1735 г. Начало компании
Говорят, что « русские долго запрягают, но быстро ездят». Но в нашем случае, начала новой русско-турецкой войны 1735-39 годов, пословица была посрамлена. Ибо хоть и долго собирались ( в смысле запрягали), но победы не случилось!
Сама «Кампания 1735 г.» началась слишком поздно. Российская армия собралась лишь к концу сентября. Командование ею было поручено генерал-майору М. Леонтьеву.
Хотя официально командующим был фельдмаршал Х. Миних, но он остался в пограничном украинском городке Царичанка по причине подхваченной еще в г. Полтаве лихорадки.
Так ли это или нет, мы точно не знаем. Хотя отродясь жители славной Полтавы н какой «местной» лихорадкой не страдали.
Но, то что опытный и набирающий политический вес российский царедворец Миних знавший обо всех трудностях прежних войн с Крымским ханством, не хотел лично возглавлять, заранее, в силу неподготовленности российской армии, неудачное предприятие, то это не вызывает сомнения.
И это не голословное утверждение автора, а обоснованная позиция, которая будет изложена в ходе дальнейшего повествования.
А генераль-майор И. Леонтьев, имея в своем распоряжении 42-тысячное войско, двинулся в Крым, когда уже спала летняя украинская жара, по обычному маршруту военных походов, вдоль реки Днепра.
Для нас сегодня путешествие в Крым из Киева в Симферополь длится 7-8 часов по хорошему шоссе. А тогда в 1735 году, когда пехота передвигалась пешком, на это уходил от 1.5 до 2 месяцев.
Так постепенно российская армия подошла к месту называемому « Конские воды» (обычное место переправы через р. Днепр) и случилось первое и единственное столкновение с крымско-татарскими войсками.
Это была самая мобильная его часть - татарская конница. В ходе столкновения по русским подсчётам было убито тысяча татар. О потерях российской армии не сообщается.
Однако до крепости Перекоп , которую турки называли «Ор-Капу» российская армия так и не дошла, с наступлением холодов генерал Леонтьев принял правильное решение об отходе.
А вот российский историк В. Соловьев по-своему описывает этот эпизод:
«У реки Конские Воды русские напали на аулы ногайских татар, убили более тысячи человек, захватили с лишком 2000 штук рогатого скота, 95 лошадей, 47 верблюдов.
"Причем, - писал Миних, - наше войско со всякою бодростию поступило, и никому пощады не было".
Этим делом и ограничился поход: с 13 числа начались дожди, потом снег, крепкие морозы, и. 16 числа на урочище Горькие Воды Леонтьев собрал военный совет, на котором предложил вопрос: идти ли далее или возвратиться? Ответ был, что надобно возвратиться, потому что уже пало около 3000 лошадей: схваченные татары и возвратившийся из Крыма прасол объявили, что далее лесу и воды пет, до Перекопи еще десять дней пути и в это время при такой погоде все лошади перемрут».
Тяжелый этот поход туда и обратно по степной Украине, без надлежащей подготовки и поддержки украинских казаков все еще поддерживающие военно-дипломатический союз с Крымским ханом и Османской империей, стоил многих жертв — от голода и болезней погибло до 9 тыс. человек.
Что, как увидит далее сам читатель, было в 3-4 раза больше чем в 1739г. когда были реальные бои за крепость Очаков.
В виду кране неудачно проведенной военной капании новым главнокомандующим российской армии по указу императрицы Анны Леопольдовны фельдмаршалу Х.А. Миниху было лично предписано возглавить новый поход на Крым.
А раз мы помянули Х. Миниха то надо и добавить, что с началом правления Анны Иоанновны в 1730 г. для Миниха начался как бы « золотой век». Он быстро вошел в число самых доверенных сановников новой императрицы.
Миних не только привел к присяге новой государыне вверенный ему Петербург, но и донес на адмирала Петра Сиверса, который в дни избрания на престол Анны Иоанновны выказал явное предпочтение дочери Петра I - Елизавете.
По доносу Миниха, Сиверс был лишен всех званий и орденов и на десять лет отправился в ссылку.
Справка: Сиверс Петр Иванович (? - декабрь 1740), адмирал, вице-президент Адмиралтейств-коллегий. Из древнего дворянского рода, представители которого из герцогства Голштинского переселились сначала в Данию, затем в Швецию; некоторые - в Лифляндию. В 1704 поступил на службу в русский флот Капитаном
По случаю заключения Ништадтского мира Сивере был произведен в вице-адмиралы. Его ссора с адмиралом Крюйсом не имела серьезных последствий благодаря вмешательству Апраксина. Екатерина I пожаловала Сиверса кавалером вновь учрежденного ордена Св. Александра Невского.
В 1726 он самостоятельно командовал Кронштадтской эскадрой, имея флаг на корабле «Св. Екатерина».
В 1717 занимался строительством Кронштадтского канала и доков После вступления на престол Петра II Сивере почти безотчетно управлял морской частью.
18.2.1732 последовал именной высочайший указ «об отрешении от службы адмирала Сиверса и детей его с повелением жить им в Кексгольмских пожалованных им деревнях». Дом Сиверса в Санкт-Петербурге был взят в казну. Восемь лет Сивере провел в изгнании.
Только 9.1.1740 ему разрешено было приехать для лечения в Санкт-Петербург.
Уже после смерти Сиверса императрица Елизавета Петровна 10.8.1744 дала Адмиралтейств-коллегий следующий указ: «Жене адмирала Сиверса Софии Елисавете Нумерст и детям ее отдать в вечное владение вместо заслуженного мужем ее жалованья лифляндскую мызу Екзекали и кронштадтский флагманский каменный дом».
Итак, мы видим, что Миних был хорошим военным инженером. Он успешно достроил и открыл Ладожский канал. Примечательно, что он не только хорошо делал свое дело, но еще лучше с немецкой основательностью и хитростью царедворца, умел его подать.
Тогда же он встал во главе военного ведомства, получил чин фельдмаршала.
Работая над этой статьей, я обнаружил очень хорошую статью о Х.А. Минихе «Солдат удачи, или Бравый Миних» автор которой Евгений АНИСИМОВ дает нам очень точную характеристику Х. Миниха. (http://www.idelo.ru/305/24.html)
«Было бы ошибкой представлять Миниха грубым солдафоном. Оставшиеся после него письма говорят об изощренности ума. Миних обладал выспренным цветистым стилем.
В письме к Екатерине II он писал: "Пройдите, высокая духом императрица, всю Россию, всю Европу, обе Индии, ищите, где найдете такую редкую птицу... Но скажете Вы: "Кто же этот столь необыкновенный человек?" Как, милостивейшая императрица!
Это тот человек, которого Вы знаете лучше других, который постоянно у ног Ваших, которому Вы протягиваете руку, чтобы поднять его..."
Думаю, что сии возвышенные формулы были испытаны их автором на многих дамах, чему есть свидетельства.
Вот что писала леди Рондо своей корреспондентке в Англии в 1735 г.:
"Вы говорите, что представляете его стариком, облику которого присуща вся грубость побывавшего в переделках солдата.... У него красивое лицо, очень белая кожа, он высок и строен, и все его движения мягки и изящны.
Он хорошо танцует, от всех его поступков веет молодостью, с дамами он ведет себя как один из самых галантных кавалеров этого двора и, находясь среди представительниц нашего пола, излучает веселость и нежность".
Леди Рондо добавляет, что при этом Миниху не хватает чувства меры и он кажется очень лживым: "Искренность - качество, с которым он, по-моему, не знаком".
Этот портрет нельзя не признать точным. Иметь дело с Минихом, а особенно служить под его началом - значило испытать унижения, познать клевету, быть втянутым в бесконечные интриги.
Храбрость и решительность, обаятельность и любезность сочетались в нем с невероятным апломбом, самолюбованием, высокомерием, спесью и хамством.
Впрочем, были пределы и для Миниха.
Их устанавливал другой, еще более могущественный человек, которого боялись все, - фаворит императрицы Анны герцог Бирон. Ревнивый фаворит, человек сугубо штатский, Бирон боялся проиграть в глазах Анны этому воину в блестящих латах.
Поэтому фаворит постарался направить всю огромную энергию фельдмаршала в другом направлении - поручил ему воевать на границах империи, подальше от Петербурга.
Посланный на русско-польскую войну 1733-35 гг., Миних потом почти непрерывно воевал с туркамии крымскими татарами на юге.
С его приходом в армию в среде генералитета начались такие свары и скандалы, которых русская армия ни до, ни после Миниха не знала.
У Миниха был поразительный талант наживать себе смертельных врагов: сначала он приближал людей к себе, а потом грубо оскорблял.
Не было в армии генерала, с которым бы не поссорился Миних.
В 1736 г. в армии образовался настоящий заговор против фельдмаршала, которого разъяренные генералы были готовы убить.
Все это вызвало беспокойство императрицы. Она потребовала от дипломатов срочного заключения мира с Портой, а от генералов - прекращения свары. Миних получил высочайший выговор и немного поутих».
Вот такая она, правда.
Но, не вся. Ведь кроме трудов известных российский историков до 1917 года, есть, вернее сказать до нас дошли и подлинные воспоминания участников этих событий. Так сказать «окопная, правда»!
И тут я как доказательство правдивости излагаемых мною фактов буду ссылаться на следующий исторический документ:
«Турецкая война при императрице Анне» (записки анонима).//Впервые, опубликованного в журнале - « Русский архив», № 1. 1878г.
Прошу заметить, что это время самой суровой российской цензуры и раз это тогда опубликовали, то значит, что все сведения, сообщаемые в нем, были достоверны!
1736 г. Битва за Перекоп
Настал 1736 г. и начались новые военные действия за овладение Крымом. Но прежде чем начать рассказ о взятии Перекопа и вхождении в Крым российской армии, будут уместным начать с истории и описания этого фортификационного сооружения. Полная история описана здесь: http://tourcrim.ru/encyclopedia/details.php?id=169
А для нас важно вот что:
«Перекопский ров и вал протянулись от Каркинитского залива до Сиваша; их длина – 8475 м. Высота вала от дна рва составляет 18–20 м.
Ров, имеющий в ширину 20, а в глубину 10 м, в древности наполнялся водой, так что из Каркинитского залива можно было на небольших судах пройти в Сиваш. Откосы и дно рва были облицованы каменными плитами.
Шагах в тридцати от берега залива со дна рва поднимаются, примыкая к насыпи в возвышаясь над ее гребнем, стены высотой в 15, толщиной более 3 м. Сложены они из известняка и булыжника, облицованы тесаным камнем.
Некогда здесь, в начале рва, у самого моря, стояла высокая башня, имевшая форму усеченной пирамиды. Бойницы ее были обращены на север, а задняя стена выходила на земляную насыпь.
Такая же башня возвышалась и на восточном конце рва. Всего на валу было четыре башни.
Самое главное фортификационное сооружение – крепость Ор-Капу – находилась примерно в центре Перекопского вала, с южной стороны; севернее его со временем возник город Перекоп.
От древних бастионов и крепости Ор-Капу ныне остались одни руины. Никто не знает, сколько тысяч лет рву и валу, неизвестно и кто их построил».
Самож описание войны я начну, как и обещал опираясь на записки подлинного очевидца, а затем покажу, как эти же события подаются современными или почти современными нам официальными российскими историками. А уж вы уважаемые читатель сами делайте выводы…..
И так «Аноним» свидетельствует:
«В 1736 году, армия, собравшись при Царицыне ( г. Волгоград –автор), выступила оттуда в поход с запасным, на шесть недель, провиантом, который при полках состоял в толченых сухарях; при чем, как офицеры, так и солдаты должны были, сколько возможно было, уменьшить число артельных своих телег.
Всё сие чинено было в том намерении, чтобы меньше иметь багажу, и чтобы оный можно было везти в замкнутом карее.
Бывший потом фельдмаршалом князь Никита Юрьевич Трубецкой оставлен был в Украйне для закупки провианта и для отправления оного в армию; а дабы оный тем надежнее препроводить, то на походе армии, в известных расстояниях от границы до Перекопа, построены были редуты и фельдшанцы, в коих оставлены небольшие гарнизоны из регулярных и нерегулярных войск, для прикрытия подвозимого провианта и проезжающих курьеров.
На каждый полк взято было по нескольку бочек пива для ободрения, временем, утомленных солдат, кои во весь поход иной пищи не имели, кроме своего провианта и воды; да и та по большой части была негодная, а иногда и совсем оной достать было не можно. Порожние бочки употреблялись после для вожения с собою, и нужном случае, поды.
После всех сих приуготовлений и распоряжений, армия, вступая в поход, строила от расстояния до расстояния редуты и дошла до Черной Долины, но будучи много обеспокоивана неприятелем, который только по временам показывался разными партиями, но тотчас назад отступал.
У Черной Долины полковник Виттен с 1.500 драгун и несколькими казаками, коих числа не упомню, командирован был для присматривания за неприятелем, близко ли он находится и в каком числе.
Отошед около 12 верст от армии, нашел он неприятеля, который был по крайней мере в 60.000, тотчас начал его окружать и стрелами по нем стрелять.
Но прежде нежели неприятель совершено его окружил, отправил он офицера к фельдмаршалу ( Миниху- автор) и требовал сикурсу.
Генерал-маиор Шпигель, взяв с собою 200 человек гренадеров, поспешил к нему на сикурс, а за ним следовал сам фельдмаршал с двумя эскадронами конницы и некоторым числом казаков.
Фельдмаршал настиг генерала Шпигеля в 4 верстах от полковника Виттена; но, усмотря большую неприятельскую силу и опасаясь, дабы отрезанным не быть и армии без командира не оставить, а притом отправить сильнейший сикурс, поспешал назад к армии и гоним был Татарами, которые одного из его адъютантов ранили.
Оные Татары, прошед между генералом Шпигелем и полковником Виттеном, не дали им соединиться, а притом со всех сторон их окружили.
Нападения их продолжались даже до захождения солнца, однако с весьма малым, с нашей стороны уроном. Между ранеными находились генерал Шпигель с двумя ранеными ж его гренадерами и двумя мертвыми; а из драгун и казаков убито и ранено было около 40 человек.
Фельдмаршал (Миних - автор) , прибыв по захождении солнца в лагерь, командировал тотчас на сикурс генерала Леонтьева с 4 пехотными полками.
Он выступил в 11 часу вечера и прибыл около 2 часов по полуночи к генералу Шпигелю. Татары принуждены были назад отступить, и оба соединились с полковником Виттеном.
Главная армия выступила в 4 часа поутру и пришла к ним в 7 часу на то место, где стоял и атакован был полковник Виттен, неприятель находился в двух верстах от них, но скоро назад отступил и, перестреливаясь с нашими легкими войсками, разделился потом вокруг всего карея и, продолжая сим образом нас обеспокоивать, старался всячески изнурить армию и поход её остановить, в чем ему и удалось: потому что за потеряние всей армии почитали, если бы сделалася хотя малая прореха, в которую бы он в карей ворваться мог.
По сей причине маршировали мы весьма медленно: иногда в обозе что-нибудь изломается, или в упряжке хотя малое что повредится, то вся армия до исправления починкою должна была остановиться; следственно, не можно было и 500 шагов перейти, чтобы паки не стоять полчаса и более.
Таким образом, и при самых малых маршах невозможно было прежде 4 или 5 часов вечера в лагерь прибыть; солдат, между тем, солнечным зноем и худою пищею весьма изнуряем был, а скот, будучи во весь день в упряжке, не меньше страдал и истощевал, потому что всё оного число ночью, и то только в карее, травою, сколько оной там было, питаться и часто целые сутки и более без воды быть принуждено было.
Если кто, противу данного приказу, утомленную свою лошадь за рогатки выпустит, то уже та лошадь верно неприятелем либо взята, либо ранена и к употреблению негодною сделана была.
Я должен здесь напомянуть, что в маршировании кареем особливой нужды не было для войска, и что гораздо бы выгоднее было для войска, если бы полки обенфасов 3 колонною маршировали, в котором случае могли бы они всегда столь скоро, как того нужда бы востребовала, формироваться для прикрытия обозу.
Можно легко себе представить, что такой великий фрунт, будучи стесняем примкнувшимся к нему багажем, в прямой линии всегда маршировать не может, но оная иногда выгибалась, а иногда и перерывалась; а дабы до сего не допустить, то во время маршу должно было беспрестанно выравниваться, то к правому, то к левому флангу, и таким образом солдат, делая почти двойной марш, еще более утомляем был. Со всею сею предосторожностию, однажды несколько
Татар, между Перекопом и Козловым, при переходе чрез неглубокую воду, сделали в линии прореху.
Я не думаю, чтоб Татары, при маршировании колоннами, на то отважились; не могли они никакого вреда сделать, потому что невозможно было им сквозь стесненный обоз далее 30 или 40 шагов пробиться.
К тому же все фурлейты или извощики и офицерские слуги, находящиеся при обозе, снабжены были ружьями, копьями и саблями; последние оба рода оружия могли в сем случае иметь некоторую пользу, а первый только при фуражировании, но не в карее. И самый сей случай был тому доказательством: ибо, как скоро только голос до переднего фасу дошел, что неприятель назади в обоз ворвался, то всякий, в переднем фасе, за должность свою признавал назад стрелять, и таким образом стреляли по своим собственным людям.
Неприятель давно уже выгнан был, а стрельбы сей пресечь было невозможно, и удивительно, что от сего беспорядка большого вреда людям не приключилось.
Рогатки, и по моему мнению, необходимо нужны для безопасности лагеря и для доставления в нем солдатам покоя, особливо в такой земле, где везде гладкое и ровное поле, и где ни фрунт, ни фланги, ниже затылок лагеря ничем прикрыть не можно, и где такой легкий и нерегулярный неприятель одним только всегдашним тревоженьем старается утомить своего неприятеля, а от сражения и баталий вовсе убегает и ничем к тому понуждаем быть не может.
Иное дело с Турками и в такой земле, где есть горы, лощины, реки, переправы, болота и прочее. Можно было против сего возразить, что и неприятель сам чрез то утомляется и наконец, сей образ воевания оставить должен; но надо рассудить, что он к сему тревожению употребить может только третью часть своего войска, отступая назад с остальными на несколько верст от армии, где кормит своих лошадей, сам отдыхает и имеет свой покой других сменить, а притом служит на коне, не печется нимало ни о своем провианте, ни о подвозе оного, находит пропитание свое в оставленных нами лагерях, от падших и за негодностию к употреблению брошенных лошадей и прочего скота; знает все места своей степи и потому в воде никогда или весьма редко нужду терпит, и в таком случае оной нужде помогает кобыльим молоком.
Напротив того, солдат идет пешком, несет на себе немалую тягость и часто, когда лошади совсем из силы выбьются, часто сам тащить должен телегу и свой провиант, кроме хлеба и воды иной пищи не знает, по недостатку в дровах весьма редко кашу себе сварить может, в лагере беспрестанным от неприятеля тревоженьем лишен сна и нужного покоя; а наконец, всякими болезнями, яко лихорадками, горячками и кровавыми поносами и прочими одержим будучи, здоровых заражает, и таким образом целую армию приводит в несостояние исполнять повеления монаршие.
Что касается до пик, которые мы с собою возили и на рогатки накладывали; то я в них никакой пользы не признавал, и оные никогда употреблены не были.
При таком трудном марше и беспрестанном тревоженьи, армия пришла к Перекопу, а неприятель перебрался за линию свою в Крым, фельдмаршал, постояв дня с два или три пред крепостью и сделав между тем два редута и несколько батарей для стрелянья по крепости, командировал генерала-квартирмейстера Штофельна, чтоб, осмотря линию, сыскать такое место, где бы оная была не починена и можно бы её атаковать приступом,
По рапорту оказалось, что невозможно учинить приступа, разве с превеликим уроном армии, ежели неприятель столь храбро оную оборонять будет, как число находящегося позади оной его войска велико.
Но, как фельдмаршал твердо намерен был идти на приступ, то он, утаив сей рапорт, отдал приказ, чтобы большая часть армии, по захождении солнца, выступила ордером баталии в две линии, чтобы ночью приступить к левому флангу Перекопской линии и на рассвете идти к ней приступом; достальная част армии должна была около полуночи делать фальшивую атаку к крепости и к линии, простирающейся к Гнилому морю.
Все сие исполнено было порядочно, н фальшивая атака причинила, что вся Татарская сила перешла на правый её фланг, чтобы на той стороне крепость и линию прикрыть и оборонить.
Как же наши на рассвете начали приступать к находящейся по левую сторону от Перекопа части линии, то мы иного сопротивления не нашли, как от башен; но оные нам нимало вредить не могли, потому что мы тотчас подобрались под их пушки, и они более 10-ти выстрелов по нас учинить не могли.
Три шеренги армии спустились в ров, а четвертая, которая несла рогатки, остановилась на краю оного. Ров глубиною был, по крайней мере, в три сажени, и приступных лестниц с нами ни единой не было; почему для солдат иного не оставалось, кроме того, что один солдат другому на плеча становился, штык в землю втыкал, и таким образом на верх взойти домогался.
Через полчаса все три шеренги взошли на верх и вступили в Крым.
Коль скоро вскрыванием вала засыпано было несколько сажень во рву, то и четвёртая шеренга с рогатками и с полковою нашею артиллериею туда же перешла, так что около 10-го часа все стояли уже в ордере баталии.
Башни были взяты, и, по принятии в полон гарнизонов, нами заняты, а армия до 4-х часов по полудни отдых имела. Неприятель отступил внутрь Крыма и оставил только гарнизон в Перекопской крепости.
В 5-м часу по полудни, фельдмаршал маршировал двумя колоннами мимо крепости и почти под пушками оной.
Сие делал он нарочно для того, чтобы увидеть, как она обороняться будет; а как из оной учинено было только несколько выстрелов, без всякого нам вреда, то он тотчас велел требовать сдачи и, по нескольким с их стороны учиненным трудностям, выслали они ещё того ж вечера аманатов в лагерь; а с нашей стороны послан был к ним генерал-маиор Бирон, при котором я тогда был адъютантом, и ещё в ту же ночь заключена была капитуляция, а на другой день поутру заняли мы крепость.
Фельдмаршал надеялся найти в сем месте многочисленный магазин; но, вместо того, оказалось, что оный весьма невелик: едва оного стать может на 4 месяца двум полкам, оставленным под командою господина полковника Девица для содержания гарнизона в сей крепости; почему должен бы он был оставить свой марш далее в Крым, если бы его не уверили, что в деревнях по Козловской дороге несколько, а в самом Козлове весьма довольно хлеба находится.
Сие побудило его продолжать свой марш и в то же самое время отправить генерала Леонтьева с корпусом к Кинбурну для взятия оного, подтверждая притом князю Трубецкому об отправлении в Перекоп запасного провианта.
Как скоро армия к Козлову (г. Евпатория-автор) в марш вступила, начали опять показываться Татары, яко обитатели сего острова и следовали за нами со всех сторон;
ночлеги их были всегда в семи или восьми верстах от нас, что они до тех пор продолжали, как генерал-фельдмаршал, в одну ночь, генералу-маиору Геппу приказал на них учинить нечаянное нападение, при котором случае они весьма много потеряли, и хотя наши Донские казаки недосмотрением вышеупомянутого генерала-маиора также некоторый урон претерпели, однако Татары с того времени всегда под вечер больше от нас удалялись, а при восхождении солнца, хотя и не все, а по крайней мере часть из них опять к нам возвращалась.
Армия начинала уже иметь недостаток в провианте, чего ради, при выступлении из лагеря, от каждого полку отправляемы были всегда по две порожних телеги, под прикрытием регулярных и нерегулярных войск, кои по обеим флангам армии вне карея маршировали и, если где верстах в двух или трех в стороне увидят деревню, должны были туда следовать для искания хлеба, коего несколько и находили в земле зарытого, так что на иной полк доставалось по три и по четыре четверти.
Оный хлеб в ручных мельницах, кои каждая рота при себе имела, ночью мололи; но к печению не доставало ни дров, ни печи, ниже потребного к тому времени; почему они должны были муку варить на подобие киселя; а где случались дрова, там, сделав лепешки, жарили оные на огне.
Многие и немолотый хлеб жарили и так его ели; а иные ели и совсем сырой: ибо, по претерпении дневного труда и солнечного зноя, казалось им несносною тягостию оный ночью молоть, отчего последовал у многих понос, и число больных весьма умножилось. Многие померли, и некоторые полки, при возвратном к Перекопу пути, не имели и 200 человек здоровых в шеренгах и рядах; а для прикрытия обоза и артиллерии, которые также знатно уменьшились, маршировали полки в две шеренги, и то весьма в немалом расстоянии человек от человека.
От уменьшения офицерского багажа и артельной повозки, офицеры и солдаты претерпевали во всем потребном нужду. Каждый офицер рад был, когда из привезенного хлеба ему с шляпу для людей его дадут.
Я сам за один маркитантский хлеб и за худой окорок, при возвращении к Перекопу, шесть рублей заплатил; а скота во весь наш марш один только раз казаки между Перекопом и Козловым с 4.000 овец достали, из которого числа несколько и по полкам роздано было, потому что весь скот отогнан был в горы.
Как артиллерийские, так подъемные и драгунские лошади весьма ослабели, и большая часть драгун шли наконец пешие, ибо лошадей их в артиллерийскую упряжку употребить должно было.
Артиллерийские фурманы велики и по положению в штате, в рассуждении припрягаемых лошадей, весьма тяжелы, и на сто лошадей дано было только 4 запасных.
После четырехнедельного марша армии вся артиллерийская припряжная сбруя испорчена была, что не мало останавливало весь марш; да и малое число свежих лошадей, кои вместо измученных во все стороны употреблялись, также скоро из сил вышли, которую нужду не прежде как в походе 1739 года поправили, когда, по представлению генерала Левендаля, новое в том распоряжение сделано было; ибо тогда, при выступлении армии от сборного места в запряжку, к каждому орудию и к амуниционным и понтонным фурам прибавлено было по нескольку лошадей, и, сколько мне помнится, по 20 запасных на каждые сто, и только в сей кампании армия с артиллериею и понтонами порядочно маршировать в состоянии была.
В походах 37, 38, 39 годов, будучи адъютантом при генерале Левендале, который сверх своей дивизии и артиллериею командовал, узнал я нужду, какую артиллерийские офицеры претерпевали и которая на всю армию простиралась.
Да иначе и быть не могло, если рассудить, сколь долго скот терпеть может, будучи четыре или пять месяцев, каждый с утра до ночи, обременен и запряжен, а при том не получая во всё то время ни зерна овса и питаясь в ночное время в замкнутом карее одною травою, которой и найти не может столько, чтобы хотя половину досыта наесться.
Иногда же одни и двое суток без воды быть должен, при чем ещё нетерпеливость утомленного погонщика без всякой пощады его мучит и погоняет.
В таковых обстоятельствах мы возвратно чрез Крым к границам своим маршировали.
На дороге к Козлову великий был в воде недостаток, а особливо в последние три дни.
Хотя солдатам, в каждый из сих дней, давали по чарке вина и велено им было свинцовую пулю во рту держать, а при ариергарде всегда было по бочке вина для ободрения тех, кои от жару, жажды и бессилия изнемогали; однако ж все сии способы были тщетны, и если б всемилосердый Господь Бог нам в последний день, за две мили от Козлова, не даровал толь сильного дождя, что солдаты выше башмаков в воде стояли, то бы того дня несколько тысяч людей злосчастно и без всякой помощи погибли.
Наконец пришли мы к Козлову и нашли, что сие место как гарнизоном, так и жителями оставлено и ни одного человека в оном не находится: ибо они, выбравши оттуда все, что только возможно было, увезли.
Со всем тем нашли мы там ещё довольное число пшеницы и ячменя. В сем-то месте полки паки запаслись хлебом, да и лошадям даван был в немногие те дни, как там стояли, настоящий корм.
Однако ж некоторые, не имели о лошадином корме надлежащего понятия и не зная меры, сыпали им сухой пшеницы и ячменя столько, сколько есть хотели, надеясь их чрез то в прежнее состояние привести; но голодный скот столько сего сухого хлеба жрал, что как их после поить водили, то оный сухой хлеб, после воды, разбух, и много сот лошадей от того околело.
Доколе мы здесь стояли, солдаты мололи и пекли хлеб, и армия взяла с собою на восемь дней печеных хлебов, а на три недели - зерном, чтоб вперед было что молоть. Но в первые два марша должно было неотменно третью часть оного бросить, потому что лошади весьма пристали и не могли оного везти.
Мы маршировали к Бахчисараю и, возвращаясь к Перекопу, находили в деревнях довольно хлеба, но по большей части должны были оный оставлять: ибо лошади весьма ослабели, и не проходило почти ни одного дня, чтобы человек до ста в каждом полку не употреблены были для возки на себе полкового обоза; а в воде мы не столько имели недостатка, как идучи к Козлову, хотя оная и редко хороша.
Генерал Леонтьев в Кинбурне и в тамошних местах несколько тысяч овец и некоторое число рогатого скота в добычу получил, из которого несколько прислано было в армию, по прибытии к Перекопу.
Во время наших в Крыму маршей, полковник Девиц должен был стараться в лежащих около Перекопа Татарских деревнях искать для нас запасного хлеба.
Он, как в тех деревнях, так и в предместьи Перекопском, несколько оного в земле зарытого нашёл, и армия запаслась оным почти на неделю; а между тем из Украйны ещё ничего привезено не было.
Фельдмаршал заключил возвратный марш, а пред тем отправил моего генерала назад в Украйну для понуждения скорейшего транспорта идущего к армии провианта и для напоминания князю Трубецкому, чтоб оного из Украйны ещё столько, сколько потребно, отправить. Но он на всей дороге никого не нашёл и приехал в Украйну к князю Трубецкому, который ещё только намерялся первый транспорт отпустить, что и исполнил.
И так солдат, на своем возвратном марше, хотя голоду не терпел, по должно было порции им уменьшить.
Генерал-майор Шпигель с своим корпусом более всех претерпел. Фельдмаршал командировал его вперед к Молочным Водам, с большею частию кавалерии и с некоторым числом казаков, за три или за четыре дня до вступления армии в марш из Перекопа, для того, чтобы Татар по сей дороге из Крыма не выпустить.
О сем проходе он в то время впервые прослышал, а прежде того об оном вовсе не знал.
Фельдмаршал Ласси пользовался оным. В будущем году он намерен был оным овладеть; но больная часть Татар ещё до прибытия генерала Шпигеля прошла, и он нашёл себя так скоро, как только туда пришел, ими окруженным, и они его весьма беспокоили. Он ожидал фельдмаршальского повеления о том, когда и куда маршировать должен; но фельдмаршал о себе не мог чрез курьера уведомить его, ибо Татары их не пропускали.
Правда, что фельдмаршал, по вступлении своем в марш из Перекопа, послал к нему курьера с повелением, что ему делать; но оный Татарами был перенят, а как он второго отправил, то и тот Татарами назад гоним возвратился, не видав генерала Шпигеля команды.
Фельдмаршал простоял дня с два и думал, что по утренним и вечерним выстрелам генерал Шпигель узнает, где фельдмаршал находится, и следовательно, не преминет в ту сторону маршировать.
Но Шпигель, который сего слышать не мог, стоял в своем месте неподвижно; а фельдмаршал должен был, для того, чтоб стоя не потратить напрасно своего провианту, в марш вступить. Шпигель, который не более как дня на три или на четыре провианту имел и о фельдмаршале ничего не знал (а хотя бы и знал, однако ведал, что у него запасного провианту быть не может) принял намерение силою открыть себе дорогу в Бахмут сквозь Татар, что он с таким успехом исполнил, что неприятель его удержать не мог, и он счастливо в Бахмут пришёл, хотя и принужден был позволить своей команде, которая нужду терпела, лошадей резать и в пищу употреблять.
Как сей, так и следующие в другие годы походы кончились тем, что мы принуждены были взятые места паки оставить и на границы почти с разоренною армиею возвратиться, хотя неприятель чрез разорение трех своих городов и многих выжженных деревень, также немало претерпел».
А теперь современная версия событий 1736 года в Крыму
Ее авторов С.М.Соловьев. История России с древнейших времен. Том 20. Глава 2.
(Поскольку эта книга получила широкое распространение среди любителей истории то каждый сможет сам сверится с полным ее текстом, а я буду тут цитировать только нужные по ходу изложения отрывки.)
«В марте 1736 года Миних лично начал осаду Азова, но, когда каланчи и укрепление Лютик были взяты, фельдмаршал поручил окончание дела генералу Левашову, а сам отправился на Днепр к войску, назначенному в крымский поход и собиравшемуся в городке Царицынке на украинской линии под начальством принца гессен - гомбургского.
14 апреля он писал императрице из Царицынки:
"Хотя капитан-паша из Царьграда к Азову и отправлен и туда прибудет, только надеюсь, что он будет свидетелем, а не помощником городу, как французы при Данциге, ибо Азов от 5 апреля по диспозиции моей кругом, как сухим путем, так и водою, уже осажден и никакой помощи получить не может, а наши войска с верхнего Дона ежедневно прибавляются, артиллерии с излишеством вскоре прибудет, также и морские суда - 15 галер и 9 прамов.
Я бы желал, чтоб турецкого войска было побольше туда отправлено, ибо чрез это силы неприятеля разделились бы - для крымской экспедиции немалая польза и туркам напрасный убыток.
На помощь Крыму большого турецкого войска прийти не может, ибо отправление водою требует большого транспорта, которого скоро сделать нельзя, а на сухом пути предстоят четыре переправы чрез большие реки - Дон, Днестр, Буг и Днепр, и турки должны будут пройти почти двойное расстояние против нашего.
Что Порта хочет избегать с нами сражений и вести оборонительную войну, это нам выгодно, потому что развязывает нам руки против татарских орд. Что касается азовских подкопов и мин, то прошу ваше величество положиться в этом на мое попечение и искусство в инженерном деле.
Крепко надеюсь, что как скоро осадная артиллерия под Азов прибудет, то город вскоре сдастся, сопротивление не может продолжаться далее 15 мая, после чего можно будет с Дону от 15 до 16000 человек подле берега Черного моря прямою дорогою отправить в Крым; это войско в половине июня соединится в Крыму с главною армиею; к этому же времени должны подойти и те полки, которые идут из Польши и Богемии, и нанесут туркам больший страх. Татарам но должно давать времени, и потому спешу с крымскою экспедициею.
Всенижайше прошу в благополучном сих экспедиций произведении никакого сомнения не иметь; ни в войске, ни в провианте и воде и в прочем никакого недостатка и опасностей быть не может".
17 апреля приехал в Царицынку другой новопожалованный фельдмаршал, Леси, возвратившийся из рейнского похода, и тотчас же имел конференцию с Минихом; было решено: Леси на другой же день ехать под Азов, а Днепровской армии немедленно выступить к Крыму; к полкам, которые шли к Днепру с Дона и Донца, также из Богемии и Силезии, послать указы, чтоб по возможности поспешили к Царицынке, где, взявши на два месяца провианта, идти за армиею, действующей против Крыма.
20 апреля Миних выступил из Царицынки с армиею, простиравшеюся до 54000 человек и разделенною на пять колонн: генерал-майор Шпигель командовал первою колонною, составлявшею авангард; принц гессен - гомбургский вел вторую; генерал-лейтенант Измайлов - третью; генерал-лейтенант Леонтьев - четвертую и генерал-майор Тараканов - пятую.
21 Миних перешел реку Самару и вошел в турецкие владения;
30 апреля армия остановилась у речки Белозерки, в трехстах верстах от Царицынки, и здесь держан был совет, какою дорогою идти к Перекопи - прямо ли степью или подле Днепра; на основании мнения запорожского кошевого и других знающих козаков избран был второй путь.
«20 мая Миних донес, что он уже в Крыму и хан с огромным войском отброшен; когда армия дошла до перекопской линии (рва, тянущегося на 7 верст от Азовского до Черного моря), то была неприятно удивлена:
ее обнадежили, что линия везде осыпалась, так что местами верхом и в телегах переехать можно, а на деле увидали, что ров очень глубок, склон так крут, как каменная стена, и голова закружится, когда посмотришь на дно, бруствер по всему валу вновь сделан и башни насажены янычарами.
Но передние русские плутонги летом пометались в ров: когда они с помощью пик и рогаток всходили на вал, задние плутонги и артиллерия производили беспрестанную пальбу.
Через полчаса русские были на валу. Турки, сидевшие в одной башне, оборонялись целый час и были все истреблены; сидевшие же в другой башне, от Черного моря, в числе 130 человек сдались военнопленными; вечером занята была третья каланча, к Гнилому морю;
22 мая сдалась и самая крепость Перекопская с условием, чтоб турецкий гарнизон, состоявший из 2554 человек, был выпущен.
24 числа войско пошло далее по направлению к Козлову, и 30 числа на рассвете донские козаки и гусары ворвались нечаянно в татарский лагерь, достигли шатра внука ханского Калги-салтана, перебили несколько сот татар, но, не поддержанные главным войском, которое слишком далеко было позади, должны были отступить, причем потеряли с лишком 100 человек убитыми.
31 мая войско расположилось лагерем в 54 верстах за Перекопью, против деревни Ходжамбах.
Отправив генерала Леонтьева с 10000 регулярного войска и с 3000 козаков к Кинбурну, Миних держал военный совет но вопросу: идти ли дальше?
Принимая в соображение, что войско в схватках с неприятелем имело до сих пор постоянный успех, что город Перекопь с линиею, каланчами, турецким гарнизоном, бунчук и знамена Калги-салтана в наших руках и знатные люди неприятельские побиты, генералитет единогласно решил идти с поспешностью к Козлову, но не далее.
Мнение подписали генералы: князь Репнин, Магнус фон Бирон, фон Шпигель, Измайлов, принц гессен-гомбургский и Миних.
5 июня войско приблизилось к Козлову, и гренадеры с частью артиллерии, также половина донских и запорожских козаков отправлены были для изгнания из города неприятеля, но город уже был оставлен гарнизоном и жителями, и наибольшая часть его выжжена.
Татары вышли из города так торопливо, что оставили русским богатую добычу: свинцу досталось на всю армию да еще немало побросали в море; хлебом армия запаслась на 24 дня; козаки из близлежащих деревень нахватали до 10000 баранов; получено было также много медной посуды, жемчугу, парчей и прочего добра.
"Ныне армия, - писал Миних, - ни в чем недостатка не имеет и вся на коште неприятельском содержаться будет, что во время военных операций великим авантажем служит; по пословице, мы успели свою лошадь к неприятельским яслям привязать".
Это обеспечение армии насчет провианта заставило переменить решение военного совета и двинуться из Козлова далее к Бакчисараю.
Татары шли постоянно впереди русского войска и пользовались всяким случаем к нападению.
Два самых сильных нападения были 17 июня у Бакчисарая, причем русские потеряли убитыми и взятыми в плен 284 человека.
"Мы полную викторию получили, - писал Миних, - но в то время наши люди в таком были сердце, что никак не возможно было их удержать, чтоб в Бакчисарае и в ханских палатах огня не подложили, отчего четверть города и ханские палаты, кроме кладбища и бань, сгорели.
25 июня было решено возвратиться в Перекопь и приблизиться к Днепру, чтоб армии дать отдых, особенно в ожидании сильных жаров, также для того, чтоб быть в состоянии сделать отпор туркам, которые, по вестям, собирались на Дунае и намерены были идти к Днепру или Очакову. Татарская туча, видневшаяся до сих пор впереди войска, теперь виднелась назади.
Татары были в страшном горе: они думали, что русские пойдут от Бакчисарая к Кафе, и опустошили все по дороге к этому городу.
6 июля войско достигло Перекопи, и в тот же день Миних получил известие от Леси о сдаче Азова и от Леонтьева о сдаче Кинбурна.
17 июля Леси велел полковнику Ломану с тремястами гренадер, семьюстами мушкетеров и шестьюстами козаков взять неприятельский палисадник.
Ломан при пушечной стрельбе с русских батарей и судов взял палисадник, окруженный рвом в три сажени глубиною, побивал и гнал турок до самых городовых ворот, отнял у них пушку и бочку пороху.
После этого азовский паша прислал фельдмаршалу письмо, в котором изъявлял некоторую склонность к сдаче. "Но хотя бы эта склонность и отменилась, - писал Леси, - то 110 сделании бреш-батареи, которая через семь дней будет окончена, в скорых числах надеюсь взять город штурмом".
Но до штурма не дошло: 19 числа паша прислал с просьбою о капитуляции, а на другой день прислал и городовые ключи; по договору все мусульманское народонаселение города было отпущено в Турцию.
При осаде Азова было употреблено с чем-нибудь 25000 человек; из них было убито менее 200 человек, ранено 1500; в числе легкораненых находился сам фельдмаршал.
Но, «в Петербурге были недовольны возвращением войска к Перекопи и требовали, чтоб Миних возобновил нападение на Крым в августе и сентябре.
Фельдмаршал отвечал, что ……
"В порученной мне важнейшей экспедиции, сколько в человеческой возможности было.
Теперь моя цель - привести полки в доброе состояние, укрепить перекопскую линию, усилить крепость и держать татар в Крыму, чрез что они сами себя принуждены будут разорить, усилить Кинбурнскую крепость и, умножа тамошнее войско, не перепускать турок на сю сторону.
Что касается нового сильного нападения на Крым в августе и сентябре, то это зависит от снабжения армии достаточным провиантом, ибо в разоренном Крыму получить уже более ничего нельзя, также от движения турецкого, и, если будет возможность, ничего не упущу для исполнения воли вашего величества".
Эта воля не была исполнена; 24 июля Миних с генералами - принцем гессен-гомбургским, Измайловым, Леси, князем Репниным и Аракчеевым - имел военный совет, на котором решено:
так как провианта при здешней армии имеется только дней на десять или с нуждою на две педели с прибавкою в пищу мяса; так как от здешнего худого воздуха и от соленой воды, особенно же при настоящих жарах, в людях болезни умножаются и здоровые в слабость приходят; так как лошади беспрестанно падают и живые, вместо того чтоб поправляться, ежедневно в худшее состояние приходят, и нельзя-надеяться, чтоб армия, оставаясь здесь, пришла в лучшее состояние, то необходимо здешнее место оставить, идти к Днепру, где лучший воздух, добрая вода и ближнее получение провианта».
Это решение уже было фактическим признанием поражения русской армии в этом походе, поскольку останься армия на зимовку в Крыму, она могла быть погибнуть окончательно!
Ведь Северный Крым был разорен, а с татарами не состоялось никакого серьезного и их силы опираясь на поддержку местного населения и помощь турков находись в боевом состоянии, готовы продолжать заманивать Миниха в глубь Крыма, видя как быстро тают силы русской армии….
Крепости Перекоп и Кинбурн не представляли для крымско-татарской армии серьезной потери. Тем более что их гарнизоны были отпущены русскими войсками с оружием, и они вновь влились в ряды воинов крымско- татарской армии. Сожжение Бахчисарая тоже с военной точки зрения не имело никакого значение.
Так как бы досадили Крымскому хану или дали ему повод начать капитальный ремонт своих дворцов!
Ну, а В. Соловьёв пишет далее:
« Так как для входа в Крым регулярному войску с артиллерпею и обозами другого пути нет, как чрез перекопскую линию, а, напротив того, татары могут всегда перебираться, минуя эту линию, чрез Гнилое море и так как в крепости Перекопской регулярному гарнизону за недостатком хорошего воздуха и воды и за несвободным сообщением быть трудно, то Перекопскую крепость и каланчи до подошвы разорить и подорвать, а пушки и амуницию с собою взять.
Миних двинулся с армиею к Днепру, складывая вину отступления на Леси, который долго не присылал ни войска, ни провианта.
Но Леси писал:
"Я как прибыл под Азов, то начал изыскивать всякие способы отправить провиант водою и сухим путем, но галеры не могут пройти в море, да хотя бы и прошли, то негде им пристать в Крыму; сухим путем нельзя было послать за неимением лошадей, телег и до взятия Азова людей; я много раз писал об этом в Кабинет и к самому фельдмаршалу Миниху писал, чтоб не надеялся на присылку от меня провианта.
Что же касается распоряжения его, чтоб я по взятии Азова шел к нему с полками, то по выступлении из Азова турецкого гарнизона, 4 июня, отправил я к нему генерал-лейтенанта графа Дукласа чрез Изюм с двумя драгунскими полками.
С 27 июня по второе число августа, 35 дней, дал я солдатам отдохнуть, а между тем приготовлял их к походу; они же разрывали около города шанцы и апроши и исправляли другие нужнейшие работы; 2 августа, выбравши лучших и здоровых пехоты пять тысяч человек да 300 конных и снабдив их на два месяца провиантом, отправил к Перекопи чрез степь, как вдруг получаю от фельдмаршала Миниха уведомление, что он отошел от Перекопи, и я должен был идти для соединения с ним к Изюму".
Миних разместил полки на зимние квартиры, но при этом велел им быть в готовности к походу, так чтоб могли выступить в 24 часа по получении приказа».
……..
«Татары иногда прорывались чрез линию, и хотя им не позволяли больших разбоев, но, естественно, рождался у некоторых вопрос: к чему же служил поход фельдмаршала Миниха в Крым - поход, в котором была потеряна, как считали, почти половина армии, и все по нераспорядительности главнокомандующего, потому что от неприятельского оружия погибло не более 2000 человек?
Миниха упрекали, зачем он выступил в поход в самое неудобное время года?
Зачем повел войско на авось, в одном предположении, что оно может кормиться на счет неприятеля?
Кроме того, Миниха упрекали в жестокости относительно солдат:
вместо того чтоб идти ночью или выступать за несколько часов до рассвета, в прохладное время, войско выступало в поход несколько часов спустя по восходе солнца, что страшно развило болезни.
Усталость и жара так изнуряли солдат, что некоторые падали мертвыми на ходу. Наконец, к большому несчастью, между генералами господствовало несогласие.
Принц гессен-гомбургский, которого упрекали в лени и нерадении, скучал тягостями похода и позволял себе дурно отзываться о главнокомандующем не только пред офицерами, но даже пред солдатами; оказывая сожаление к ним, он внушал, что виноват во всем фельдмаршал, который, без сомнения, хочет поморить их всех от голода и усталости. Эти внушения усиливали неудовольствие войска, которое начинало роптать при малейшей усталости.
Принц привлек на свою сторону некоторых генералов, и между прочими Магнуса Бирона, и под Бакчисараем предложил им воспротивиться приказаниям фельдмаршала, если тот предпримет дальнейшее движение, и, если Миних будет упорствовать в своем решении, арестовать его и передать команду старшему по нем, т. е. ему, принцу.
Генералы не согласились на это предложение, и принц должен был удовольствоваться тем, что написал обер - камергеру Бирону жалобу на Миниха, а Бирон переслал ее в оригинале Миниху, и легко понять, какие после того установились отношения между Минихом и принцем.
Выход армии из Крыма с огромными потерями, ссора между генералами, дурные вести из Персии, медленность Австрии в исполнении своих обещаний - все это сильно тревожило императрицу.
Ее тревожное состояние всего лучше видно из следующего письма к Остерману:
"Андрей Иванович, из посланных вчерашних к вам рапортов и челобитной, из письма, которое он пишет к обер-камергеру, довольно усмотришь, какое несогласие в нашем генералитете имеется; чрез это не можно инако быть, как великой вред в наших интересах при таких нынешних великих конъюнктурах.
Я вам объявляю, что война турецкая и сила их меня николи не покорит, только такие копдувиты, как ныне главные командиры имеют, мне уже много печали делают, потому надобно и впредь того же ждать, как бездушно и нерезонабельно они поступают, что весь свет может знать.
От меня они награждены не только великими рангами и богатством, и вперед им я своею милостью обнадежила, только все не так, их поступки несходны с моею милостью.
Того ради принуждена буду другие меры взять и через сие вам объявляю:
1). Нам одним Турецкое государство вовсе разорить или сгубить невозможно будет, и нынешнего году довольно это показало наше войско, как люди и лошади пропали, хотя на будущий год она (армия) и будет комплектована, только это все люди молодые будут.
2) По всем видимостям, Персия мир с ними (турками) хочет делать.
3) Видеть по всем их (австрийцев) делам, что они своим обнадеживанием нас
довольствовать хотят... по ведомостям, они свое войско по винтерквартирам распускают.
4) Теперь надобно рассудить, и требую вашего совету:
1) Что при таком несогласии нашего генералитету делать и как им знать дать о их поступках, которые не только касаются до наших интересов, но и до чести нашей. 2) Пруцкой трактат был великой вред и бесчестье нашему государству, который в ту пору от нужды был делан, и ежели такой способ найдется, чтоб этот трактат уничтожен был, также старые наши границы присовокупить - не лучше ли войну прекратить, только как в том деле зачинать, то мы на ваше искусство и верность надеемся; вы можете обнадежены быть, что я вас и фамилию вашу николи в своей милости не оставлю, и желаем вам скорого здоровья, и пребываю в милости".
Миниха 9 октября написал императрице:
«Принимая в соображение, какие неусыпные старания и труды без упущения времени требуются от командующего армиею, дабы высочайший интерес вашего величества утрачен не был, я принужден всенижайше донести, что слабость здоровья моего вседневно умножается и отнимает надежду исправлять надлежащим образом вверенное мне дело. Поэтому всеподданнейше прошу ваше императорское величество поручить команду над армиею фельдмаршалу фон Леси, а меня от оной уволить, ибо я не в состоянии нахожусь тех трудов, которые доныне со всевозможною ревностью нес, более продолжать".
Анна отвечала 22 октября: "Господин генерал-фельдмаршал. В сих днях получили мы вашу челобитную, в которой вы об отпуске своем из службы нашей просите. Мы не можем вам утаить, что сей ваш поступок весьма нам оскорбителен и толь наипаче к великому нашему удивлению служить имеет, понеже не надеемся, что в каком другом государстве слыхано было, чтоб главный командир, которому главная команда всей армии поручена, во время самой войны и когда наивящая служба от него ожидается, к государю своему так поступить похотел, особливо еще без всякой законной и праведной причины и еще с употреблением таких чувственных толкований, как вы в письме своем к нашему обер-камергеру употребляете.
Подлинно, что мы, по нашей к вам всегдашней милости и положенной на вас совершенной конфиденции, никогда того от вас ожидать не имели.
Мы же и ныне еще уповаем, что вы сие свое намерение не токмо вовсе оставите, но такожде верным и усердным продолжением службы вашей и нам повод и причину к неотменному продолжению нашей к вам милости подадите, якож вы в таком случае на оную и о том обнадежены быть можете, что мы во всем такие учреждения учиним, что ни вам и никому в службе нашей какая обида учинена была, что мы вам во всемилостивейшую резолюцию объявить запотребно рассудили, но которой неотменное исполнение ожидая, пребываем к вам нашею императорскою милостью благосклонны - Анна".
Миних отвечал 9 ноября длинным письмом: )
(И тут хорошо видно все мастерство его «красноречия», с помощью которого он проигрыш кампании выдает за свою победу!!!)
"Ожидая, что вашего величества соизволение (что ни Миних и никто другой не потерпят обиды) непременно исполнено будет, всенижайше благодарствую, что оным всемилостивейшим писанием пожаловать мне, нижайшему, в нынешних печальных обращениях ободрение придать соизволили, и, как никто вашего величества высочайшему соизволению противиться не может, так и я оное при всяком случае за законное приемлю и за великое и за совершенное счастье причитаю такой великой, богоизбранной и беспримерной монархине, как ваше императорское величество, всеподданнейше служить.
Так как во время войны благополучие государств зависит отчасти от армии, то командующему генералу от всех пристрастий честолюбия и своего прибытка совершенно свободно быть должно, и как самому о себе, так и о происходящих событиях неленостное рассуждение иметь, может ли он такую важную должность настоящим образом исполнить; в противном случае лучше от такой команды удалиться, нежели рисковать славой своей государыни и государственным интересом.
Достопамятнейшая победа, которую греки получили над персами, приписывается …..
………..
Командующему над армиею генералу надобно быть,
во-1), сильным и здоровым;
2) от вашего величества всемилостивейшую конфиденцию и при армии достаточный кредит иметь:
3) надобно ему быть свободну от всяких неприятностей, ибо и без того команда лежит на нем тяжелым бременем.
Что касается моего здоровья, то известно, что в прошлом году в Полтаве я был болен горячкою; в апреле месяце этого года по возвращении из-под Азова заболел сильною лихорадкою и, едва получил облегчение, выступил с охотою в крымский поход, где отнялся у меня левый бок, так что почти во всю кампанию меня принуждены были снимать с лошади; по окончании похода в таком находился бессилии, что не без труда мог на ногах стоять, и, хотя попечением присланного по всемилостивейшему вашего величества ко мне милосердию доктора мне теперь получше, только боюсь, чтоб почти не впасть мне в бессилие.
При армии вашего величества команда в таком разделении имеется, что генералитет и офицеры в несоединенном на меня уповании состоят, так что во многих требующих быстроты случаях намерения мои не могут быть приведены в исполнение: притом некоторыми из Кабинета вашего величества указами приведен я был в немалое сомнение, что вашего величества высокая ко мне конфиденция пред прежним умалилась.
Особенно было мне прискорбно, что указы приходили в такое время, когда я, не оставляя армии ни одного часа, из Крыма, из Бакчисарая, куда никогда никакой неприятель не проникал, вывел ее обратно с немалою викториею и взятою у неприятеля артиллериею и пленными.
И так как разделенная команда к успешному действию никогда вести не может, а я никому никогда не завидовал, то и просил без всякого сомнения поручить главную команду товарищу моему, генерал-фельдмаршалу Леси, одному".
А поскольку у нас появляется новое важное историческое лицо, которому пришлось много поучаствовать в этой войне то о нем, как и ранее о Минихе современному читателю нужна дополнительная информация.
К тому же фельдмаршал Ласси был своего рода антиподом фельдмаршалу Миниху!
Справка: Ласси, Петр Петрович
Ласси, Петр Петрович (1678-1751), — граф, генерал-фельдмаршал уроженец Ирландии. В 1700 г. перешел на русскую службу. Принимал участие в Северной войне (1700 — 1721 гг.), боевых действиях русской армии в Польше (1733 г.) на стороне короля Августа III против Станислава Лещинского.
С 1723 по 1725 гг. он состоял членом военной коллегии, позже — рижским генерал-губернатором. Произведенный в генерал-фельдмаршалы, участвовал в турецкой войне 1736-1739 гг., почти всегда начальствуя отдельным корпусом.
О нем известно, родился в « Ирландіи 30 Октября 1678 года отъ благородныхъ родителей древней Фамиліи.
Сначала онъ находился во Французской служб;, участвовалъ подъ знаменами славнаго Фельдмаршала Катината въ Савойской войн;, потомъ сражался противъ Турокъ въ арміи Императора и, наконецъ, предложилъ услуги свои Петру Великому, въ 1700 году.
Онъ явилъ опыты своей храбрости въ разныхъ битвахъ противъ Шведовъ; пожалованъ въ
1705 г. Маіоромъ; тяжело раненъ на Полтавскомъ сраженіи; первый вступилъ въ Ригу (1710 г.), бывши уже Полковникомъ; наименованъ Комендантомъ тамошней кр;пости; снова обнажилъ мечь (1711 г.): находился въ Прутскомъ поход;; пресл;довалъ потомъ до Позена Грасинскаго, приверженца Карла XII; произведенъ въ Генералъ-Маіоры (1712 г.); служилъ подъ знаменами Меншикова въ Помераніи Голштиніи; участвовалъ во взятіи кр;пости Тенингена (1713 г.), въ разбитіи Шведскаго Генерала Графа Штейнбока, въ занятіи города Штетина.
Всл;дъ за т;мъ, Ласси продолжалъ службу свою въ арміи Графа Шереметева: находился въ Польш;, Померанiи и Мекленбургіи; отправясь, въ 1719 году, на галерахъ къ Шведскимъ берегамъ, произвелъ страшныя опустошенія въ т;хъ м;стахъ, заставилъ, вм;ст; съ Генералъ-Адмираломъ Графомъ Апраксинымъ, Королеву Улрику Элеонору согласиться на предложенныя ей условія о мир; Петромъ Великимъ; пожалованъ за свои военные подвиги Генералъ-Лейтенантомъ (1720 г.).
Вскор; открылась новая война съ Персіею: Ласси, по причин; разстроеннаго здоровья, им;лъ тогда пребываніе въ небольшой деревн;, ему принадлежавшей.
Безд;йствіе его продолжалось до вступленія на Престолъ Императрицы Екатерины I: она пожаловала Лассія кавалеромъ ордена Св. Александра Невскаго, въ самый день учрежденія этого знака отличія, 21 Мая 1725 года; Генералъ-Аншефомъ, Членомъ Военной Коллегіи (въ Август;) и вскор; Главнокомандовавшимъ арміею, расположенною въ Петербург;, въ Ингріи, Новогородской губерніи, Эстляндіи и Кареліи; Рижскимъ Генералъ-Губернаторомъ (1726 г.).
Когда юный Петръ II-й насл;довалъ Екатерин;, Князь Меншиковъ, управлявшій кормиломъ Государства, возобновилъ усилія свои къ полученію Герцогства Курляндскаго и, не усп;въ въ своемъ предпріятіи посредствомъ переговоровъ, вознам;рился силою достигнуть желаемаго.
Любопытно, что Герцогъ Фердинандъ находился еще въ живыхъ, не думалъ о смерти, а о женидьб;, скончался черезъ десять л;тъ потомъ, им;лъ уже насл;дника, Принца Морица Саксонскаго, избраннаго (1726 г.) на Сейм; Курляндскими и Семигальскими Государственными чинами! — Ласси вступилъ въ Курляндію съ тремя п;хотными полками и двумя конными (1727 г.).
Ему поручено было выслать изъ Герцогства укрывавшагося въ ономъ Морица: Полковникъ Функъ получилъ приказаніе отъ Россійскаго Генерала арестовать Принца на остров; Османген;; но онъ усп;лъ скрыться на рыбачьей лодк; отъ нашего отряда.
Функъ захватилъ его свиту, состоявшую изо ста шести челов;къ, имущество и бумаги.
Морицъ обратился къ Лассію съ письменнымъ предложеніемъ: ежегодно ;ыдаватъ Меншикову по сорока тысячь ефимковъ, если онъ откажется отъ своего требованія,которое можетъ вовлечь въ войну Россiйскiй Дворъ съ Польскимъ,отъ чего возмутится тишина всей Европы; об;щалъ дв; тысячи червонныхъ тому, кто возметъ на себя сод;йствіе въ этомъ д;л; и, на словахъ, чрезъ посланнаго, вызывался даже удвоить предлагаемую имъ сумму Князю Ижерскому.
Записка Морица привезена въ Петербургъ 9 Сентября, въ тотъ самый день, когда Меншиковъ, лишенный чиновъ и знаковъ отличій, высланъ былъ изъ столицы; но Ласси усп;лъ, однакожъ, уничтожить избраніе Морица (26 числа).
Досел; Полководецъ Петра Великаго былъ только исполнителемъ распоряженій другихъ Вождей, не им;лъ случая оказать во всемъ блеск; пріобр;теннаго имъ навыка въ военномъ ремесл;.
Императрица Анна Iоанновна вв;рила ему (1733 г.) начальство надъ двадцатитысячною арміей, съ коею двинулся онъ къ берегамъ Вислы противъ приверженцевъ Станислава Лещинскаго.
4 Января прибылъ Ласси къ Торну; этотъ городъ покорился новоизбранному Королю Августу III и впустилъ Русскій гарнизонъ. Ласси держалъ въ осад; Данцигъ, когда см;нилъ его Графъ Минихъ.
Оставаясь подъ командою Фельдмаршала, онъ разс;ялъ десятитысячный корпусъ Графа Тарло и Кастелана Терскаго, посп;шавшій на помощь Станиславу къ Данцигу, сод;йствовалъ сдач; этого города, истребилъ войска Мощинскаго, овлад;лъ Краковымъ, награжденъ отъ Августа III орденомъ Б;лаго Орла (1734 г.).
Въ 1735 году Ласси выступилъ къ Рейну съ 12,000 челов;къ для соединенія съ арміею Принца Савойскаго: прошелъ Богемію и Верхній Палатинатъ, возбуждая везд; удивленіе устройствомъ и дисциплиною предводимыхъ имъ полковъ, заслужилъ похвалу славнаго Евгенія.
Вспомогательное войско наше возвратилось назадъ съ береговъ Рейна, по причин; заключеннаго тогда мира между Франціею и Австріею: Императоръ Карлъ VI пожаловалъ Лассію портретъ свой, осыпанный бриліантами и пять тысячь червонныхъ;
Государыня препроводила къ нему Фельдмаршальскій жезлъ, 17 Февраля 1736 года, поручила отправиться къ Азову.
Хотя двухлетняя война России против Крымского ханства, конечно, вызвала негодование в Стамбуле, однако Турецкое. правительство, озабоченное известиями о заключении союзе России с Австрией, не предпринимало в течение 1736 г. ничего решительного в смысле отсылки на помощь Крымскому хану своих войск.
А завязанные было в польском г. Немирове новые русско-турецкие дипломатические переговоры, не привели ни к каким результатам, и весной 1737 г. военные действия возобновились.
( конец ч.2)
Все рисунки к работе здесь:http://narodna.pravda.com.ua/history/4cb3a6cb4c4e7/