Дорогая моя Дульсинея, постоянное, светлое имя,
Для меня, то жена, то муза, иногда боевая подруга.
Твои руки добрее, нежнее, но все менее мною ценимы,
Я твой крест и твоя обуза, ты мои узда и подпруга.
Дон Кихотом в уютном мире, быть не просто - не то, что бы некому,
И какие там нахрен подвиги? Мы ведь время свое тратим попусту.
Издаваясь в московской «Пальмире», веря вновь замечанию едкому,
Продавая себя за целковики, выдавая все новые опусы.
Дорогая моя Дульсинея, тобосская или же омская?
Хабаровская, чегдомынская, московская, владивостокская.
Ты все ближе, реальней, плотнее, есть по поводу мудрость японская…
Есть французская мудрость, румынская – все на пафосе, меткие, броские.
Мне милее одна – пережитая,
Перепитая мною на практике.
Мысль о том, что судьба ядовитая,
А в любви не годятся тактики.