это вино.
Мы пощады не просим — давно
пламенеть нам дано.
И ветер, что бьётся в усталости дня, —
всегда был юн.
Безмолвие стыло...
Настало время растущих лун.
Меня сожгли Серафимы
белым пламенем вечным своим.
Мы стоим недвижимы —
у ног наших стелется дым.
Этот лилейный белый атлáс
внутри был ал,
Этот лев всех речей, всех вех —
он голос мне дал.
Во мне эта музыка -
я слышу её как вечное Cлово,
как вечный звон.
Эпохи уходят —
как миг,
как день,
как сон....
Эта планета перевернулась
и изменилась тысячу раз,
А мы — такие, как были...
И вот, наконец,
наш гость у нас.
И я держу в руках своих
это сладкое Имя
и Его любовь,
И мне кажется,
что из каждой руки моей хлещет кровь...
Но как сладок был
этот воск золотой,
взятый мной из златых уст!
И сосуд,
что трепещет под робкой рукой, —
он мог быть пуст?!
Но, может быть, глаза Твои,
руки в золоте дня -
мне только снятся?
И я падаю ниц —
и мне только Словом подняться!
Эти кони, — их гривы в строчку —
резвы и спесивы,
летели вскачь.
Вселенная улыбается мне,
но я слышу плач!
Огонь, всегда огонь!
Пощади —
дай хоть каплю влаги!
Млечной свежестью награди
ещё не тлевшей бумаги.
Эта волна накроет всех,
но не меня —
я выпью море!
Вселенная плавится с золотом дня
в безумном хоре.
Нивы мои сожжены давно,
и давно под пáром,
Под этой белой жгучей Луной
я лежу, как Сахара...
К которому дню поспевает вино,
я, право, не знаю.
Реки мои налиты давно —
я перезреваю...
Во мне так много дня,
что пусть вокруг
опять стоит ночь!
Распластавшись, ало идёт заря —
я твоя дочь!
Её нем огонь,
малиново-неумолимый...
Рубит лёд заря —
и гонит льдины!
Тихо алкая, безмолвие льдин
так трепетно тает...
И твой поединок -
один на один -
никто не сыграет!
