Грех 1.3 (Кладовка (проза, не вошедшая в рубрики))

   – Итак, мы с вами выяснили, что проблема возникновения казачества – достаточно сложная и требует всестороннего рассмотрения. Сама постановка этой проблемы относится к XVII столетию, не решена она и поныне. В заключение я хотел бы привести, специально пропущенную мною, точку зрения Петра Симоновского, казака по происхождению. Этот ученый, который жил в XVIII веке, исследуя римские источники,  выяснил, что на Кавказе была такая страна – Гиркания. Ее название происходит от латинского слова гиркус – козел. Если перевести название страны, то выйдет Козлания, а казаки – это гирканцы, или козланцы, которые перебрались с Кавказа на Украину. Может быть такое объяснение и чересчур эпатажно, но оно показывает, что само этническое происхождение казаков еще в XVIII столетии вызывало сомнения. Какие ко мне будут вопросы?
   Доцент Половецкий видел, что вопросы есть, и у не одного студента, но в этот день он не имел никакого желания на них отвечать, а потому, не выдерживая паузы, сказал:
   – Если вопросов нет, тогда до следующей встречи, – и быстрым шагом направился к выходу из аудитории.
   Сегодня это была третья лекция, между первой и второй, он еще провел семинар, поэтому чувствовал себя как нечто среднее между попугаем и выжатым лимоном. Поднявшись на четыре этажа пешком, чтобы не вступать со студентами в пререкания кто должен подниматься в преподавательском лифте – для этого он слишком устал – он зашел на кафедру за плащом и портфелем. В помещении, кроме методистки никого не было.
   – Что, тяжко было сегодня, Андрей Николаевич?
   – Да уж, четверг явно не мой день.
   – Ничего, зато я Вам на следующий семестр освободила субботу.
   – Вот спасибо, а то с такой нагрузкой в воскресенье хочется целый день валяться в постели.
   – Вы знаете, что я сегодня в газете прочитала?
   – В какой?
   – Я уж и не помню, столько их развелось. Так вот. Один журналист пишет, что зря учителя жалуются на маленькие зарплаты. Он провел журналистское расследование и выяснил, что учителя работают всего-то восемнадцать часов в неделю. Пусть, – говорит, – они работают как на заводе по сорок часов, и тогда зарплата у них будет соответствующая.
   – Господи, да мало ли идиотов на свете, и среди борзописцев их не меньше, чем среди всех остальных. Он думает, что вся работа учителя – в классе, да это ж только верхушка айсберга, сколько нужно потратить времени и сил на подготовку к каждому занятию…
   – Это Вы мне рассказываете?
   – Простите, Наталья Николаевна, я сегодня просто вымотанный. И дома, и на работе.
   – Что и дома проблемы?
   – А как Вы думаете? За мою зарплату можно семью прокормить? А если ее еще месяцами не платят, да что там, – он махнул рукой, – пойду, прогуляюсь, у меня еще сегодня вечером дела.
   – Может чайничек поставить?
   – Да нет, наверное, пожалуй, пойду, покурю.
   – Курите здесь, все равно вряд ли кто-то сегодня уже придет. Приоткроем окно, я Вам дам пепельницу.
Половецкий удивился: в университете курить было запрещено строго-настрого, а, кроме того, Наталья Николаевна, несмотря на свою молодость, умела показать, кто на кафедре хозяин, точнее, хозяйка. И никакие разговоры в глаза и за глаза, никакие возмущения на нее не действовали. Вообще, преподаватель был в университете последним человеком.
   Женщины-преподаватели методистку не любили. Мужчины ей восхищались и все спускали с рук. Платиновая блондинка с абсолютно правильными чертами лица, с ростом и фигурой модели, Наталья Николаевна выглядела абсолютно неприступной.  Андрей, когда видел ее, всегда вспоминал одного московского коллегу-психолога, с которым они вместе читали лекции по обществу «Знание» в Днепродзержинске. Как-то после трудного дня они возвращались на обкомовской «Волге» в Днепропетровск, где жили в одной гостинице. Уже подъезжая к гостинице, москвич, который был значительно старше Андрея, мечтательно произнес:
   – Сейчас бы грамм сто пятьдесят коньячку и блондинку лет двадцати пяти, кстати, будет желание – я насчет коньячку – то заходите ко мне в номер, что-нибудь сообразим.
   – А почему именно двадцати пяти? – спросил Андрей.
   – Что двадцати пяти? Я имел в виду по сто пятьдесят.
   – Нет, почему блондинка должна быть двадцати пяти лет?
   – Эх, молодой человек, – сокрушенно покачал головой московский светила, – старше, кожа уже не та, а моложе, так она еще ничего не умеет, а заниматься обучением у меня после такой работы нет ни сил, ни желания.
Наталье Николаевне было приблизительно двадцать пять. Нельзя было сказать, чтобы она была очень умна, но этот недостаток с лихвой компенсировался потрясающей красотой и не менее потрясающей силой воли. В общем, Половецкий ей симпатизировал. И как он чувствовал, не без взаимности.
   Сев на свое место возле окна с чашкой ароматного чая, Андрей с удовольствием закурил «Житан» – единственная роскошь, которую он себе позволял.
   – Наташа, – Половецкий был единственным на кафедре, кроме заведующего, кто называл ее иногда не по имени отчеству, – мне всегда было интересно, а почему Вы у нас работаете? Это, конечно, не мое дело, но я бы на Вашем месте, уж точно попробовал бы себя в модельном бизнесе.
   – Понимаете, Андрей Николаевич, я думаю, что каждый должен нести свой крест, не чужой. А если честно, то мне просто нравится общаться с интересными людьми, которые не только про шмотки говорят.
   – А ещё, – подумал Андрей, – помыкать вшивой интеллигенцией.
Он так до конца и не разобрался в своих чувствах к этой женщине – тут было даже не две стороны: «с одной стороны, она, конечно, да; хотя, с другой – безусловно, нет». Временами она ему очень нравилась, он даже прощал ей, когда она говорила глупости – больше всего на свете Половецкий не любил дураков – впрочем, она была не более глупа, чем любая заурядная женщина, окончившая таки институт. Иногда – ему хотелось, буквально, задушить её – когда она делала невообразимо неудобное расписание женщине-коллеге, которая пыталась поставить её на место – их шеф всегда был на стороне Наталии Николаевны. Но никогда чувство симпатии к ней не оставляло его окончательно.
Допив чай, Половецкий стал собираться.
   – Боюсь, опоздаю – у меня ещё сегодня одно дело, – сказал он извиняющимся тоном.
   – Не знаю, какое у Вас там дело, но если оно есть, то явно не одно – сегодня у Вас ещё последняя вечерняя пара, – напомнила ему методистка.
   – Да помню я, помню, спасибо, – произнес он, натягивая плащ.
Спустившись по лестнице и, выйдя из корпуса университета, Андрей с удовольствием вдохнул в себя полную грудь осеннего воздуха.