Майский жук. (Рассказ)

…Так начиналось лето. Ты склонялась над лесным колокольчиком, зажимая коленями подол платья так, чтобы его не раздувало ветром, и не было видно загоревшего бедра, где кончались чулки. Я лежал в траве, скрипучей, как мокрые чистые волосы, и считал родинки на твоих обожженных солнцем плечах.

…Так начинался тот вечер, когда в зелено-голубом, предвечернем небе протягивались дрожащие басовые струны – майские жуки тянули за собой след лета, как маленькие самолеты. Они звучно щелкались о деревья, падали на землю, и снова взлетали, выпуская полупрозрачные крылья, как дорогое прозрачное нижнее белье.

…Так начинался новый этап в наших жизнях, когда мы бегали к почте ломать кусты сладкопахнущей махровой белой и розовой сирени. И ты стояла на расстоянии вытянутой руки, и прикладывала к уху спичечный коробок, в котором возился и шебуршал майский жук.

- Мне кажется, что я как жук, - вдруг сказала ты, - вот так же..совершенно так же как он – билась головой, падала, вставала, летела куда-то снова…

Ты приуныла и задумалась. Я никогда не поддерживал твои размышления вслух, твою детскую философию, когда ты начинала сравнивать себя с каждой травинкой, рвущейся к солнцу, с каждым зверем в зоопарке – глядящим на мир сквозь стальные прутья.

- Снова молчишь? – Ты уколола меня взглядом и, неожиданно, швырнув коробок с жуком в сиреневые кусты, побежала прочь…

И я знал, что догонять тебя – не имеет смысла, и пошел спасать жука.  

Дома было тихо и прохладно. В прихожей пахло твоими новыми духами, на полу валялся тюбик помады, скатившийся с зеркала. Ты ушла. Все вещи на месте, никакого погрома, никаких истерик. Я уже привык, но все же пару раз набрал твой номер - «абонент не отвечает или находится вне зоны действия». Чтобы ты знала – придет отчет, я звонил, я переживаю. Все как всегда.

Я любил такие наши ссоры, такие односторонние обиды, такие необъяснимые молчаливые упреки. Они позволяли мне лишний избегать просьб о том, чтоб ты не мешала мне работать, не мельтешила перед глазами, не зависала на пороге моего кабинета, прижимаясь губами к краю чашки с прохладным чаем. Ты сама, добровольно и кротко раз в неделю оставляла наш дом на целую ночь, отправляясь к маме.

А утром ты возвращалась, поспав на первом ярусе детской кроватки, и позавтракав мамиными блинами.  

…Медленно плыло лето, когда ты ушла. Майские жуки кончились так же, как и начались. Они перестали быть майскими – стали какими-то черными, удлиненными, как иномарка, с зеленым отливом. Даже крылья больше не шелестели так, как шелестит фантик от дорогих шоколадных конфет. Это были июньские жуки.      

Отцветала сирень, и сорили тополя. В сумерках легкий вечерний сквозняк перекатывал мягкие клубки тополиного пуха, и играл с ними как кошка – то гнал их вдоль бордюра, то прибивал к лужам, и вода обрастала мягкой пуховой шерсткой.              

И тот день...Я помню тебя усталой и надломленной, тянущей за собой крыло. Ты, как тень, медленно плавала по комнате, то с места на место переставляя предметы,   то упаковывая их в три большие сумки, стоящие на полу. Ты вовсе не гремела посудой, не вела себя вызывающе, не кричала, но боль сияющими кругами расходилась от твоей фигурки по всей квартире.

Твой голос проникал во все закоулки, и тихие твои шаги наводили на меня уныние и печаль. Лишь однажды мне захотелось выть и бить кулаками о стену – когда появилась твоя подруга, и за закрытой кухонной дверью ты срывала голос на воспоминаниях о том, как раньше было хорошо…  

И теперь, мне чаще всего вспоминается два эпизода.

Первый – произошедший в самом начале мая -   когда ты ласково касалась пурпурной с круто завернутыми лепестками розы, разглядывая самую ее сердцевину, раскаленный до черноты вихрь. Хрупкость и нежность простого цветка повергала тебя в шок. Чего я и тогда, и сейчас не понимаю.

И еще один момент - в конце июня, когда я почувствовал, что смертельная тоска по настоящей, бьющей ключом жизни стискивает твое сердце, когда ты странным взглядом следишь за летящими облаками и гладишь божью коровку, ползущую по твоей руке…

Так кончалось лето…И тот самый майский жук до сих пор лежит в спичечном коробке, тяжелый, сухой и мертвый.