Поэты, киноповесть (Сценарий)

Александр Квартетский сочувственно, но при этом и слегка иронично, улыбается, глядя на своего подзащитного – бледного, взъерошенного юношу с опухшими от недосыпания глазами, которого несколько минут назад привели из камеры для беседы с адвокатом. Александру Квартетскому – тридцать пять лет, он успешный адвокат, он холен, спортивен, вальяжен и элегантен. На его запястье - крупные дорогие часы; блестят запонки на манжетах, галстук скреплен золотым зажимом с бриллиантом.
Подзащитному – чуть за двадцать, он одет в темный свитер и потертые джинсы. Он подавлен и угрюм, он сутулится, поеживается и обхватывает себя руками, как будто ему холодно. Александр Квартетский снимает «дизайнерские» очки с переносицы и укладывает их в кожаный футляр.

- Так, значит, это была дуэль?!
- Да. По всем правилам.
- Что за правила?
- Правила дуэльного кодекса… Вызов в течение суток после оскорбления, ответ на вызов в течение суток после вызова… Заранее оговоренные время, место и условия поединка… Секунданты, ведущие переговоры и следящие за соблюдением всех правил… Ну и так далее…
- В книжках вычитали?
- Нет, в интернете нашел.
- Из романтических побуждений сражались?!

Подзащитный, насупившись, не отвечает, и адвокат молча предлагает ему закурить, протянув массивный металлический портсигар. Юноша, поколебавшись, закуривает:
- Я вообще-то бросил… то есть, бросаю… но…
- Андрей! – адвокат, слегка подавшись вперед, смотрит своему подзащитному в глаза и тихо, с задушевной интонацией, произносит. – Андрей, для Закона ваш поединок с потерпевшим – не благородная дуэль, а жестокая драка. Причем драка с холодным оружием, что, конечно, отягчает… Потерпевший получил ранение… потерял много крови… Если бы удар пришелся чуть ниже, то клинок мог бы задеть бедренную артерию, а тогда – верная гибель. Вы понимаете?

Подзащитный кивает, щурясь от дыма.

- Понимаю. Я должен быть с вами абсолютно откровенным и рассказать всю правду? Знаю, я кино такое смотрел… про судебные процессы.

Адвокат откидывается на спинку стула и ослабляет узел галстука.

- Ну, тогда «окей»! Начнем… И первый мой вопрос: кто был инициатором драки… о, простите, дуэли.
- Я.
- То есть, вы – оскорбленная сторона, потребовавшая сатисфакции, и право выбора оружия, соответственно, было за вами?
- Ну… как вам сказать… Вообще-то я его… всякими-разными… теплыми словами… Но вызвал на дуэль именно я! Этому… потерпевшему такая идея и в голову бы не смогла прийти! У него бы попросту фантазии не хватило…
- А почему, Андрей, вы выбрали рапиры?
- Их легче достать, чем пистолеты. Ну и вообще… красивей, интересней!
- То есть, для вас это имело значение, чтобы дуэль была красивой и интересной?!
- Да. Конечно.

Адвокат задумывается и недоуменно хмыкает.

- Ну, хорошо… А почему вы решили вести дуэль на спортивном оружии,  а не на боевом? Драться, так уж драться!
- Я не убийца, господин Квартетский!
- Можно и по имени – Александр.
- Александр, я не хотел убивать этого… потерпевшего. Мне необходимо было всего лишь… этого… потерпевшего… публично проучить. Никто не собирался никого убивать! Мое условие было такое – деремся, пока один из нас не сдуется. То бишь, не сдастся. Дрались без доспехов, а спортивная рапира, это - стальная плетка: удары ею не очень опасны, но жутко болезненны. Это было сражение воль!!!!
- Ну и великое счастье, что никто никого не убил! Но как же так получилось, Андрей, что рапира вашего… оппонента, назовем его так… была с защитным тупым колпачком на клинке… а ваша рапира - без подобного защитного колпачка? И поэтому вы отделались несколькими синяками, а ваш оппонент… получил глубокую колотую рану! А?!
- Не знаю, как так получилось… - вздыхает Андрей. – С обеими рапирами перед началом дуэли все было в порядке. Секунданты проверяли! Может, пока дрались, у моей он, кончик, отломился?
- Вы меня об этом спрашиваете?
- Нет. Я предполагаю.
- Ну, так вот… никакого обломившегося кончика с защитным колпачком на месте поединка обнаружено не было!
- Затоптали, наверное…
- Или плохо искали, это сейчас не важно. А важно, что ваш… оппонент… попал в больницу с ранением в области… Кстати, Андрей, а как вы умудрились ему в ягодицу-то попасть?!

Подзащитный смеется, впервые за время беседы:

- Так он же – трус! Трус и слабак! Он повернулся ко мне спиной, чтобы драпануть, и тут я… сделал выпад.
- Отлично! – адвокат вскакивает со стула и хлопает в ладоши. – Браво!... Ваш оппонент, стало быть, отказался от продолжения поединка! И фактически – сдался. А вы, тем не менее, стали его преследовать! Это отягчает, между прочим…
- Я в пылу… не сдержался.
- Мда-с… Интересное дело! Очень интересное… Дуэль! Такое в моей практике впервые. Да и в мировой, скажем так, – не часто. Как в 19-ом веке, у поэтов каких-нибудь…
- Так мы и есть поэты, - подзащитный скромно потупляет взор.
- Вы? С потерпевшим? Поэты?
- Да. А что такого? И довольно известные, признанные… в определенной среде… Зарабатываем мы, конечно, не стихами… Но мы публикуемся, нас читают. О нас даже критик Борман несколько раз писал! Не слышали про такого? Очень авторитетный критик…
- Борман? Критик? Нет… Бормана-ресторатора знаю, а Бормана-критика – увы! Так значит, мой подзащитный, дуэлянт-забияка, Андрей Синицын – известный поэт. И потерпевший, раненный в левую ягодицу, Артур Пучков – тоже известный поэт? Удивительно…
- Ну, понимаете, известность поэта, это не то же самое, что известность кинозвезды. Поэт считается «известным», если о нем знают человек двести… триста… и, в основном, это такие же поэты, коллеги-литераторы, критики, студенты-филологи…
- Понятно. И что же вы с вашим коллегой не поделили? Прекрасную даму?
- Нет.
- Нет? А из-за чего же еще могут драться молодые поэты-романтики?
- Просто мы поссорились. Хотя мы никогда особенно и не дружили. Не любил я Пучкова никогда… Хотя, кто ж его любит?.. Крысу эту… Он же - вылитая крыса! Вы б его видели – крысиная мордашка!
- Еще увижу… Продолжайте!
- Я сейчас попытаюсь объяснить… Мне и самому надо разобраться во всем этом… Как-то так все завертелось в тот день… я завелся… все так нахлестнулось одно на другое…
- Я вас внимательно слушаю!
- Вобщем, Артур Пучков – стерва еще та! Стерва в брюках!
- Да, трус, слабак, крысиная мордашка, стерва в брюках… Я уже понял, что вы его самый горячий поклонник! Его морально-волевые качествам мы обсудим позже! А сейчас продолжайте, я вас умоляю…
Вобщем, в то утро я проснулся в отличном, приподнятом настроении…

II.

Андрей Синицын просыпается. У него отличное, приподнятое настроение. Он улыбается, жмурится, потягивается, трет лицо, ерошит волосы, бодро вскакивает с кровати, отдергивает занавески, распахивает окно. За окном – теплое, солнечное утро, свежий ветер врывается в комнату.
Андрей подпрыгивает несколько раз, отжимается от пола, приседает, энергично боксирует «с тенью». Он быстро надевает джинсы и рубашку, и, радостно напевая: «Тореадор, смелее в бой!» - отправляется на кухню.
На кухне, уставившись в одну точку, неподвижно сидит его любовница – Алина Грингот, поэтесса-мистик. Алина держит в руке длинный мундштук с сигаретой; в пепельнице – гора окурков. Алина одета в черное платье, ее пальцы украшают массивные антикварные перстни. У Алины –  высокая прическа, волосы выкрашены в темно-красный цвет. Лицо Алины покрыто густым черно-белым макияжем.

- С добрым утром, любовь моя! – Андрей чмокает Алину в щеку, Алина в ответ недовольно морщится. – Ты опять не спала всю ночь? Елки, здесь же дышать нечем! – Андрей распахивает окно, Алина поеживается.

- Ну, поцелуй же своего зайчика в щечку, ягодка моя! – Андрей наклоняется к Алине.
Алина брезгливо морщится, отстраняя Андрея рукой:

- Нельзя ли обойтись без банальностей?
- Что с тобой?

Алина не отвечая, затягивается, выпускает струю дыма в потолок, внимательно наблюдает, как рассеивается дым. Ее взгляд неподвижен, она смотрит, не моргая.

**
Алина сидит на троне в огромном зале средневекового замка. Она – королева. На стенах – горящие факелы, рядом с троном – невозмутимые рыцари-телохранители, вдоль стен – перешептывающиеся придворные. Музыканты играют спокойную мелодию, у подножия трона кривляется карлик-шут. Виночерпий наливает в королевский бокал красного вина, королева делает глоток и жестом подзывает к себе высокого рыцаря-атлета со шрамом на лице и с длинными светлыми кудрями. Королева дает рыцарю отхлебнуть немного вина, затем протягивает ему руку для поцелуя. Рыцарь опускается на одно колено, целует руку и смотрит своей королеве в глаза. Королева треплет его по щеке и едва заметно, поощрительно улыбается…
Виночерпий подливает ей в бокал красного вина, она делает глоток и жестом подзывает к себе следующего рыцаря – точную копию предыдущего. Она протягивает ему сначала бокал с вином, затем руку для поцелуя, затем треплет коленопреклоненного по щеке и поощрительно ему улыбается…
Следующий рыцарь – опять-таки копия предыдущего, а в толпе придворных – множество ждущих своей очереди высоких рыцарей-атлетов со шрамами на лицах и с длинными светлыми кудрями…

**
- Что, опять? – Андрей хмурится. – Опять накатило, да?
- Отстань!
- Ясно… - Андрей включает газ, наливает воду в турку, ставит турку на огонь, роется в шкафчике:
- Где кофе, а? Кофе осталось еще?

Алина молчит, ее взгляд неподвижен, ее лицо застыло - как маска.

- Выпила все? Да? Ну, выпила, так и скажи! Мне не жалко… Я сбегаю в магазин – еще куплю. Но чего молчать-то… прям как ящерица какая-то… Царица медной горы!

Алина тушит сигарету в пепельнице, меняет положение тела только затем, чтобы вставить в мундштук новую сигарету и, смерив своего любовника тяжелым взглядом больших прекрасных черных глаз, закуривает.

- Что случилось? – Андрей начинает раздражаться. - Я что-то не так сделал? Или не то сказал? Или опять – твои психозы… На пустом месте – шекспировская трагедия пополам с мексиканским сериалом?!
- Пока психуешь только ты. Я же, как видишь, совершенно спокойна. – Алина отвечает нарочито равнодушным тоном, с интересом наблюдая за пауком, ползущим по стене.
- Ну, ладно… Я пойду в магазин, куплю кофе… к завтраку чего-нибудь… сладкого… Хочешь чего-нибудь?

Алина не отвечает, Андрей произносит «Тьфу ты!» и, махнув рукой, взяв сумку и напялив кепку, уходит.

На улице его настроение снова улучшается. Он, блаженно улыбаясь, смотрит на высокое ясно-голубое небо, на зеленеющие деревья, на прохожих и на витрины магазинов. Мимо, виляя попами и колыхая бюстами, проходят две цветущие девушки, они кокетливо и с интересом смотрят на Андрея, как бы приглашая к заигрыванию. Андрей отвечает им восхищенным взглядом и еще какое-то время мечтательно смотрит им вслед. Одна из девушек оборачивается, и Андрей подмигивает ей. Она шепчет что-то на ухо подруге, и обе смеются.

Андрей сбивает кепку на затылок.
- Елки, надо бы познакомиться с какой-нибудь простой, хорошей девчонкой! Без особых выпендронов! С какой-нибудь продавщицей… или с медсестрой… или с воспитательницей в детском саду… А то эти чертовы поэтессы сожрут мне мозги!

Андрей заходит в небольшой бакалейный магазин. Покупателей нет, а за прилавком – симпатичная, веселая продавщица, она смотрит на Андрея с интересом и даже с неким вызовом.

- Кофе, пли-и-из! Нет, не это, вон то… В синенькой пачке… Хлеб – белый батон, да. Пачку масла, соленого. Плавленый сыр, пачку. Банку оливок, с косточками… Чего-бы еще сладкого такого?..
- Я – сладкая! – продавщица прямо и смело смотрит Андрею в глаза, наклонив голову к плечу, она слегка покачивается, опираясь на одну ногу, ее пальца накручивают рыжий локон, а влажные ярко-красные губы приоткрыты.
- Да? – от такого откровенного заигрывания Андрей смущается, но он готов продолжать флирт. – Я должен в это наслово верить? Или…

Он кладет деньги на блюдце. В это время к Андрею сзади подходит Артур Пучков и пристраивается слева.

Артур Пучков вынимает из кармана авоську, кивает Андрею головой.

- Все в порядке? Чем занят?
- Как всегда.

Артур Пучков – худ, хил и сутул. Большая голова смотрится нелепо на коротком узкоплечем туловище. Из туловища аляповато торчат тонкие «девичьи» ручки, и все это нелепое тельце нервно подрагивает на сухих, слабеньких ножках. У Артура резкие черты лица, брезгливо сжатые бледные губы и малоподвижный колючий взгляд. Он плотоядно, с гадкой ухмылкой, смотрит на продавщицу, но заметно, что он ей неприятен, и она тут же принимает строгий, деловой вид.

- Мне кокосового печенья! – говорит Артур и продавщица тянется за пачкой на верхней полке. Артур жадно пялится на ее бедра и ноги.

- Я как  раз хотел тебе звонить! – Говорит Андрей. – По делу…
- Я тоже собирался тебе позвонить. По делу…
- Жду у входа! – и, кивнув продавщице, Андрей вышел.

Артур скалится, обнажая кривые гниловатые зубы, продавщица, положив на прилавок пачку кокосового печенья, сурово спрашивает:

- Что-нибудь еще?

III.

Андрей щурится на солнце. Артур выходит из дверей магазина.

**
Продавщица достает из-под прилавка наушники, надевает их – звучит латиноамериканская музыка, продавщица закрывает глаза и погружается в мир своих фантазий. Она – известная на весь мир киноактриса. На ней – роскошное красное платье с глубоким декольте, на шее – драгоценное колье. Она выбирается из белого лимузина, ей подает руку кавалер, одетый в смокинг, а в кавалере мы узнаем Андрея Синицына. «Зведную» пару тут же окружают телохранители. Бывшая продавщица крохотного бакалейного магазина берет под руку бывшего поэта, а теперь – модного киносценариста, и пара начинает поднимаются по лестнице, устланной красной ковровой дорожкой. За заграждениями толпятся фотографы и поклонники. Деятели киноиндустрии улыбаются и помахивают ладонями в ответ на восхищенные возгласы из толпы и вспышки фотокамер.
**
Молодые люди неторопливо идут по улице.

- Симпомпончик какой! – говорит Артур. - Новенькая, наверное? Раньше ее не видел…
- Я хотел тебе сказать, - говорит Андрей, - что я подумал… вобщем, подборку стихов, что я тебе выслал… ее надо в другом порядке составить… Цикл тот же, но только порядок другой! Последнее и первое стихотворения надо поставить в середину, а из середины кое-какие стишки переставить в конец и начало. Я новый план уже почти набросал, скоро вышлю тебе… Также я решил изменить общее название цикла. Он теперь будет называться не «Новые спиритуализации». Я придумал название получше, поэффектней -  «Жаренные цветы»! А? Как? Более провокативно, что ли… Жаренные цветы!!!! Звучит, да?
- Ну, так себе… Нормально звучит. Название, как название. Не хуже предыдущего. Хотя и ничего особенного… Из того же ряда, что «Дохлая луна» и т. п. Но мне это все равно, потому что… Я тебе как раз об этом хотел сообщить. Твой цикл, как бы он ни назывался, не будет опубликован в очередном сборнике… Сорри, конечно, но…
- Почему?
- Таково решение редакции.

Молодые люди резко останавливаются.

- Какой еще, на хрен, редакции?! Редакция, это ты! Тебе, значит, и вопрос, почему?
- Ладно, это мое решение. Я его принял.
- Но еще месяц назад, ты сказал, что опубликуешь мой цикл!
- А потом я передумал. Бывает.
- Но мы договорились, что все железно. Я обещал никому не отдавать эти стихи. А у меня их просили… между прочим! Но я обещал отдать их только тебе, а ты обещал опубликовать… Был договор?!
- Но договор – устный. Письменного договора мы не подписывали.
- Ах, ты, еханный бабай! – Андрей угрожающе приближается к Артуру.
- Полегче! – Артур отшатывается.

Молодые люди снова идут, но все быстрее и быстрее, разговаривая все  эмоциональней и эмоциональней. Сворачивая за угол, они сталкиваются с прохожими, но не обращают на них никакого внимания. Прохожие плюются и чертыхаются вослед.

- Письменного не подписывали, да. Но устный договор между мужчинами имеет такую же силу, как и письменный! Если это, конечно, мужчины, а не стервы в брюках.
- Все спорные вопросы в правовом государстве  решаются через суд. Можешь предъявить мне иск.
- Я тебе сейчас вот, что предъявлю! – Андрей сует Артуру под нос сжатый кулак.
- Э, полегче! – Артур отшатывается и сильно толкает какого-то пьяницу. Пьяница едва не падает, но, оправившись, увязывается вслед за молодыми людьми, но они его не замечают…
- Ладно, редакция, объясните мне, редакция, - слово «редакция» Андрей произносит с особым ударением и крайне презрительным тоном, - хотя бы причину! Как автор, я хотел бы услышать какие-то объяснения.
- Хотя редакция и не обязана объяснять авторам причины отказа… Но поскольку мы не первый год с тобой знакомы, объясняю: твои стихи недостаточно актуальны.
- Чиво!!!! – Андрей прикладывает ладонь к уху, изображая глухого дедка.
- В твоих новых стихах нет ничего прогрессивного. – Артур отвечает, нарочито повышая голос, как будто разговаривает с действительно глухим.
- Чиво в них нет, бля!!!! – тон Андрея становится откровенно издевательским
- И кроме того, они не в формате нашего… моего издания… - Артур чувствует себя не в своей тарелке, он побаивается Андрея, и ему хочется побыстрее закончить неприятный разговор.
- Ах, они «не в формате»! А месяц назад они были, значит, «в формате»? Месяц назад они были актуальными и прогрессивными, а теперь, значит, протухли как сардельки?!
- Месяц назад я недостаточно хорошо в твои новые стихотворения вник. Ошибся! Бывает. Редактор тоже может ошибиться.
- Хорошо, что ты редактор, а не сапер! Значит, я «не актуальный» и «не прогрессивный» автор? А раньше? Раньше со мной все было в порядке?
- Раньше ты писал гораздо интересней. Мы же… я же печатал тебя в нашем… в своем сборнике. Всегда, с самых первых твоих шагов в литературе.
- Ты, щенок! Ты чего со мной, как мэтр, разговариваешь? «С первых шагов в литературе…» - передразнивает Артура Андрей. Да, меня уже вовсю печатали, когда ты еще только букварь осваивал, салага!
- Мы вообще-то ровесники.
- Стихи мои, оказывается, «не в формате» его издания… - Андрей заводится еще больше. – Когда ты издавал свой журнал за три копейки, на паршивой бумаге, не выплачивая авторам гонорары, то тогда мои стихи были «в формате»?! А как только ты выбил грант у америкосов, как только появились серьезные деньги – на финскую бумагу, на типографию, на жирные гонорары, то сразу вдруг стал «не в формате», да?!

Артур резко останавливается. Андрей по инерции пролетает чуть вперед.

- Я не хочу продолжать этот разговор, – говорит Артур. - С тобой сейчас совершенно невозможно общаться. Ты слишком взвинчен. Я тебя понимаю. Успокоишься, дай знать… И, несмотря на твое хамство, я, как издатель и главный редактор, всегда готов рассматривать все твои новые тексты. И публиковать их… если они мне подойдут.

Андрей разворачивается и, не спеша, вразвалочку, возвращается к собеседнику, цедя сквозь зубы:
- Новые тексты?! Рассматривать?! Жопу ты у бегемота рассматривай, стерва, а не мои тексты! Ты у меня больше строчки не выпросишь, редактор хренов… Редактор он!!!! Шишка ты в ямке, а не редактор. Русский язык сначала подучи, редактор. У тебя у самого -  по пять ошибок на абзац…
- Считай, договорились! И не очень-то нужны мне твои строчки… тоже мне, великое сокровище – строчки твои!
- Ах, ты…

Андрей уже готов залепить Артуру по физиономии, но в это время их догоняет запыхавшийся пьяница.

IV.

Пьяница, догнавший молодых людей, оказался их старым знакомым.
Это их коллега, литератор Василий Васильевич Глубокий, известный так же под прозвищем Вас-Вас.
Вас-Вас страдает с жуткого похмелья, но, тем не менее, хорошо «держит марку». На вид ему лет пятьдесят, у него опухшая физиономия хронического алкоголика, у него на голове серая шляпа, он очень бедно одет, но от него исходит позитивная энергия, он радостен, беззаботен, нервно подвижен. Он широко улыбается - передних зубов у него не хватает. За плечами у него старый рюкзак.

- Юные мои гении, совсем помираю, выручайте! Чем можете…
- Не многовато ли гениев для одного перекрестка?! – язвит Артур.

Артур и Андрей с досадой смотрят на Вас-Васа, отворачиваются, доставая кошельки, чтобы Вас-Вас не увидел, сколько у них на самом деле денег. Роются в кошельках и, наскребя по чуть-чуть, одновременно подают Вас-Васу в протянутую ладонь.

- На!
- Санька Верку матч! – Вас-Вас на глазок определяет сумму и разочарованно вздыхает.

Он поправляет рюкзак:

- Юные мои коллеги, послушайте-ка мои новые вирши, что сочинил я прошлой ночью: «Же не манж па сис жур! Пропил тещин абажур». – Вас-Вас начинает приплясывать, хлопая в ладоши и напевая.

Артур и Андрей одновременно открывают свои кошельки и протягивают Вас-Васу еще немного денег.
- Благодарствую! – Вас-Вас ернически кланяется им в пояс несколько раз.
- Вас-Вас, иди! – говорит Артур.
- Не до тебя сейчас… - вторит ему Андрей.
- Кажется, вы хотели драться, молодые люди? Еще не передумали? Могу вам помочь, как рефери. Моя такса – бутылка пива за минуту боя. Сколько вы продержитесь, интересно?

Андрей говорит, обращаясь к Артуру, уже беззлобно:
- У меня больше нет.
Артур достает еще немого денег, протягивает Вас-Васу:
- Все, Вас-Вас! Больше не дам, иди…
Вас-Вас, снимая шляпу, театрально раскланивается и с достоинством удаляется.

**
Вечер, центр города, пешеходный бульвар: фонари «под старину», афишные тумбы, фонтаны, летние кафе, бутики, сувенирные киоски, кинотеатр. По бульвару прогуливается праздная разношерстная публика.
Возле фонтана – пьяненький Вас-Вас, он, притоптывая и подыгрывая себе на гармошке, пытается напевать свои стихи, но получается, что он выкрикивает их, иногда подвывая, как камлающий шаман. Ни петь, ни танцевать, ни играть на гармошке Вас-Вас не умеет, но его выступление столь артистично, что пользуется успехом: вокруг Вас-Васа собралась толпа смеющихся людей.

Бабушка купала внучку
и давала взбучку
внуку. Деда на завалинке
штопал валенки.
А папаша с утреца
скушал блюдо холодца.
Вот, так вот и живем, потихоньку…
Кошки мокнут под дождем,
Санька пялит Соньку.

Зрители аплодируют, смеются. Вас-Вас снимает шляпу и обходит с нею зрителей по кругу, приговаривая: «Дайте поэту денег на водку!»
Собрав денежку, он, воодушевленный успехом, встает на бортик фонтана, взмахивает рукой, подпрыгивает, готовясь продолжить спектакль, но, потеряв равновесие, шумно плюхается  в воду. Публика ржет!!!!!!!

**
- Ты будешь сегодня выступать на чтениях? – спрашивает Артур примирительно.
- На каких еще чтениях? – удивленно спрашивает Андрей.
- Пантелеев в «Жирном воробье» устраивает поэтические чтения… А разве тебя он не приглашал?
- Нет, не приглашал… - Андрей совсем расстраивается, поникает духом.
- Забыл, наверно.
- Забыл, да… Он про меня всегда забывает! Ему не до меня… Он же большой барин у нас! Какое ему дело до какого-то Синицына?
- Он, наверное, случайно тебя забыл пригласить.
- Наверное, да… А что – разве можно специально кого-то забыть пригласить? Забывают, только тех, в ком не особо и нуждаются… кого держат за второй сорт… А тех, кого ценят и уважают – не забывают!
- Глупости! Он к тебе хорошо относится. Но знаешь, сколько у него забот? Организовать все, скоординировать, договориться со всеми… Не трудно кого-то в спешке и забыть.
- Да? А кого он еще забыл позвать, кроме меня? Я хочу знать, в хорошей ли я компании!
- Ну, ладно, подумаешь, он забыл, так я тебя приглашаю! Я! – Артур покровительственно похлопывает Андрея по плечу. Но Андрей грубо отпихивает его руку.
- Не фиг подмазываться!.. Если бы мы случайно с тобой не встретились, тебе бы и в голову не пришло меня пригласить. Просто позвонить – это пару минут заняло бы всего… Но - фигушки! Вы же все баре такие…

Андрей разворачивается и быстро уходит. Обида душит его: «Стихи отвергли, выступать не пригласили!» - он сворачивает за угол и с силой кидает сумку о каменную стену.

**
Артур сидит за столиком в летнем кафе и пьет оранжевый напиток. Он с вожделением пялится на официанток и на девушек, проходящих мимо кафе, провожая каждую долгим взглядом. Воображение переносит его в притон садо-мазохистов. Он видит себя на четвереньках, в ошейнике с цепью.
На Артуре – женские трусики, чулки и туфли на высоких каблуках. К нему подходит одна из официанток и берется за цепь. На девушке костюм «строгой госпожи», в руках она держит хлыстик, которым хлещет Артура по заднице, ногам и спине. Артур издает нечленораздельные звуки, виляет задницей и целует сапоги «хозяйки», которая начинает водить Артура по притону как собачонку. Притон полон девушек – именно тех, которых Артур провожал похотливыми взглядами, сидя в летнем кафе – все девушки затянуты в латекс, у них в руках хлыстики, девушки хлещут Артура, и он всем целует сапоги, довольно мурлыча и виляя задницей.

Одна из официанток летнего кафе шепчет своей коллеги:
- Этот уродец сюда почти каждый день ходит! И пялится, и пялится… Противный какой!
- Да, мерзкий тип! На маньяка похож… И взгляд у него какой-то неприятный...
- Фу!!!!

               Девушки презрительно хихикают, но Артур понимает это, как выражение симпатии к нему и поднимает свой стакан в знак приветствия.

V.

Андрей с силой кидает сумку о каменную стену. Затем подбегает к ней, роется и достает мобильный телефон. Проверяет его целостность. Набирает номер.

Заброшенный пустырь, остатки каких-то промышленных строений. Кирпичный гараж, внутри которого оборудован скромный спортивный зал. Обшарпанные стены гаража украшают портреты Мао Дзэдуна, Че Гевары, Бакунина и Жана-Поля Сартра. В углу стоит небольшая виселица буквой «г», на виселице – плюшевый Микки-Маус, подвешенный за шею.
Несколько молодых людей с обнаженными мускулистыми торсами поднимают тяжести или бьются в боксерских перчатках. Среди парней выделяется одна девушка, она особенно агрессивна и резка. Иван Железякин лупит по боксерской груше. Раздается телефонный звонок. Иван, снимая перчатки, подходит к своей сумке, вытирает пот полотенцем и жмет на кнопку телефона.

- Смольный на проводе!
- Иван, надо бы пообщаться, давно не виделись. – Андрей отвечает на шутку серьезно.
- Приезжай в штаб, я тренируюсь.

Иван Железякин демонстрирует своим товарищам приемы рукопашного боя. В гараж входит Андрей и начинает задумчиво раскачивать «казненного» Микки-Мауса. Виселица с грохотом падает.
Ребята сурово смотрят на Андрея. Иван Железякин, сказав: «Это свой человек!» - берет боксерские «лапы» и подходит к Андрею.
- Держи лапы! Становись в стойку…

Иван остервенело лупит по «лапам», которые держит задыхающийся и обильно потеющий Андрей. Загоняв Андрея до полного изнеможения, Иван удовлетворенно улыбается, шутливо и легонько стукает партнера перчаткой по макушке:

- Пошли на воздух, подышим!..

Иван и Андрей сидят посреди пустыря на поваленном деревянном столбе. Они поочередно отхлебывают из двухлитровой бутылки с пивом.

- Забей! Забей на них… Они лижут задницы всяким мерзавцам, чиновникам. Они - проститутки от литературы, влезают в любые дырки без мыла… Забей!.. Их время уже подходит к концу. Скоро мы будем рулить! Всем рулить – политикой, экономикой, культурой… Наше время идет, мы все крепче и крепче… и нас все больше. Они сейчас только кажутся победителями, у них вроде есть все - власть, деньги, шлюхи. Но это все признаки гниения. Они сгниют от наркоты, перегрызут друг другу глотки от жадности и зависти, а потом придем мы, и выметем всю эту тухлую срань и плесень железной метлой. Иди к нам, Анрюша, ты же по духу наш! Сейчас вся самая талантливая и умная молодежь с нами. Ну… или симпатизирует нам… Потому что ее, талантливую и умную молодежь, эти жирные пидоры оттерли от всех кормушек, тормозят, не дают развернуться. Умные, талантливые, сильные – почти на самом дне общества, а на его верху – педерасты, декаденты, вырожденцы. Или бездарные жополизы, хитрые проныры, типа этого Пу… как его там? Пу…
- Пучкова…
- Да…
- Вот, ты Андрюша, кто сейчас? Яркий литератор, который вынужден зарабатывать себе на жизнь, занимаясь всякой нудной хренью. За копейки ты горбатишься на мировой капитал. И таких, как ты, - сотни тысяч. Это же целая армия! Иди к нам, Андрюша, мы придем к власти – и ты станешь у нас министром культуры. Отправим всех смердящих декадентов туалеты вылизывать, а взращивать будем настоящую культуру – живую, здоровую, сильную!..
- Я, видишь ли, не администратор по натуре… увы…
- Ладно, не хочешь быть министром культуры, будешь свободным творцом. Нам такие ох как нужны! Новому обществу – новая литература, новое искусство. Всех этих жирных жаб отправим…
- Туалеты вылизывать!
- Правильно! Посмотри, что сейчас творится в кино, на ТВ, в литературе. Всем заправляют жабы и тупые боровы. Ничего живого, ничего яркого, ничего смелого. Одна тухлятина, мертвечина! Иди к нам прямо сейчас – сочиняй лозунги, пиши статьи, участвуй в агитации...
- Я подумаю… Как-то сразу ничего в голову не приходит… На эту тему…
- Смотри! – Иван Железякин энергично вскакивает и достает из сумки лист бумаги. На листе – портрет румяного, довольного жизнь мужчины во цвете лет с совершенно лысой головой.
- Знаешь, кто это?
- Нет…
- Эдуард Демаков - главный спонсор всех этих вырожденцев, педиков и жаб. Основал частный «культурный фонд», финансирует всяческие культурные проекты. Проекты, естественно, все, как на подбор, - дегенеративные. Ни один серьезный, глубокий автор еще ничего от этого фонда не получил. И не получит!.. Фонд, естественно, - «прачечная»: отмывают грязное бабло. Ну и америкосов наивных понемножку доят, те думают, что их средства идут на современную  русскую культуру. А чего там русского? Сплошная плесень… И вот, смотри!

Иван крепит бумажку с портретом на ближайшем столбе, достает из сумки пачку майонеза, рвет зубами уголок, и, вытянув руки в сторону портрета, поливает его майонезной струей.

- Ну! Как?
- Круто!
- Хочешь попробовать?
- А… давай!

Иван достает из сумки целую пачку майонеза и протягивает ее Андрею. Андрей азартно заливает весь столб майонезом.

- Молодец! – вопит Иван. – Вот, это и есть – настоящее современное русское искусство в действии! Сердито, но со вкусом.
- Интересно! А толку?    
- Мы сейчас только тренировались. А ближе к вечеру можно устроить акцию. По моим данными наш «объект», - на этих словах Иван тычет пальцем в портрет, с которого стекают майонезные полосы, и вытирает испачканный палец о штанину, - открывает очередную выставку дегенеративного искусства в галерее «Химия Мозга». Мы… с группой товарищей по борьбе… заливаем «объект» майонезом и…
- Нас же побьют.
- Скорей всего, да. Но можно попытаться убежать…
- Я должен подумать, Иван. – Андрей вытирает руки носовым платком. – Мне нужно время, чтобы понять, гожусь ли я для таких дел… Извини!

**
Семь часов вечера. В галерею «Химия Мозга» входят приглашенные: бизнесмены в строгих костюмах, светские дамы и девицы в шикарных нарядах, а также богемные персонажи в ярких лохмотьях или, наоборот, во всем черном, сером или хаки. Официанты с подносами в руках разносят бокалы с вином и канапе. На фуршетных столах – кофе, вино, пирожные.
В центре зала – скульптурная работа: гигантская загогулина, похожая на какашку. Рядом – компания жующих и выпивающих гостей, они внимательно изучают загогулину и слушают молодого человека - по всей видимости, арт-критика - в темном грубом свитере под горло и с очками на переносице.
Критик постоянно дотрагивается до тонкой изящной оправы своих очков, как будто опасается, что она вот-вот с переносицы соскользнет.

- … сей ноумен модного суррогата в виде непреложного ингредиента с метапозиции наблюдателя, которую занимает рецепиент. Подобный культурный феномен связан с прозрачным симулякром временного континиума. Он образуется виртуальностью коннотативного дискурса, фигурами ложного опосредования, в которых исчезает возможность вариативности и искажается онтологический смысл такого важного понятия как предикатный сверхмобильный тезаурус…

В другом конце галереи две высокие пышногрудые девицы, блондинка и рыжая, держа в руках бокалы с шампанским, изучают художественную инсталляцию: под стеклянным колпаком лежит нечто, напоминающее аккуратную кучку человеческого дерьма. Вокруг кучки летают жирные зеленые мухи, которые иногда садятся на кучку, чтобы поползать по ней.

- Интересно, - говорит блондинка, - это настоящее гэ? Или искусственное?!
- Тебе, действительно, это интересно?! – язвит в ответ рыжая.
- А мухи-то, интересно, настоящие?..
- Не, бля, заводные!

Арт-критик отхлебывает из своего бокала и продолжает вещать:

- Остается последняя возможность с неизбежной жестокостью зафиксировать усталое наслаждение пикантным ароматом разлагающегося стиля, стиля как адекватной внутреннему переживанию формы. Доводя метафизическое восприятие концепта до логического предела, автор обнаруживает игровое сцепление смыслов. Наивное удивление рецепиента переносится в иронический авторский дискурс, аннулируя саму возможность дешифрации постметареалистического мэссиджа. Этот аспект выводит проблематику арт-объекта на уровень такой вечной темы, как проявление свободы в выборе судьбы. Протагонист убедительно констатирует прогрессирующую зыбкость материального мира, поэтому оптическое пространство объекта представляет нам изнанку ускользающей реальности. При этом сама категория метафизического сверхбытийного осознания оказывается чуть ли не единственной ключевой составляющей образующихся метафор и их соотнесения с современной постидустриальной эпохой. Когда же масштабы неопределенности превосходят доступные пониманию границы, она очаровывает, но в таковом очаровании присутствует неизбежный привкус инфернальной запредельности.

Перед одной из картин, исполненной в стиле гиперреализма, стоят двое господ, лысый и кудрявый. Сюжет полотна таков: под кустами дворцового парка сидит на корточках юная принцесса и, задрав подол, задумчиво какает. Из-за кустов за этим процессом наблюдают два пузатых стражника с румяными физиономиями и похотливыми взглядами.
Оба предпринимателя уже слегка подшофе.

- Знаешь, где у меня все эти художники… искусствоведы… знаешь, где они у меня? – спрашивает лысый кудрявого.
- Где?!
- А, вот, здесь!!!! – и лысый показывает кудрявому крепко сжатый, массивный и бугристый, кулачище.
- Эх! Умеешь ты, однако, обращаться с творческими людьми, Эдуард!

Эдуард удовлетворенно хмыкает и залпом осушает свой бокал.

Арт-критик поправляет очки и обходит скульптуру по кругу. Толпа его слушателей заметно поредела, кое-кто пытается незаметно ускользнуть на цыпочках, пока арт-критик не глядит в их сторону.

- Судьба каждого арт-движения неотделима от контекста эпохи. Общим местом стало ощущение хаотического ускорения, приводящего к неустойчивости любых ориентиров. Бытование этого ощущения в процессах культуры актуализирует  стабилизирующий фактор. Окружающей нас динамике соответствует экзистенциальная константа и вибрирующий резонатор иллюзорного мира, зыбкого, загадочного и вопиюще парадоксального. С большой долей условности можно сгруппировать векторы, влияющие на феномен контркультурных арт-проектов…

Неподалеку от галереи «Химия Мозга» в полутемной подворотне собирается группа крепких парней в черном. К ним присоединяется и одна девушка с дерзким и колючим взглядом, и плотно сжатыми губами.
Иван Железякин говорит тихо, но твердо:

- Товарищи! Главная наша цель – Эдуард Демаков! Остальных тоже можно… Но особенно не увлекайтесь! После акции – уходим по крышам.
- Отстреливаясь… - хохмит один из парней. Остальные нервно смеются, возбужденные предстоящим событием.

Иван Железякин подавляет шутника гипнотизирующим взглядом:

- Придет время – будем и отстреливаться! А те, кто морально не готов к акции, могут покинуть наши боевые ряды прямо сейчас…

                Арт-критик поправляет очки пальцем:
                
                - Изучая развитие искусства с момента зарождения западной цивилизации и до наших дней, можно сделать вывод, что отражение духовной жизни постепенно перешло к отражению проблематики тела. Человек сперва стыдливо, а потом все более откровенно стал признавать, что у него есть тело… да. Вектор пристального внимания человечества перешел из сакральной сферы под названием «Дух» в не менее сокровенную сферу под названием «Интим»…

Боевики достают черные капроновые чулки, натягивают их на головы. Иван Железякин выдает каждому по пачке майонеза, группа выходит на обильно освещенный проспект и бегом направляется ко входу в «Химию Мозга». Прохожие, занятые собой, не обращают на боевиков никакого внимания.

Арт-критик поправляет очки пальцем другой руки:

- Сильная вертикаль – устремленность человека вверх, сопутствующий аскетизм, хотя бы декларативный, сменился горизонталью, человек заинтересовался тем, что рядом. Ближайшее же будущее, возможно, будет характеризоваться поиском нового общедоступного инструментария для осмысления отношений «дух – плоть».

Боевики распахивают двери и вламываются в зал, минуя остолбеневшего охранника. Посетители галереи, ошеломленные этим «шоу», застывают в полной неподвижности в самых нелепых позах и с самыми странными выражениями на лицах.
В полной тишине, как звуковой фон этой немой сцены, звучит спокойный голос арт-критика:

- Телесность, которая преломила понятие духовности и показала, что духовность постижима через телесность, а в каком-то смысле неотделима от нее, просто определенным образом упорядочивает регистр изучающей оптики. В процессе такого переосмысления могут рождаться новые вопросы, которые поставят под сомнение приоритеты видения, структурированного устоявшимися ментальными формами.

Под звук голоса арт-критика боевики идут через зал:

- В сегодняшней ситуации некой абстрагированности значение постоянных интенций нивелируется, а стремление к чистому восприятию, как к отправной точке рассуждений, принимает сугубо оценочно-эмоциональный характер

Боевики окружают Эдуарда Демакова. Слышен голос Ивана Железякина:

- Господин Демаков, за ряд совершенных вами тяжких преступления против современной русской культуры организация «Фронт Революционной Молодежи» приговорила вас к расстрелу. Товарищи! Приведите приговор в исполнение!

Боевики до носа задирают черные чулки, чтобы порвать зубами уголки пачек. Иван Железякин направляет струю майонеза точно в лысину Демакова, майонез стекает по его голому черепу. Второй боевик направляет струю Демакову на ширинку. Третий боевик азартно заливает майонезом всю картину «Какающая Принцесса», выкрикивая:

- Долой дегенеративное фуфло!!!! Позор мелкобуржуазным сявкам!!!! Революционное искусство – в массы!!!!

Посетители галереи только сейчас оживают, начинают хаотически метаться по залу и визжать. Эдуард Демаков, совершив гигантский прыжок с последующим кульбитом, укрывается от нападающих за фуршетным столом, хватает со стола пирожное с кремом, кидает его точно в голову одного из боевиков и получает в ответ струю майонеза. Эдуард Демаков «отстреливается» пирожными от нападающих весьма успешно, но и они не остаются в долгу. Весь зал залеплен пирожными, майонезом, посетителям выставки тоже досталось, кто-то из них начинает активно защищаться, поливая боевиков шампанским из бутылок.
Две гламурные девицы, блондинка и рыжая, неожиданно проявляют чудеса ловкости. Блондинка делает сальто через стол и с разворота залепляет ногой в голову одному из боевиков. Рыжая с разгона пробегает несколько метров по стене и, запрыгнув на шею другому боевику, валит его на землю.
В течение пары минут гламурные девицы вдвоем сражаются с толпой боевиков, профессионально используя самые сложные и эффектные приемы из арсенала таэквондо, айкидо и кунг-фу. Светские львы в это время сидят на корточках, вжавшись в стены. Охранник галереи, разинув рот и выпучив глаза, так и стоит у входа, как каменный столб, зажав рацию в руке.

Раздается голос Ивана Железякина:

- Товарищи, отбой, уходим!!!

Боевики пробегают мимо застывшего охранника, и только, когда последний парень выскакивает на улицу, охранник выходит, наконец, из ступора и включает рацию:

- Пилигрим, Пилигрим, я – Марионетка, прием! Пилигрим, Пилигрим…

Зал галереи выглядит неузнаваемо. Стены и арт-объекты заляпаны разноцветным кремом и майонезом, залиты вином. Все посетители мокры и испачканы. На полу, прислонившись спиной к скульптуре, похожей на какашку, сидит взъерошенный арт-критик и протирает очки.

VI.

Андрей Синицын идет вдоль реки по бетонным плитам, которыми выложен берег. На старых, покосившихся и потемневших, деревянных мостках сидят  подростки и удят рыбу. Привязанные к небольшой пристани, покачиваются зеленые и синие лодки. Крупные камни у берега густо покрыты водорослями, шевелящимися в воде. Волны, поднятые прошедшей по реке баржей, ударяют о берег. Неподалеку – красная кирпичная труба котельной и несколько деревянных построек. У кустов акации – облупленный, ржавеющий остов автомобиля с выбитыми стеклами и сдутыми шинами. За рулем – маленький мальчишка, он играет «в шофера», издавая ртом звук «би-би». Лает дворовый пес…    
А на противоположной стороне реки – современные «высотки», по многополосному шоссе проносятся тяжелые грузовики, автобусы, легковые авто и мотоциклы.
Андрей Синицын присаживается на пенек, из которого проросло несколько молодых ветвей, и начинает внимательно разглядывать окружающий его пейзаж. Андрей достает из сумки жестяную банку, откупоривает ее, пьет, ставит банку себе под ноги. Достает блокнот и авторучку, что-то пишет, зачеркивает. В голове его возникают сумбурные бессвязные строчки:  «Тебя на третий день прошибло… Тебя на третий день пронзило… так пыльных мотыльков и бархатных шмелей… как прежде, также… На пыльных мшистых руинах кости поэтовы… покрываются скользкой плесенью… и пускают крепкие костяные корни… Уткнувшись головой в подушку, он плачет чистым этиловым спиртом, который есть сок для усталого разума, ошарашенного чередой несоответствий… Поймал лягушку-квакушку… Услышал кукушку… Угодил в психушку… Устроился в шарашку… Раздавил букашку… Порвал бумажку… Влюбился в Наташку… Амброзия духа, плывущего над материей… Солнце в зените, и солнце закатное… Все иль ничто… Песни забытые на граммофонной пластинке, когтем расцарапанной… Грохочут… смертей… насекомых… в обличье божественном… тайны… На донышке мозга случайно остались… И водки бутылка… Денег копилка… Сиреневым светом бликует… Муть голосов… жуть… чуть-чуть… фьють-фьють… Блестящих… Группа «Блестящие», да, тьфу, ты… Такое раздолье для… Резче… Бутылку откупорив, так-так… Всплеск, блеск, треск… Запоздалый, усталый, вялый, талый, белый, шалый, голый, малый, полый, новый… Мерцаний, касаний, лобзаний… В кислотных туманах, обманах, румянах… шлюх пьяных... Солнце, оконце, японца, тевтонца… Ушедшие в дальние штольни… Разящие сумрак лучами… Беснуясь, волнуясь, тусуясь… Ожившие звезды… Стальные болты, котлы… коты… Вкус, укус, уксус, мускус… Запотелые окна, стекла блеклы… На крыше медведи, достали соседи…  Сюжеты не сложны, но все не возможно…Песочек в кулечек… Изливаю, лью воду на камни… Мурашки, мушки, фисташки, букашки, бумажки, макушки, ватрушки, чекушки, неваляшки, замашки, катушки, близняшки… Серьезен и пышен… Напоследок напой, наиграй… По капельке… К виску… Лучезарных… Башни, вишни, барышни, черешни… То ли дело… Охотница Диана… Бесшабашный, бесстрашный, острожный, невозможный… Бег на привязи… Как пистолет к виску… Замысловатый… Протяжно кличет… Кровавый трон, барон, вагон, бидон, флотский макарон…Залит он кровью, испачкан калом, желчью, рвотной массой, спермой… Приспущены трусы… Сюита… Медленного вальса… Прикосновенье к клавишам… Ждет он восход в… Сердце разорвано… Виден город, сотни башен.. Индюк, крюк, каюк, вреднюк… Пылает небосвод, бутерброд, водопровод… Лучик, ключик… Кровавая струя стекает от макушки до виска… Медленно танцуя, крепко сжав…Песню исполнили… Похоронные марши… В ночи свищет сиреневый дрозд… Пешеходы проникли в святая святых… Пучеглазые птицы… Междометий… Ломает узор, взор, позор, дозор… Кровавый восход… И собирает траву… Снег, мрак… К северу воды спешат…  Разбиты в осколки… Слюнные железы вырваны с корнем…»
Андрей Синицын допивает жидкость из банки и, сжимая блокнот в руке, идет вдоль берега на пустырь, заросший травой. Садится на корточки у воды, вырывает из блокнота по одному листку и, делая из листов кораблики, пускает их по воде. Некоторое время наблюдает как его «флотилия» удаляется, подхваченная течением, затем ложится на траву и, подложив сумку по голову, засыпает.

**

По пустырю, напевая что-то себе под нос, бродит Дуся Маргаритова. Она собирает цветы и плетет из них венок. Один венок уже украшает ее голову, из-под венка выбиваются русые кудряшки. Круглое лицо Дуси Маргаритовой усыпано веснушками. На плече у девушки полотняная сумка, на сумке рисунок – улыбающаяся корова с ромашкой в зубах. На Дусе Маргаритовой длинная юбка и блузка в мелкий цветочек.
Дуся Маргаритова замечает множество бумажных корабликов, плывущих вдоль берега. Один кораблик застревает между камней, и Дуся подцепляет его веточкой. На бумаге что-то написано, Дуся пытается прочесть, но строчки расплылись. Она раскладывает бумажку на коре поваленного дерева и идет в ту сторону, откуда приплыли бумажные кораблики.

**

Андрей Синицын, одетый в коричневый вельветовый костюм и черную битловку, сидит за пластиковым столом перед толпой журналистов. На столе – включенные диктофоны, микрофоны и бутылки с водой. Идет пресс-конференция, и Андрей Синицын ее главный герой. Фотографы перемещаются по зале в поисках хороших ракурсов, прицеливаются в Андрея объективами фотокамер. Справа от Андрея – его издатель, барственно важный пузатый и бородатый господин в полосатом костюме-тройке, на пальце у издателя сверкает перстень с бриллиантом. Слева от Андрея – секретарша, молодая привлекательная женщина, одетая в «оксфордском» стиле, на ее переносице блестят очки, перед ней на столе – папка с бумагами и блокнот, в котором она время от времени делает какие-то записи.
Среди журналистов Андрей Синицын узнает многих своих знакомых, в том числе: Ивана Железякина, Артура Пучкова, Алину Грингот, Василия Василиевича Глубокого, Дусю Маргаритова, Сергея Пантелеева, Жана Пистона и даже продавщицу из бакалейного магазина. Он нисколько этому не удивлен.
Алина Грингот обмахивается огромным черным веером:

- Алина Грингот, представляю «Вечерний флибустьер». Скажите, вы ведь, кажется, начинали со стихов… А с той поры, как вы стали автором популярных триллеров, вы совсем забросили поэзию?
- Да… совсем. Писать стихи, это дело молодых. Я повзрослел и занялся делом.
- Сергей Пантелеев, - подает голос крупный и благообразный молодой человек, - с радио «Прогресс». Вы ведь работали какое-то время журналистом и копирайтером, но ушли из этих профессий. Почему?
- Платят мало! Увы… – усмехается Андрей и разводит руками. – Да, вы и сами это прекрасно знаете, мои БЫВШИЕ коллеги… - обращается он ко всем журналистам с фальшивым сочувствием.

Журналисты переглядываются между собой и вздыхают.

Иван Железякин резко встает с места и, не представившись, спрашивает очень сурово:

- А как вы относитесь к тому, что серьезные интеллектуалы высказываются о ваших книгах пренебрежительно?
- Мне совершенно чихать на всех так называемых серьезных интеллектуалов, а также на то, что они думают или говорят о моих книгах. Я делаю свою работу хорошо! Моя работа получила определенное признание! У меня есть свои читатели и их круг довольно широк! Ну и какое мне, скажите, дело до каких-то там «интеллектуалов», чье мнение имеет вес только в их же собственной среде?!

Артур Пучков тянет вверх костлявую ручонку:

- Артур Пучков, информационно-развлекательный портал «Бублик»…

Андрей, издевательски морщась, переспрашивает и, приложив ладонь к уху, тянется в сторону Артура, как будто и вправду плохо слышит:

- Как, простите, еще раз? «Рублик»?

- Нет, - Артур Пучков заметно раздражается, - «Бублик»… Скажите, а часто ли у вас возникают конфликты с вашими издателями и редакторами?
- Нет! У меня с редакторами и издателями не может возникнуть никаких конфликтов. Потому что у нас одни и те же цели и задачи! Мой редактор хочет, чтобы книга получилась хорошей, и я хочу, чтобы книга получилась хорошей. А мой издатель хочет, чтобы моя книга хорошо продавалась, и я, представьте себе… хочу того же самого - чтобы моя книга хорошо продавалась!

Андрей переглядывается со своим издателем, и издатель согласно кивает в ответ.

- Другое дело, - продолжает Андрей, - что у нас могут быть разные мнения на счет того, что такое хорошая книга и что нужно для того, чтобы она хорошо продавалась. Но эти вопросы мы решаем в процессе профессиональных дискуссий.

Андрей опять смотрит на издателя, издатель кивает и удовлетворенно складывает руки на своем внушительном пузе.

Вопрос хочет задать и Вас-Вас. Но он лыка не вяжет! Шатается, выкрикивает нечленораздельные фразы, через стол пытается обнять издателя, щипает его за пузо, тянет за бороду. Издатель отпихивает Вас-Васа и кричит:

- Успокойте, пожалуйста, своего коллегу, иначе я позову охрану!!!!

Но два охранника-гиганта уже спешат на помощь издателю. Они хватают Вас-Васа, который неожиданно легко раскидывает этих здоровенных парней приемами айкидо. Вас-Вас вскакивает на стол, к нему на стол запрыгивает секретарша, звучит танго, и под эту музыку секретарша и Вас-Вас начинают страстно и увлеченно танцевать на столе. В зубах у секретарши зажата роза, а строгий «оксфордский» костюм вмиг превратился во фривольный ярко-красный наряд.
Издатель тем временем подхватывает Алину Грингот, и эта пара начинает лихо выписывать самые сложные па.
Один из охранников галантно приглашает Дусю Маргаритову – миниатюрная девушка доверчиво прижимается к нему, а он подхватывает ее на руки.
Скачут и кружатся в танце и все прочие, кто как может.
Жан Пистон, например, весьма темпераментно танцует со шваброй.
А Артур Пучков исполняет стриптиз перед вторым охранником. Охранник, злодейски ухмыляясь, поигрывает резиновой дубинкой. Артур Пучков, приспустив брюки, похотливо вертит перед охранником тощей задницей в розовых стрингах, приговаривая гнусным голоском: «На самом деле я – девушка! Видишь? Девушка я… Видишь, какая я! Возьми же меня скорей!... Возьми меня прямо сейчас!!!! О, мой сладкий негодяй….»
Иван Железякин выхватывает из кармана пачку майонеза, рвет ее зубами и начинает поливать всех танцующих майонезной струей, громко скандируя: «Долой попсу!!!! Да здравствует серьезная литераДура!!!! ЛитераДуру – в массы!»

**

Андрей Синицын дергается во сне, бормочет, вскрикивает. Рядом на пеньке сидит Дуся Маргаритова и зеленой веткой обмахивает лицо спящего. Андрей просыпается, вскакивает, дико, ошарашенно, со звуком «б-р-р-р-р!!!!!!!», озирается, узнает Дусю, облегченно вздыхает, вытирает пот с лица, трет голову – после сна под палящим солнцем голова его очень тяжела!

- Здравствуй… какая неожиданная встреча! У тебя воды случайно нет?
- Привет! Держи чай! – Дуся наливает из термоса в пластиковую кружку.

Андрей, напившись, идет  к реке, снимает обувь, заходит по колено в воду, окунает в воду голову.
Когда он, мокрый, возвращается, Дуся предлагает ему пирожки:

- Угощайся, я сама пекла!

Андрей жует пирожок, запивает чаем, смотрит на реку. А Дуся Маргаритова смотрит на Андрея.
По реке плывет баркас, тянет за собой груженную щебнем баржу.

**

Запущенный флигель старого деревянного дома. На прогнившем, грязном, дырявом матрасе, расстеленном прямо на полу, раскинув ноги и руки, валяется Вас-Вас и, прикрыв глаза, жалобно постанывает. Из мебели во флигеле только печка-буржуйка да обшарпанная тумбочка. На печке – сковородка с остатками еды, отдаленно напоминающей картошку, жаренную с луком. На тумбочке – стопка зачитанных книг. У плинтуса – батарея бутылок. На грязном подоконнике – банка, полная окурков. Замызганное стекло на треть уже заросло паутиной. Часть обоев содрана, а другая часть густо исписана строками, по всей видимости, стихотворными. Можно прочитать самую крупную надпись:

Чистый крепкий алкоголь
В моей жизни играет первую роль!

Ко флигелю приближается Дуся Маргаритова, дверь не заперта, девушка толкает ее и заходит внутрь. Вас-Вас открывает глаза и тихо шепчет:

- А… Моя добрая фея! Спасительница! Как бы я без тебя…

Дуся Маргаритова пытается навести во флигеле порядок. Вас-Вас с грустным и виноватым видом наблюдает за ее стараниями, сидя на матрасе. Вас-Вас держит в руках тарелку со свежими пирожками, рядом на полу – термос с чаем.

- Фея!!!! Одолжи грошиков! Я отдам! Честное слово…
- Во-первых, ты не отдашь. А во-вторых, все равно ведь пропьешь!..
- Пропью… да… это правда… Не давай мне больше денег! Никогда… Конченный я человек, пропащий, совсем пропащий… - Вас-Вас начинает хныкать и причитать. - Зачем ты приходишь ко мне… Брось ты это… Меня уже не спасти… Все про меня забыли, и ты забудь. Ангел ты, ангел! Ангел во плоти!.. Оставь меня! Прокляни меня, нимфа… Дай мне спокойно сдохнуть под забором, как и положено настоящим русским поэтам! Не тревожь мою совесть, она и так больная… Исстрадалась моя бедная душа! Горемыка я, поломал свою жизнь, и жене своей жизнь поломал, и детям, и внукам…
- Разве у тебя есть дети и внуки, Вас-Вас? Где же они сейчас?..
- Нету! Нету их!.. Но ведь могли бы быть! Да? Могли бы быть… Эх… Один я на всем белом свете, хрен безлошадный!.. Один-одинешенек…
- Хватит ныть!
- Одолжи грошей, Белоснежка!
- Не одолжу, не зуди!

Дверь скрипит, приоткрываясь, и в образовавшуюся щель осторожно просовывает мордочку рыжая дворняжка с хитрыми глазками. Вас-Вас отламывает половину пирожка и бросает собаке под нос.

VII.

Арт-кабаре «Жирный Воробей». Интерьер оформлен в минималистском стиле. Зал заполнен зрителями, кто-то из них стоит, подпирая стены, а кто-то сидит за столиками, попивая коктейли. Некоторые из зрителей нам уже знакомы, как, например, Дуся Маргаритова и Алина Грингот.
Посредине зала – сцена, на сцене – Жан Пистон. Он сжимает в руках микрофон и декламирует стихи:

хана кубам
кубам я хан
айда на Кубу
на Кубе байда
кубинские трубы
втыкаются в губы
как дам по губам

Жан Пистон то протяжно шепчет, то дико взвизгивает или рычит, то застывает как манекен, то начинает нервно дергаться, вздрыгивать ногами, подскакивать или конвульсивно изгибаться в разных направлениях. Он худ, взъерошен, он сильно потеет, его дыхание прерывисто. На нем широкая ярко-красная женская юбка и тельняшка без рукавов, а на ногах вместо обуви – ласты аквалангиста. Когда он решает попрыгать или побегать, ему приходится высоко поднимать колени, ласты шлепают по сцене и это очень веселит публику.
Среди публики мы видим Эдуарда Демакова, он сидит на почетном месте, как главный спонсор этого культурного мероприятия. На этот раз он одет не в деловой костюм, а, соответственно обстановке, в какую-то просторную хламиду, украшенную псевдо-африкано-индейскими узорами, на голове у спонсора – расшитая бисером красная феска. В руках Эдуард теребит кришнаитские четки. Он с неподдельным интересом наблюдает за Жаном Пистоном, который продолжает буйствовать на сцене:

кость в горле
кость белая и кость черная
в море вымерли
все роли выучили
замучили
стаи журавлей ночью летели
жмурились
вышли из дома запомнили
рыжего клоуна
белого серого
медленно били

Эдуард Демаков благодушно усмехается и время от времени поворачивается голову или к своим соседкам – рыжей и блондинке, девушкам, которых мы видели еще на презентации в «Химии Мозга», или к своему соседу – Артуру Пучкову. Артур Пучков – один из организаторов мероприятия, и он общается с Эдуардом Демаковым подобострастно, с огромным почтением, с приторными улыбочками, с маслянистыми взглядами, едва не лебезя, на самой грани заискивания, но как-то так весьма ловко умудряясь не перейти эту грань.

- Очень яркий автор! Очень! – указывает Эдуард Демаков в сторону сцены. – Искрометный такой… Экстатичный… Неистовый… Бойкий, одним словом!
- Это Жан Пистон… - говорит Артур Пучков.
- Псевдоним?..

Артур Пучков кивает.

- Удачный псевдоним! Весьма… Подходит к его имиджу… Энергичный такой юноша… Я, знаете ли, не люблю, когда поэты вяло бубнят что-то себе под нос! Не умеешь хорошо держаться на сцене – сиди дома! А уж коли вышел на сцену, будь добр – удовлетвори публику. Публика, она ведь как женщина, да? – это вопрос он адресует своим спутницам, и спутницы довольно хихикают. – Я считаю, что человек, выходящий на сцену, просто не имеет право быть скучным. Заставлять свою публику скучать, это, по меньшей мере, невежливо! Да? – он опять обращается к рыжей и блондинке.

- Парень жжот!!!!!!! – восклицает блондинка.
- Нет, это просто жесть, что он вытворяет…. – вторит ей рыжая.

А Жан Пистон уже катается по сцене, задрав юбку и дрыгая ногами в ластах. Он изображает что-то среднее между эпилептическим припадком и множественным оргазмом. Слова, которые он выкрикивает в микрофон уже невозможно разобрать. А удовлетворенная публика радостно воет и аплодирует.

В самом углу зала, опершись о перила локтем, стоит мрачный Андрей Синицын, у него в руке кружка пива, он отхлебывает, бросая то на сцену, то на публику ревнивые взгляды. Ему тоже хочется выйти к микрофону и сорвать аплодисменты!!!!
Со стороны к Андрею подходит Сергей Пантелеев, и кладет Андрею руку на плечо:

- Привет!

Поскольку Сергей выше Андрея, как минимум, на полторы головы, то этот его довольно-таки дружеский жест выглядит со стороны, как барственно-покровительский, как эдакое снисходительное похлопывание свысока…. Андрей именно так этот жест и воспринимает и резким движением сбрасывает руку Сергея со своего плеча:

- Что это еще за фамильярные жесты?! Ты своих холуев так по плечам похлопывай…. – и Андрей указывает в неопределенном направлении, где якобы должны находиться некие «холуи».

Сергей озадачен сердитостью Андрея:

- Ты почитаешь нам сегодня что-нибудь новенькое? – спрашивает он дружелюбным тоном.
- Ага! Почитал бы… Если бы меня кто-нибудь догадался бы пригласить…
- Ну, так я тебя приглашаю!
- В последний момент, да? А заранее нельзя было сообщить?
- Забыл…
- Забыл? А кого ты еще забыл пригласить?
- Ну, чего ты заводишься из-за ерунды? Подумаешь, случайно забыли…
- Это не ерунда! В подобных вещах проявляется отношение… Забывают только о тех, в ком не особо и нуждаются! Тех, кого держат за второй сорт…
- Глупости! Никто тебя за второй сорт не держит. Просто мы все очень занятые люди…
- Это уважительная причина, да? Ну, ладно, пусть так! Только вот читать я все равно ничего не смогу… Потому что наизусть ничего не помню, а рукописи при себе нет… потому что я узнал об этом мероприятии слишком поздно!
- Ну, что ж поделаешь… Значит, до следующего раза! – и Сергей Пантелеев уже собирается идти, поскольку ему не нравится весь этот разговор, но Андрей останавливает его.
- До следующего раза, да?.. А скажи мне, это разве случайность, что меня забыли пригласить именно тогда, когда у вас полный зал – спонсоров, издателей, кураторов и литературоведов, а? Случайно забыли, да? Или не случайно, а нарочно…
- Где ты тут видишь «полный зал спонсоров»?! – Сергей начинает раздражаться. – Вечно тебе какие-то заговоры мерещятся! Ты, извини, параноик…  

К Сергею и Андрею приближается Иван Железякин, одетый, как всегда, во все черное. Иван обнимает за плечи девушку – свою боевую подругу, которую мы видели во время акции в галерее «Химия Мозга». Девушка одета в черную кожанку, а на голове у девушки красная «комсомольская» косынка.

- А у вас свободный микрофон? Или… Или только для избранных? – спрашивает Железякин. – Я бы хотел кое-что почитать… Из нового…
- Вы разве еще пишете стихи, Иван? – подчеркнуто сухо отвечает Сергей. – Я-то думал, вы сейчас сочиняете только политические воззвания да лозунги.
- Вобщем-то, вы правы, Сергей! – отвечает Иван подчеркнуто вызывающе. - Но и лирическая муза время от времени посещает сурового бойца! – и Иван чмокает свою спутницу в щечку. – Да, моя валькирия? - Спутницу, однако, детский поцелуй в щечку совершенно не устраивает, и она страстно впивается в рот Ивана своими красными губами.

Девушка целует Ивана взасос. Сергей и Андрей неловко перетаптываются. Наконец, девушка отрывается от Ивана и поочередно протягивает руку парням:

- Валькирия! Валькирия Нежалей. Это моя партийная кличка.

Парни отвечают хором и вполне искренне:
- Очень приятно!!!!

- Ну так как… как насчет моего выступления? – спрашивает Иван. - Допустите до микрофона?

- Валяйте! – машет рукой Сергей Пантелеев. – В порядке очереди. – Сергей неторопливо уходит, а потом оборачивается:
- Только… только помаду с губ лучше все-таки вытереть! А то товарищи по партии могут неправильно понять.

Иван, ухмыляясь, вытирает рот рукавом черной рубашки.

На сцене – следующий автор. Это типичный «ботаник»: брюки его растянуты на коленках, ботинки фирмы «Прощай, молодость!» стоптаны, дешевая рубашка застегнута на все пуговицы, на носу - очки в некрасивой, немодной, толстенной оправе. Застенчивый автор, неловко перетаптываясь с ноги на ногу, читает очень монотонно, вяло, неуверенно, не всегда внятно произнося слова и запинаясь:

Женщины с красивыми ногами,
О, женщины с красивыми ногами,
О, женщины с красивыми глазами,
Губами, плечами, волосами, грудью,
Ладонями, ступнями, подбородком,
Ресницами, бровями и носами,
Ушами, бедрами и животами,
Ногтями, пальцами и прочим…
Ну и чего ж вы так! Чего ж вы так…

Этот декламатор вызывает скуку у Эдуарда Демакова и его спутниц.

- Что это еще за лошара, на фиг? Полный отстой! – восклицает рыжая.
- Б-э-э-э-э-э-э-э!!!!!!! – издает презрительно блондинка.
- Вот, пример того, как нельзя читать стихи! – соглашается с ними Эдуард Демаков.
- Ну… Поэты разные нужны, поэты разные важны…. – как бы оправдываясь, виновато разводит руками Артур Пучков.

В клубе появляется Вас-Вас, он подстрижен, умыт, опрятен и совершенно трезв. На нем хороший дорогой костюм, шляпа-борсалино, лакированные туфли с очень длинными острыми носками. В руках - новый кожаный портфель. Вас-Вас возбужден, взволнован, и его волнение – радостное! Иван и Андрей наблюдают за ним с интересом. Вас-Вас приветствует их жестом и идет к барной стойке.
Иван и Андрей недоуменно переглядываются.

Вас-Вас приближается к Ивану и Андрею, держа в левой руке три кружки пива и протягивая правую руку для рукопожатия:

- Позвольте угостить вас, коллеги! – и широким жестом приглашает присесть за столик.

Присаживаются.
Вас-Вас достает из портфеля коробку сигар и предлагает закурить. Удивленные, Иван и Андрею нюхают сигары. Вас-Вас эффектно щелкает зажигалкой в форме револьвера, и все трое пускают в воздух клубы густого дыма.

- Ты стал гангстером?! – спрашивает Иван.

Вас-Вас загадочно улыбается, осматривается по сторонам, достает из кармана фляжку и предлагает компании алкоголь покрепче. Иван и Андрей отказываются.

- Это же коньяк! Настоящий коньяк!!! Из Франции, а не из Заворонья какого-нибудь… - говорит Вас-Вас и, еще раз оглянувшись по сторонам, льет французский коньяк в кружку с пивом и быстро прячет фляжку. Отхлебывает и довольно крякает, вытирая пену с губ ладонью.
- Вас-Вас, ты выиграл кучу денег в «очко» или нашел клад своей бабушки-аристократки?..

Вас-Вас хитро улыбается и отхлебывает еще глоток:

- Ни то и не другое… Ладно! Язык развязывается… Я стал стипендиатом…
- Кем-кем??!! – спрашивают парни одновременно.
- Стипендиатом!!!! Стипендиатом «Международного
Культурного фонда имени Федерико Гарсиа Лорки»!!!! – Вас-Вас уже слегка пьян, он залпом допивает свой «ерш» и начинает говорить так громко, что посетители за соседними столиками на него оглядываются. – Стипендия имени Федерико Гарсиа Лорки выплачивается начинающим, но перспективным авторам в течение полугода и составляет ни много ни мало… семьсот евро в месяц!
- Ого!!!!
- Ребята! Коллеги мои дорогие! Юные мои друзья… Это же хохма! Мне же – полтинник скоро разменивать… А меня записали в «начинающие и перспективные». Меня!!!! Я ж четверть века в литературе! Служу ей, так сказать, не покладая… не преклоняя… не кривя… не изменяя… не засыпая… не прищуривая глаз, короче! Двумя словами, беззаветно и бескорыстно. За двадцать пять лет литературного моего труда заработал я неутомимым своим пером ровно на три ящика пива!… Я специально подсчитал, да, на три ящика… И вот теперь мне в течение полугода заплатят… сколько это выйдет за полгода?
- Четыре тысячи двести.
- Четыре куска – мне! Как начинающему и перспективному! Бля, это ли не хохма? Это ли не странный выверт нашей безумной эпохи?
- Наши поздравления!
- Друзья! Коллеги! Теперь я – ваш спонсор! Повторим?
- Я пас! – ответил Иван. – Мой ум всегда должен быть ясен и тверд.

Вас-Вас и Андрей направляются к стойке.

Иван идет к сцене, микрофон как раз свободен. Иван без разбега легко запрыгивает на сцену и, пригнув подбородок, сжав кулаки, устремив на публику тяжелый взгляд из-под бровей, начинает тихо, но зловеще декламировать:

- Эх, поэт, поэт,
зачем тебе пистолет?!
- Так ведь.... с пистолетом
Поэта
любят сильней, чем поэта
без пистолета!

За столиком Эдуарда Демакова - оживление. Девицы хлопают ресницами.

- Вау, какой мушшына! – страстно тянет рыжая.
- На Джека Николсона похож! - пищит блондинка. – Ну, в молодости, конечно, в молодости…
- Где-то я уже слышал этот голос! А? – озадачивается Эдуард Демаков. – Определенно, где-то слышал… - и он сердито хмурится, пытаясь вспомнить.

Артур Пучков нервничает. Извинившись, он отходит чуть в сторону и, прикрывая сотовый ладонью, зло и раздраженно говорит кому-то:

- Кто Железякина пустил к микрофону? Что значит, сам вышел? Надо было задержать… Да, у нас «свободный микрофон»… но фильтровать все-таки надо! А то каждая вошь с улицы будет лезть на сцену… А если этот революционер недострелянный опять провокацию устроит? А у меня – важные люди в зале! – и Артур Пучков косится на Эдуарда Демакова, которые впился в Ивана Железякина взглядом и о чем-то напряженно думает.

Иван Железякин, меж тем, мечет со сцена громы и молнии. Он, выбрасывая правый кулак то вверх, то вперед, громко и агрессивно скандирует:

Я вижу из этой ситуации только один выход,  
это - РЕВОЛЮЦИЯ.
Да здравствует вечно юная Революция!!!!!
Либерте, Фратарните, Эргалите!!!!!!
Юность, Революция, Весна!
На Сьерра-Маэстру!!!!!!
Слава яйцам!!!!!!
Банзай!!!!!!

Девушка в красной косынке стоит среди зрителей у сцены и смотрит на Ивана с восхищением. Артур Пучков, косясь на Эдуарда Демакова, злобно шипит в трубку:

- Вырубай микрофон, я сказал! Это скандал…

Иван заканчивает свое выступление так же внезапно, как и начал. Он соскакивает со сцены и под бурные аплодисменты, раздвигая руками зрителей, быстро идет к своей спутнице, обнимает ее за плечи и тянет к выходу.

- Уходим! Этот жирный клоп в тюбетейке меня, кажется, запеленговал и вычислил.

Они выходят на тихую улицу, под звездное небо и, взявшись за руки, хохоча, устремляются прочь, целуясь на ходу. Красная косынка слетает с головы девушки и начинает порхать, подхваченная ветром. Но девушка с развевающимися волосами не замечает пропажи!

Эдуард Демаков резко отрывает задницу от стула, феска слетает с его головы,  голос его дрожит от негодования, а указательный палец устремлен в потолок:

- Я узнал… Я вспомнил… Я узнал этот голос!!!! Да, это же… негодяй!!!!!!!

Рыжая девица властно усаживает Демакова обратно на стул, а блондинка нежно сует Демакову в рот коктейльную вишенку. Обе девушки прижимаются к нему боками и ласково гладят его по щекам и голове. Лицо Демакова обильно потеет, а глаза расширены от злости.
Артур Пучков в безвольной позе, подперев ладонью подбородок, сидит на стуле и отрешенно-равнодушно глядит на свой стакан с чаем.

Андрей Синицын, облокотившись о барную стойку, чокается с Вас-Васом. Андрей слегка подшофе, а Вас-Вас уже хорошо наклюкался. Зал наполовину пуст, чтения закончились, зрители расходятся. Техники уже собрались отключать аппаратуру. Вас-Вас кричит им:

- Постойте, постойте! А как же я? Я тоже имею право! Я – стипендиат! Я –  перспективный…

Пошатываясь, Вас-Вас устремляется к микрофону. Он достает из кармана обрывок старых обоев, на которых записаны его стихи. И начинает читать пьяным голосом:

«Вы не поэт, а графоман!»
Сказала юная девица,
прочитав мою страницу. –
«И потому я вам не дам…
А дам я только настоящему поэту,
которому платят за его куплеты…»

Андрей Синицын и еще несколько человек с воодушевлением аплодируют и кричат: «Маэстро, браво!» Вас-Вас церемонно раскланивается, но, не удержав равновесия заваливается набок. И тут же начинает подниматься, чтобы продолжить.
К барной стойке подходит Артур Пучков. Артур и Андрей пока не видят друг друга.
Артур раздраженно-усталым голосом командует техникам:

- Все, вырубайте микрофон! Культурная программа закончилась…

Андрей поворачивается к Артуру и смотрит на него недобро. Артур растирает виски и морщится от головной боли.
Вас-Вас начинает читать:

Она полюбила поэта,
Пьяницу с приветом,
Декадента, имажиниста,
Похабного куплетиста…

Две последние строчки звучат уже тихо – микрофон выключили.

- Э-э-э-э-э-э!!!! – возмущается Вас-Вас. – Стипендиату… Перспективному…

Андрей пристально смотрит на Артура тяжелым взглядом. Но Артур не чувствует этого и обращается к бармену:
- Сто пятьдесят. Водки. Чистой.

Андрей продолжает сверлить Артура взглядом. Артур осторожно делает маленький глоточек, но закашливается, морщится.

- Нет, уж… лучше разбавить… - и обращается он к бармену. – Стакан апельсинового!
- Ого!!! Гляньте-ка… – наконец, произносит Андрей с ядовитой интонацией в голосе. – Пучков, никак, водку пить начал!! Надо же… Может, он теперь еще и хорошие стихи писать научится??!!

Артур вздрагивает и резко оборачивается. Агрессивный настрой Андрея вызывает у него тревогу, и он решает отмолчаться.

- А что… давно уже пора научиться складывать слова красиво и правильно! А то столько лет бумагу зря переводит… Из-за таких серых бездарей, как он, наша замученная графоманами планета не успевает обрастать лесами!!!!

Артур злится, но молчит, уставившись в свой стакан, отхлебывает. У стойки собирается небольшая аудитория: Сергей Пантелеев, Жан Пистон, Вас-Вас, Дуся Маргаритова, Алина Грингот, еще несколько, менее заметных персонажей.

- Ты несколько преувеличиваешь, дружище! – вступается за Артура Пучкова Сергей Пантелеев. – Насчет планеты, якобы замученной графоманами…
- А ты не суйся не в свое дело! - грубо  обрывает его Андрей. – А то сейчас и тебе достанется… Это что… – Андрей кивает головой в сторону Артура, - женщина твоя, что ли? Которую ты должен защищать… Он, что, сам себя защитить не может?.. Эй, ты!.. – Андрей нахально обращается к Артуру, который злится все больше, но ужасно трусит дать отпор. – Ты и правда женщина, что ли, раз за тебя другие заступаются? Сам-то ты, что ли, не способен за себя постоять?! Эй?.. С кем я разговариваю? Чего затаился? Полные штаны уже со страху наложил?.. – Андрей откровенно провоцирует Артура на конфликт, он встал в полный рост и, наклонив голову, сверлит Артура взглядом, но Артур продолжает сидеть, ссутулившись, сжавшись в комочек, не решаясь ответить противнику ни словом, ни прямым взглядом.  
Присутствующие начинают хором заступаться за Артура и успокаивать Андрея:

- Чего ты взъелся? Остынь! Не кипятись! Расслабься! Успокойся!
- Я совершенно спокоен. – отвечает Андрей. – Я совершенно спокоен, потому что у меня нет причин для волнения. А причины волноваться есть, вот… у него! – тычет он пальцем в сторону Артура.
- Ну, перестань, Андрей, вы же все-таки коллеги!.. – барственно провозглашает Сергей Пантелеев с высоты своих двух метров. – Одним же делом занимаетесь…
- Мы никакие не коллеги! И мы не занимаемся одним делом! Потому что он, видите ли, прогрессивный и актуальный, а я – филин в лаптях! В дупле живу и шишкой расчесываюсь! Он мне в последнем нашем разговоре это четко дал понять…
- Он называл тебя филином в лаптях? – ерничает Жан Пистон. – Класс!!!!!!!

Алина Грингот наблюдает за ссорой с усмешкой, посасывая сигаретный мундштук ярко накрашенными губами, а Дуся Маргаритова героически встает перед Андреем, расставив руки, прикрывая Артура от возможного нападения.

- Елки… Да, ты точно – баба! – бросает Андрей Артуру. – У тебя, наверное, кружевные трусики уже все мокрые с перепугу… Ты долго еще будешь за чужими юбками от меня прятаться?! Нет, ну точно – баба! Потому что любой мужчина на твоем месте уже давно бы дрался! А ты – все терпишь…

Артур залпом допивает свою водку, брезгливо кривится, резко встает, огибает Дусю Маргаритову и встает лицом к лицу с Андреем, уставившись на него бешеным взглядом.

- Ого… - Андрей иронично улыбается. – Наконец-то у этой трусливой бабы начал вырабатываться тестостерон. И появилась надежда, что когда-нибудь эта баба станет мужчиной…

Артур в ярости хватает Андрея за грудки. Но силы не равны – Андрей легко освобождается от захвата, выкрутив Артуру запястья. Артур морщится от боли, Андрей удерживает его в полусогнутом положении, не давая даже шелохнуться.
Присутствующие шумят, бестолково пытаясь расцепить противников. Со стороны гардероба спешно приближается монстроузный охранник, весом килограммов под сто пятьдесят и ростом под два метра:

- Так, богема, а ну разлетелись! Быстро…

И охранник, растолкав публику, хватает противников за шкирки и, хорошенько встряхнув их, волочет к выходу. Гардеробщица открывает перед ними двери, и оба деятеля культуры, получив поочередно пинок под зад, вылетают на ночную улицу.
Вслед за ними выскакивают и остальные.

- Ну, все, инцидент исчерпан? – Сергей Пантелеев кладет ладони на плечи Артура и Андрея. – Миритесь!
- Ни за что? – Андрей стряхивает ладонь Сергея со своего плеча. – Сюжет каждой истории следует доводить до конца!.. – И теперь он обращается в Артуру. – Я вполне серьезно и при множестве свидетелях вызываю тебя на дуэль. Драться будем сегодня утром, на спортивных рапирах… у меня они есть… Но без доспехов… А это очень больно! Деремся до тех пор, пока один из нас не сдастся…
- Постой-ка! – вмешивается Сергей Пантелеев, он широко улыбается, надеясь обернуть все в шутку. – Насколько мне известно, выбор оружия - за оскорбленной стороной. Но Артур тебя не оскорблял. Наоборот… Оскорблял его – ты! При множестве свидетелей…

Андрей задумывается, но лишь на мгновение:

- Но я первый сделал вызов! А значит, выбор оружия за мной. Впрочем, я могу уступить. Пусть он сам выбирает, на чем драться… - и обращаясь к Артуру. – Ты, конечно, имеешь право вообще отклонить мой вызов… Но тогда ты навсегда покроешь свое имя позором.
- Сколько, однако, неоправданного пафоса! - Отвечает Артур. – И какая-то плебейская тяга к благородству…  Ну, да ладно, я принимаю вызов… На рапирах, так на рапирах… Да, хоть на табуретках!
- Так, вот и поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем! – ерничает Жан Пистон. – Потому-то наша классика и вечно жива, что вечны ее темы и характеры, которые она изображает…

Все, тихо переговариваясь, расходятся в разные стороны.

Сергей Пантелеев утешает Дусю Маргаритову, которая рыдает, заливая слезами свой платочек:

- Все будет хорошо, вот, увидишь! Проспятся они, а утром уж и передумают драться…

Алина Грингот закуривает свою тонкую черную сигарету, вставленную в длинный мундштук, и смотрит, как в разных направлениях уходят Андрей Синицын и Артур Пучков

- Театр!!!! – выпуская дымок, презрительно произносит Алина. – Ну и театр… Буря в корыте!

Ее профиль эффектно очерчивается на фоне ночной темноты. Пряди красных волос треплет легкий ветерок.

**
Городской парк, освещаемый тусклыми фонарями и полной луною, пуст. Только на одной из скамеек, где потемнее, – группа крепких, бритых налысо парней в черной одежде. Парни пьют пиво.
Жан Пистон бредет по ярко освещенной парковой аллее и что-то тихо бормочет себе под нос. Ласты, с которыми он выступал на сцене, он держит теперь под мышкой. Но на нем по-прежнему – широкая юбка.
Парни со скамейки наблюдают за ним.

- Что еще за пидор?! – вяло произносит один.
- Просто пидор… - так же вяло отвечает другой. - Пидор как пидор. Такой же как и все они…
Жан Пистон никого не замечает. Его, наконец-то, посетила Муза, и он начинает бормотать все громче и громче, и в пустом парке его слова отлично слышны:

Жаба, жопу жуй,
Жаба, жопу жуй.
Жри батон, кот,
Пей кисель, енот,

Отдай нам свой портфель, буржуй…
Жаба, жопу жуй,
Жаба, жопу жуй,
Жан, возьми блокнот…

- Обкуренный он, что ли? – вяло спрашивает один из парней и присасывается к пивной бутылке.
- Про жопу что-то бредит… - так же вяло отвечает второй.
- Ну, так пидор же! Все о жопе мечтает… - подает голос третий.

Тут Жан Пистон в порыве вдохновения бросает свои ласты наземь и начинает ловко карабкаться по фонарному столбу. Застыв на высоте пары метров от земли, он восторженно взвизгивает, обращая взор к полной луне:
  
- Плюю в лицо я подлой черни!…

Один из парней допивает остатки пива, забрасывает пустую бутылку себе за спину, в кусты и встает, обращаясь к самому маленькому, хилому, невзрачному из своих товарищей.

- Майн фюрер, этот обкуренный пидор называет нас черными!

Карлик выбрасывает руку с вытянутым перстом в сторону Жана Пистона:

- Ворвартс! Ин ден ангрифф, партагеноссен!

Парни вскакивают и стайкой резво бегут к Жану Пистону. Он пытается отбрыкиваться ногами и залезть повыше. Парни хватают его за ноги, стягивают на землю и начинают остервенело избивать. Жан Пистон, свернувшись калачиком, прикрывает руками затылок и дико вопит на весь парк.
На его счастье появляется патрульный автомобиль, чьи фары резко освещают компанию. Парни разбегаются в разные стороны. Из автомобиля выскакивают патрульные и устремляются вдогонку за парнями.
Жан Пистон с трудом поднимается, все его лицо в крови. Его пошатывает и, теряя сознание, он падает на газон.

VIII.

Солнечное утро. Пустырь на окраине города. Андрей Синицын гнет в руках клинок спортивной рапиры, он приятно возбужден. На Андрее – белая просторная сорочка с длинными рукавами. Он обращается к хмурому и явно не выспавшемуся Ивану Железякину:

- Я благодарен тебе, дружище, что ты согласился быть моим секундантом!

Но Иван Железякин, видимо, не разделяет настроения товарища:

- Я бы лучше подрых еще минут по шестьдесят на каждый глаз! И вообще… он скептически оглядывает Андрея, - у тебя какие-то буржуазные замашки!
- Скорее, аристократические! – Андрей со свистом рассекает воздух клинком, а затем срубает разросшийся куст чертополоха.
- Аристократические?.. Еще хуже! Дал бы этому крысенышу в репу – и хватит с него! А то развели тут самурайские ритуалы, понимаешь…
- Я занимаюсь жизнетворчеством.
- Чем-чем??
- Жизнетворчеством… Настоящий художник лепит свой образ, продумывает жизненный сценарий и свой стиль поведения в обществе…
- А так это все ради «пиара»?..
- В том числе… Хотя и не только… Подраться-то в любом случае интересно!

Андрей начинает разминаться, а Иван потягивается и зевает:

- Эта крыса в чем-то права… - Иван кивает в сторону, где стоит другая компания – Артур Пучков, Сергей Пантелеев и еще несколько человек, бывших на чтениях в «Жирном воробье», - она права в том, что ты – безнадежно отстал от времени! Рапиры, белые рубашки, дуэли при первых лучах солнца… И прочие радости для замшелых пеньков! Нет, нельзя тебе в нашу партию. Даже если сам будешь проситься – не возьму!
- Пора бы нам уже начать и закончить. Алина, наверное, не придет… - Андрей, как будто не слыша Ивана, всматривается в даль.
- Алина твоя не «наверное, не придет», Алина – точно не придет! Алина в такое время только еще в кровать укладывается… - Иван сплевывает себе под ноги. - И правда, пора бы начинать. Помахаетесь легонько – и спать! Спать…

Они направляются к компании Артура Пучкова, который разглядывает вторую рапиру. Сергей Пантелеев улыбается, пытаясь обратить все в шутку:

- Предлагаю вам помириться и протянуть друг другу руки!
- Ни за что! – отвечает Андрей и становится посредине ровной полянки.

Артур молча снимает куртку и остается в тишотке. Он становится напротив Андрея. Андрея салютует клинком своему противнику и принимает классическую стойку фехтовальщика. Артур эту стойку копирует. Клинки с легким звоном перекрещиваются.

- Ну, поехали, что ли, фиговы гардемарины! – Иван машет рукой.

Клинки перекрещиваются все чаще и чаще, и звенят все громче и громче. Противники раскраснелись, прерывисто дышат, их захватывает азарт поединка. Один делает выпад, другой отражает, делает контр-выпад. Некоторые удары достигают цели и эти удары очень болезненны. На голых руках Артура – кровоподтеки, белая сорочка Андрея порвана в нескольких местах. Артур совершает обманное движение и резко хлещет по плечу Андрея, клинок рассекает кожу и белая ткань сорочки окрашивается в красный цвет. Андрей, сморщившись от боли, роняет рапиру.

Сергей Пантелеев обращается к Ивану Железякину:

- Надо это как-то остановить, они же покалечат друг друга.
- Не ссыте, товарищи-интеллигенты, царапины лишь укрепляют иммунную систему! – Иван захвачен зрительским азартом.

Остальные члены компании так же наблюдают за поединком с повышенным интересом.
  
- Ну, все, что ли? – спрашивает Артур с надеждой, что противник не сможет больше драться.
- Ни фига!.. – Андрей поднимает рапиру левой рукой и с рычанием бросается в атаку.  

Он обрушивает на противника шквал резких ударов справа и слева, противник теряется, закрывает глаза, поворачивается спиной к Андрею и делает несколько быстрых шагов прочь. Андрей совершает вдогонку длинный выпад, и острие рапиры втыкается Артуру точно в левую ягодицу. Артур пытается выдернуть острие и, взвизгивая, кружится по полянке. Но клинок крепко застрял в его заднице.
Андрей недоуменно переводит взгляд со своих пустых рук на воющего от боли Артура, у которого из задницы торчит колыхающаяся рапира.

- Только не надо ее выдергивать! – кричит Иван Сергею, бросившемуся на помощь пострадавшему. – А то будет еще хуже…

**
Александр Квартетский спокойно и внимательно смотрит на сидящего перед ним Андрея, затем достает портсигар и предлагает своему подзащитному закурить.

- Я вообще-то бросил недавно… Но тут такое дело…
- Да, дело у нас с вами серьезное. Тянет на немалый срок… Но все зависит от множества факторов. Во-первых, на суде обязательно надо извиниться перед потерпевшим.

Андрей закашливается.

- Конечно, придется и материально компенсировать нанесенный ущерб. Очень хорошо, что ваши родственники уже выплатили потерпевшему некоторую сумму – не дожидаясь решения суда. Это очень хорошо, это будет зачтено вам в плюс!... Судья также обязательно поинтересуется у потерпевшего о том, где… по мнению потерпевшего… эффективней всего пойдет процесс перевоспитания осужденного… то есть, вас, пока что не осужденного, а  моего подзащитного… в заключении или… в лоне семьи. Если потерпевший ответит, что в лоне семьи – лучше, то наш шанс добиться условного срока – увеличится.
- Да, эта крыса!.. то есть, потерпевший… он же все сделает, чтобы мне… влепили по максимуму!
- Это спорно! Спорно… У меня имеется кое-какой козырь... Посмотрим, посмотрим… Не исключено, что потерпевший сам будет просить, чтобы вас оправдали…
- А свидетели - все его друзья! Кроме Ивана Железякина, но у того и без моего случая – свои трения с законом…
- Со свидетелями я тоже пообщаюсь. Поглядим, поглядим… Очень интересное дело! Ну, очень интересное…

Адвокат Квартетский с довольным видом приглаживает свои волосы и поправляет галстук, напевая: «Трум-пум-пум! Трам-пам-пам!»

**
Офис рекламного агентства. За круглым столом – сотрудники: дизайнеры, менеджеры, копирайтеры, криэйторы. Среди них и Сергей Пантелеев.
На экране демонстрируется видео-ролик – политическая реклама некоей партии . В лидере партии мы узнаем Эдуарда Демакова. Он представлен в образе строгого, но справедливого и рачительного хозяина, настоящего профессионала, человека на своем месте. Демаков с важным и деловым видом стоит за высокой трибуной, а фоном за его спиной накладываются комбинированные кадры: река с плывущим по ней теплоходом, широкое поле с ползущими по нему тракторами и комбайнами, огромный завод с дымящимися трубами, фруктовый сад с гигантскими сочными фруктами, городская улица, полная веселой и красивой молодежи. Демаков смотрит на зрителей с экрана и провозглашает: «Мы не позволим им обворовывать нашу родину!»
Демонстрация ролика на этом заканчивается: кто-то нажал на «паузу».
На потухшем экране - фигура Демакова, причем, «пауза» поймала его в такой момент, когда лицо Демакова, застывшее в кадре, выглядит на редкость глупым, злым, жадным и похотливым.
Глядя на выражение лица Демакова, сотрудники рекламного агентства начинают хихикать. К экрану выходит один из них – руководитель проекта, оглядывает лицо Демакова и тоже не может удержаться от усмешки.

- Мда-с, ну и… Ну, да ладно… Итак, что мне в этом ролике не нравится?! С видеорядом все в порядке. Но… Во-первых, слово «родина» надо заменить на слово «страна». Потому что не для всех потенциальных избирателей Эдуарда Демакова наша страна – родина. Многие из них родились совсем в других странах! И это следует учитывать, чтобы никого не обидеть… Во-вторых, «не позво-лим им», это как-то коряво звучит! Надо было подобрать другой глагол. А в третьих, не надо подбирать никакого другого глагола, потому что этот слоган мне не нравится в принципе!!! Чем же он мне не нравится? Никто не догадывается?

Он оглядывает своих сотрудников, но сотрудники лишь пожимают плечами, и руководитель продолжает:

- А тем он мне не нравится, что непонятно, кто эти загадочные злодеи, которым наши клиенты во главе с господином Демаковым якобы «не дадут обворовывать». Вдумайтесь: «Мы не позволим им обворовывать нашу родину!» Кому «им»? Инопланетянам? Китайцам? Пришельцам из параллельных миров? А? Кому?
- Так нам в этом ролике, что же, конкретно всех воров государственного масштаба по именам назвать? – иронизирует один из рекламщиков. – Это не проблема, имена-то нам всем хорошо известны!... Только…
- Имена ничьи называть не надо… это, право, лишнее… Я хочу сказать, что концепцию ролика надо поменять! Перевернуть эту концепцию с ног на голову. Изменить ее основной посыл. Сейчас этот посыл имеет отрицательную окраску, а надо, чтоб окраска была положительной. Ясно? А к видеоряду у меня претензий нет… Все, перекур и за работу!

Сотрудники расходятся. На экране остается застывшее лицо Эдуарда Демакова. Затем свет гаснет.

**
Больничная палата. На кровати с закрытыми глазами лежит Жан Пистон, его голова забинтована, лицо в синяках, а правая рука в гипсе.
В палату с большой сумкой в руках входит Дуся Маргаритова и присаживает на край кровати. Жан Пистон открывает глаза и улыбается распухшими синими губами.

- Жан, ты совсем не можешь ходить, да?! – жалостливым голосом спрашивает Дуся.
- Я отлично могу ходить. Мне только жевать трудно – челюсти сводит.
- А я тебе как раз бульону принесла. Горяченького! Мне доктор сказал, что тебе полезно…

Дуся достает термос.

- Ага! – через силу улыбается Жан Пистон. – Мне это полезно!.. А ты сигарет, случайно, не принесла?
- Нет… Доктор сказал, что нельзя тебе, для мозга вредно.
- А водку можно?
- Не знаю… - простодушно отвечает Дуся. – Я про водку у него не спрашивала… Но я спрошу! Спрошу обязательно!
- Да, ладно, не стоит. Я пошутил! Давай-ка, пообедаем, чего там у тебя…

Дуся наливает горячий бульон в чашку. Жан осторожно отхлебывает.

- Артурик-то в соседней палате, - говорит Дуся с нежностью наблюдая за Жаном, - его на следующий день после тебя привезли.
- Какой Артурик? Наш, что ли? Великий деятель передового отряда современной культуры-мультуры?
- Наш, наш Артурик!
- А чего с ним приключилось?
- Да, ты ведь ничего не знаешь… Они же с Синицыным – ты это помнишь? -  решили драться на дуэли – и дрались, что ты скажешь, тем же утром. А я не поехала смотреть – жуть! Но, сейчас думаю, лучше бы я поехала: предотвратила бы… А теперь Артурик – в соседней палате, раненный лежит, а Андрюшенька – в тюрьме, под следствием…
- Еханый бабай! – Жан даже проливает немного бульона на простыни. – Все так серьезно? Я-то думал они шутят…
- Все так думали. А вон, как вышло… Я сейчас и к Артурику зайду.
- Привет передавай. Скажи, чтоб в гости заходил. Я бы сам к нему зашел, но у меня голова кружится.
- Он не может ходить. Пока не может.
- Так тяжело ранен?!
- Нет, не очень тяжело… Но в такое место, что трудно ему ходить теперь, а сидеть он совсем не может.
- Куда это он ранен?
- В верхнюю заднюю часть левой ноги…
- В жопу, что ли? Ну, так и скажи…
- Ну, так я и говорю – в верхнюю заднюю часть ноги.

**
Соседняя палата. Артур Пучков лежит на животе и тихонько постанывает. Входит Дуся Маргаритова, она достает из сумки кастрюльку, укутанную полотенцем.

- Я тебе плов принесла. Домашний – вкусный!!!!
- А шоколадки у тебя нет ли? – стонет Артур. - Ужасно хочется чего-нибудь сладкого…
- Тебе сладкого нельзя. Так доктор сказал. Говорит, чтобы рана быстрей зажила, надо исключить из рациона сладкое. Потому что из-за сладкого в ране может начаться брожение…
- Б-р-р-р!!!! Лучше без подробностей.

Артур поворачивается осторожно на бок и ест горячий плов прямо из кастрюльки. А Дуся с нежностью наблюдает за тем, как он ест.

**
Утро. Пентхаус Александра Квартетского. Адвокат, полусидя в кровати, жует круассан, пьет кофе и одновременно работает с лаптопом. За Александром с нежностью наблюдает молодая брюнетка. Она  лежит рядом, подсунув руки под затылок, и простынь сползла уже ей до пупка, обнажив грудь и живот, но адвокат увлечен только своим лаптопом. Его пальцы пробегают по клавиатуре, и принтер, стоящий на столике рядом с кроватью начинает жужжать. Адвокат подхватывает листы с текстом и, отложив лаптоп, углубляется в чтение. Брюнетка заинтригована, она приподнимается на локте, и пытается заглянуть через плечо любовника:

-Это секретная информация?
- Нет, не секретная… - адвокат чмокает любовницу в щеку и гладит ее по груди и животу. – Это стихи современных поэтов, нашел в Интернете.
- О, это интересно?
- Это – своеобразно. Скажем так…
- Со школы не читала никаких стихов. Не до стихов было. Ну-ка, дай посмотреть!
- Нет, - Квартетский осторожно прикрывает листок ладонью. – Ты лучше ложись, зажмурь глаза, а я тебе вслух почитаю!
- Как романтично… - и женщина вытягивает свое обнаженное тело поперек кровати.

Квартетский, прокашлявшись и глотнув кофе, устраивается поудобней:

- Здесь написано, что все стихотворения посвящаются Музе! Я начну с самого первого. Начинаю…
- Валяй!..

Квартетский читает старательно - «с выражением»:

Все полно Вами,
Все, что я люблю, есть в Вас.
Все стало Вашим зеркалом отныне,
А Вы все сущее в себя вместили.

Как буду жить теперь,
Загружен Вами под завязку?
Как буду дни считать и топать на работу
В промокшем и истрепанном плаще…

Забыть я не могу, как Вы несли свою улыбку
По улице, сквозь раскаленный летний воздух,
Как будто мне в подарок – глоток воды.

Квартетский делает паузу, смотрит, какой эффект производит его декламация. Любовница, не открывая глаз, подает ему знак, чтобы он продолжал?

Мне все ясней становится, как безнадежен поиск
Ответа на вопрос: «Что сделать мне для Вас,
Чем заслужить расположенье Ваше,
И будет ли мне счастье видеть Вас
Хотя бы раз в неделю, нимфа,
Муза,
Маргаритка!..

- Ну, как? – Квартетский делает паузу.
- Лирично… А почему без рифм?
- Не знаю, - жмет Квартетский плечами. – Наверное, с рифмами сейчас не модно.
- А чей стих?
- Моего подзащитного.
- Ого! Что он натворил?
- Проткнул длинной металлической штуковиной задницу другому сочинителю.
- Какие, однако, страсти-мордасти. А у того, с проткнутой задницей, стихи тоже без рифмы?
- Не знаю. Я его стихи еще не успел посмотреть. Вот, сейчас мы их в Сети и поищем…

Квартетский тянется к лаптопу, но брюнетка останавливает его и прижимает к себе. Любовники начинают играть и кувыркаться в постели.

**
Дуся Маргаритова подходит к жилищу Вас-Васа и стучит в дверь. Незапертая дверь сама приоткрывается со скрипом. Дуся входит в такую же грязную и захламленную конуру, которую она посещала в предыдущий раз. С той лишь разницей, что теперь на подоконнике стоит батарея пустых бутылок из-под престижных, дорогих марок алкоголя, а стеклянная банка полна не сигаретными, а сигарными окурками. На кушетке, в туфлях и костюме, валяется Вас-Вас. Хорошие туфли испачканы грязью, а на черной ткани костюма ясно видны следы плевков и птичьих фекалий. Шляпа-борсалино надвинута Вас-Васу на лицо, к полям шляпы прилипли голубиные перышки.
Дуся ставит сумку на табурет и выкладывает на стол пакет с пирожками и банку с помидорами. Вздыхает и собирается уходить. Оглядывается на Вас-Васа, подходит к нему и приподнимает шляпу. Остекленелые глаза Вас-Васа мертвы.
Дуся выбегает на улицу. Только отбежав от дома Вас-Васа за пару кварталов, она замечает, что его шляпа по-прежнему у нее в руках.
Дуся рыдает, уткнувшись лицом в эту шляпу.

IX.

Уютное кафе на тихой улочке. За столиком напротив друг друга сидят Сергей Пантелеев и Александр Квартетский. Перед ними – полупустые чашки с кофе.

- Господин адвокат! Я полагаю, что ваш клиент очень виноват… и не только перед Артуром, который до сих пор не может встать с больничной койки, но и перед всеми своими коллегами… Его поведение в тот вечер было оскорбительно для всех присутствовавших…
- Да-да-да, конечно! Он осознал и раскаивается! Видели бы вы, как он раскаивается…
- Господин адвокат! Я полагаю, что ваш клиент должен не только раскаяться, но и понести заслуженное наказание. Он не ребенок, а взрослый человек. И поэтому должен отвечать за все свои поступки.
- Совершенно верно! Совершенно верно… Как вы правильно все сформулировали… Взрослый человек, да… Только и вы, Сергей, - взрослый человек и тоже должны понести наказание за случившееся…
- Не понял? – Сергей озадачен.
- Сейчас объясню… Вы по этому делу идете вроде, как свидетель?
- Ну, да…
- Но в этом деле от свидетеля до соучастника преступления – один шаг.
- То есть? – Сергей встревожен.
- Так, разложу все по полочкам… Вы согласились быть секундантом потерпевшего, так?
- Так…
- Вы знали, что они собираются драться, так? И драться на рапирах?
- На спортивных… - до Сергея начинает доходить мысль адвоката.
- Допустим, на спортивных… Тем не менее, эти рапиры представляют из себя – полукилограммовые стальные прутья… Но… не будем сейчас на этом зацикливаться, продолжим… Вы добровольно приехали на место дуэли… Извините, я скажу точнее – на место преступления. И вы знали о готовящемся преступлении заранее! И вы не донесли об этом готовящемся преступлении в соответствующие органы, как положено по Закону!!!!

Александр Квартетский на этих словах встает и грозно нависает над собеседником, устремив указательный палец вверх:

- И вы даже не попытались предотвратить преступление, когда эта жестокая кровавая драма разворачивалась буквально перед вашими глазами??!!
- Я пытался… помирить…
- Пытались – не считается… Милый мой друг, - адвокат как бы утомленно падает на стул и закидывает одну ногу на другую. – Вы – соучастник! Соучастник тяжкого преступления! Совершенного по предварительному сговору! Группой лиц! Вы понимаете? Не исключено также, что вы можете пойти по делу не просто как соучастник, а – можно ведь и так повернуть! - как один из непосредственных организаторов.
- И что же делать? – Сергей растерян.
- А вот этот вопрос мне нравится! Попробуем-ка договориться...

**
Больничная палата. На кровати животом вниз лежит Артур Пучков. На краю его кровати сидит Жан Пистон. Рядом на табуретках примостились Сергей Пантелеев и Александр Квартетский.

- То, что я сейчас делаю, можно, конечно, квалифицировать, как «давление на свидетелей и потерпевшего», - адвокат говорит очень тихо, иногда оглядываясь, но остальные пациенты в палате, кажется, крепко, спят. – Но я не давлю, ничуть… Я просто пытаюсь вам аргументировано доказать, что мое предложение очень дельное. И выгодное для всех!
- Мне плевать на то, что этот истерик припадочный загремит в тюрягу! Пусть он хоть сгниет на зоне! Грустить не стану…

Квартетский разводит руками и, глядя на Пантелеева, вздыхает:

- Ну, что с ним поделаешь?
- Артур!.. – Сергей приближается к кровати, - Артур, в тюрягу могут загреметь и все те, кто присутствовал... То есть, твои ближайшие друзья!..
- И даже те, кто был свидетелем преступного сговора в клубе «Жирный Воробей», но не донес своевременно в соответствующие органы! – добавляет адвокат, бросая красноречивый взгляд на Жана Пистона.
- Да! – вступает Жан Пистон. – Плюнь ты! Какой толк от Синицына в тюрьме? А на воле – будет работать. Денег тебе заплатит…
- Вы меня достали! – Артур в сильном раздражении зарывается головой в подушку. - Я устал, у меня болит… Отвалите от меня! Я не могу сейчас дать ответ, мне надо подумать…
- Отлично, подумайте… - адвокат говорит это очень вкрадчиво и ласково.
- Ну и что я могу, например, сделать, - спрашивает Артур, - чтобы дело закрыли? Заявление написать?
- Нет, дело в этом случае не закроют. Потому что такого рода  преступления считаются не только преступлениями против личности, но и преступлениями против общества. То есть, вы-то может и готовы простить оступившегося человека, но общество – не хочет его прощать. Вы, допустим, просите отпустить его на свободу, а общество говорит: «Нет! Пусть отвечает за содеянное!»
- И что теперь?
- Суд неизбежен. Но одно дело обвиняться за умышленное телесное повреждение и совсем другое – если повреждение нанесено по неосторожности.
- Ничего себе, «по неосторожности»! – удивился Жан Пистон. - Схватили оружие, стали им рубиться, и один другого слегка продырявил. По неосторожности, так сказать…
- Ну, вы же творцы, парни! Художники! Артистические натуры! – Квартетский обводит всех восторженным взглядом. – Ну, представьте, что не было никакой дуэли… А была – театрализованная акция… В романтическом эдаком стиле! И вот, в результате этого представления – театрального представления, я подчеркну! – один исполнитель случайно – по неосторожности! - ранил другого исполнителя… А? Это ведь совсем другое дело!
- Другое? – у Жана Пистона чешется кожа под повязкой, и он пытается добраться до зудящего места пальцем.
- Да! Представьте, если бы, допустим, актер, играющий в театре Лаэрта, случайно ранил бы артиста, играющего Гамлета, то разве стали бы его судить за умышленное преступление? Нет…

Александр Квартетский, довольный собой, своей речью и произведенным ею впечатлением, встает, поправляет галстук, приглаживает волосы и прощается:

- Не смею больше утомлять пациента. Будьте здоровы!

Уже открыв дверь, он оборачивается:

- Кстати, Сергей, вы, как секундант, должны были перед схваткой проверить оружие. Вы его проверили?
- Ну, так… Осмотрел…
- И обе рапиры были с защитными этими… пимпочками?
- Вроде бы…
- Вроде бы или точно?
- Точно!
- Так-так! Гм-гм, так-так… – и Квартетский быстро выходит в коридор. А ведь правда – на крысу похож… - бормочет он себе под нос.

В коридоре он нос к носу сталкивается с Дусей Маргаритовой. Глаза у девушки покрасневшие, веки опухшие. Квартетский уступает ей дорогу и смотрит ей вслед. Дуся скрывается за дверью в палату.

Она появляется на пороге, когда Сергей и Жан уже прощаются с Артуром. Дуся стоит посреди палаты, ее глаза на мокром месте, а губы дрожат.

- Вас-Вас умер!!! – говорит Дуся и бросается на грудь к Сергею.

Дуся горько плачет.

**
Парфюмерный магазин. Любовница Александра Квартетского выбирает ему в подарок мужской одеколон. Она машет перед своим носом бумажкой-тестером.

- Какие ароматы нравятся этому мужчине? – спрашивает продавщица. – Пряные? Цитрусовые? Хвойные? Цветочные?
- Ему-то какие нравятся? Этого я еще не знаю… Но важно, чтобы и мне запах нравился!

Продавщица понимающе улыбается:

- Какого типа этот мужчина? Делового? Спортивного? Интеллектуального? Или творческого?
- О!!!! – любовница Квартетского закатывает глаза к потолку. – Этот мужчина – деловой, спортивный и творческий интеллектуал.
- О!!!! – продавщица улыбается мечтательно. – Тогда, возможно, ему подойдет вот этот аромат. – Она берет с полки флакон.

Любовница модного адвоката, закрыв глаза, с наслаждением принюхивается к новому запаху.

**
Пустырь – место дуэли. По пустырю, одетый в рабочую спецовку, бродит мужчина с большим металлоискателем.
Вот, мужчина нагибается, выковыривает что-то из земли и, отряхнув свою находку, поднимает ее к свету. Отбрасывает ее – это всего лишь ржавый гвоздь. Бредет дальше – нагибается, поднимает что-то...
В мужчине мы узнаем Александра Квартетского, а у него в руках – обломанный кончик спортивной рапиры с защитной насадкой. Адвокат снимает наушники и довольным тоном произносит:
- Есть!!!!

**
Зал суда, освещенный множеством свечей в медных канделябрах. За дубовым столом – судья в мантии, белом парике и с молотком в руках.
На скамье подсудимых – Андрей Синицын. На нем скромный камзол и черный парик. Подсудимого охраняют два солдата с треуголками на головах и обнаженными шпагами в руках.
В зале – свидетели, родственники, потерпевший и любопытные зеваки. Дамы - в шляпах с перьями, в роскошных длинных платьях с декольте, обмахиваются веерами. Сверкают драгоценные украшения. Господа - в пышных париках, в мундирах с орденами, сжимают в пальцах набалдашники своих тростей.
Адвокат - в центре внимания, он одет в красный бархатный камзол с золотыми пуговицами и черные штаны, на голове – ярко-рыжий парик, на пальцах – перстни с красными камнями, а на ногах – туфли на высоких каблуках с большими золотыми пряжками. Адвокат заканчивает свою речь, явно наслаждаясь своим выступлением и вниманием публики:

- И вот, утомленные однообразием серых, унылых будней, молодые, вдохновенные литераторы – поэты!!! – решают скрасить их ярким театрализованным представлением, инсценировав поединок по всем правилам дуэльного кодекса. Но в рожденный их буйной фантазией сценариус вдруг вмешивается его величество - непредвиденный случай! – и один из дуэлянтов – извините, я поправлюсь, один из актеров! – по досадной неосторожности своего… творческого визави… получает… небольшую рану… Так должна ли наша справедливая Фемида покарать и так уже осознавшего свою вину художника слова, совершившего - пусть и случайную, но все-таки роковую ошибку! – и Квартетский, прикоснувшись ко лбу белым кружевным платочком, показывает ладонью в сторону подавленного Синицына, - или же богиня правосудия, проявив милосердие, будет достаточно снисходительной к артистическим шалостям – хотя, порою, и довольно опасным! – наших молодых, многообещающих дарований??!!

Бурные аплодисменты. Одна из дам посылает адвокату воздушный поцелуй.

**
В маленький, уютный ресторан на площади входит брюнетка – любовница Квартетского. Ее встречает метрдотель.

- У вас заказан столик на две персоны, - говорит ему брюнетка.
- Да, прошу вас! – метрдотель ведет ее к свободному столику у окна – с видом на городской канал, на котором соревнуются байдарочники.
Подходит официант.
- Мой спутник, к сожалению, немного опаздывает, - брюнетка, волнуясь, смотрит на часы, - принесите мне черный кофе!

Брюнетка пьет кофе, наблюдая за байдарочниками.
По улице с огромной скоростью мчится красный спортивный автомобиль. За рулем – сильно возбужденный Квартетский, азартно обгоняющий других водителей. Авто заносит на повороте, и Квартетский, резко затормозив, выскакивает из авто перед торговцами цветами. Схватив охапку роз прямо из ведра, он, не считая, кидает купюры продавцу, бросает розы на заднее сиденье, прыгает за руль и выжимает газ.
Брюнетка допивает кофе, наблюдая за байдарочниками. Она слегка грустит и посматривает на часы.
В ресторан с охапкой роз врывается Квартетский, устремляется к брюнетке и, встав на одно колено, протягивает ей розовый букет.

- Прошу прощения! Прения несколько затянулись…

Адвокат и брюнетка сидят рядом, глядя друг другу в глаза. Официант накрывает на стол, на столе – ваза с цветами.

- Как все прошло?
- Все кончилось прекрасно, мы победили!
- Условно?
- Признали невиновным!!!! Несчастный случай, травма из-за неосторожности…
- Поздравляю! – брюнетка достает из сумочки коробку с одеколоном: - Это тебе!

Квартетский принюхивается:
- Я тебя обожаю… А это – нам! – и Квартетский достает из кармана пару билетов.

Брюнетка рассматривает билеты:

- Оу! Я не верю свои глазам! Абонемент на гастроли «Комеди Франсез»… Оу! Я тебя обожаю…

Влюбленные целуются. Официант подходит с бутылкой шампанского и наполняет бокалы.
На городском канале, который отлично виден из окна, соревнуются байдарочники.

XX.

Клуб «Жирный Воробей». На афише надпись: «Литературный вечер, посвященный памяти Василия Васильевича Глубокого, поэта, переводчика, эссеиста. (1961 – 2010) ».  В фойе – стол с горящей свечкой, букетом цветов и «парадным» портретом Вас-Васа.
На сцене – микрофонная стойка и белый экран.
Зал уже заполнен почти до отказа.
В клуб входит Андрей Синицын под ручку с рыжей кудрявой девушкой, в которой мы узнаем продавщицу из бакалейного магазина. Она с любопытством оглядывается по сторонам:

- Ой, какие люди здесь интересные! Все творческие, да?
- Ну, вобщем-то… можно и так их назвать… - отвечает Андрей.

Появляется охранник-гигант.
Молодой человек! – обращается он к Синицыну. – Можно вас на пару фраз? – и, обратившись к продавщице с милейшей улыбкой на квадратной физиономии: - Извините, я украду на минутку вашего спутника?

Они отходят в сторонку, охранник, держа на лице все ту же улыбочку, тихо говорит:
- Устроишь мне тут скандал, закатаю тебя под асфальт прямо перед самым входом! Всосал инфу?
- Понял, понял… - отвечает Синицын, а, отойдя, тихонько добавляет сквозь зубы, чтобы охранник не услышал: - Кабан жирный!..

На сцену к микрофону выходит Сергей Пантелеев. Чуть сбоку от него на белом экране появляется фотопортрет Вас-Васа.
- Мы сегодня собрались, друзья, коллеги, чтобы почтить память Василия Васильевича Глубокого, известного многим как Вас-Вас! Он ушел в лучший мир в расцвете своих творческих сил и как раз тогда, когда ему стала улыбаться удача… Обделенный всю свою жизнь вниманием общественности, меценатов, властей, критиков, членов жюри всевозможных премий, он перед самой кончиной стал стипендиатом «Международного культурного фонда имени Федерико Гарсиа Лорки»! Но, успел, увы, воспользоваться лишь малой частью вполне заслуженной им стипендии… Уже готовилась к публикации – а ведь поэт Глубокий не был, увы, избалован слишком частыми публикациями!!!! - подборка его новых стихотворений в сборнике «Дегустатор шедевров», который редактирует хорошо известный, несмотря на свою молодость, в интеллектуально-художественной среде Артур Пучков, литератор и культуртрегер… - Сергей указывает в сторону сидящего в зале Пучкова, и зрители оборачиваются и смотрят на Пучкова, а Пучков слегка склоняет голову. – Уже велись переговоры с ведущими издателями о первом поэтическом сборнике Василия Глубокого под названием «Осенние цветы мегаполиса»… Подумать только, у пятидесятилетнего поэта, посвятившего литературе большую часть своей жизни до сих пор еще не выходило ни одной книги!!! Как это все-таки печально, друзья, как печально… Но благодаря Эдуарду Демакову, - Пантелеев указывает ладонью в сторону Демакова, сидящего за столом в компании двух девушек, рыжей и блондинки, и Демаков с легкой улыбкой кивает головой, - политику и предпринимателю, основателю частного культурного фонда, деятельность которого мы уже успели по достоинству оценить, благодаря этому - не побоюсь этого слова! – рыцарю современной русской культуры, благодаря этому редких деловых и душевных качеств человеку, удивительным образом сочетающего в себе черты удачливого, активного бизнесмена и глубоко чувствующего, тонко понимающего искусство и литературу эстета и интеллектуала, первая книжка Василия Глубокого все-таки выйдет из типографии в самое ближайшее время!!!! Как впрочем и многие-многие другие книги не менее значительных, чем Василий Глубокий, но, по счастию, еще живых современных авторов.

Эдуард Демаков важно кивает головой.

- Всю свою вторую половину жизни, продолжает Пантелеев, - Вас-Вас нигде не служил постоянно, перебиваясь случайными заработками. С успехом закончив престижный вуз, имея редкую профессию – переводчика с вьетнамского языка, Вас-Вас все же принял трудное решение – посвятить себя целиком литературе. И только ей!!!! Все мы, литераторы, вынуждены заниматься делами, никак не связанными напрямую с творчеством, дабы заработать свой кусок хлеба. Все мы знаем, какой это смелый шаг – уйти на вольные хлеба. Все мы представляем, что это значит – пожертвовать своей карьерой, материальным достатком - да и, чего уж там, личной жизнь, наконец! - ради служения одной лишь Музе! И мало кто из нас решился бы на подобный шаг! На подобный отчаянный вызов Судьбе! А Вас-Вас… наш рассеянный, душевно хрупкий, эмоционально не очень-то устойчивый, ранимый и совершенно беззащитный Вас-Вас – решился! И погиб… - Пантелеев прикрывает лицо ладонью, а затем снова устремляет трагический взгляд на публику. - Погиб, но не проиграл!!!! Ибо - не сдался, не капитулировал… Вечная ему память… - Сергей Пантелев склоняет голову перед портретом Вас-Васа, раздаются аплодисменты, а кое-кто из зрителей даже роняет слезу. На экране один фотопортрет сменяется другим: теперь мы видим Вас-Васа двадцатилетнего – хохочущего студента с гитарой в руках.

- Мы открываем наш вечер! – продолжает Пантелеев. – Не будем больше о печальном! Каждый желающий сможет выйти и прочитать перед публикой какое-нибудь одно свое стихотворение. Представим, что душа усопшего прилетела к нам в гости и с радостью наблюдает за нами… А поскольку я уже у микрофона, то я, пожалуй, и начну…

В руках Сергей Пантелеев держит лист бумаги, читает:

Сегодня я выпил пару чашек кофе
в баре на Старой площади,
а за соседним столиком сидела девушка
с рыжими волосами и прической а-ля кардинал Ришелье.
Знакомый бармен поставил для меня диск Ника Кейва,
а девушка улыбнулась мне застенчиво и мило.
За окном - туман, и японские туристы
бродят в тумане, у них такие смешные шапочки
и отличные фото- и видеокамеры,
которыми можно снимать даже в самом густом тумане.
А пока я наблюдал за японскими туристами, рыжая девушка ушла,
она так и не дождалась, что я подойду к ней
и приглашу прогуляться по набережной,
окутанной холодным туманом.

Допил вторую чашку кофе и пошел на работу.
Я работаю над пиар-кампанией для германской фирмы,
производящей медицинские градусники,
и это, действительно, первоклассные градусники,
и сочинять рекламу на этот раз не так уж и противно.
Я ухожу из бара раньше, чем Ник Кейв успевает допеть балладу
о кровавых разборках австралийской братвы
в портовых кабаках Мельбурна.... или Аделаиды, хрен разберешь.
Я ухожу чуть раньше, ибо хочу
унести эту песню с собой.

Бурные аплодисменты.
У Жана Пистона забинтована голова, он обращается к сидящей рядом Алине Грингот, одетой во все черное:
- Алина, ты еще с Синицыным… встречаешься?
- Не твое дело!
- Извини-извини… Не мое дело, да… Но я чего хотел-то… Надо бы помирить этих… дуэлянтов… Я подумал, что если бы ты была по-прежнему близка с Синицыным, то нам бы это, может быть, удалось!
- Во-первых, мы с ним далеки… Во-вторых, я не вижу смысла мирить кого-то, кто сам не хочет помириться! А в третьих – не понимаю, как их можно помирить?
- Ну, например, их можно осторожно подвести к друг другу и столкнуть нос к носу…
- Да? И знаешь, чтобы из этого бы вышло? Синицын бы накинулся на Пучкова и стал бы бить его головой об стенку! Он же бешенный, истерик… Уж я-то знаю!
- Ну…
- Все, закрыта тема! Жан, мне чихать на обоих! И мне пора… - Алина встает и идет к сцене.

Алина встает у микрофона. На экране появляется новый фотопортрет Глубокого – пятнадцатилетний Глубокий в роли голкипера напряженно стоит у футбольных ворот, ожидая удара.
У Алины в руках черный веер, а плечи ее укрыты черной шалью. Алине не нужна бумажка, она читает по памяти с томными подвываниями, то раскрывая, то закрывая свой веер:

Звезды вмерзли в лед.

Там, где были недавно лужи – лед.
Там, где трава росла – лед.
Там, где текла река – лед.

И горько теперь там,
где раньше был – мед.

Алина гордо принимает аплодисменты и с достоинством уходит, волоча за собой длинную шаль и обмахиваясь веером.

Из туалетной кабинки, застегивая брюки, выходит Андрей Синицын и нос к носу сталкивается с Артуром Пучковым, который только что зашел в туалет. Некоторое время они с ненавистью смотрят друг на друга, но, не издав даже звука, расходятся в разные стороны.

На сцене у микрофона – Андрей Синицын. Он держит в руках лист бумаги и читает, выдерживая паузы, меняя тональность, используя голосовые модуляции, читает то очень медленно, то, наоборот, скороговоркой, то очень тихо, то максимально повышая голос. Понятно, что декламатор знает свой текст наизусть, он лишь изредка заглядывает в «шпаргалку», а белый лист бумаги нужен ему лишь затем, чтобы чувствовать себя уверенней:

Построили фрегаты, вышли в море,
доверившись изменчивым ветрам.
Сверяясь с картой ненадежной, идем под парусами,
под черным небом и под небом синим,
навстречу облакам, прочь от знакомых берегов,
к чужой земле, не ждущей нас, не любящей, враждебной.

На протяжении всего времени, пока автор читает этот текст, на белым экране портреты Василия Глубокого сменяются один за другим: мы видим Вас-Васа – младенцем, на руках у молодой женщины, Вас-Васа – зрелым мужчиной, обнимающим за плечи эффектную даму, Вас-Васа – школьником, на занятии физкультурой, Вас-Васа – беспечным богемным персонажем с бутылкой в руках и с сигаретой во рту, Вас-Васа – серьезным студентом, получающим из рук ректора диплом. И так далее…
За кадром звучит голос Синицына, иногда и он сам появляется в кадре (автор сценария понимает, что текст, читаемый Синицыным, может быть, чересчур длинён для кино, но намеренно не купирует его, предлагая сделать это актеру, исполняющему роль Синицына, самостоятельно или с помощью режиссера-постановщика фильма, - по необходимости и сообразуясь с собственным чувством меры):

Без флагов мы идем, не по тому ль
нас принимают за пиратов сторожевые
во всех прибрежных городах?

В коротких схватках с королевскими флотами теряем корабли,// уходим, потрепанные, от погоней, не досчитавшись соратников.// Грубеют наши лица от соленых брызг и ветра.// В зазубринах кинжалы, вмятины на касках.// Пустеют бочки с порохом и паруса// заштопаны десятки раз.// Сквозь потные рубахи проступают мышцы,// глаза слезятся на ветру и трескается кожа.// Но все ж упрямо продолжаем путь// к чужой земле, не ждущей нас, не любящей, враждебной.// Какого ляда мы отправлены за тридевять земель?// И что искать в чужих краях? // Ради чего мы тащимся к чертям собачьим?// Зачем мы премся через сырую темень и душный зной// к чужой земле, не ждущей нас, не любящей, враждебной?// Зачем нам мчаться птицей иль от тоски звереть// при полном штиле?// За каким еще таким Руном отправлены мы в путь,// которому конца не видно?// И какой исход нам предсказали б звездочеты,// если б кто их спрашивал?// Какой нас Вельзевул попутал// отчалить от своих утесов, от башен и угодий родовых?// Отдав долги и рассчитав прислугу, сеньорам подать заплатив,// и отпустив невест на все четыре стороны,// спалив в каминах письма и составив завещанья,// и сочинив последние стихи прекрасным дамам,// мы бросились навстречу тяжелым волнам.// Запутались в трех океанах, поседели,// и стали неуживчивы, сварливы,// чуть что пускаем в дело кулаки,// таскаем за усы друг друга.// И даже в карты не сыграть нам,// давно мы проиграли все друг другу,// и ром иссяк.// Ну и доколе ж нам скитаться под небом звездным// и под небом лучезарным,// матросов подгонять лихих// и стряхивать за борт горчащий пепел из почерневших трубок,// и в пенных водах оставлять акулам на прожор тела товарищей,// скончавшихся в пути к чужой земле,// не ждущей нас, не любящей, враждебной.// Удобна ли там гавань, трезв ли лоцман?// Хорошее ли пойло в портовых кабаках// и сладко ли в борделях?// И наградят ли нас? Иль попадем на плаху// за дерзость?// Там, в той земле, чужой, не любящей, враждебной,//

ГДЕ НАС НИКТО НЕ ЖДЕТ

Примечания:
все стихотворные тексты, использованные в киносценарии, принадлежать автору киносценария;
речь арт-критика из главы номер V. – это вольная компиляция наугад выбранных  цитат из кинорецензий и эссе Дмитрия Ранцева