Из цикла: «Армейские истории».
Я находился между явью и сном. Солнце. Жаркое майское солнце лизало вместе с легким ветерком мою голую спину. Лежал я на верхней площадке деревянной вышки для воздушно-десантной подготовки, на своей аккуратно сложенной гимнастерке. Площадка размером два на два метра с трех сторон была огорожена метровым парапетом. С четвертой стороны парапета не предусматривалось, а имелась прямоугольная арка, в виде буквы «П» на верхней перекладине с привязанным металлическим тросом, второй конец которого крепился внизу, метрах в пятидесяти от вышки. Канатная дорога, только в одну сторону и для одного человека. Цепляешься и несешься к земле, вернее к песку. Песок - в песочнице. Вокруг песка зеленеет трава, а он на ее сочном фоне, желтеет далеким ровным квадратиком.
Я не для прыжка сюда залез. Лучше места для принятия солнечных ванн не найти. Сейчас объясню почему. Весной разлилась речка, образовав большие поймы, которые к маю, после спада воды, стали бескрайними заливными лугами. Вода в них постепенно высыхала, но комариные личинки уже успели вылупиться, и мы погибали от этого постоянно жужжащего плотного роя. Комары были желтыми, большими, голодными и, как следствие, очень злыми. Они не только мешали спать, они мешали даже проводить развод. Команда «Смирно!» просто-напросто не выполнялась. Какое, на фиг, смирно, когда тебя жрут нещадно. А тут классно, комары на эту высоту уже не залетали. Хотя высота-то ерундовая – метров двадцать.
Подбородок мой лежал на сложенных руках. Я изредка открывал глаза, чтобы не заснуть окончательно. Взору открывалась красивая панорама. Вдаль синей лентой, уходила извилистая речка. По ее бокам блестели заливные луга, а потом шли высокие, густо заросшие холмистые берега. На этих холмах располагались довольно густые рощи, с вековыми разлапистыми и очень высокими дубами. Растительность в них была трехъярусной. Самый высокий ярус – дубы. Потом ольха, осины или березы. Внизу же рос густой орешник. Причем так густо, что хотелось вооружиться мачете, чтобы прорубать себе дорогу.
Некоторые старые доски на площадке были заменены на новые. Сосна на жарком солнце «плакала» и вкусно пахла. Запах мне напомнил аромат прибрежных сосновых дюн на Финском заливе в жаркую погоду. Я вам скажу - ни с чем не сравнимый запах. Эх, запахи, запахи, запахи. С ними связаны самые сильные ассоциации. Сейчас бы на Финское взморье. Я закрыл глаза, лег щекой на руку и стал мечтать. Скорее даже не мечтать, а вспоминать. Вспоминать, как было классно легко и романтично до армии. Последним юношеским летом. Романтические встречи с девочками. Сколько их было? Не так уж и много. Сейчас посчитаю.
Солнышко приятно грело. Я, уткнув нос в сгиб локтя, медленно вдыхал аромат своей кожи. Кожа особенно приятно пахнет на солнце. Есть в этом запахе что-то волнующее, сексуальное. Я сразу же вспомнил, как я в первый раз здесь оказался, две недели тому назад. Всего-то две недели. Или уже две недели. И то и другое определение будет правильным. В армии время идет совсем не так, как на гражданке. Оно не бежит и даже не идет, оно ползет. Медленно, медленно. И чем ближе к дембелю, тем медленней. А оказался я на этой вышке следующим образом.
В самом начале мая, две недели тому назад установилась отличная солнечная погода. Почти летняя. Листики распустились уже давно, еще в середине апреля и вот-вот должна зацвести черемуха. Я недавно стал «дедушкой» и был между командировками предоставлен самому себе. То есть, ночевал в роте, вместе со всеми завтракал, обедал и ужинал, но в общем распорядке дня не участвовал. По большому счету отлучаться из части мне было запрещено. Это считалось самоволкой. Но я все равно это делал. Самое главное – к ужину придти и на вечернюю поверку. Начальство про это знало и закрывало глаза. Я ходил на речку купаться и там же пытался загорать, но жутко мешали комары.
В тот памятный день я, как обычно, лениво прогуливался вдоль почти отвесного песчаного берега. Комары донимали, и я отмахивался от них березовой веткой. Смотрю, навстречу из-за кустов идет босиком девушка. Волосы убраны в высокую кичку, скрученную почти на самой макушке. Платье летнее из белого кремплена, в крупный, черный горошек, чуть выше колена и с поясом. В одной руке пакет с чем-то мягким, в другой - травинка, второй конец которой она держала губами. Пухлыми такими губками, вытянутыми в задумчивый свисток.
Ни она, ни я, встретить в этом глухом месте человека не ожидали, поэтому мы одновременно остановились как вкопанные и с удивлением уставились друг на друга. Ее большие коровьи глазки сделали хлоп-хлоп, голова склонилась набок, а нижняя губа обижено надулась. Комары сразу же на нее накинулись, и она вынуждена была от них активно отмахиваться.
- Привет, прекрасная незнакомка, – сказал я.
- Добрый день, - ответила она, - А Вы, что из части сбежали?
- Нет, не сбежал, я всегда здесь гуляю. Я на особом положении. Мне, самое главное, к ужину не опоздать, потому что после него почти сразу же вечерняя поверка.
- А Вы, наверное, «дедушка»?
- Да. Слушай, давай на «ты», что мы действительно, как в театре, «Вы», да «Вы».
- Хорошо, давай на «ты».
- Ну и как же тебя зовут? Меня - Стас.
- А меня, - Люба.
- Любовь, значится. Красивое имя. Слушай, Люб, а как ты догадалась, что я «дедушка»?
- Волосы такие длинные, как у тебя, только у «дедушек» и дембелей.
- А ты, наверное, в военном городке живешь, и папа у тебя, небось, офицер?
- Да, офицер.
- Молодец, потому наверное и все знаешь. Куда идешь?
- Загорать иду.
- А как же комары? Или они тебя не трогают?
- А я знаю одно место, туда они не долетают.
- Покажешь?
- Не знаю.
- Секретное место, что ли такое?
- Да нет, не секретное, просто кроме меня никто еще не догадался там загорать.
- Ну, заинтриговала. Пойдем вместе загорать?
- Хорошо, пойдем. Я просто сегодня в купальнике, собиралась потом искупаться. А обычно я там голенькая загораю.
- Уууу, как интересно. Если голая, значится место действительно секретное.
- Ну, пошли, только с одним условием, никому про это место не рассказывать, и еще, пообещай ко мне не приставать.
- Обещаю и то, и другое.
И мы пошли с ней через дубовую рощу, по малозаметной узенькой тропинке. Пройдя метров пятьсот, через десять минут вышли из леса рядом с полигоном. Иногда, раза два в месяц, мы на нем тренировались перед стрельбами. Прямо перед нами стояла деревянная вышка для отработки навыков приземления перед прыжком с парашютом. Военнослужащие, которые пришли служить в часть после учебки, на ней не тренировались. Зачем, если уже есть по несколько прыжков с парашютом. А поскольку все солдаты нашей части пришли в нее после учебки, то вышка практически не использовалась. Возле нее росла непримятая трава, а на почерневших перекладинах деревянной лестницы в некоторых местах имелась характерная зеленая плесень.
- Вот там наверху и будем загорать. Давай, ты первый, - сказала мне Люба.
- Нет уж, настоящие джентльмены дам пропускают вперед.
- Ага, ты будешь мне снизу под юбку подгадывать, как все мальчишки.
- А ты, что без трусиков?
- И не надейся, в купальнике. Просто не приятно.
- Ну, хорошо.
Я полез первый. Вышка была с тремя промежуточными площадками. Четвертая –самая последняя, для десантирования. Когда Люба почти залезла, я подал ей руку. Ладошка оказалась маленькой и почему-то холодной. Внизу со стороны лестницы был сам полигон, слева стрельбище, справа лес из которого мы вышли, а прямо, со стороны троса, по которому нужно скользить к земле вдалеке виднелась речка, которая в этом месте делала крутой изгиб.
- А что мы с этой стороны не пришли? – спросил я Любу, показывая рукой на речку.
- А там надо через колючую проволоку перелезать, а если пройти через лес, тогда не нужно.
- Ясно. Ну, что раздеваемся?
- Отвернись только.
Я, отвернувшись, быстро разделся. Портянки, чтобы не воняли, я повесил на три ступеньки ниже самой площадки, а чтобы их не унесло ветром, сверху поставил сапоги. Люба за это время уже разделась и лежала ко мне попой в раздельном купальнике на покрывале головой к тому месту, где не было ограждения. Покрывашка была почти квадратной и она легла на нее с краю, благородно оставив место для меня. Чувствовался освежающий ветерок и комары отсутствовали совсем. Минут через пятнадцать молчания я все же решил начать диалог.
- Люба, а ты смелая девушка. Вот так, с первым встречным и в такое укромное место.
- А я по глазам увидела, что ты хороший и добрый.
- Что еще увидела по глазам?
- Что ты скромный. Обычно парни сразу же начинают, как бы раздевать глазами. Иногда это приятно, а иногда нет.
- А когда неприятно?
- Когда настроения никакого. Идешь, думаешь о чем-нибудь о своем, о девичьем, а тебя глазами пожирают.
- А ты еще школьница?
- Да, девятый класс закончила. В следующем году после школы поеду в Ленинград, поступать в какой-нибудь институт.
- Почему в Ленинград?
- А у меня мама и папа из Ленинграда. Вернее, мама из Ленинграда, а папа из Новгорода. Он в военном училище в Пушкине учился и там с мамой и познакомился. У меня там бабушка живет. Мамина мама.
- Понятно. А я уже поступил в ЛИСИ, меня с первого курса забрали.
- А что такое ЛИСИ?
- Это Ленинградский инженерно-строительный институт.
- Ты из Ленинграда? – возбужденно спросила Люба.
- Да, из него самого. Соскучился по дому уж.
- Везет тебе. Тут скучно. До этого папа служил пять лет в Семипалатинске, там веселее было. Большой городок. Мы с девчонками иногда на выходные в Харьков ездим. Там хоть дискотеки есть.
Я лежал на боку, она на спине и мы продолжали мило щебетать. Люба изредка открывала свои большие глаза, а потом от яркого солнышка смешно щурилась и опять их закрывала. Глаза у нее были светло-коричневые, или еще можно сказать, чайного цвета. Прям, как у кошки. Когда она на меня не смотрела, я в это время ее, не стесняясь, рассматривал.
Шея длинная, с острым мужским кадыком. Нижняя линия челюсти была слегка вогнутой, подбородок острый, губы пухлые, нос узкий, с ярко-выраженной горбинкой, брови тонкие, надбровные дуги большие, лоб высокий, покатый с большими залысинами. На шее, возле подключичной впадины маленькая родинка. Ключицы по детски заметные, торчали как симметричные дверные ручки. Треугольные полоски лифчика на плоской груди смешно топорщились. Плотные широкие бедра не по детски развиты. И вообще, было такое ощущение, что длинные сильные ноги не от этого тела.
Любин плоский живот уже довольно сильно загорел. Особенно это было заметно возле пупочной ямки. На темной коже контрастно смотрелись тоненькие светлые волосики. Мой взгляд притягивала щелочка между резинкой трусов и животиком. Линия трусов была плоская, а линия живота волнистая, с двумя резкими впадинами возле тазовых косточек. Под резинкой виднелась белая кожа, а дальше на лобке, темные волосики. Наконец, она это видимо заметив, перевернулась попой кверху и мы продолжили болтать.
- Расскажи что-нибудь о себе, что ты все время молчишь? Ты всегда такой молчун?
- А что рассказывать? Если про себя, это вроде, как хвастаться.
- Но все равно, расскажи. Мне все интересно. Где ты жил в Ленинграде? Я в нем была всего-то два раза.
- Жил на Гражданке.
- Ха-ха, понятно, что не в армии.
- Да нет, ты не поняла, есть у нас такой район в северной части города, так и называется – Гражданка.
- А почему так называется?
- А фиг его знает. Знаю только, что во время войны там был аэродром для истребителей. Аэродром назывался Гражданка. Может быть по этому.
- Стас, а откуда у тебя свежий шрам на груди?
- Все тебе расскажи.
- Ну, Стасенька, ну расскажи, ну пожалуйста.
Я про себя тут же подметил, давно меня так не называли, давно. Я сразу же растаял от этого уменьшительно-ласкательного обращения. Умеет же женщина, если захочет, за одну секунду к себе расположить. Даже не женщина, а будущая женщина, все равно умет. И как здорово у нее это получилось. Я лег на спину и стал говорить, говорить. И стало мне так легко, как будто это все происходило не со мной, не сейчас, не в армии, не на этой двадцатиметровой вышке. Это был полет наяву. Плотина скованности прорвалась. Лед красноречия тронулся. Ну, как еще сказать?
Я слышал отдельные слова Любы. Она что-то лицеприятное говорила о моей хорошей фигуре. Какой я сильный. Гладила одним пальчиком шрам на груди и спрашивала, болит он или нет. Рассказывала, что она с первого класса занималась художественной гимнастикой, а последний год забросила, потому что в этом городке есть только секция легкой атлетики. Усмотрела даже в этом плюс, потому что смогла подтянуть учебу. Какая классная погода. Люблю ли я клубнику. Что она знает место, где ее много на одном заброшенном деревенском участке. Спрашивала, хорошо ли я плаваю, много ли у меня было девочек, есть ли у меня братик или сестра. Курю я или нет. Почему Бог такой несправедливый, дал тебе, мужчине, такие длинные ресницы. Зачем тебе такие длинные ресницы?
Я от ее щебетания незаметно для себя заснул. Проснулся от того, что отлежал себе руку. Лежал я на боку, головой на левой руке, а правой обнимал за хрупкое плечико спящую Любу, которая лежала в такой же позе. Солнышко еще не село, но мы уже лежали в тени парапета. Я своим носом тыкался ей в худенькую шейку, с явно проступающими, как камушки, позвонками. Хоть солнышко и не светило, но от кожи и волос пахло летней свежестью. Пахло так ароматно, что у меня, хоть я и лежал, закружилась голова. Не просто закружилась. Я захмелел. Я почувствовал, непреодолимое сексуальное желание, казалось, окончательно забытое за полтора года службы. Ан, нет. Индикатор этого желания уже вылез из широкой штанины армейских трусов и нахально тыкался в загорелые бедра. Как я не отодвигался назад, он все продолжал и продолжал ее касаться между сильных ног, чуть выше колен.
Я боялся, что сейчас Люба проснется и увидит его, такого большого, и испугается. Вдруг она еще девочка? Как она отреагирует? Я же обещал, там, на речке, не приставать. Ворох мыслей. А ноздри все вдыхали и вдыхали этот божественный аромат. Ой, как приятно. Щекотно нюхать. Сладко, сладко, сладко. В этот момент ее правая нога немного поднялась и я, как бы оказался внутри. Любина правая рука медленно поползла, гладя себя по животу, потом поднялась на бедро и еще медленней заскользила в сторону колена.
Когда рука на середине бедра притормозила, у меня остановилось дыханье. Я понял, что она проснулась. Что сейчас будет? Что будет? Боже. Я лежал не дыша, затая дыхание, с полной грудью воздуха и слушал свое громкое сердцебиение. Тук, тук, тук. Как часто стучит сердце. Почему мне так страшно? Как будто бы я с девушкой в первый раз. Ведь не в первый раз, а так волнительно. Я даже забыл, что мне нужно дышать. В этот момент Люба медленно согнула свою правую ногу коленом вверх и положив свою руку мне на бедро, тихим шепотом сказала:
- Стасенька, миленький, ляг на спинку, пожалуйста… Вот так мой хороший.
После чего грациозно изогнувшись, села верхом на меня, попой на мой живот, а лицом к моим ногам. Красное закатное солнышко осветило ее худенькую спинку с острыми выступающими лопатками. Она, как будто почувствовала мой взгляд, подняла руки и развязав кичку, распустила себе волосы. Они у нее оказались длинные и волнистые. Некоторые кончики доставали даже до покрывала, а основная масса пышно легла мне на живот, скрыв окончательно костлявую спину. Виднелись с двух сторон только бронзовые плечи. Люба продолжала шептать:
- Ой, какой он у тебя огромный. Боже. До моего пупочка достает. Сейчас мы снимем трусики, чтоб они нам не мешали. Снимем трусики? Снимем. Согни ножки, вот так молодец, давай вторую. Оп-па. Ой промазала, они вниз улетели. Хи-хи. Какой он горячий и совсем не гнется.
Я лежал и, как говориться, дышал через раз. Меня раздирали противоречия. С одной стороны, я хотел ее взять за бедра, да и вообще, наконец проявить активность, с другой стороны, я боялся этого делать. Вдруг еще подумает, что я к ней пристаю. Поэтому, я не знал, куда девать свои руки. Я беспомощно их развел в стороны, вытянул и тянулся напряженными ладошками к небу. Тем временем Люба стала возить мое достоинство по своему животу из стороны в сторону, как будто бы ручкой переключения искала нейтральную передачу, при этом с каждым разом крепче и крепче прижимая его к себе ладошкой. Я чувствовал явственно ее скользкую кожу, под ней сильные мышцы пресса, а в середине амплитуды ямочку от пупочка.
Влево - вправо, влево - вправо. С каждым новым движением внизу живота накапливалась сладкая энергия. Я уже не мог ее больше сдерживать. Влево – впра-вооооо. Оооооой. Плотина прорвалась. В первый раз за полтора года. Поллюции не в счет. С каждой новой сладкой спазмой я все больше и больше сокращался в сладкой конвульсии, выдыхая из себя воздух, которого уже не было. В конце, уже сидя я крепко обнял Любу, зарывшись носом в ее гриву, после чего наконец-то сильно-сильно вздохнул и, ощутив ее аромат, упал в обморок.
Очнулся я наверное через минуту. Очнулся от того, что она щекочет меня за пятки. Я открыл глаза. Люба с довольной моськой торчала по пояс над площадкой. Она уже начала спускаться и звала меня с собой:
- Эй, очнись. Пошли купаться. Мне нужно помыться. Я твои сапоги случайно уронила. Кстати, там внизу и трусы твои. Хи-хи. Давай, догоняй. Уже поздно, мне домой нужно. Догоняй и покрывало не забудь.
- Ой, подожди секундочку. Мне не встать, голова кружиться.
- Ты уже минут пять в отрубоне. Я сначала даже испугалась. Сердце послушала. Оно так стучало, бешено-бешено, а вот дышал ты как-то не ровно. Давай, пошли, поздно уже.
Я, кинув вниз покрывашку и оставшуюся одежду, стал голый спускаться на совершенно-ватных ногах. Люба ждала внизу. Дождавшись, когда я одену трусы, она сказала:
- Кидай все остальное на покрывало, заворачивай и пойдем. Пойдем прямо так. Мне теперь не одеться. Смотри что ты со мной сделал. Хи-хи. - и она показала мне свой совершенно мокрый и блестящий живот.
- Пошли, пошли, только не быстро, а то меня действительно качает.
Искупавшись, мы проворно оделись потому, что на нас сразу же напали комары. Я был, как во сне. Я не верил, что это происходит со мной. Все, что со мной происходило, казалось сладким, нереальным событием. Из этого состояния меня вывела Люба:
- Все, дальше не провожай, а то еще увидит кто-нибудь и тебе попадет. Придешь завтра загорать?
- Конечно, приду.
- Давай, только ближе к вечеру, часика в четыре. Хорошо?
- Хорошо.
- Стасик, дай хоть в щечку поцелую.
Чмок и она проворно скрылась за кустами. Я стоял и в ступоре смотрел, как все дальше и дальше скрывалось белое платье в белый горошек.
В тот день я опоздал не только к ужину, но и на вечернюю поверку. До темна я сидел на высоком берегу и тупо смотрел в даль. Я не замечал даже комаров. Я уже мечтал о завтрашнем дне. Мне совсем не хотелось идти домой, в часть. Утром мне дали пять суток «губы». Подумаешь. Не в первый раз. Но эти пять суток были самые длинные. Я томился и страдал на деревянных нарах. Я представлял, как Люба каждый день приходит, ждет меня и голышом загорает на верхней площадке. Как ее предупредить, что меня пять дней не будет, даже шесть. Как? Как? Я боялся, что она обидится, позагорает пять дней без меня и больше туда не пойдет.
Каждый день, целую неделю после «губы» я приходил сюда после обеда и валялся на жарком солнце. Вот и сегодня я загорал в одиночестве шестой или седьмой раз. Вечернее красное солнышко приятно грело, а я, уткнув нос в сгиб локтя, продолжал медленно вдыхать солнечный аромат. Все вдыхал и вспоминал, как пахла загорелая Любина шея, ее волосы. И вообще, вся, вся, вся.
Я лежал, ждал ее и не ведал, что Люба в одиночестве решила прыгнуть с этой вышки и неудачно упала. Позвоночник сломала. Я про эту трагедию уже потом, перед самым дембелем, случайно узнал....
Замечали, как особенно приятно пахнет загоревшая кожа на солнце? Есть в этом запахе что-то волнующее, сексуальное.
Санкт-Петербург, 26 октября 2006 года Станислав Кутехов.