Женщина. Под маской усталой решимости не всегда скрывается просто потребительское отношение к жизни, циничное, беспринципное, расчетливое создание, старающееся выжить любыми путями в условиях большого города. Ты никогда не загоняешь себя в капкан стереотипов. За это я тебя просто обожаю. Хотя все на самом деле не просто…и уж точно не обожаю. Это должны быть другие слова. Человек, который вынужден прятаться за маской человека, довольного всем и умеющего повернуть жизнь в нужное русло. Человек, который ищет большую любовь и счастье и не согласен довольствоваться сексом, компромиссами и жалостью. Человек, которому хочется иногда быть слабым, но все ищут у него помощи, силы и покровительства. Человек, который ждет, но которому приходится брать от жизни и времени то, что можно, потому что ждать становится так мучительно. Человек, который способен сделать счастливым других, но который не умеет и не привык просить сделать счастливым себя. У нее должен быть выбор. У нее должна быть счастливая всепрощающая улыбка, шанс на счастье и неоспоримое право быть Женщиной. Ей дарили себя любимых, но не умели подарить ей ее саму – Истинную женщину…
Я держал в руках диск с подборкой фильмов. На нем было написано «Самое лучшее – 59». Девушка сидела рядом и рассеянно смотрела на диск. Он был перевернут вверх ногами. Она пыталась прочитать аннотацию к фильмам. Я машинально перевернул диск. Она отвернулась.
– Так удобнее, – сказал я и понял, что сделал глупость.
Я перевернул диск, хотя знал, что не должен был этого делать. Не должен был лишить ее возможности зацепиться за чужие слова и вынудил остаться наедине со своими мыслями. Ей удобнее было читать перевернутый текст по одной простой причине. Это не было продиктовано любопытством, желанием поиграть со зрением и доказать себе, что сможет понять то, что имело непривычную на первый взгляд форму, но подразумевало под собой знакомое до боли содержимое. Она была в смятении чувств и о чем то думала. Ее взгляд скользил по буквам, но она не понимала смысл прочитанного. Даже не пыталась его понять. Ей не нужно было понимание, лишь вопросы и чувства имели значение и заполняли всю ее без остатка. Она не хотела дойти до конца и прочитать слово и понять его смысл, найти ответы, которые уже знала, но боялась себе в этом признаться. А потому просто пробегала рассеянно по строчкам. Это отвлекало и немного успокаивало.
Теперь же, когда буквы приобрели знакомое очертание, она отвернулась. Исчез даже шанс на абсурдную оригинальность происходящего. Его заполнило чувство осмысленного мерзкого одиночества.
– Все будет хорошо, – произнес я.
Она не ответила, захваченная мыслями. Лишь слегка улыбнулась.
Я улыбнулся в ответ и посмотрел на нее. О чем она думала в это время? О том ли, что в жизни ее все слишком скучно и предсказуемо? Или о том, что все складывается слишком гладко, настолько гладко, что можно позволить себе быть бесстыдно счастливой, но счастливой незаметно для зависти посторонних глаз? Она потупила взор и сидела, разглядывая сумочку, стоявшую у нее на коленях. Есть иная жизнь, но если так и ходить, глядя себе по ноги и опасаясь споткнуться на высоких каблуках, можно ведь не увидеть самого главного и пройти мимо своей судьбы. Или же стоит рискнуть, ведь судьба благоволит тем, кто гордо носит туфли на высоких каблуках? Но зачем она их носит? Ну да, парень, который ее провожал, был высоким. Она надевала каблуки для того, чтобы удобно было время от времени его целовать, но чаще позволять целовать себя. Вот в чем было дело. Чужие губы чужого парня. Она встречалась с ним по привычке, потому что устала от ощущения одиночества и хотела быть не хуже, чем другие, быть как все.
Так вот, что значит «чужие губы»:
Они на твои лишь давят. И все…
И холод, оскалив в улыбке зубы,
Окутывает сердце твое.
Лишь давление и какое–то внутренне сопротивление. И оцепенелая привычка. Переполнявшее ее когда то ощущение нежного восторга и пьянящей страсти уступило место вступившему в свои права спокойному, нахальному и уверенному в своей безнаказанности чувству пресыщенной скуки. На смену искреннего желания быть счастливой пришло позволение делать другим счастливыми себя за ее счет.
Я перевел взгляд на диск. На обложке крупными буквами выделялась надпись «Самое лучшее 59».
Так быть не должно. Это же не конвейер шаблонов и обещаний, это не готовность к уступкам и компромиссам. Шанс на иную жизнь. Готовность быть счастливым и пойти на жертвы многим ради единственного, имеющего ценность. Но только единственного, без заменителей.
Я закрыл пальцем цифру 59. Она прочитала то, что осталось, и улыбнулась.
Ты шевелишь губами своими,
Но размышляешь совсем о другом.
Что где–то есть парень с губами другими,
Такими родными, родными, родными.
И в них ты найдешь свои счастье и дом…
– Все будет хорошо, – повторил я. Мысленно ободряюще сжал ее руку.
Все будет только лучшее. Она верит. Но я сам перестаю в это верить. Я смотрю на подборку фильмов. Самое зловещее первое название – Психушка. Я прикусил губу и отвернулся. Мгновенно обнес забором пространство вокруг себя и замкнулся. Начал стройку. Начал уже давно, главный корпус уже готов. Но пусть стены будут не белые. Или пусть сердце и разум соревнуются на этих девственно белоснежных стенах в искусстве граффити. Это будет интересный конкурс без шанса на победу. Потому что победа одного будет означать общее поражение. Нельзя выиграть в борьбе против самого себя.
Девушка смотрела в узкое окошко на уставший город. Улицы уныло кутались в скупые сугробы и дрожали от холода и скуки. Она подышала на замерзшее стекло и что–то нарисовала на нем. Потом пристально посмотрела на этот рисунок, словно отдавая дань своей смелости навесить ярлык на чувства и выразить свои переживания в этой примитивной форме. Она подняла руку, чтобы стереть ярлык, но что–то ее остановило. Через минуту она вышла, оставив на прощание лишь узор на стекле. У меня появилась возможность рассмотреть нарисованное. Но я не поднимал глаза, потому что знал, что там изображено. Древний и простой символ, в который люди помещают то, ради чего они живут и не устают ждать и вопреки чему продолжают верить, даже убивая себя. Две плавно изгибающихся линии, пересекающихся под острым углом в форме сердца.
Под действием морозного воздуха сердечко уже покрылось трещинками и морщинами холода и вскоре должно было исчезнуть бесследно. Лишь воспоминания о том, что оно было здесь, имели смысл до тех пор, пока нам нужны были оправдания и повод, чтобы уйти от мира, но остаться с собой. Я подумал о том, что это глупо и жестоко. Мы не хотим замечать трепетное биение сердца и лишь только оно становится холодным из–за мучительного ожидания и разочарованного желания одиночества вдвоем, мы начинаем тянуться к нему и желать его. Но остались лишь холод и воспоминания. Мы судорожно цепляемся за них, словно боль не только наш неизменный и желанный спутник, но и единственное доказательство того, что мы живы. Я усмехнулся и попросил остановиться. Маршрутка плавно притормозила. Я выпрыгнул из салона и стремительной походкой направился к дому, даже не взглянув на прощание на то, что должно было служить оправданием тому, как я живу. Мне было все равно. К черту все, наплевать. У меня было подборка фильмов плохого качества, а значит на этот вечер к пиву прилагалась возможность выбора и сравнения, но что самое главное – оставалось священное право. Право противоречить самому себе.