капризная публика, она бредила сюжетами и оттенками, бывала в галереях и мастерских, сидела в библиотеках… А крошечный остаток свободного времени принадлежал крыше. Оттуда Жанна видела петлю, которую делает Малая Невка, кипение зелени и несколько – всего пару-тройку - других крыш , пустынных и необжитых, как необитаемые острова, окруженные изумрудной морской водой. Там она писала, позволяя себе все, что пожелает душа, не сковывая ее влияниями и правилами, отпуская нестись над макушками деревьев, над всем лесопарковым массивом, вид на который открывался с этой чудесной верхотуры. Ей было не до воспоминаний.
Жизнь еще была впереди со всеми своими «вдруг» и «если», а когда надежды на новое бьют через край, воспоминания уходят в тень, уходят, чтобы дождаться своего часа, своих времен… Tempora mutantur et nos mutamur in illis…
Видишь - белое время пришло.
Зеленое - кануло в тень.
Кто помнил - тогда - Метель?
Кто видит - теперь - Сирень?
Осталось - глядеть назад -
Чтоб в будущее попасть.
Память - половина надежд.
Быть может - лучшая часть.
Вообще, времена кружили ее, как крошечный парусник, что едва скользит вдалеке – и запляшет вдруг, попав в смертельный, гиблый водоворот, находя в этой пляске извращенное наслаждение… Кружили, готовились утащить на дно, но почему-то всегда отпускали, отступали, как волны, лишь намочив прибрежный песок. Жалели? Пугали, готовили к чему-то особенному?
Весь двухлетний отрезок жизни с Филиппом был сплошным головокружением. Выставки, презентации, шведские столы, веселое жужжание нарядных гостей, звуки рояля, непременно сопровождавшие каждую вечеринку, иногда – саксофон, гитара, порою скрипка или чей-нибудь грустный, глубокий голос: художники и музыканты дружили, приглашая друг друга на свои тусовки. Несколько раз они встречали там Марка Арнольдовича. Он не был любителем развлечений, жалел времени, улетавшего впустую.
- Мне некогда, Филипп, - говорил он, отвечая на очередное приглашение отказом, - у меня осталось всего несколько лет, чтобы обессмертить нашу фамилию.
«Да-а-а… на потомков рассчитывать не приходится», - додумывала за него мысль Жанна и криво улыбалась. Марк Арнольдович нравился ей, встречи с ним неизменно вызывали подъем настроения и рвущееся на полотна воодушевление. Ей казалось, что это не она заряжает его молодостью и жизнелюбием, как часто бывало с другими, а совершенно наоборот. Отчиму Филиппа было пятьдесят лет, а ей всего двадцать два, однако это не мешало им чувствовать временами удивительное взаимопонимание и единомыслие.
Возможно, что все обошлось бы и очередная буря обошла стороной отважный парусник, но… Не обошлось. Не прошло мимо, обрушилось на голову, исполнило полную программу, да еще и «на бис»…
Кто знает, почему из двух равных золотых чаш то одна, то другая, все-таки, перевешивает? Почему из нескольких вариантов поведения мы предпочитаем один-единственный, и далеко не всегда отвечающий нашей внутренней сути? А иногда вдруг без колебаний протягиваем руку и спокойно берем самое невозможное…
Почему мы не знаем ответов на столь важные вопросы и узнаем, только пройдя сквозь все цунами и торнадо страстей, которые может предоставить эта краткая, одинокая жизнь… Почему?..
* * *
Стоял снежный февраль. На улице мело, и стоило чуть высунуться из-под надвинутого на глаза капюшона, как все лицо оказывалось залепленным мокрым снегом. Он плясал в мутных аурах фонарей, сыпал яростно, полными пригоршнями – и эта неистовая пляска словно бросала людям вызов: а вы? сможете так? хватит силенок или запросите пощады, заскулите, заплачете, как обычно?
Любовь налетела неожиданно, вместе с этим дьявольским снегопадом, обрушилась, залепила глаза. Наверное, давно поджидала, выбирала подходящий момент, и вот дождалась, набросилась, как голодный зверь. Они поехали с Филиппом в Дом творчества под Питером, всего лишь на два дня. Благопристойный, образцово-показательный уик-энд с баней, лыжами, долгими вечерними посиделками в компании таких же скучных семейных пар. Посиделки намечались в соседнем коттедже, ждали к вечеру еще одну пару из Питера, оживленно готовили все для шашлыков.
Марк Арнольдович приехал один. Приехал неожиданно, вместо поссорившейся пары. Он всегда был один, и всегда в эпицентре событий – сам, вероятно, и создавал вокруг себя затягивающие воронки и ямы, в которые летело все, что оказывалось поблизости, ибо притяжение этого человека было удивительно велико.
- А вы приходите, Жанночка, приходите ко мне на занятия, посмотрите, в какой манере работают некоторые ученики. Есть несколько очень интересных – та самая «золотая» техника, о которой мы с вами говорили. «Рыжеволосый ангел» - помните? Есть еще осенние пейзажи того же автора, чудо, как хороши…
И она, дура, согласилась! Хотя, почему дура? В конце концов, это было безразлично, соглашаться или нет. Жизнь все равно столкнула бы их, не так - так иначе, нашла бы путь, проложила тропинки. Поэтому она сразу решила, что будет посещать его мастер-класс. Не стала спорить с судьбой, противиться очевидному. Ведь едва он появился среди скучных, расслабленных соседей, стало ясно, что это была грандиозная идея – собраться здесь, где так весело и чудесно, что только здесь несуществующий Дед Мороз или безбашенный Санта могли вдруг вломиться на взрослое застолье в образе этого лохматого художника, опоздав на месяц и перепутав спьяну адрес… Впрочем, нет, и тут она была неправа. Ничего он не перепутал – к ней, к ней шел, к маленькой Жанночке-морячке, которая, оказывается, никуда не исчезала, не вырастала даже, не превращалась во взрослую, семейную женщину… Семейную? Ее так удивил этот факт, что она испугалась. Жанна как будто вдруг совсем забыла о существовании мужа, заново осознавая, что человек с этим холодным, чужим именем – не посторонний ей, что они – семья, а не случайные знакомые, а вон тот, седой и лохматый дядька с искрами смеха в глазах, он ей – никто, и никем, собственно говоря, быть не может…
Вернувшись на следующий день домой, в мансарду, они с Филиппом впервые серьезно поругались. Жанна наговорила ему кучу неприятных вещей, он уничтожал ее холодным презрением и боязнью скандала. Она не знала, как можно вернуться после такого к нормальной жизни, ему, казалось, было безразличным ее мнение и даже то, что жена его не любит – хотя она этого еще не сказала, щадя предполагаемые чувства, которых, как потом выяснилось, не было и в помине… Сказать мужу «я тебя не люблю» - значило для нее окончательно сжечь мосты, одним ударом отсечь его от себя и разойтись в разные стороны. Жанна неспособна была вот так сразу, так безжалостно бросить его, оставить одного, ведь они, кроме всего прочего, были хорошими приятелями, покладистыми и притершимися соседями по мансарде…
Однако остыв и несколько успокоившись, она не изменила решения и пошла в ближайшую среду на занятие к Марку Арнольдовичу.
По Петербургу метались поземки, снег засыпал одинокие лавочки в скверах, отмечая их присутствие лишь невысокими, похожими на могилки холмиками, к которым не вели ни следы, ни тропинки. Снег безумствовал под фонарями и в черном небе, извергавшем его, как гигантская дыра в Солнечной Системе, безумствовал так, словно хотел втянуть всех в очумелый рваный ритм своих дьявольских антраша, заставить глупых, маленьких человечков плясать под свою дудку, а потом незаметно замести, закидать хлопьями, задавить, задушить, уничтожить…
* * *
- Люблю, - шептал Марк, нежно касаясь теплых, гладких волос Жанны, - ему так хотелось прикасаться именно к волосам, казалось, что в них сконцентрировалась ее поразительная витальность, живость, многоцветье, - люблю, люблю, люблю…
Не было больше слов, и не нужно было. Тот месяц, что они провели тогда вместе, стоил десятка счастливых лет. Были, конечно, и сомнения, и колебания. Филипп – вот кто молчаливо стоял между ними, обманутый малыш, бедный пасынок, доверчивый муж… Оба испытывали угрызения совести, и оба не могли преодолеть магнетической тяги друг к другу, а какая-то существующая помимо них сила вновь сталкивала, бросала в один котел двух человечков, непохожих и одинаковых одновременно. Разница в двадцать восемь лет ни на минуту не омрачала их существования. Марк чувствовал себя моложе и сильнее, а Жанна… Она никому не смогла бы объяснить, чем может отталкивать молодость и привлекать старость, однако именно ее особенно устраивало положение вещей. Жанне никогда не удавалось почувствовать себя даже равной партнеру – она всегда оказывалась объектом преклонения, королевой, и жила, преимущественно, в обществе пажей, в глубине души мечтая ощутить однажды восхищение, снять шляпу перед тем, кто окажется умнее, тоньше, добрее, талантливее ее. В Марке она наконец нашла личность большего масштаба, чем ее собственная, героя, которого можно было возвести на пьедестал без вечного снисхождения к слабостям и необходимости смотреть сквозь пальцы на добрую половину душевных свойств. Марк не разочаровывал ее, а напротив, вызывал все большее уважение, временами даже восторг, и Жанна, перестав опасаться очередного заблуждения, отдалась, наконец, этому безумному снегопаду, метущему питерские улицы февральскому ветру и столь же сильному и жестокому вихрю собственных чувств.
Через месяц она собрала небольшую сумку вещей и ушла из мансарды. Филипп угрожал, просил, говорил гадости в адрес обоих, пытался делать вид, что впадает в депрессию… Ничего не помогло, вьюга снесла его с дороги, как пушинку. Никто из участников пресловутого любовного треугольника не помышлял еще о событиях, которым суждено было развернуться впоследствии, но которые зарождались и пускали корни именно той сумасшедшей зимой…
Разбирая сумку в квартире Марка, Жанна достала из нее белую ажурную раковину и поставила на книжную полку. Потянулась за ней снова, послушала море, заглянула внутрь. И вдруг увидела то, чего никогда ранее не замечала: на внутренней стороне, по гладкому розовому краю было криво, тоненько и легко нацарапано детским почерком два коротких слова: «До встречи». Как она умудрилась не заметить их раньше, Жанна отказывалась понимать – может быть, дело было в освещении? Действительно, комната была залита солнцем, и слова стали отчетливо видны, когда она взглянула на свет сквозь нежно зарозовевший перламутр.
«Привет, Костя», - улыбнувшись, подумала Жанна и почему-то, не отдавая себе отчета, убрала «Морскую Королеву» обратно в сумку. И долго, долго не вспоминала потом о ней.
Глава 3. На вилле
Музыка:
http://yaoi.at.ua/forum/46-287-1
Toccata And Fugue In D Minor
Прошло десять лет. Жизнь катилась легким, стремительным колесом. Незаметно происходили важные события: Филипп вновь женился, уехал с семьей в Германию, потом в Америку. Имя Жанны становилось известным, ее выставки проходили одна за другой, картины раскупали. Они с Марком по-прежнему увлеченно работали, но этим летом собирались все бросить и уехать отдыхать: муж приобрел красивый дом за границей – Жанна никак не могла привыкнуть к тому, что они могут теперь себе это позволить – да что там дом – виллу на самом берегу океана, да еще в месте с таким названием… «Бухта Странников» - это звучало завораживающе и тревожно. Они были очень счастливы и, фактически, ни в ком не нуждались. Жили замкнуто, проводили свободное время дома, изредка выбирались в путешествия. Жанна мечтала о море, и Марк смог, наконец, осуществить ее мечту. Лето уже начиналось, и все казалось совершенно безоблачным, как вдруг из Нью-Йорка позвонила Инна Леонидовна, мать Филиппа.
Известие было кошмарным: несколько дней назад произошла автокатастрофа. Машина, в которой находились Филипп с женой, врезалась в заграждение и упала с обрыва - оба погибли. Инна Леонидовна рыдала, кричала Марку, что если б не он, ее сын спокойно жил бы с прежней женой, не начал пить, не сел пьяным за руль…
-Я больной человек, это меня совершенно подкосило… Воспитывать ребенка – выше моих сил… Сделай что-нибудь, ты виноват в происшедшем, ты должен принять участие…
Марк потрясенно слушал ее, веря и не веря услышанному, ощущая боль, вину, возмущение – все сразу.
-Мы приедем на похороны, - пробормотал он, но оказалось, что этого не надо, похороны состоялись вчера, и единственное, чего хочет Инна Леонидовна, чтобы он на время забрал к себе ее внука – девятилетнего сына Филиппа, Алекса.
-Ребенок в истерике, ему нужен отдых, - нервно кричала она, - а у тебя новый дом, ты имеешь возможность помочь… В память о сыне…
-Мы заберем его, - в дверях стояла бледная, как-то сразу осунувшаяся и потускневшая Жанна. – Скажи ей.
Через две недели трое новых жильцов поселились в белом, похожем на парусник доме на берегу океана, неподалеку от маяка, что указывал вход в небольшую бухту и озарял бледным лучом то спокойную гладь, то бегущую стаю прозрачных хищных зверьков, выгибавших взмыленные спины и догонявших друг друга под хлесткими ударами ветра.
* * *
Мальчик не был похож на Филиппа. Он оказался копией покойной матери – Елены, новой жены бывшего мужа. Кукольное лицо с пуговичным носом, небольшие раскосые глаза без всякого выражения – увидев его, Жанна испугалась, что ребенок страдает болезнью Дауна: было в нем что-то такое, какая-то замедленность реакций, кажущаяся туповатость, неспособность запомнить элементарное… Оба они сразу же прониклись острой жалостью – это было неприятное чувство. Жанна делала для ребенка все, что могла, и делала бы еще больше, если бы он позволял приблизиться к себе, не отвергал их стараний. Алекс был холоден, капризен, предпочитал проводить время, запершись в своей комнате или пропадая на пляже, причем любил спрятаться и не реагировать на крики, когда Марк и Жанна, забеспокоившись, начинали его искать. Он никогда ничего не читал и не играл ни в какие игры, кроме стрелялок. Играл в них, молча, без обычных для детей восклицаний – он вообще почти не говорил и не смеялся, смотрел отрешенно перед собой, а Жанна гадала, думает ребенок в этот момент или мозг маленького Алекса совершенно свободен от мыслей… Единственным, что он произносил с некоторым воодушевлением, были жалобы. Он жаловался на то, что ему не вовремя принесли завтрак, что он был невкусным, доктор сделал больно и заставил выпить какую-то гадость, рыбаки из деревни напугали, а их дети смеялись над ним. Алексу нравилось быть больным. При малейшем недомогании он ложился в постель, однако жалеть его не стоило, мальчик мрачнел и отворачивался, мог пролежать, глядя в стену несколько часов. Жанна изводилась, стараясь отвлечь, развеселить его, но все было бесполезно: глухая стена отгораживала ребенка от них с Марком, преграждая путь их стараниям.
Сначала она думала, что сможет привязаться к ребенку Филиппа, воспитывать его как сына – в конце концов, бог не послал ей собственных детей и, наверное, было бы правильно усыновить сироту. Однако через месяц Жанна начала смотреть на Алекса с беспокойством: врачи твердили, что он здоров, а она находила его поведение совершенно патологическим. Марк тоже погрустнел, но пытался бодриться, брал ребенка на прогулки, разговаривал с ним, после чего возвращался уставший, как выжатый лимон, и чуть не бегом бежал в мастерскую. Работа спасала, но оба, и Марк, и Жанна, стали замечать, что Алекс умудряется потихоньку расшатывать и их отношения, делая их натянутыми, заставляя замыкаться и фальшивить.
Однажды чаша терпения переполнилась, они вдруг открыто заговорили об этом – бурно, откровенно, как раньше, словно прорвалась плотина мрачной напряженности, открылись эмоциональные шлюзы…
-Я не смогу, Марк. Прости.
-Слушай, я не должен был соглашаться...
-Нельзя было не согласиться. Но осенью придется отвезти его домой.
-Придется, ничего не поделаешь.
-Я искренне пыталась…
-Да знаю я, знаю! Ничего, наверное, Инна Леонидовна уже соскучилась.
-А если нет?
-Все равно. Принеси-ка мне ее телефон.
Жанна поднялась и быстрым шагом направилась к себе в комнату за блокнотом… Дверь крепко ударила его по голове. Алекс стоял за ней, равнодушно глядя в пространство. Увидев вылетевшую в коридор Жанну, он не пошевелился, не произнес ни слова, не объяснил своего присутствия. Она попыталась поймать взгляд ребенка, не смогла, и по ее телу побежали мурашки…
* * *
Утро потихоньку заливало берег бирюзовым сиянием, вода блестела и румянилась в лучах восхода, было прозрачно и тихо. Шепоты волн ласкали слух и обещали полнейший штиль. Обитатели виллы заняты были своими немудреными делами: Марк работал в мастерской, а Жанна, заглянув к Алексу и увидев, что он погружен в компьютерную игру, решила сходить на базар – она любила иногда побродить среди прилавков, принести зелень и фрукты, найти какие-нибудь особенные специи. Что ее задержало в тот день в деревушке?
Она спохватилась только когда поняла, что собралась гроза. Возвращаясь, слышала приблизившийся шум волн, постепенно перераставший в угрожающий рев. Не нашла в доме ни Марка, ни Алекса. Вышла на берег, обежала пляж. Никого не было вокруг, никто не отзывался на ее крики. Наконец, появился усталый, потемневший Марк, сказал, что нигде не может разыскать ребенка, что нашел на берегу его курточку, а маленькой яхты, на которой они иногда выходили в море и плавали поблизости от берега, не оказалось на причале. Позвали на помощь, бросились искать. Обнаружились мальчишки, которые видели Алекса на борту, правда яхта в тот момент была пришвартована. Шторм тем временем разыгрался не на шутку. Яростный рык океана уже не оставлял надежды, что все обойдется. Марк в отчаянии обернулся к ней, потом метнулся в сторону рыбацкого катера, с ним побежал только один из рыбаков, молодой, сильный парень. Вдвоем они отвязали суденышко и отправились на поиски…
…Когда шторм прекратился, другие парусники и катера вышли искать их. Искали трое суток… Потом еще несколько дней… и еще неделю…
А после шторма вернулся Алекс. Он вылез из-под старой, заброшенной лодки и, протирая глаза, побрел в сторону дома… Увидев его, Жанна почувствовала, что у нее подкашиваются ноги и она падает в пропасть следом за автомобилем Филиппа…
Позже, когда врачи вытащили ее с того света, оказалось, что функции ног нарушены и, если уж предстоит жить, то лишь в инвалидном кресле.
Маленький- маленький был корабль -
В залив погулять ходил -
И вежливый-вежливый океан -
К себе его пригласил.
И был такой жадный-жадный вал,
Который его слизал -
И не заметил могучий флот-
Что мой кораблик пропал.
Tempora mutantur et nos mutamur in illis…
Глава 4. Другая жизнь
Музыка:
http://yaoi.at.ua/forum/46-287-1
Classical Gas
Утром она выезжала на пустынный пляж. Раным-рано, чтобы увидеть, как показывается из-за посветлевшего моря первый оранжевый луч, как заливает спокойную гладь нежным апельсиновым флером и медленно, по капле, возвращает ей ощущения и эмоции. Слушала прерываемую всплесками тишину, впитывала, пила ее, благодарила бога за то, что посылает единственно доступную теперь музыку – музыку глубины и покоя. Другие звуки стали для нее слишком громкими, слишком тревожными. Долго, долго сидела в кресле у кромки воды, молча глядя вдаль. И благодаря этому выжила, вернулась…
Дом стоял на отшибе. Крошечное рыбацкое поселение было в нескольких километрах. Раньше им приносили рыбу, заходили знакомые Марка, дети бегали и ныряли с высоких камней, которые видны были из окна спальни. После трагедии на вилле ее стали обходить стороной, словно боялись заразиться несчастьем, случайно разделить Жаннино горе. Осталось, правда, несколько приятелей, живших в близлежащем городке - они с Марком успели тогда познакомиться с парой художников. Кроме того, была семейная пара из Питера, перебравшаяся за кордон раньше их. Все они очень тепло относились к Марку, и теперь пытались, как могли, помогать Жанне и поддерживать ее. Через два года после гибели Марка она впервые приняла у себя гостей.
По завещанию мужа, Жанна оказалась его единственной наследницей. Наличие денег несколько облегчило ее положение: по крайней мере, все необходимое для лечения и возвращения к жизни у нее было. Инна Леонидовна изредка звонила и намекала, что ждет выздоровления «бедной девочки» и надеется, что рано или поздно ей будет выделена «причитающаяся» часть наследства. Жанна и сама не раз думала об этом, но после звонков ей становилось тошно, и она откладывала неприятное дело на потом.
Еще через год она вновь стала работать. Приспособилась делать это, сидя перед мольбертом или держа на коленях доску. Изменилась ее манера – теперь Жанна бросала мазки яростно и жестко, писала быстрее, увереннее, словно видела на холсте готовую работу и торопилась освободить, вытащить ее наружу. Лицо художницы было при этом мрачным и сосредоточенным, слегка поседевшие волосы метались, задевая палитру, падали на глаза.
Картины покупали, буквально, не давая им просохнуть. Произведения «русской затворницы» вошли в моду, журналисты не раз просили ее дать интервью, но неизменно получали вежливый отказ. Она жила в окружении нескольких слуг и не думала, что в ее жизнь может прийти что-то еще, не ожидала ни сюрпризов, ни новых испытаний. Ей казалось, все, что возможно, уже пережито. Но оставалась работа - судьба, к счастью, не отважилась лишить ее творчества – и Жанна работала, писала днями и ночами…
Время, время… как ты проворно… Прошло еще десять лет…
* * *
Было раннее, раннее утро. Совершенно обычное, ничем не отличавшееся от других. Жанна проснулась и лежала в темноте, слушая отдаленный гул. Она давно научилась определять, какой предстоит день, по этому привычному, тихому рокоту, знала, рождается ли за горизонтом солнце или небо затянули тучи. Она даже разговаривала с рычащим зверем – разговаривала как с живым, разумным существои, Солярисом, который забрал у нее мужа и держал где-то там, в глубине. Они словно поделили Марка, стали заговорщиками, членами одной невероятной семьи – и Жанна не могла никуда уехать, оставалась рядом. Ей казалось, что рано или поздно удастся приручить Океан, если, конечно, он не съест ее раньше, как тигры в цирке съедают дрессировщика – эта мысль вызывала усмешку, не более. Никакого суеверного ужаса она не испытывала. Не было ни страха, ни ненависти к Океану, лишь глубокая, как его воды, печаль.
Жанна не думала о том, чтобы подняться на ноги. Откровенно говоря, ей было все равно. Она приспособилась к той непритязательной жизни, которой жила, справлялась с необходимым, без сожалений отказывалась от лишнего…
Кресло тихонько проскрипело по пандусу, и Жанна поехала по дорожке вдоль самой воды. Прилив вынес на берег много интересного. Ракушки, камни… Однажды она нашла обломок корабельных перил. Нет, это был не обломок их яхты – другая жертва кораблекрушения. Жанна подобрала его и оставила у себя, а с тех пор каждое утро объезжала берег, пристально вглядываясь в песок.
Сегодня ей почему-то казалось, что найдется что-нибудь необычное. Жанна ехала все дальше, вот уже и дорожка кончилась… нет, путешествовать по мокрому песку не стоило… И тут она вдруг увидела ее – белую, ажурную раковину, огромную, даже больше «Морской Королевы». Она лежала у самой воды, слабые волны слегка облизывали ее, и Жанна испугалась, что Океан не отдаст ей игрушку, унесет обратно. Осторожно и медленно она смогла подобраться вплотную, быстро наклонилась, схватила ее – и тут поняла, что ступает на песок, касается его ногой, правда, практически не чувствуя этого, но все же, все же!
«Попробовать?» - эта мысль пришла ей в голову впервые за все время. Жанна не знала пока, что с ней делать, и решила обдумать все позже.
Чтобы немного успокоиться, она стала разглядывать раковину и испытала еще одно потрясение – перед ней несомненно был «Морской Король»! Корона набекрень, борода, усы, смешливое, добродушное лицо… Жанна и не заметила, что плачет. Не заметила, что просидела у воды так долго, что ее помощница и компаньонка Хелен вышла из дома, обеспокоившись.
«Поздно, Костя, - сказала она «Морскому Королю». – Все всегда происходит поздно». Однако раковину забрала и поставила их рядом на окне. Солнце, пробиваясь сквозь жалюзи, подсвечивало Короля с Королевой, и они нежно розовели и отливали перламутром.
Остаток дня Жанна провела в попытках наступить то на одну ногу, то на другую. Ничего не получалось, но настроение почему-то не падало, словно розовые отсветы двух ракушек сумели согреть душу, разбавить ее безропотное и безнадежное одиночество.
Жанна великолепно помнила адрес тетки Веры, только вот не знала, жива ли. Ее мамы уже не было на свете, а сдававшая им комнатенку женщина была даже старше… Да и знает ли она что-нибудь о Косте – наверняка, он уехал из деревушки, завел семью, работает…
«Ну и что? - Жанна спокойно улыбнулась. – Семья – семьей, а детская дружба… это святое». Она почти не лукавила: не воспринимала себя как чью-то возможную соперницу. Ей хотелось одного – сказать ему, что нашла-таки «Морского Короля», сказать и вместе посмеяться над этим. Это ведь было так смешно, так удивительно…
И она написала ему короткую записку. Потом – тоже короткое - письмо тетке Вере. Скупо рассказала о себе, в общих чертах, без подробностей: вышла замуж, овдовела, нашла себя в работе. О маме – тоже кратко, сдержанно. Вложила обе записки в конверт и отправила, а отправив, забыла о них, потому что судьба не собиралась дарить хэппи-эндов, и события, пришедшие следом за периодом безвременья, снова взболтали и вспенили эту краткую, одинокую жизнь…
Глава 5. Чистая нота
Однажды утром, когда Жанна была на прогулке, раздался шум двигателя, и к дому мягко подъехал новенький форд. Подумав, что это гости из городка, питерская пара, она обрадовалась и, услышав шаги по дорожке, с улыбкой обернулась…
Перед ней стоял Алекс. Выросший, превратившийся во взрослого мужчину. Жанна сразу узнала его: лицо недоразвитого ребенка было тем же, правда, приобрело осмысленное и жесткое выражение. Это казалось странным и неестественным, напоминало изощренную хитрость человека, больного шизофренией. Улыбка Жанны померкла, она никак не могла прийти в себя, скрыть свои чувства. Алекс какое-то время тоже молчал, отводя взгляд, а потом вымолвил, наконец, словно сумев себя преодолеть:
-Здравствуйте, тетя Жанна. Я приехал, чтобы выразить свое сочувствие… и благодарность – за прошлое. Вы ведь тогда приняли во мне участие, сделали, что могли… Мне так жаль, что это случилось…
Голос был мягким, а слова – вполне адекватными. Жанна чуть успокоилась, и тут из-за угла дома вдруг вышла молодая женщина с красивыми светлыми волосами и двинулась, улыбаясь, в их сторону. Она выглядела настолько милой и непосредственной, что Жанна невольно смягчилась и улыбнулась в ответ.
-Я приехал с женой, - быстро сказал Алекс. – Это Ася. Возможно, она сумеет вас развлечь. Вы позволите нам остаться на пару дней?
Смятение чувств, охватившее Жанну при виде Алекса, было настолько сильным, что она, оставив гостей на попечение Хелен, заперлась у себя до обеда. Она не могла забыть жгучей ненависти, охватившей ее тогда, при виде бредущего от лодочного причала ребенка. Ей было все равно, слышал ли он крики разыскивавших его взрослых, понимал ли, что происходит. Она не винила Океан в смерти Марка, но не могла не винить в этом сонного, придурковатого увальня, из-за которого все произошло. Годы притупили остроту ее чувств, загнали их внутрь, но не стерли окончательно. Нет, Жанна не была мстительной или злопамятной – ничто и никогда не вызывало в ней столь сильной, цепко державшей в когтях ненависти. Она сама иногда пугалась себя и старалась прогнать эти мысли – в последнее время это почти удавалось.
И вот он здесь. Зачем приехал - неужели не все еще забрал у нее и явился опять, чтобы мучить и предъявлять счета? Чьи? Филиппа? Жанна недоумевала.
«Неужели, - думала она, - я так сильно провинилась перед бывшим мужем, бросив его, изменив с отчимом? Если бы еще Марк был его отцом и дедушкой этого… этого…» , - ее передернуло. - «Нужно выйти к обеду. В конце концов, его юная жена ни в чем не виновата. Какая славная девушка, и как ее только угораздило…»
К обеду Жанна вышла, переодевшись и кое-как приведя чувства в порядок.
* * *
Ася была начинающей писательницей. Блестящие, пушистые волосы – пшеничное поле в солнечный день – падали ровным каре, колыхались послушно, когда ветер влетал в комнату, шевеля легкие шторы. Все в ней излучало дружелюбие, доброту и – неожиданно – какую-то отстраненность от мира. Она словно все время уходила в себя и возвращалась, виновато улыбаясь, как бы прося прощения за свою забывчивость и мимолетную странность.
Алекс был сдержанным, но любезным – Жанна даже удивлялась тому, что он освоил-таки науку общения. Он рассказал пару забавных историй, но, в основном, предоставлял инициативу жене, а та была столь непосредственной, что беседа за столом текла без всякого напряжения, и когда обед закончился, Жанне было даже немного жаль – настолько ей понравилась Ася.
У Жанны никогда не было близких подруг. Вокруг нее практически всегда находились мужчины – завладевали ее вниманием и поглощали его целиком, не оставляя ни времени, ни сил на более легкое и менее обязывающее общение. Сейчас, когда она была совершенно одна, ей вдруг захотелось его – было так интересно и весело разговаривать с этой птичкой-колибри, маленькой, беззаботной, наивной…
«Сколько ей? – с улыбкой думала Жанна, любуясь Асей и уже размышляя о том, где разместить нежданных гостей и чем угостить их на ужин. – Не больше двадцати пяти… А мне… господи, уже сорок пять… почти сорок шесть… Какой ужас, она мне в дочери годится…»
…Пара дней пролетела мгновенно. Жанна почти не видела Алекса. Он гулял, спал, сидел за компьютером. Говорил, что работает, но Жанне казалось – играет в стрелялки, скрывшись от посторонних глаз. Кем и где он работал, она так толком и не поняла, да и не интересовалась, а вот о работе Аси расспросила подробно: девушка была сестрой милосердия, почти что сиделкой. Работала в центре «Особый ребенок», где пациентами были дети с замедленным психическим развитием, церебральным параличом, синдромом Дауна и прочими врожденными патологиями. В свободное время она писала рассказы. Публиковалась пока только в Интернете, но среди корифеев сетевой литературы потихонечку приобретала известность, работала всерьез и заявляла о себе как талантливый молодой автор.
-Где ты познакомилась с Алексом? – без обиняков спросила Жанна и услышала то, что подозревала: когда-то в детстве мать приводила его на консультации к профессору, потом он изредка посещал его сам. Редко, не более раза в год. Она даже не знала, лечился или просто заходил к знакомому по старой памяти… Там он и заметил ее, красивую медсестру.
-И ты вышла замуж за пациента?
-Почему нет? Они такие же люди. Только ранимее, беспомощнее.
-Ты его пожалела?
-Ну-у-у… не только. Он сдержанный, мужественный, симпатичный…
Жанна смотрела на нее с ужасом. Ей было так странно, что Ася совершенно не видит, не понимает Алекса так, как видели и понимали его они с Марком. Оба. В себе одной Жанна еще могла бы усомниться, но Марк – такой умный, проницательный…
«Нет, Ася, это ты ошибаешься. Но разочаровывать тебя я, конечно, не буду. Тебе еще предстоит разобраться в нем самой…»
Через два дня Алекс, как и обещал, засобирался домой. Асе же явно не хотелось уезжать, и Жанна, неожиданно для себя, предложила ей остаться погостить еще недельку, вопросительно взглянув на Алекса – его ей приглашать не хотелось. Однако он, казалось, все правильно понял и не изменил решения об отъезде, предложив жене задержаться, если ей так хочется, а «тетя Жанна» не против.
-Я потом приеду за тобой, - пообещал он, - позвони, когда утомишь хозяйку своей болтовней… Она ведь привыкла к тишине.
«Подумайте только, какой деликатный», - промелькнуло в мыслях у Жанны, и она облегченно вздохнула, когда его форд скрылся из виду.
-Знаете, как вас называют? – тихонько спросила Ася, глядя ему вслед. – Миссис Икс. Вы, действительно, никого не принимаете? Вас считают таинственной затворницей, вроде Эмили Дикинсон.
-Правда? – удивилась Жанна. – Надеюсь, ты меня не боишься?
-Боюсь, - созналась гостья. – Ужасно.
-Почему же осталась? – она умолкла – Хелен принесла поднос с кофе.
-Почему?.. Кофе люблю… - мягко улыбнулась Ася. – И стихи Дикинсон, кстати, тоже.
* * *
Музыка:
http://yaoi.at.ua/forum/46-287-1
Destiny
Это было началом новой истории. Новой и удивительной.
Многие ли из нас понимают, что жизнь – любая, даже самая скучная, скудная и неэмоциональная – совершенно непредсказуема и полна сюрпризов? Сегодня вы – Мессалина, а завтра – благообразная старушка, пасущая внуков, послезавтра – снова женщина-вамп, или хуже того, автор скандальных бестселлеров, скрываемых чопорными папашами от прыщавых отпрысков…
Не зарекайтесь, дамы и господа, в каждого из вас могут угодить брызги грязи из-под стремительно несущейся колесницы Судьбы, а иных легонько зацепит дверцей, спицей, кнутом, потащит за собой по каменистой дороге - останетесь потом на обочине истекать кровью… Изловчитесь заглянуть в окошко кареты – а там пусто, некого умолять о милосердии… Что угодно может произойти с каждым, нечего удивляться. Ибо не для того она, эта краткая, одинокая жизнь дается, чтобы вы прожили ее впустую, ни о чем не узнали, ничего не почувствовали…
Оказывается, она и не любила еще, Ася. Ни мужа, ни первого своего мальчика, Николаса. В первый раз думала, что влюблена, а когда Николас ее бросил, считала, что теперь-то уж повзрослела и поступает серьезно и правильно, выходя замуж. Замечала ли она в себе раньше необычные склонности? Нет, не замечала. Понятия не имела, что может почувствовать любовь… к женщине.
«Да как такое могло случиться со мной? Именно со мной?» - думала она в отчаянье, разглядывая украдкой тонкий профиль своей новой подруги. Жанна сидела за мольбертом и самозабвенно писала восход, глядя с балкона на Океан, Ася же примостилась в комнате за компьютером и тоже делала вид, что работает – вставила флэшку, открыла папку со своими рассказами… Ей хотелось написать о Жанне, но делать этого было нельзя. Нельзя было говорить, даже намекать ей о своих чувствах.
«Она не поймет. Я сама не понимаю. Будет в шоке, прогонит нас с Алексом…» - ночами она плакала, весь день – долгий день на берегу Океана – любовалась и восхищалась Жанной, а просыпаясь утром, обнаруживала, что сжимает в объятиях подушку, кладет на нее горячую щеку и шепчет что-то о любви…
Она приезжала уже несколько раз. В первый раз прожила на вилле неделю, во второй – две, потом стала приезжать чуть ли не каждые выходные. Надолго, правда, не оставалась – работа не позволяла, но зато бывала часто, не давала Жанне соскучиться.
А Жанна скучала. Ася приносила с собой радость и оптимизм. С ней было легко и весело – впервые за последние годы в доме стали громко смеяться, болтать о пустяках. Она привозила Жанне подарки – разные мелочи, забавные безделушки, косметику, книги.
-Асенька, не заваливай меня барахлом, - смеясь, просила та, но все было напрасно.
«Неужели так трудно понять: это единственное, что я могу себе позволить?» - говорил ее сердитый взгляд. И Жанна смирилась. Начала тоже дарить в ответ мелкие вещицы - Ася так радовалась им, придавала такое значение... Эта радость смущала Жанну, однако потихоньку наполняла ее сердце новыми ощущениями, будила в нем нечто среднее между материнским инстинктом и сексуальной революцией. Скоро, к концу года со дня знакомства, она поняла, что испытывает к Асе чересчур сильное чувство, поняла и испугалась.
За все это время Алекс приезжал раза два, предоставив жене полную свободу делать то, что ей вздумается. Жанну это только радовало, об Асиных чувствах она могла лишь гадать.
…Так, в метаниях, неопределенности, бурлящих эмоциях и попытках скрыть друг от друга то, что было очевидно, прошло еще два года…
Времена летели, неслись, меняли всех до неузнаваемости…
…Кто помнил - тогда - Метель?
Кто видит - теперь - Сирень?..
Они так боялись причинить друг другу боль или потерять эти счастливые совместные уик-энды, кофе на балконе и медленные прогулки вдоль кромки воды, что молчали о любви, хотя она рвалась наружу. Молчали, лишь в мечтах позволяя себе то, что в действительности оставалось глубоко спрятанным…
Каждое утро, втайне от всех, Жанна упорно пыталась теперь наступать на ноги, делала специальную гимнастику, выудив ее из Интернета, с робкой надеждой отмечала кое-какие результаты. Очень скромные, по правде сказать, но главное, что все это начало радовать ее, перестало быть безразличным. «Это все из-за Аськи, - думала Жанна и смеялась - над собой, своей болезнью, возрастом, любовью, глупостью, - ну надо же, чего только не бывает в жизни… Кошмар!»
Смятение чувств сменилось периодом некоторой эфемерной стабильности. Регулярные приезды Аси, радостное ожидание встреч, любимая работа – все это положительно сказывалось на здоровье Жанны и состоянии ее духа. Она окрепла – главным образом, душевно – и встретила свой полувековой юбилей в сносной физической форме. О нет, она вовсе не выглядела старухой, никто не дал бы ей больше сорока. Иногда Жанна вставала из кресла - когда оставалась в одиночестве - вставала и медленно делала несколько шагов в сторону окна. А потом, постояв и посмотрев на Океан, возвращалась обратно. Выйти на балкон не решалась, и эти шаги давались с трудом.
Волнующаяся юбка, длинный вязаный жилет в этническом стиле, шелковое кашне с летящей бахромой – Жанна всегда была интересной, привлекающей внимание – не утратила этой особенности и теперь. Правда, в прямых черных волосах мелькала седина – длинные жемчужные нити – но с этим легко было справиться, и она справлялась, посылая Хелен покупать краски различных оттенков…
Она не стремилась к тому, чтобы сделать отношения с Асей более определенными, расставить точки над «и», перевести их на новый уровень. Сама не могла бы, наверное, вразумительно ответить, почему – не было в душе ни вины, ни ощущения греха – да и в чем может быть виновата или грешна любовь? Некого было бояться, не перед кем отчитываться, только вот Алекс, бедный обманутый Алекс…
«Ну уж нет, - говорила себе Жанна, - если кто из нас перед кем и виноват, то только не я…» Она говорила это и думала о том, что когда-то давно они с Марком обокрали Филиппа: Марк отобрал у него жену, а она, Жанна – отчима… Уж не этот ли грех они искупали потом так страшно, не был ли Алекс их пожизненным кредитором?..
«Что за карма, почему я обречена отбирать у этой семьи самое дорогое? – думала Жанна. – И у Инны Леонидовны тоже… Правда для нее не Марк оказался самой чувствительной потерей, а наследство – но и его, по иронии судьбы, отняла я…»
Отношения с Асей были непростыми и сами по себе. С одной стороны, они рождали состояние, определяемое Жанной как «легкость бытия», когда чувствуешь себя естественно и радостно в чьем-то обществе, как будто нашелся вдруг потерянный когда-то дом с круглым обеденным столом и оранжевым абажуром – тот самый, что есть на донышке каждой души… Но была, к сожалению, и другая сторона медали – страх, появившийся вместе с инвалидным креслом, боязнь быть в тягость, испортить чью-нибудь жизнь, оказаться в положении навязчивой тетушки, требующей внимания. Разница в возрасте и сама необычность, пикантность влечения тоже не способствовали смелости и откровенности. Она ни за что не сделала бы первого шага, ждала его от Аси, а может, от самой судьбы – в виде счастливого случая, неизвестно как приключившегося признания, одним словом, плыла по воле волн. Ну а Ася… Если бы кто-то мог наблюдать за ними со стороны, он поразился бы безвыходности ситуации. Ася, смотревшая на Жанну с обожанием и трепетом, и помыслить не могла о том, что от нее ждут инициативы. Она охотно взяла на себя роль любимого ребенка, с удовольствием подчинялась и до смерти боялась оскорбить или обидеть старшую подругу странными выходками. В общем, им было далеко до чувственной раскованности Сафо, настолько далеко, что стороннему наблюдателю и в голову не пришло бы, возможно, это сравнение.
Однако любовь есть любовь – она требует развития, пищи, продолжения, не терпит застоя. Ася глубоко страдала, полагая, что Жанна и не подозревает, о чем она грезит, уткнувшись ночью в подушку. Она давно отдалилась от Алекса, поддерживала с ним лишь прохладно-вынужденные отношения и металась временами между желанием вообще уехать куда-нибудь подальше и безумной надеждой на невозможное счастье.
Так или иначе, все это не могло длиться вечно.
Однажды она все-таки уехала…
Глава 6. Наедине с Океаном
Несколько лет Жанна ничего не слышала об Алексе. Жизнь текла теперь совершенно отдельно от нее: днем - работа, ночью – снотворное, заглушающее мысли и воспоминания. Ей больше не интересно было смотреть на восход. Раньше – любила поймать первый луч, полный торжествующей жизненной силы, казалось, что пропитывается ею, пьет малыми дозами это личное, тайное средство Макропулоса и сохраняет молодость вопреки тому, что несет с собой жизнь… Теперь молодость потеряла для нее значение, Жанна чувствовала усталость, равнодушие ко всему, кроме работы. «Русская затворница» не интересовалась тем, что о ней пишут газеты, чем захлебывается интернет. Шофер, садовник и горничная стали ее единственной компанией. Да и им иногда требовался отдых. Хелен давно собиралась навестить родственников, но все откладывала поездку, не решаясь заговорить об отпуске. Наконец Жанна, видя ее терзания, сама завела разговор – договорились, что горничная вернется через месяц, а во время ее отсутствия на виллу будет приходить временная прислуга – девушка из деревни. Единственную проблему составляла удаленность виллы, но решили, что девушку будут трижды в неделю возить на машине – и жизнь продолжила размеренный ход, стрелки тикали так же и после отъезда Хелен…
И вот однажды к крыльцу подкатил старый и так хорошо знакомый хозяйке форд.
…Алекс стоял на дорожке и курил. Жанна смотрела на него из окна – в ее душе, где не осталось почти никаких чувств, опять зашевелилась ненависть, а он просто стоял и ждал, не делая попыток войти или как-то дать о себе знать. Никаких эмоций, никаких действий… Сонный, равнодушный взгляд.
Внезапно она подумала, что он что-то знает об Асе, которая не писала и не звонила уже больше года. Жанна не знала даже, оформила ли она развод.
-Алекс, - позвала она сверху, - что случилось?
-Бабушка умерла, - буднично отозвался он. – И об Асе есть кое-что…
Он просидел у нее допоздна. Рассказывал о том, как болела и умирала Инна Леонидовна, как у нее не хватало денег на операцию, и как он все же собрал нужную сумму… О том, что после операции прошло всего полгода, а похоронив бабушку, он узнал о ее чудовищных долгах, оставшихся ему в наследство…
-Ася не вернется, - сказал он неожиданно, прерывая прежний рассказ. – Она развелась со мной, нашла кого-то… Написала, что выходит замуж. И… знаете, тетя Жанна… мне кажется, что я тоже болен. Я слышу их голоса. Отца, матери, бабушки… дяди Марка.
Алекс по-прежнему не смотрел ей в глаза. Глядел куда-то в сторону без всякого выражения – и Жанна подумала, что он, впрямь, безумен, жалок – потерянный, одинокий ребенок Филиппа.
«Его лечить надо, - мысли и чувства скакали, противореча друг другу, - ему одному не справиться. Боже, боже, я погубила их всех, а они – меня… нас с Марком… Хорошо хоть, Аська освободилась… Новое замужество?.. Бедная моя девочка… если бы ты только смогла стать счастливой…»
Ей было больно – от всего сразу, от всех принесенных новостей и его бесстрастного лица, неприятного ей, несмотря на жалость. Неприятного до омерзения.
-Уже поздно, Алекс. – Жанне хотелось остаться наедине со своими мыслями, привести их в порядок. – Ложись спать, поздно уже ехать. Постелишь себе сам в прежней комнате – Хелен нет, она в отпуске.
-Я знаю, - как-то чересчур быстро кивнул он. – Хорошо, не беспокойтесь, тетя.
Жанна промолчала, хотя эта его осведомленность показалась ей еще более неприятной, чем обычное тупое равнодушие.
* * *
Алекс не уехал ни на следующий день, ни через неделю…
Наутро он заболел – простуда, затем всевозможные осложнения – все это надолго приковало его к кровати в доме у Жанны. Она вызывала врачей – одного специалиста за другим. Ей казалось, что вернулось то время, когда они с Марком взяли в дом маленького мальчика, с той разницей, что она уже не пыталась наладить с ним контакт, наоборот, избегала общения, насколько это было возможно. Зато Алекс, казалось, ищет ее компании. Он вступал в разговоры при каждом удобном случае, и на лице его жило выражение ожидания – чего он ждал от нее? Жанна не понимала и не хотела понимать. Механически оплачивала счета, радовалась, что есть возможность откупиться деньгами.
Одновременно с его появлением начались неприятности. Садовник сломал ногу и был отправлен в больницу, а Густав, ее шофер, стал все чаще ремонтировать машину и, наконец, заявил, что вынужден отвезти ее в сервис. Отправился туда на неисправном автомобиле, но никто не ожидал, к каким последствиям это приведет. Звонок из полиции застал Жанну врасплох. Равнодушный голос осведомлялся, кем ей приходится Густав Рейслер, попавший два часа назад в автокатастрофу – машина сорвалась с обрыва, и водитель, к несчастью, погиб… Это было уже слишком. Сердце ударило изо всех сил – и замерло, потом снова ударило, как тяжелый, вырвавшийся из рук молот…
«Он, как всегда, принес с собой горе, - думала Жанна потом, уже придя в себя. – Удивительный человек…»
Она была теперь одна – абсолютно, тотально одна, без друзей, родственников, прислуги – знаменитая «русская затворница», жалкая калека в инвалидном кресле…
Следующие несколько дней промелькнули незаметно, оставив привкус горечи и ощущение холодного, липкого тумана. Приезжала полиция, потом брат Густава – забрал его вещи и ушел, хмуро посмотрев на Жанну, словно обвинял ее еще и в этой смерти. Алекс понемногу выздоравливал, однако Жанне казалось, что трагедия, случившаяся в ее доме, совершенно не коснулась его, он словно не понимал, что они одни на вилле, что тетя сама готовит еду и ухаживает за ним, стал менее разговорчив, чем раньше – оживленное ожидание сменилось новой депрессией – он чаще погружался в себя и не спрашивал ее ни о ком и ни о чем.
Жанна никогда не вставала при нем с инвалидного кресла, ее упражнения оставались тайной даже для Аси. Она словно боялась сглазить эти робкие, неуверенные шаги, пробовала свои силы только в одиночестве, сейчас – больше по привычке, чем из желания выздороветь. Однако в своем кресле она справлялась со многими вещами и оказалась способной даже на элементарную домашнюю работу. Невозможным было одно – самостоятельно покинуть виллу. Дорога, по которой к ним приезжали гости из города, долгая и пустынная, вела в противоположную от ближайшей деревни сторону. В деревню добирались по узкой тропе, терявшейся на вершине холма и круто спускавшейся потом вниз, к игрушечным домикам, разбросанным по берегам соседней бухты. Холм выдавался в море скалистым мысом – нечего было и думать о том, чтобы преодолеть тропу, не имея в запасе пары крепких, здоровых ног.
Жанна понимала, что следует заняться поиском новых слуг, покупкой автомобиля, возможно, вызвать из отпуска Хелен… Но ее охватила странная апатия, ничего не хотелось – и она все откладывала дела, хотя в доме потихоньку заканчивались продукты и следовало хотя бы послать в деревню Алекса или разыскать по телефону девушку, которую пару раз привозил помогать Густав. Однажды утром, кажется, на третий день после случившегося, она все же заставила себя найти в блокноте нужные номера и поднять телефонную трубку…
Трубка молчала. Жанна приподнялась на локте и с удивлением оглядела аппарат. Нет, с ним все было в порядке, однако она заметила вдруг одну странность, от которой сразу почувствовала озноб, словно в тот же миг простудилась, схватила горячку – кресла, ее инвалидного кресла не было рядом с кроватью. Его вообще не было в комнате, хотя она не слышала, чтобы кто-нибудь входил ночью и выкатывал его прочь. Не было ни кресла, ни вариантов для размышления.
-Алекс! – громко крикнула Жанна, но не услышала ответа или хотя бы его шагов, звука отъезжающего автомобиля… - тишина, привычный шум волн, крики чаек над бухтой…
Она даже не удивилась, обнаружив, что не может найти мобильник, и потом – когда поняла, что выйти в Интернет тоже невозможно. Не удивилась, потому что знала уже: Алекс уехал, не оставив ей средства передвижения, а заодно и шанса выжить здесь одной.
«Ведь он думает, что я даже не смогу встать, - промелькнула у нее кошмарная мысль, - так и буду лежать пару недель - Хелен приедет не раньше, а то и позже…»
Жанне даже не пришла в голову мысль, что Алекс мог поехать за продуктами, а к обеду вернуться, она сразу же ясно поняла, что он оставил ее – умирать или мучиться до случайного визита нежданного гостя, а может, до приезда горничной, как повезет. Это была месть – сладкая, подаренная неожиданным стечением обстоятельств, удивительный случай, явившийся в жизнь неспроста, как все судьбоносные вещи и самые мелкие мелочи, которые всегда выстраиваются в систему, но позволяют увидеть ее лишь под конец, перед самой смертью…
Внезапно она почувствовала облегчение. Не было больше мучительных, приправленных чувством вины подозрений, не было необходимости притворяться – все встало на свои места. И главное, не было его, Алекса – постоянного источника ощущения непоправимости, фатальности событий, вытягивающего жизненную энергию, как бездонная черная дыра. Ей хотелось сбросить его присутствие, как липкую паутину, стряхнуть с себя вынужденную заботу о здоровье и самочувствии этого страшного ребенка с укоризненно-равнодушным взглядом.
«Только бы он не вернулся, - спокойно подумала Жанна. – Только бы не вернулся».
* * *
Музыка:
http://yaoi.at.ua/forum/46-287-1
Contradanza
Она стояла у окна и глядела туда, где небо растворялось в воде. Туда, где не было линии горизонта, не было больше разграничения, лишь слияние… Лишь любовь и бездонная, безбрежная глубина…
Ей не было дела, не то, что до Алекса – до своей собственной жизни и смерти. Душа готова была шагнуть в зовущий простор, в котором плавали яркие звезды – в воду или соленый, насыщенный воздух, не важно - лишь бы окунуться в ту утреннюю, так и не забытую свежесть далекого детства. Казалось, что стоит сделать лишь шаг – и оно вернется, смоет пенистой бирюзовой волной ее жизнь, оставив вместо песчаного города гладкую, темную прибрежную полосу…
Океан лежал у ног, как послушный, прирученный пес, заглядывал в глаза и шумно, доверчиво вздыхал, одобряя любой поступок, заранее соглашаясь с решением, которое она примет.
-Все, что ты делаешь, Морячка, это так здорово, - пробормотала она без улыбки. – Так здорово… - на подоконнике мерцали перламутровыми боками две раковины – Король и Королева. - Никто так и не узнает о моей жизни… о том, как быстро, как невероятно меняется дух, стрелой пролетая сквозь времена… о том, что он, все-таки, остается верным себе…
«Но ведь у меня еще есть время, - неожиданно подумалось ей. – Я могла бы, конечно, сделать попытку выбраться… только зачем?»
Жанна включила компьютер. Интернета не было, но среди ее файлов был один любимый – папка с Асиными рассказами. Открыв новый документ, Жанна ненадолго задумалась, а потом написала заглавие: «Дневник миссис Х…»
Она не знала, найдет ли кто-нибудь эту короткую повесть, но начала писать, увлеклась и работала потом, почти не отрываясь, несколько дней…
Сначала она думала о Косте, Марке и Асе, вспоминала. Потом – все больше – о том, что жизнь никогда не заканчивается триумфальным аккордом, не приносит ни хэппи-энда, ни воздаяния по заслугам… Зрители остаются без катарсиса, а главный герой не раскланивается - просто исчезает со сцены, покидая ее по-английски…
Из окна был виден бледный свет маяка. Жанна всегда смотрела на него, вспоминая свое и Костино детство, радовалась, что он стоит здесь, при выходе из Бухты Странников, словно специально для того, чтобы поддерживать в трудные минуты, дарить надежду, спасать потерявшихся в тумане. Иногда она даже играла с ним – посылала сигналы, включая и выключая свет – эта азбука была хорошо знакома, освоена в свое время, благодаря Костиному отцу. И хотя ей ни разу никто не ответил, Жанне нравилось думать, что маяк не автоматизирован, как большинство современных маяков, а имеет смотрителя – угрюмого, ворчливого старого пирата с деревянной ногой… Временами ей чудилось, что в коттедже мелькает свет, порой огни мерещились и в башне – она думала, если бы Марк был жив, можно было бы доплыть до маяка на яхте, узнать, есть ли там обитатели…
…Жанна протянула руку к выключателю и, улыбнувшись, щелкнула им. Потом еще и еще…
…Потом опять долго писала…
…Потом ей казалось, что она превращается в дельфина или касатку и уплывает от берега навсегда…
Глава 7. Морской Король, Морская Королева
Из рекламы туристического агентства:
«…В истории мореплавания маяки играли важную роль, помогая кораблям не разбиться о берег. До недавнего времени маяки исправно несли свою службу, но к 1990-м годам их почти повсеместно вытеснила автоматика. Маяки утратили свою актуальность, некоторые были переведены в автоматический режим и даже заброшены. Но сегодня исторические маяки возрождаются в новом качестве - как оригинальное жилье для туристов, которые желают действительно запоминающегося и уединенного отдыха.
Маяк – это идеальный выбор для отпуска на берегу моря. Чаще всего размещение предлагается в коттедже смотрителя маяка, где он живет один или с семьей, готовя еду и обустраивая быт постояльцев. Но, например, на маяке Хёугёйа (Haugegla) недалеко от местечка Смёла (Smola) на одноименном норвежском острове есть возможность остановиться в самой башне маяка. Здесь может разместиться до 10 человек, и даже есть люкс для новобрачных.
На некоторых маяках можно жить в полном одиночестве - например, на маяке Porer в Хорватии, построенном в 1833 году. Он находится юго-западнее побережья Истрии, на крошечном островке длиной 80 метров, в 2,5 километрах от материка, возле местечка Премантура (Premantura). Весь остров можно обойти за минуту. Провизию на остров и маяк доставляет смотритель, он же - капитан местного судна. По желанию, за дополнительную плату, смотритель свозит туристов на экскурсию на материк.
Маленькие прибрежные деревушки, как правило, гостеприимны, и отпуск на маяке может также включать поздние посиделки в пабе или совместную рыбалку с местными жителями.
Количество маяков, переведенных в туристический фонд, растет с каждым годом, и выбрать наиболее подходящий для незабываемого отпуска не составит труда».
* * *
«Старый ворчливый пират с деревянной ногой» подписывал необходимые документы, улаживал формальности, собирался в дорогу, регистрировался в аэропорту, проходил на посадку… Проделывал массу мелких мелочей и преодолевал огромные расстояния, что, впрочем, было для него делом привычным…
Прослужив почти всю жизнь капитаном грузового судна, Костя вышел в отставку несколько лет назад. Жизнь пошвыряла его по разным, порою глухим, углам, потом сделала остановку в Норвегии, на острове Смёла, где он купил домик смотрителя маяка и поселился один, потому что так и не обзавелся семьей, щедро и неосмотрительно отдав жизнь морю. В последние годы здоровье пошаливало – его списали на берег, однако душа не хотела сдаваться, а гибкий, веселый ум искал себе новой пищи – и нашел: Костя занялся бизнесом, причем, совершенно необычным и как нельзя лучше отвечающим его увлечениям и характеру. Ему почти не пришлось менять род деятельности – местом работы оставалось море, а должность старого морского волка, давно сросшаяся с его натурой, оказалась вторым призванием. Нет, ему не суждено было стать смотрителем – современный мир более не нуждался в этих отшельниках, готовых день и ночь слушать близкий рев вольной стихии. Потихоньку Костя отремонтировал башню и устроил там гостиницу для любителей экстремального туризма. Неожиданно это принесло хороший доход, превратилось в настоящий гостиничный бизнес. Позже он смог купить еще один маяк, лишившийся смотрителя, потом еще один…
Когда он узнал, что на продажу выставлены коттедж и автоматизированная башня в Бухте Странников, то сначала не поверил своим глазам. «Русская затворница» жила совсем рядом с этим местом, в нескольких километрах от маяка – чего только не писали о ней в Интернете!
Письмо, которое Жанна отправила тетке Вере, нашло его совсем недавно – собрался съездить на могилу отца, и вот, поди ж ты… Новости озадачили, всколыхнули былые чувства. Костя помнил ее, свою первую любовь, всю жизнь помнил. Искал потом двойников, встречал повторения, отраженья… Так и не остался ни с кем.
Ему захотелось увидеть ее, так ярко представились подробности этой встречи, что он и сам изумился – будто не было этих сорока с лишним лет, и только вчера она убегала от него по прибрежной полосе, оставляя легкие птичьи следы…
С тех пор не было дня, чтобы он не думал о Жанне. Вспоминал ее девочкой – худенькой, с острыми плечами и ободранными коленками – и пытался представить себе, какой она стала. Смотрел в зеркало на свое загорелое лицо, на котором по-прежнему смеялись синие мальчишеские глаза, и вздыхал растерянно: поседевшие волосы, морщины… – нет, запросто явиться с таким лицом в гости было категорически невозможно!
Покупка маяка могла бы привести его к Жанне естественным образом, просто сделав их соседями. И Костя решился. Дело растянулось на несколько месяцев...
…Однажды он подплыл к маяку на арендованном катере, вставил в скрипучий замок полученный у агента по недвижимости ключ, оглядел свои владения…
…Он увидел мигающий свет на вилле пару дней спустя. Прочитал сигнал бедствия, тихо присвистнул, завел катерок…
* * *
Осталось сказать совсем немного – за несколько строк до финала в истории вдруг вспыхнула и замерцала нахально капля радости и тепла… Хотя, постойте, закончится ли еще история встречей двух вьющихся тропок, затейливо переплетающихся и убегающих вдаль среди заливных лугов и гудящих в луговых травах пчел?.. Двух цепочек следов среди просоленных песчаных дюн и поющих морских раковин, внутри которых живут невидимые короли и королевы – теряющие и находящие друг друга в Океане Вечности…
Друг с другом - друг о друге
Мы говорили - без слов -
Слушая дикую гонку секунд -
И копыта часов.
При виде наших застывших лиц -
Смягчился Времени взгляд -
Каждый из нас получил свой ковчег
Взошел на свой Арарат.
Могут ли времена смягчиться, судьба – сжалиться и дать передышку, не устроить очередного сюрприза, не запустить в ночное сонное небо огненной шутихи? Когда все наконец становится хорошо, то вслед за этим, как ни крути, обычно приходит смерть.
Невозможность - словно вино -
Подхлестывает кровь
С каждым глотком. Возможность
Пресна. Но к ней добавь
Случайности хоть каплю -
И проникнет в смесь
Очарованья ингредиент
Так же верно - как смерть...
Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.
Мы никогда не стоим на месте, а если наш бег замедлится, то смерть всегда рядом – имеется в эн зэ у судьбы... Мы - легкие, светлые и ажурные, выброшенные на песок океаном затейливые морские раковины, уносимые назад утренним приливом.
Времена убегают без оглядки – не останавливайтесь, бегите вслед…