День первый.
Заполз в квартиру, вырвался из плена.
Забыв про дверь, укрылся сквозняком.
Обиды пыль, обыденности пена…
И маленький будильник с маячком.
Мерцает маячок, часы шагают,
Чеканят в ногу, время хороня.
В углу слепая нежность догнивает,
И мой покой, лишившийся меня.
Небритый ежик чахнет в пищеводе, -
Небритый гений, ранее, зачах.
Цвету в неволе, сохну на свободе,
Оплывшим воском стыну на свечах.
Забудь, забей, не говори о дружбе,
Исчезни, синим пламенем сгори.
Я буду жить, мне завтра быть на службе.
Вот только, что то давит изнутри.
День второй.
Мерцает маячок, часы шагают.
И кто-то напевает в голове,
Гудит, ревет, хулит и проклинает,
А я молчу, я снова в меньшинстве.
За стенкой льется шумное застолье,
Девятый день справляют юбилей,
Забьюсь под плинтус, к черту застеколье,
И в зазеркалье к ночи тяжелей.
Пчелиный рой живет во мне и жалит,
Укусы остаются на висках.
И ненависть клокочет, зубы скалит,
Бульдожьей мордой с пеной на губах.
Скребу бетон, обламывая ногти,
Дышу на пальцы, хочется тепла.
И греет сон – в нем ты кусаешь локти.
И бьешь - со злости - битой зеркала.
А я сижу, раскуриваю трубку,
С козырной пешки в партию вступаю,
Но что-то снова тянет в душегубку,
И я, очнувшись, вновь не засыпаю.
День третий.
Мерцает маячок , часы шагают.
На полку отложив свои мечты,
Икнул – наверно, кто-то вспоминает,
А кто? Да кто угодно, но не ты.
Из глянцевой Москвы в квартиры кому,
Скребутся свет, веселье, суета.
Нетрезвому угару городскому,
Моя по барабану тошнота.
Людей не вижу, вижу отраженья,
В осколках линз растоптанных толпой,
Вторгаясь, вызывают отторженье,
И выглядят разбросанной крупой.
А мной давно проглочена обида,
Занюхана, утоплена в сухом,
С безвыходным упорством инвалида,
Стучит в груди уставший метроном.
И в горле ком, немая безразличность.
Иссушенные руки холодны.
Разменяна, растрачена наличность,
Жилье и голова захламлены.
День четвертый.
Стоят часы – скончалась батарейка,
И больше не мерцает маячок.
Закрыта, закупОрена лазейка,
Душа надежно спрятана в зрачок.
Распахиваю шторы, двери, окна
От света щурюсь – глаз не отвожу.
Срываю грязь, иссохшие волокна,
Нагим на перепутье выхожу.
Прогнивший кокон падает под ноги,
Хрустит под пяткой кожа-кожура,
Забавно – воздух лечит от изжоги,
Надежней чем дубовая кора.
Закрыта, закупОрена лазейка.
Душа надежна, спрятана в зрачок.
Стоят часы, скончалась батарейка,
И больше не мерцает маячок.
