На хор... (Рассказ)

У Евангелины Егоровны каждый четверг – чистый. Потому что по пятницам ей - на хор. В пять вечера она достает из печи ржаные караваи, прикрывает их белым полотенцем и, отерев пот со лба, садится на табурет. Отламывает, горячую еще, корочку и, макнув ее в соль, кладет на язык. Долго смотрит в чистое, отмытое до полной прозрачности, оконное стекло. Углядев на нем пятнышко, насиженное случайной мухой, встает и краешком фартука полирует стекло до блеска. Она во всем любит порядок, а уж окна в ее маленьком доме - предмет особой заботы. Евангелина Егоровна, в свои семьдесят, мир, что за окном ее дома, видеть желает чистым и ничем не запятнанным. Потому и телевизора в доме нет, а только лишь «радиво», настроенное на местную волну. Только в нем еще и можно услышать какие-нибудь, приятные сердцу, вести с полей и русскую песню.
За окном – дымок от топящейся баньки, порушенные осенними росами грядки потемневшие, опустившие тяжелые головы к земле, подсолнухи, оставленные для подкорма синицам, прилетающим в эту пору из леса.
- Словно люди, что виноватятся в чем… – думается ей, - На солнце не глядят! И то, какое уж солнце…Осень…
В огороде у Евангелины Егоровны - полный порядок. Соседский сынок, дай ему Бог здоровьица, за литру самогона управиться помог. Луковые и чесночные косы сушатся с подветренной стороны баньки. Картоха перебрана и, чистенькая, унесена в подпол, где огурцы, как и положено им, томятся в дубовой кадке: ядреные, хрусткие, со смородиновым листом – для аромату и вишневым – для крепкости огурцового тела. На рыжих грядках - разложенные для просушки останки картофельной ботвы, что Евангелина Егоровна в погожий день спалит, чтобы разбросать золой по огороду. Коза Манька - в законном ее месте, в загончике. Привязана длинной тонкой цепочкой к колышку, накрепко вбитому в землю. А иначе – никак! Блудливая коза-то и вредная. Про таких-то и говорят: «дереза». А молоко у Маньки, не молоко - елексир жизни. Так это слово, сказанное кем-то из дачников, Евангелине Егоровне на душу легло, что она его аккуратненькими буковками на бумажке написала да выучила: «елексир».
Манька косится из-за заборчика: то на капусту, что еще не убрана, то на окошко дома, за которым хозяйка. И Евангелина Егоровна, отломив приличный ломоть житнего, накидывает на плечи пуховую шаль и выходит в прохладный по-осеннему мир, чтобы побаловать любимицу. Потому как баловать Евангелине Егоровне больше некого. Разве что кошку, что при виде хозяйки спешит потереться об ее ноги. Даже собаку Евангелина Егоровна не держит. Старый кобелек помер недавно, а другого - ей и не надо. Манька - почище любого кобеля будет. Ежели ее по другую стороны ограды подвязать, то двойная польза от блудни. И прикорм с лужайки, что возле дома, и охрана. Маньку даже самый отъявленный вражина стороной обойдет!
А впрочем, откель взяться ему в деревне, где каждый человек на виду. А ежели, кто новый объявиться, так через пару ден все о нем уже известно. Только и разговоров на вечерних скамейках возле каждого дома: кто таков, к кому…
Евангелина Егоровна по скамейкам не шастает. У нее для этого - ни времени, ни охоты нет. Летом - дел невпроворот. А к зиме - скопится Манькиного пуха столько – прясть, не перепрясть. Упадет снег и будет Евангелина Егоровна долгими зимними вечерами вязать пуховые варежки да носки. Отдаст их соседке. Та поедет в город. Продаст на рынке. И будет Евангелине Егоровне прибавочка к скромной колхозной пенсии: на конфеты и баранки с маком к чаю. А пенсия - пусть копится на книжке. Она там - целее, на баловство всякое не тратится. Разве только, пару раз в году, когда надо Евангелине Егоровне ситцу на занавески новые прикупить да из бельишка чего-нибудь или самогонки пару литров для натираний и хозяйственных нужд, снимет она тысчонку-другую.
Смертное у Евангелины Егоровны приготовлено. Все - в лучшем виде. А остальное, что получится скопить, завещает она доброму человеку для одного важного дела: клуб деревенский поправить. И еще - новые костюмы для хора, в котором сейчас - всего-то - четырнадцать старух, таких же неугомонных, как она. Но верит Евангелина Егоровна, что ежели вложиться всем миром в святое дело, то потянутся в клуб ребята малые и те, что постарше. Не только мультики по воскресеньям глядеть да на танцульках ногами дрыгать. А придут, встанут рядышком, плечом к плечу, и полетит над родной сторонкой - разудалая ли, грустная ли - русская песня. И на зов ее вернутся из больших городов люди. И, может быть, сынок Евангелины Егоровны услышит где зов той песни и приедет домой. Скажет: «Здравствуй, мать. Вот, приехал! Командуй, с чего зачать. Крышу поправить аль сарайку Манькину…» И к Савельевне дочка с зятем приедут, и к Митрофановне… Потому что песня, душой спетая, она же - сродни молитве. А ежели еще и хором…