И сукровицей проступающих мелких луж,
Я порой посматриваю туда, где кончается свет, и чужд дыханию воздух;
Где вода, упираясь в невидимое дно, замедляет падение тела, пока оно,
Натолкнувшись на твердое, не станет сном – прошедшего о себе самом.
Оступаясь в бороздах, бреду назад,
Где в тени скалы дом углами цепляет невольно взгляд,
У стены которого младший брат с переломанной голенью гонит лист
Прошлогодний, упираясь плечом в костыль, от лица свободной рукой.
И пыль забивает прищуренные глаза.
Прижимая к полу циновку, зад вторит общим законам бытья,
В каких, я уверен, записано ему быть – тем, что сверху должно давить
(Что есть суть империи). Раньше жить, говорят старики, было проще:
Порядок простой вещей был надежнее… Люди ценили труд,
Верность… Рыбой обилен пруд… Кротки женщины… Слава страны…
Вчера на краю деревни из тех племен,
Что не чтят ни старость, ни блеск имен,
Простояли конные с четверть дня, не решаясь напасть…
Может в прошлом, увидев вдали коня с черным всадником,
Дети не мчались прочь? Только это вряд ли…
Съедает ночь тусклый свет, оставшийся между туч.
Мы вдвоем, очерченные в квадрат, слышим только:
Небо роняет град на солому крыши.
За братом брат, забираясь в общий и теплый дом,
Мы как раньше – вновь вмещены в одном.