Спрут те чо 2
Чай всегда бывает кстати. После водочки накатим. Чай Макряс попить любил, чиферь сам себе варил. Мне когда-то банку с чаем в день рожденья подарил.
Бурдамага на квартире сам пытает Евдокию. – Говори, куда папаша деньги спрятал иль каюк. В хлам наркотиком загашен явно импортным не нашим, жжет пупок её окурком, затем вешает за крюк. У Дуняши слёзы градом шепчет всё – приди Корадо. Бурдамагу, назвав тварью, вдруг, тому харкает в харю. Вы, мол, суки, падлы, вОлки не сдаются комсомолки. Хошь пытай, а хочешь, жги. Но любимый мой Катанья живо вправит вам мозги. Бурдамага рожу вытер и с себя снимает свитер. Двух ханыг он просит выйти. Я побалуюсь, блин, с крошкой, с этой драной светской кошкой. Вы ж постойте за дверями, если кто сюда нагрянет. Придушите, но без шума, вам за это будет сумма. Да, всего на литр водки. Собирайте живо шмотки.
Только дверь они открыли и на месте все застыли. Ну, конечно же, Корада их злодействия прервал. Для униженных награда он вбежал и заорал: Ах, вы рашен мафиози продались, бля, ностро козе! Евдокию вон растлили! Бельмы наглые залили. О. Мадонна! Мама мия! Порке дьябль! Евдокия, моя крошка, ну, давай слезай с крюка. - И пока он распинался, Бурдамага вновь съ@бался. И взмолились те ханыги: - Жить хотим, хоть жизнь горька.-
Слышь, товарищ, молвит первый ни к чему нам портить нервы. Понимаем – поступили мы не очень хорошо. Зря связались с Евдокией, но пойми мы неплохие. Пионером даже в детстве был Васёк мой корешок. Отпусти нас подневольных. Будешь ты весьма доволен. Мы напишем на бумаге всё, что знаем о Люмбаге. Подобраться будет трудно. Он у нас в больших чинах. Если надо - мы прилюдно подтвердим свои талмуды. И на съезде депутатов, и ещё, в каких стенах. Отпусти! Прошу как брата…
- Что вы, черти, приуныли?! Эй ты, дядька, черт, бреши!– Вы ему лишка налили. Сядь, сказал, не шебурши. Сколько лет прошло, а память остаётся молода. Помнит, сука, перестройку и застойные года. Может быть, сужу предвзято – думал много я ночей: раньше, я не вру, ребята, было меньше сволочей. Быть то были, размножались, видно, б@ди втихаря. Где и как мы обложались – не поймёшь без стопаря.
В отделе вновь собранье с десяти идёт ноль-ноль. Вспотели все, как в бане, вернее, как в парной. Повестка дня такая, закрытая притом: все на борьбу с Катани, а разное потом. На трибуне Беня Михин два часа жевал мочалку и башкой пускал он блики на глаза начальнику: - В своё время мы б Катани сразу к стенке – после шлёп! Ни к чему его признанья! ...- Той закалки мозго@б.
И локтями всех толкая, на трибуну влез Дубраев: - Чтобы не было диверсий, ну, и прочих там пидерсий. Предлагаю я суспензий, как бывало раньше в Пензе. Нет у нас взаимодействий – всей толпой куда-то лезем… - И погнал, погнал, погнал: спутал рэкет с рокерами, звал жлобов он фраерами. Ладно, шеф его с трибуны своевременно нагнал.
Заключение собранья: мы приложим все старанья, чтобы дерзкого Катанью побыстрее изловить. Изловчась, загнать в ловушку, в лоб ему наставить пушку, если вздумает хамить.
Бурдамага, сдёрнув с хаты, всё ругал Кораду матом. Зловонючий, мол, армяшка карты спутал, жизнь сгубил, а евонную Дуняшку зря я сразу не прибил.
Что-то там прикинув к носу, доложить, решился боссу. Пожалев, что не дебил, он отзвонился на мобилу. - Господин Люмбаго, здрась-те. Да, да, да у нас несчастье. Я не смог оформить сделку. Ехать мне куда? На стрелку?! Сжечь сначала все бумаги? - Плохо стало Бурдамаге. Хотел ехать на Канары, но теперь опять на нары. - Ах, Люмбаго как подставил! Сам то кто – прохвост и жлоб. Ведь казалось мне местами, что за ним следит РУБОП. Что же делать? Сразу сдаться в лапы этой ФСБ или стоит записаться в труппу группы экс-ББ? –
Раскатали Бурдамагу после стрелки по оврагу. И сказал братве Люмбаго, встав ногами на корягу. – Пацаны, за эту свару отомстим мы Катаняну. Ночью будем брать «Сакмару». Сборы в десять у трактира. Я у вас за командира. В бога, душу, черта, мать! Всё равно нам, рекитиры, век свободы не видать! –
Но не заметил мафиози и другие иже с ним: вместо дятла на берёзе сидел агент «Евдоким».
Не за горой у нас развязка. Всё проходит, проходит жизнь. Даже если она и сказка, уходя из неё, забожись. Забожись, что ярлыков не вешал и не хуел редискою в ботве и "зверьё", т.е. братьев наших меньших, бил и будешь бить по голове.
Приходит миг и все при деле. Тревога пришла в райотдел. А здесь ещё этот бездельник – из Рима Макряс прилетел. Одет, как изысканный щеголь, при шляпе и при плаще. В профиль, ну, вылитый Гоголь. В фас же - Бессмертный Кащей. Сигарой разит с амаретти, духами шанелью разит. И что-то там держит в секрете, к начальству бежит паразит.
Прикован Корада к койке. Утюг раскалён до бела. Люмбаго, что кот на помойке. Такие выходят дела: сторож Петрович с Люмбаго одним оказались лицом. В глазах у Катаньи отвага, но ноги налились свинцом. Сицилию вспомнил родную, бандитов, оставленных там. Молитву завёл удалую, по-моему, Феличи-та. – Так что нам ты скажешь, армяшка, - Люмбаго утюг приподнял, - колись, куда спрятал Дуняшку… -
Выстрел в ночи прозвучал. И мигом слетели все двери, упал потолок, стёкол звон. Ворвались, вы думали звери? Всем на пол мы Орский ОМОН!!!
Семь дней провожали Кораду с Италии всё-таки мент. Увёз он Дуняшку в награду. Такой вот, друзья, хипиенд. Макряса хотели к медали, представить, заслуги ценя. А он: а нельзя ли в Ла Скале попеть мне с друзьями три дня. Медаль получило начальство и от Макрясова в глаз. Последнего ждал в одночасье, раскинув объятья, Кавказ.
