Глаза ее светились изумленно,
Но поэтесс в покои к ней прокрался
И веяньям учил ее салонным.
Рассказывал, что ямбы устарели,
Что соловьи, осенние наряды -
Давно уже банальны, менестрели
Ценителей теперь волнуют вряд ли.
И то, что прежде грубостью считалось,
Теперь ласкает слух, тревожит душу,
И пошлость яркорыжими цветами
Тоску раскрасит и слезу осушит...
И мат уже цензурен, нормативен -
И не пылают щеки донны беллы.
Иные властны над толпой мотивы, -
(Орал пиит, включая децибелы).
И сущность не нужна, как таковая,
И чувства - не предмет для песнопений...
Она молчала, головой кивая,
Дивясь его усердному сопенью.
А взор ее был нежен и доверчив:
ПОЭЗИЯ, светла и лучезарна, -
Она его не понимала речи
И таяла, и тихо исчезала.
