Пришел первый день лета такой же, как предыдущий день и день перед предыдущим, но небольшая разница уже чувствовалась. Теперь солнце начало ощутимо греть прямо с восхода, горячий воздух быстро заполнил пространство гостиничного номера Филиппа Домникова через незакрытую с вечера балконную дверь. Ему пришлось сбросить с себя одеяло на пол, но немедленно он пожалел об этом, предположив, что может придти со своим ключом горничная и увидеть его совершенно нагим. Вместо того чтобы поднять одеяло, он осознано лег картинно, перевернувшись на живот, вытянув и широко раздвинув ноги. Ему припомнилось, что вечером перед заселением он видел притворно робкую молодую девицу в форме горничной с излишне укороченной юбкой для такой работы. Филипп залез головой под подушку, закрывая, таким образом, уши от громкого свиста птиц в тишине еще не проснувшегося города. Сквозь сон Филипп понимал, что встать и закрыть балкон, значит проснуться окончательно. Ночью, но из-за приятной прохлады и сновидения, в котором он разговаривал с какой-то податливой незнакомой женщиной без лица, Филипп не решился это сделать, когда просыпался от душераздирающего крика котов, похожего на плач брошенного на улице грудного ребенка.
В десять часов Домникову предстояло встретиться с агентом по недвижимости и осмотреть несколько офисных помещений для открытия филиала финансовой компании в новом городе. Согласно молодой традиции с весны и до летних отпусков в России вновь возникшие после восьмидесяти лет отрицания жизни фондовые и товарные рынки бурно росли. Мелкие банки и финансовые компании разрастались и плодились, как ненасытные животные, пожирающие методично денежную массу непуганых, ошалевших от жадности и потерявших всякую осторожность частных инвесторов. Филипп полагал, что за два дня справится с порученным делом и вернется обратно в Москву. Нечастые и непродолжительные командировки ему вспоминались, как очень веселые и приятные моменты жизни. Накануне отъезда он, подобно великому лицедею, с недовольным лицом на глазах окружающих его каждый день людей тайком в душе ликовал от предстоящей свободы. Он пытался всем дать понять, но прежде всего жене, что с нежеланием уезжает из дома. Он знал жену и понимал, что, чем правдоподобнее будет его недовольство от предстоящей поездки, к которым она заслуженно относилась с подозрениями, тем больше будет довольна она, тем легче, беззаботнее и веселее будет ему вне дома.
Свобода от членов семьи, свобода от всех родных и знакомых, свобода от коллег по работе, а также свобода от однообразия текущей жизни - приятно тревожили его. Главное, но это он никак не хотел признавать, несмотря на то, что мысленно не находил опровержения, что только это оказывалось главным в его жизни, он радовался легкой возможности, без обязательств и без опасения быть замеченным, поволочиться за новой, красивой и молодой женщиной в чужом городе.
Спустя час, Филипп почистил зубы, побрился, потом, торопясь от нетерпения, перелез в ванную под душ, где громко с силой высморкался и с ощущением удовольствия, закрыв глаза, тут же помочился себе под ноги, чувствуя с наслаждением облегчение не только внизу живота, но и по всему телу. Мощными теплыми струями душа Филипп обмыл ванную, потом, особенно много намылив приятно пахнущим шампунем места под мышками, между ягодиц, в паху и на затылке, где волосы казались гуще, обмыл тело. Он не мог объяснить почему, но именно тщательное мытье утром придавало ему уверенности в общении с женщинами ровно настолько, насколько он продолжал чувствовать себя чистым и свежим. Филипп выключил воду, смахнул ладонью с груди, рук и ног капли воды и вылез на ярко-белое махровое гостиничное полотенце, расстеленное безжалостно на темном плиточном полу. Ему доставляло удовольствие относиться бесцеремонно ко всему гостиничному из-за дороговизны номера и потому что дома такого не позволяли. Дома на каждый участок тела предназначалось свое полотенце, которое невозможно было бросить на пол. Он считал этот порядок варварским, но с женой не спорил.
Филипп не стал обтираться, чтобы тело ощущало приятную прохладу. Он прошел голый в комнату, где вприкуску с горьким шоколадом медленно маленькими глоточками, чтобы не вспотеть, выпил заготовленную перед походом в душ чашку горячего крепкого цейлонского чая с бергамотом, благодаря хромированному электрическому самовару в номере, и тотчас почувствовал прилив бодрости и желания радоваться всему, что попадало на глаза. Он не хотел и не ел утром, но обедал с большим удовольствием чуть раньше середины дня, когда кафе и рестораны еще немноголюдны. Домников нередко начинал трапезу с пятидесяти грамм водки, под небольшие соленые огурцы или мелко нарезанную влажную квашеную капусту, прежде всего занюхивая выпитую стопку мягким черным хлебом с вкраплениями тмина, поднимая, таким образом, аппетит до ощущения длительного голода. Все следующие блюда после такого начала казались ему особенно сочными, и по-детски маленькими. После обильных и вкусных обедов Филипп не единожды замечал, что веки тяжелеют, а глаза слипаются от навалившегося желания поспать и только проплывающие мимо женские силуэты взбадривали его и возвращали интерес к жизни.
По давно заведенной привычке, перешедшей ему от отца, он с вечера выложил на стол в номере часы, новый большой носовой платок, портмоне и записную книжку, чтобы утром при выходе не забыть как бы незначительную, но в нужный момент всегда очень важную принадлежность. Если Филипп забывал носовой платок, то следуя примете, никогда не возвращался за ним. Однако на протяжении всего рабочего дня чувствовал себя неловко и раздраженным, потому что именно в этот день сверх всякой меры у него обязательно щекотало в носу, и хотелось беспрестанно чихать. Он стеснялся показать офисным женщинам, что не имеет платка, а среди них были всегда в черных колготках и в укороченных темно-синих юбках приятные ему особы, которые сидя нога на ногу мутили его разум округлыми формами коленей. Филипп не раз заранее убегал в туалетную комнату, чтобы прочихаться и умыться. Он до боли в носу пытался над раковиной ногтями вырвать все длинные волосы из ноздрей, чтобы они не беспокоили впредь.
Сейчас, осматривая придирчиво себя в зеркало над столом, он неожиданно почувствовал схожесть своих движений с поправкой волос на голове с движениями рук своего отца в их старом финском доме с приусадебным участком. Отец часто подолгу стоял в просторном зале у величественного старинного трюмо выше его роста и, едва прикасаясь ладонями, поправлял свои черные с блеском от влажности волосы красиво уложенные назад. В эти минуты он казался чрезвычайно сосредоточенным, и никто не мог его отвлечь от зеркала до тех пор, пока он, наконец, не убеждался, что прическа делает его особенно интересным. Воскресным днем при каждом проходе мимо трюмо Александр Васильевич Домников непременно на мгновение останавливался и оглядывался на свое отражение в зеркале и опять поправлял волосы. Это очень раздражало Серафиму Прокопьевну - тещу старшего Домникова и бабушку Филиппа. Пожилая женщина, стоя перед тем же трюмо, приняв перед этим в компании часто гостивших родственников бокал десертного вина наполовину разбавленного чаем, старательно передразнивала зятя в моменты его отсутствия. Она с напускной серьезностью осторожно поправляла седые волосы, поворачивая голову то налево, то направо, и все смеялись безудержно, понимая, кого она так искусно изображает. Потом она смачно мнимо сплевывала в сторону и говорила: «Тьфу! Ни Богу свечка, ни черту кочерга! Господи, прости мою душу грешную! Пусть живут, как хотят!». Опытная Серафима Прокопьевна, проведшая детство до революции в большой семье всегда много работавших крестьян, видела в разглядывании мужем старшей дочери себя подолгу в зеркало признак неминуемой опасности. Тем не менее, при встрече с зятем утром непроизвольно и незаметно для себя переставала сутулиться, машинально сдвигала платок со лба на затылок и лихорадочно начинала искать широкий изогнутый дугой гребень в волосах.
Необычайно приятное утро дало Филиппу хороший настрой, и он, не торопясь, основательнее обычного собрался на деловое свидание. Он запер номер и пошел по коридору своей заученной походкой, слегка заводя локти за спину, чуть выпячивая грудь и поднимая выше подбородок. По правилам гостиницы ему необходимо было передать дежурной по этажу ключ с крупным брелком, который не умещался в руке. Филипп предположил, что такие большие грушевидные деревянные набалдашники с цифрами номеров администрация отеля придумала, видимо, для того, чтобы клиенты не забывали ключ в кармане при выходе из гостиницы. Ключ с таким габаритным грузом действительно представлялось невозможно оставить при себе: куда бы вы его не положили, он торчал из любого места, и создавалось впечатление, что все встречные прохожие смотрят именно на ваш карман и пытаются отгадать, что у вас там.
У стола консьержки Филипп поздоровался и передал ключ. Полноватая женщина лет сорока с чрезвычайно крупным задом, который не умещался на стуле, одновременно жевала всухомятку, не размыкая губ, засахаренную булочку, удерживая ее щепотью с оттопыренными мизинцем и безымянным пальцами, и читала толстый литературный журнал. Филипп заметил, что у нее открыта страница со стихами. Подобные журналы издавали огромными тиражами в недавние советские времена. Дефицит интересной книжной продукции принуждал людей после прочтения не выбрасывать эти журналы, получаемые по подписке, а сшивать их по романам или повестям и хранить на антресолях в квартирах, на чердаках загородных дач. Из-за саркастического отношения к поэзии и с целью «полезного» времяпровождения в туалете Филипп укладывал эти книжки в мягкой обложке маленькими стопками рядом с унитазом, и громкое пафосное чтение стихов, подобно поэтам шестидесятникам с завываниями, именно на унитазе веселило его, тем более, что большое количество безвестных поэтов печаталось в этих журналах. Многим подписчикам хотелось сохранить интересную на их взгляд литературу для детей и внуков, наивно полагая, что дефицит в стране незыблем, как железобетонная власть коммунистов. На самом деле любой дефицит во все века, будь то дефицит хлеба, свободы или денег у большинства населения, всегда являлся предвестником неминуемых перемен для любой власти.
Дежурная не услышала, как Домников бесшумно по протертой от времени темно-красной ковровой дорожке подошел к ее столу сбоку. Вздрогнув, от неожиданно близко прозвучавшего спокойного и низкого голоса Филиппа, и как все женщины, при виде крупного и видного парня, она начала непроизвольно заправлять волосы за уши, которые вовсе не нуждались в этом. Наблюдательные мужчины безошибочно воспринимают поправку волос дамой, как первый неподдельный признак симпатии к себе. Консьержка суетливо поднялась, потянула тонкий заношенный жакет за края вниз, что тоже выдавало ее легкое волнение, взяла из его руки ключ и тихо, не открывая рта, и неожиданно для себя, начала тихо мычать какую-то мелодию. Если бы в этот момент кто-то ее спросил, какую именно мелодию она напевает, то, безусловно, она оказалась бы в затруднительном положении. Она неубедительно показывала своим равнодушным видом, что Филипп для нее, как множество других жильцов на этаже. Ей тут же вдруг стало неловко за свой старый жакет, который под мышками имел едва заметные белые круги от отстиранного пота и времени. Она знала, что их не очень заметно, но это все равно мешало ей изображать полное равнодушие и принуждало прижимать локти к телу. «Этот парень поселился не в мою смену, и если бы я знала, что утром он будет сдавать мне ключ, я ни за что не надела бы этот жакет. Из-за этого чудака я совсем лишилась возможности купить какую-нибудь новую тряпку», - промелькнула у нее в голове обида на мужа и досада, что она отдала двадцать лет жизни человеку недостойному лучших ее годов. Повесив ключ на доску с ключами других постояльцев, она повернулась к новому жильцу. Филипп улыбнулся ей добродушно из-за того, что приметил в уголках ее губ, ни ко времени накрашенных ярко-красной помадой, кристаллики сахара от недоеденной булочки. Дежурная чуть поспешно не преминула улыбнуться ему в ответ. «Женщин такого типа я еще долго буду беспокоить», - шутливо подумал Филипп, с приятным осознанием своей силы и молодости, направляясь к лифту. Он был того неопределенного золотого мужского возраста, когда женщины и двадцати и пятидесяти лет с одинаковой легкостью и желанием могли бы сблизиться с ним, вовсе не опасаясь при этом, что кто-то может посчитать их связь непристойной из-за значительной разницы в возрасте.
(Продолжение на сайте: http://www.belousov.ucoz.com/ безопасно для Вашего РС)
© Copyright: Олег Белоусов, 2010
Свидетельство о публикации №21003011173