А я, наверное, проще, чем большинство.
Я, как Иона, могу прозреть, лишь выйдя из пасти,
Не знаю, кто ты, а я рифмованных дел хуястер –
Меньше, чем надо сердце, больше, чем надо живот.
Не знаю, к какому принадлежишь ты пойлу,
А я уж точно не многолетний коньяк,
Меня хлещут улицы каждую пятницу, под футболы,
Под вывески, под витрины, без рифмы и боли,
У меня для победного шага ни сил, ни коня…
Не знаю, принадлежишь ли ты к нигилистам,
Моя забота – не лазить в душу, а лазать по чердакам,
Льду доверяя детали – побитым очкам – а не линзам,
Не лужам апреля – сломана ли река – у него нет гипса –
Краснеет ли после пощечины света облачная щека…
Не знаю, к какой принадлежишь любви ты,
А я не к той, которая шепчет и лебезит.
Мне ближе та, с которой мы осенью квиты –
Она одевает в кофту с опавшими катышками лабиринты,
И кажется издали в столбик, и в строчку – вблизи.
Не знаю, к какой принадлежишь ты своре,
А я подо всё научилась лаять – под смех, под оргАн...
Мне бы только чьи-нибудь рифмы себе присвоить,
Мне не надо в войне побеждать. Мне бы – в споре,
И за отсутствие градуса чай обругать.
Не знаю, к какому принадлежишь стиху ты -
К матерному, или к «черному», или к такому же, вон,
О котором Мечта зевнет, Пустота резюмирует: «Круто -
У тебя от поэта в руках только эта рюмка,
И за спиной твоих слов я навечно застыла, как фон».