Мы, кажется, еще воюем.
Но это, знаешь, более похоже
На помесь жречества
С крестьянством – мы стоим
Рядами утром, чистим наш металл,
После чего расходимся за пищей,
Что ищем, ковыляя в сухостое,
Подобно насекомых вереницам,
Сгрызающих на мертвых чьих-то лицах
Черты родства. И тащим по земле
Свой запах, взгляд, и тени.
II
Так в детстве нам рассказывал старик
В деревне по соседству: край земли
Находится за умершими льдами,
Где только слышен вой
Ветров, и, как предвестье ада,
Совы белы.
Мы, не заметив, минули его,
Похоже, с той укрытой в снег черты,
Где ночи вдруг лишились черноты
И блеклый солнца шар
В бессилии касается тропы.
III
Под тряпьем раскрытые ребра
Исходят паром. Руки давят на воздух,
Немея. Вперед удара
Сердце чуть замирает,
Еще не привыкнув к позе
Бегуна на искрящем звездой морозе.
Что-то светит, мерцая, над самым теменем
(Если лежу, то за). Слышу запахи.
Вижу твои глаза,
Обводящие кругом белеющий горизонт,
Вычитая меня как секунду из суммы времени.
IV
Ты далеко от меня. И это – горчайший яд.
Как страсть на лице старика – неуместна улыбка.
Взгляд, обращенный куда-то туда, назад,
Тем больнее сжимает о горизонт зрачок,
Чем полнее глотающий степь восток
Наливается перестоявшей тьмой.
В каждом запахе – запах твоих волос,
Сохраняющих где-то, я верю, мой.
От горящих костров – череда полос.
В шелестящем воздухе пар. В густой
Пыли неслышно ступает ночь.