Литературный портал Графоманам.НЕТ — настоящая находка для тех, кому нравятся современные стихи и проза. Если вы пишете стихи или рассказы, эта площадка — для вас. Если вы читатель-гурман, можете дальше не терзать поисковики запросами «хорошие стихи» или «современная проза». Потому что здесь опубликовано все разнообразие произведений — замечательные стихи и классная проза всех жанров. У нас проводятся литературные конкурсы на самые разные темы.

К авторам портала

Публикации на сайте о событиях на Украине и их обсуждения приобретают всё менее литературный характер.

Мы разделяем беспокойство наших авторов. В редколлегии тоже есть противоположные мнения относительно происходящего.

Но это не повод нам всем здесь рассориться и расплеваться.

С сегодняшнего дня (11-03-2022) на сайте вводится "военная цензура": будут удаляться все новые публикации (и анонсы старых) о происходящем конфликте и комментарии о нём.

И ещё. Если ПК не видит наш сайт - смените в настройках сети DNS на 8.8.8.8

 

Стихотворение дня

"Шторм"
© Гуппи

 
Реклама
Содержание
Поэзия
Проза
Песни
Другое
Сейчас на сайте
Всего: 144
Авторов: 2 (посмотреть всех)
Гостей: 142
Поиск по порталу
Проверка слова

http://gramota.ru/


         Я оглядывал уже приевшиеся красоты альпийского озера и про себя философствовал.

      ...Пройдет совсем немного времени, роскошная листва пожухнет, деревья почернеют и сиротливо оголятся.

     С гор задует промозглый, пронизывающий ветер, поверхность озера покроется болезненной рябью. Вода станет темной и тяжелой как олово.

      Улицы и отели опустеют. Только по набережной, горбясь и поеживаясь, будут бродить пожилые люди, неизвестно откуда взявшиеся и неизвестно что делающие здесь, среди неприютной природы, пустых магазинов и закрытых до следующего года ресторанчиков.

         В природе мы пытаемся найти то, чего не можем найти в себе. Покоя. То есть устойчивости, надежности, прочности, основательности и уверенности в том, что завтрашний день не принесет тебе некоей отвратительной неожиданности, вроде смертельной болезни, которая перевернет твою жизнь, превратив ее в ад.

         Повторяю, мы ищем в природе покоя «своей измученной душе». И не находим. И никогда не найдем.

      Потому что в природе тоже нет никакой уверенности и надежности. Сегодня жарит солнце, деревья налиты жизненной силой, над головой философа выгнулось ослепительно яркое небо с пушистыми облаками, под которыми летают беззаботные веселенькие птички. Все, кажется, устремлено к счастью.

           А завтра, подчиняясь несправедливости, царящей повсюду в подлунном мире, на землю обрушится зима с ее морозами, тусклым негреющим солнцем и унылыми вечерними часами, которые нагоняют такую тоску, что хочется пойти и удавиться.

           Правда, за зимой всегда следует радостное возрождение: демонстративный и шумный приход всё обновляющей и всё воскрешающей весны. Но кто поручится, что ты ее увидишь?..

-        Очень пессимистично, - заявил Карл, когда я на днях поделился с ним своими безрадостными размышлениями. – Вы, писатели, - все такие. Чуть что, сразу впадаете в грусть. И поэтому вечно пишете о тоске, неразделенной любви, увядших розах, холодной осени и прочем, что только расстраивает мозги и желудок. Русского писателя хлебом не корми, дай только помечтать о намыленной веревке. То ли дело мы, композиторы, мы можем правым полушарием думать о чем-то печальном, например, о прекрасной девушке, погибшей из-за неразделенной любви, а левым - сочинять  незатейливую пьеску о веселом поросенке. А писатели, мне кажется, вообще думают не мозгами, а мозжечком. Или лбом. Поэтому у вас все наперекосяк.

         Я посмотрел на Карла. И с печалью в голосе произнес:

-       Я каждое утро встаю с желанием снова завалиться в постель. Что это? Старость?

-       Тебе, старина, надо встряхнуться. Способ известен. Отвлекись на какую-нибудь бабешку. И тогда заваливайся себе на здоровье...

-       Ах, ничего мне не хочется.

-       Мне кажется, мы иногда с тобой меняемся местами... – невесело сказал Карл.      

         Я помотал головой, отгоняя дурные мысли, и резко поднялся с шезлонга. Деревянные мостки завибрировали. Я надел ласты, гоголем прошелся по плохо струганным доскам, остановился, сделал изящный пируэт и издал горлом звук, похожий на орлиный.      
  
            Карл одобрительно кивнул и, придав лицу умильное выражение, принялся рассеянно наматывать на указательный палец ослепительно сверкавшую на солнце золотую ленту.

              Я вспомнил, где и когда видел эту ленту. Три дня назад Карл получил подарок. Служащий отеля вручил ему большую коробку. Как выяснилось позже, с костюмом то ли швейцара, то ли ливрейного слуги.

             Когда я вошел к Карлу в номер, этот идиот вертелся перед зеркалом, скаля зубы в довольной улыбке.

              Мой друг был обряжен в темно-синий костюм с погончиками, золотыми позументами и лампасами на брюках.

         «Как я тебе нравлюсь? - с трудом оторвавшись от зеркала, спросил он. – Не хватает только ордена Дамской Подвязки на муаровой ленте. Не правда ли, оригинально, броско, красиво? В этом наряде я просто неотразим! Заруби себе на носу: одежда влияет на поведение, как фабула - на содержание, и – наоборот! Какова сентенция, а? Напялив на себя все это, я тут же превратился в шпрехшталмейстера цирка Барнума и Бейли.

-        Представь себе картину: вот я, легко ступая, выхожу на манеж, запорошенный свежими сосновыми опилками. Тщательно отутюженный костюм с лампасами, фельдмаршальскими погонами, аксельбантами и золотыми лентами-галунами плотно облегает мое прекрасное тело, туго затянутое в корсет из моржового уса.

-        Гласом громким, как пароходная сирена, гласом, вдребезги разносящим стеклянные конструкции циркового купола и с уханьем уносящимся в поднебесье, я рявкаю на весь белый свет: - А теперь, уважаемые леди и гамильтоны, в первый и последний раз на арене нашего цирка исполняется смертельный номер – человек-еврей!

         Объявлю и воздену руки, словно в молитве.

           И тут выскакиваешь ты в выцветшем люстриновом лапсердаке. Особо  подчеркиваю, лапсердак на груди и животе заляпан жирными пятнами от херинг бонде, иными словами, сельдяного супа, съеденного непосредственно перед выходом на арену для поддержания убывающих жизненных сил.

          Звучит увертюра Исаака Дунаевского.

          По моему знаку униформисты с помощью особого устройства подбрасывают тебя на высоту пятиэтажного дома, то есть под самый купол цирка.

        Там ты, дрожа от страха и наложив полные подштанники (не надо было  обжираться!), со всеми возможными предосторожностями закрепляешься на малюсенькой реечке и, раскорячившись, как корова, ждешь моего следующего сигнала.

         Публика в едином порыве выпускает из своих легких весь воздух, который накопила, пока наслаждалась музыкой выдающегося композитора. В цирке воцаряется гробовая тишина.

         Все ждут и надеются, что опасный номер закончится гибелью артиста: такова гнусная природа среднестатистического обывателя.

         Но вот сигнал подан, и ты, вопя, как резаный, бросаешься вниз.

         И когда кажется, что еще мгновение и сбудутся чаяния публики, и ты брякнешься оземь и разобьешься в лепешку, на арене невесть откуда появляются пожарные.

         Они быстро и ловко растягивают брезент, и ты, вместо того чтобы по жопу уйти в опилки, мягко приземляешься на импровизированный батут. Зал, в глубине души разочарованный, тем не менее, неистово рукоплещет!

         Ты раскланиваешься и незаметно отряхиваешься. Твое лицо расплывается в счастливой улыбке.  

          Но радуешься ты преждевременно!

          Ты спасен лишь для того, чтобы принять участие в следующем номере программы. Куда более рискованном!  

-       А сейчас, почтенная публика, - опять кричу я во все горло, -  вас ждет незабываемое зрелище! На арене нашего цирка сегодня и всегда: рус-ска-я  лю-би-мая  на-род-на-я забава – борьба с жидом!

          Опять цирк взрывается жизнерадостной музыкой Дунаевского. Гремят аплодисменты.

          И тут в боковом проходе появляется курносый мужик с вилами...»

        «Ты с ума сошел! – перебил я Карла. - Откуда у тебя этот балаганный наряд?»

        «По правде говоря, я сначала подумал, что принесли из чистки костюм, который я изгваздал на прошлой неделе, когда при выходе из питейного заведения под фривольным названием «Кёниглихен айер», что дословно переводится как «Королевские яйца», падая, застрял в кустах жимолости...

         Итак, ставлю я коробку на стол, разрываю бумагу, и тут слепит меня огонь златой.

          И тотчас все помутилось пред очами, поплыли какие-то фантастические позументы, заструилось золотое шитье, засверкали эполеты и ярче солнечного света воссияли фельдмаршальские лампасы...

         Я чуть не ослеп от всей этой неземной прелести!

         Ну, думаю, портье ошибся и... А, оказалось, презент предназначался мне. И тут я, признаюсь, не удержался и решил примерить. Во мне проснулась душа артиста.

         Взгляни, там, в коробке, визитка и письмо на розовой рисовой бумаге, пленительно пахнущее духами одной моей бывшей возлюбленной. Впрочем, ты ее знаешь. Это парижанка с простым русским именем Аделаида».

         Карл прерывисто вздохнул. Видимо, ему припомнились кутежи с парижскими шлюхами.        

      «Ах, ах, как это романтично! Как возвышенно! – кудахтал он, размахивая руками. - Кто сейчас пишет письма на розовой бумаге? Я счастливый адресат, которому соблазненная и брошенная женщина шлет свой последний привет! Будто ветер из восемнадцатого столетия ворвался в убогую обитель анахорета... – Карл обвел взглядом роскошную гостиную. - Любовное письмо с таинственными запахами старинных духов, купленных на блошином рынке, и визитная карточка с виньеткой и пошлыми завитушками.

       Как видишь, я удостоился письма, нацарапанного нежной ручкой прекрасной женщины, кстати, заметь, письмецо-то написано по-французски... Да и могло ли быть иначе? Ах, как это патетично и поэтично, я сейчас описаюсь... Ах, Адель, Адель, парижская кокотка, родившаяся, насколько мне известно, под волжским небом в семье потомственного свинопаса, ах-ах, Аделаида, ты, видно, совсем спятила, коли забыла родной язык с оканьем... Хочешь, переведу?»

         «Можешь не трудиться!»  

         «Нет-нет! Ты обязан разделить со мной мою радость. Вот послушай. «Драгоценный мой!». Ах, какое начало! «Ты всегда был клоуном». Вот это уже похуже. Я никогда не был клоуном! Ну да, бог с ней.  Так, читаем дальше… «Надеюсь, ливрея моего слуги придется тебе впору. Надень костюм и выйди в нем на вечерний променад: убеждена, сорвешь аплодисменты. Наконец-то ты удостоишься их - хотя бы такой ценой. Когда-то твоя Адель».

        Каково?! Ну, что тут скажешь? – глаза Карла сияют. - Нет слов, остроумно. Видишь, каких головокружительных успехов может достичь простая сельская девушка, если ее вовремя не остановить! И вот что значит близость, пусть непродолжительная, со мной - чутким эстетом и выдающимся интеллектуалом.

       Только концовка подкачала: пошловата, ты не находишь? И чувствуется натужность, точно рафинированная Аделаида, в девичестве Маруся, измученная недельным запором, писала это письмо, сидя в сортире. Видно, не легко дались бедняжке сии блистательные строки, которые растрогали меня до слез...»

          Карл достал платок и приложил его к глазам.

         «Послушай, а что если принять ее совет как сигнал к действию и прошвырнуться, а лучше, распугивая прохожих,  пронестись как метеор как-нибудь вечерком по местному Бродвею в униформе ливрейного слуги?

         Только надо разжиться каким-нибудь экзотическим головным убором. Как ты думаешь, соломенная шляпа подойдет? Впрочем, что это я?.. Соломенная шляпа отдает водевилем, а водевиль – это всегда пошлость, то есть второй сорт. А тут требуется что-то первоклассное, экстраординарное, возвышенно-экстравагантное. Вроде венка из листьев мирта. Или шлема конунга.

          Да-да, шлем – это то, что надо! И непременно с рогами! Ах, какое это будет захватывающее зрелище! Столь блистательная идея может прийти в голову только сюрреалистически мыслящему композитору!

          А шлем можно приобрести в лавчонке на площади, кажется, я там видел такие. Или выкрасть из местного музея. Ты не знаешь, у австрийцев есть музеи? Не знаешь?

        Ах, как жаль, что я не смогу посмотреть на себя со стороны! Послушай, а что если мы тебя обрядим во все это великолепие? Прекрасная мысль! Как она раньше не пришла мне в голову! Я великодушно уступаю тебе пальму первенства. Ступай же, о славный рыцарь сцены, к невиданному триумфу! Благодарная публика ждет тебя!

          Пронесешься очертя голову в рогатом шлеме конунга по аллеям вечернего Сан-Канциана и угодишь в лапы полицейских. Неужели тебя это не прельщает? Странно... Если не хочешь, черт с тобой, это сделаю я.

         Промчусь как угорелый и замру перед кафешантаном, где тут же закажу столик на четыре персоны: для нас с тобой и пары альпийских пастушек в платьях с умопомрачительным вырезом, - ах, что может быть лучше!

          Но сначала выход! О, выход - это очень важно! Выход должен быть красочным, нарочито медленным, торжественным, почти царственным! И золотой шлем, повторяю, должен быть оснащен рогами, ибо без рогов все задуманное действие будет отдавать фальшью.

          С рогами же – это будет и устрашающе, и символично, и... – Карл пожевал губами, - и сразу же прославит меня в федеральных землях Каринтии. Ведь мы находимся в Каринтии? Облачусь во все это и сорву, по образному выражению обольстительной Адель, долгожданные и заслуженные аплодисменты!

          Будет, правда, жарковато, костюмчик-то из чистой шерсти, но ради рукоплесканий я готов пойти на жертву. Однако, похоже, - в его голосе зазвучали игривые нотки, - похоже, она меня, и в самом деле, любит... Адель, Адель, будь я моложе и глупей, как пить, женился бы на ней.

        Слышишь, как меня проняло: я заговорил стихами! Дурочка, бедная покинутая девочка, писала письмо, напрягала узенький лобик, выводила буковки, спрыскивала письмо духами для верности...»

          Подарок пришелся весьма кстати. Носиться по аллеям Сан-Канциана в ливрее Карл не отважился, но отдельные детали костюма использовал. В частности, отпорол от него золотую ленту и превратил ее в удобную и изящную закладку для книг.

                 (Фрагмент романа)

© Вионор Меретуков, 22.11.2010 в 15:34
Свидетельство о публикации № 22112010153412-00190433
Читателей произведения за все время — 34, полученных рецензий — 0.

Оценки

Голосов еще нет

Рецензии


Это произведение рекомендуют