Детерминанты жизни суетливой,
Бессмысленной, как исповедь сверчка
На фоне марсианского прилива.
Алиса шла не зная языка
По полю дураков в стране чудливой,
И лисий хвост, как признак чужака,
У ней меж ног болтался шаловливо.
Папаша Кэролл пил исподтишка,
И гендерных различий не взыскуя,
Оставил Буратину без сучка,
А говоря точней – без… я рискую
Быть понятым, причем наверняка,
Но по обыкновению не лгу я,
Хоть участь правдолюбца так горька,
Как вкус слюны иного поцелуя.
Об этом поподробней, господа.
Вуайеризм, конечно, нас не красит,
Но всё ж он лучше ложного стыда
Овсом снабжает вялого Пегаса.
Пьеро цветка невинности не дав,
Мальвина видит сны про Карабаса
С кнутом (и Артемона иногда)
Под чувственное соло контрабаса.
Чарльз Доджсон ждет, когда пройдут года
И где-нибудь в шестом, седьмом ли классе
Корсет Алисы вздуется, о да!
Предмет математический опасен,
И логики – для юных мисс беда.
Мальвина исключение: в ней ясен
Особый дар съесть рыбку без труда,
Ценимый, между прочим, на Парнасе.
За зеркалом, где б ни было оно,
Всегда достанет тарабарской мути.
А человек всё ж ближнему бревно.
Наивными тортиллами не будьте:
Слюна и слёзы, в общем-то, одно
По самой, так сказать, глубинной сути.
Лобзать, рыдать – тщета и Н2О.
И незачем стоять на перепутье.
Сочится мозговая железа
Ума и чувств секретом водянистым.
Болтливостью подкисленный бальзам,
Плод фрикций речевого онаниста,
Он так же бесполезен, как нарзан
Уремику – хоть влей в него канистру,
Распухший труп в желтушные глаза
Даст заглянуть растяпе-интернисту.
Бред дурака средь поля. Чудеса
Стоят вокруг и смотрят на больного,
А тот свои в них вперил очеса,
Но исцелившись, тут же сбрендил снова.
А для чего он это записал,
Спросите у кого-нибудь другого.
Немотствуют слепые небеса.
И Кэролл пьёт с Коллоди за Толстого.
