пролог
1
Возвратился с заданья еле,
как собака устал и бит.
А в редакции все при деле,
от народа в глазах рябит.
Шеф-редактор жал руку лично
за усердие, за репортаж:
«Молодец! – написал отлично!» –
пританцовывал, сволочь, аж.
А потом: «Тут такое дело, –
в аду нужен корреспондент.
Собирайся, дружочек, смело
в путь-дороженьку в айн момент.
Там приветят тебя с почётом,
будешь гостем на всех балах.
Адресок вот – свяжись там с чёртом,
он поможет тебе в делах».
«И ещё – процедил с усмешкой –
нас, коль что, не имей ввиду…
В общем, ты уж – прошу – не мешкай,
заждались там тебя в аду...»
2
Представляете, как обидно:
в омут ли, в кабалу чисто…
Но видали б вы, как в Оби дно
рассверкалось лучисто.
Мне туда, куда виз, поди,
нет, как нет никого с билетом.
Шаг один лишь и – вниз пади,
веселясь, как на свадьбе летом.
Благодать! – хочешь песнь заводи, –
неспроста так игриста река.
А под ивами в тихой заводи
то ли визг, то ли крик старика.
Всё, что в жизни своей постиг сам
позабудешь тут, фанфарон.
Не равнял бы я Обь со Стиксом,
но старик тот – ужель Харон?
Окрылённый бросаюсь в пропасть
(старец с лодкой уж тут, как тут) –
это как невзначай в метро пасть,
как с-под купола – на батут.
Пик блаженства в момент паденья.
лечу в вырей, как гусь хрустальный.
Парашют даже вдруг надень я,
исход был всеравно б летальный…
Репортаж
I
по пути в ад
1
...Тщетно драхму во рту твоем ищет угрюмый Харон…
Иосиф Бродский «На смерть друга»
Еле тёплый очнулся в лодке,
что-то мямлю, едва дыша.
Ног не чую – лишь две колодки,
видно, в пятки ушла душа.
А старик смотрит зло и хитро,
как погонщик среди отар:
А ты знаешь, мол, злая гидра
охраняет порог в тартар.
Не войдёшь ни за рубль, ни за йену,
будь хоть трижды ты окрещён.
Исконь в огненную геенну
вход для праведных воспрещён!..
Гидре что, мол – ей всё подсудно! –
не нужны ни питьё, ни корма…
И веслом, как крылом, под судно –
хлюп да хлюп – аж скрипит корма.
Мне б скорей хоть куда на сушу,
а он взял меня в оборот:
поднял зá ноги, вытряс душу,
и немытой рукой мне в рот.
Дескать, где тут моя монета,
чуть не вырвал, подлец, язык.
А я, сплюнув: монеты нету!
и протяжный издал я зык.
Воспылавший от сабантуя,
он от злости, как изверг, – ал.
И ругался в сердцах, бунтуя,
и проклятия извергал…
Уж не вспомню я как и что там,
но очнулся на берегу;
Вопреки всем запретам-квотам
я видения те берегу:
Простор пялит свою пустынность,
вокруг скалы – ни мха, ни песка.
Если здесь отбывать повинность,
то, пожалуй, заест тоска.
Стикс бушует и пенит воды,
где-то в лодке седой Харон.
Я не мыслил такой свободы,
где лишь камни со всех сторон.
Хочешь вправо – давай направо,
а вперёд – так иди вперёд.
Лишь назад не имеешь права,
и от этого страх берёт.
И пусть слаб я пока довольно,
я вернусь ещё в мир земной.
Вся родня будет мной довольна
и все будут гордиться мной.
Я вернусь, что б со мной не сталось,
словно некий герой Хермод.
Мне осталась всего лишь малость,
пусть полгода, от силы – год…
2
Вот так с думами и со страхом
я шагал осторожно и хитро.
А когда вдруг повеяло прахом,
вспомнил всё: про Харона, про гидру.
Мать чéстная, не быть бы худу! –
Дух тяжёл – будто гарь и смрад.
Изнемогся я, врать не буду,
но увидел вдруг скит ли, град.
Стены красные – как вокруг Кремля,
а ворота – во всеобщий склеп.
И усеяна вся костьми земля,
и от зарева я очами слеп.
А у стен там – многоглавая
чудь вершинится у ворот.
Вся огнём горит, плюёт лавою –
будто в сказке той поворот.
А поодаль чуть – сотни тысяч! –
не творившие ни добро, ни зло,
как щенки лежат, в землю тычась,
им и в жизни-то не везло.
Ослабелые, кто – умом, кто – духом,
их не ждут не в аду, не в раю.
Как не звал – не ведут и ухом,
будто рекруты, что в строю.
«Эй, вставайте вы! – зауныли, ишь!
Здесь одна – кричу – всем дорога!..»
Тишина в ответ, воздыханья лишь,
да звериный рык у порога.
– Ах, чтоб лихо тебя забрало! –
я в сердцах злую тварь браню.
А мне б латы здесь да забрало,
хоть какую-нибудь броню.
Не расплавится сталь без домны,
долго ль слёзы мне – ох! – ронять.
Все несчастны тут, все бездомны! –
от кого сей ад охранять?..
А те жалкие, кто ни то, ни сё,
в стороне как раз созерцали.
Мне решительно надоело всё,
мне б воды с ручья, с озерца ли.
Но кому нужны мои жалобы? –
стынет голос мой из металла.
Лишь змея не вонзала жало бы,
стрелы-молнии не метала.
И я в сговор вступаю с дьяволом, –
он на выдумки даровит.
И спросонья мычит судья волом:
«Всяк вне конкурса норовит…»
Но, взглянув, как мертвец тоскливо,
выдал временный аусвайс.
И сквозь зубы сказал: «Счастливо.
чёрт доправит в пенхаус Вас…»
3
Постойте! Мы его нашли
Между землей и адом.
Его лицо черней земли.
Но кто идет с ним рядом?
А, понимаю: это черт…
Роберт Бернс «Молитва святоши Вили »
перевод С. Маршака
А у чёрта – от волненья сыпь,
бьёт копытцем в грудь, как бы камешком.
Я ему всерьёз: бери дуст и сыпь! –
разозлив сильней, как быка мешком.
Я ведь по добру, чтя уставы.
Жалостно душе, в пóдпол канувшей.
Хоть кого спроси, у людей у ста вы –
в бытность я травил так полкану вшей.
А ещё – мышей по подвалам,
один к трём смешав дуст со злаком…
– Что ревёшь, болван, как под валом,
ссученный и сбитый, как зла ком?
Я устал в пути, ваш тартар ища,
а тебе не в труд, а в разминочку…
И пошли мы с ним, два товарища,
по сухим пескам, всё в обнимочку.
Путь-дороженька вьётся вервием,
сохнут прапоры на суку.
Девять дней, считай, я консервы ем –
гвозди в собственном соку.
Вместо кофея – вар из каменя,
но не сетую я ни чуть.
Только гложет порой
тоска меня –
здесь ни птиц, ни зверей не чуть.
Спал я изредка – тихо, чутко,
хоть и ведал сам, куда чёрт влечёт.
Но он добрый был, мой анчутка,
благородный был, видно, чёрт…
II
в аду
1
Ад не зря называют пеклом, –
чтó может быть пустыннее?
Я паломник в том мире блеклом,
поседелый, как куст в инее.
У горнила стою, у костра ли я,
ветерок бы какой сквозной, но
мне всё чудится: здесь Австралия,
от того, что ужасно знойно.
Исходил все вокруг вселенные
я, безумец путями вязкими;
Здесь в аду, как в раю – все ленные,
но с набедренными повязками.
Им теперь слёзы вместе лить,
дрожат изверги и предатели.
И постель, как в тюрьме, стелить –
был при чине ли, жил при дате ли.
Здесь обжоры и блюдолизы
позабыли свой вертоград.
И путаны здесь: Люды, Лизы, …, –
истязают их дождь и град.
Наркоман, психопат, негодник
поминаются здесь в языцех.
Кто ни день на земле, не год ник,
бредут к мельницам, как язи в цех.
Лихоимцы, рвачи, купцы
долбят камни оравой бравой.
Тут же скаредники и скупцы
учинили из-за добра вой...
Чёрт, товарищ мой и подельник,
изменить восхотел с утра курс:
«Уйдём в тень – говорит – под ельник,
там пошире обзор и ракурс.
Видишь пруд? – Душегубы в нём и тираны
никнут в кровушке, как в вине.
Из Парижа ли, из Тираны –
по своей ли, чужой вине.
А чуть дальше костёр. У костра – ты
видишь? – нелюди, люди-клоны.
Рукоблуды, скопцы, кастраты
отбивают бл...м поклоны.
Там же химики и ерéтики –
в огне жарится им в извечном.
Жир расплавленный по горé теки!
кайтесь в виде же в изувеченном!..»
Тут запнулся чёрт: тьфу! – напасть,
в горле что-то, мол, запершило.
И раззявил рот, как гиена пасть,
внутри будто бы запер шило.
Хорошо бы, мол, полежать,
созерцать срамных в выси лица.
Это вам не лён в поле жать! –
для кого и хвост – виселица.
И скривил, подлец, кисло рот:
– Не перечь, а то – худо бою!
Гучно отравил кислород
и затряс своей худобою.
А мне жалко их, сих умишек,
ищу правого в виноватом.
Кротости у них, как у мишек.
заливай, как яд, вино в атом!..
2
Здесь не то, чтоб громада,
комиссар, дескать, и политрук.
Разразись скандал, как гром ада,
не подымет за тебя Ипполит рук.
Каждый тащит за себя бремя,
поливает свой гальюн керосином.
Здесь как будто и не жизнь, в тоже время
поёт песни юнкер осинам.
А кому уж суждено лепетать,
распластались на песке на лиловом.
Не схоронится никак в склепе тать:
стравят быстренько охотой ли, ловом.
Ну а кто блажных мордовал,
пусть трепещет под стопой под железной!..
Искажался на плечах морд овал,
огонь плавил мозг, как желе зной…
Ничего от царства и барства –
домострой почти коммунальный.
За неверье, за грехи, за коварства
к каждому подход персональный.
Зря бытует у живых мненье ложное,
что спасут их званья да лычки.
Пот и кровь, и стон – здесь как должное,
а меня тошнит с непривычки.
А меня знобит, непомерно:
куда взор не кинь – муки страшные.
Миллионов сто – здесь примерно,
и встречаются порой весьма важные.
Без стыда скажу и без скромности,
(не прослыть бы после шутом):
в этой грешно-мёртвой огромности,
были и поэты притом.
Только встретиться, жаль, не вышло, –
подошли к чистилищу в аккурат.
Соглядатаи – в рот им дышло! –
здесь сам дьявол им – кровный брат.
А приятель мой, чёрт-анчутка,
отдохнув зело сам в тени,
завилял хвостом, кривясь жутко:
мол, в чистилище – ни-ни-ни!
Что ж, прощай раз так! И спасибо!
Пред тобой я в вечном долгу.
Повстречаемся ещё коль где-либо, –
чем смогу – всегда помогу…
И расстались мы. Может быть навек.
Плакал бедный чёрт, голосил.
И текли ручьём слёзы из-под век,
не упал пока в грязь без сил.
Ну а мне совсем не до горестей:
у ворот толпа, как в ОВИР.
Быть бы мне сильней и напористей
да одёрнул, жаль, конвоир.
Говорит: «Хоть ты и на службе,
а будь добр, порядок блюди.
С чёртом ты напрасно был в дружбе,
пожалеешь – ох, ты! – гляди…»
Уж не знаю, жалеть ли, нет ли,
только грустно мне стало враз…
И скрипят, как дверные петли,
слова, выпавшие из фраз.
Жаль, что нет здесь попов в аду.
Я средь грешных иду в чистилище.
А мне б пива по поводу,
здесь не вобла – в чести лещи…
III
Чистилище
Ангел с мечом у входа
ставит тавро на лбу.
Тьмущая тьма народа,
нераскаявшимся – табу!
Подхожу и я, как и многие.
Взмах мечём и в крови весь лоб.
Дрожат хилые и убогие:
ветром только бы не снесло б.
Как зарубки, горят отметины,
хлещет кровь по лицу ручьём.
Мысли грешные все отмéтены,
и нет жалости ни о чём...
Здесь убийцы смиренней смирных
и маньяки всех кротких кротче.
Кто б узнал их тут тихих, мирных,
голосящих: «Прости нас Отче!»
Святотатцы, лгуны, безбожники
поют тропари и кондаки,
а отступники да острожники
чтят отныне закон таки.
Здесь изменников учат верности,
но клянутся не на крови.
И слова здесь – как и в древности:
всуе Господа не зови!
Те, кого на земле обидели,
пусть помолятся и простят.
Кому рай был в земной обители,
здесь в аду для них – сущий ад!..
IV
Кенотафия
Он не умер – плакать не надо! –
просто голос на время смолк.
Шлёт он весточки нам из ада,
выполняя гражданский долг.
Примечания:
фанфарон – фастун, бахвал;
Стикс – река в Аиде (царстве мёртвых)
Харон – перевозчик душ умерших через реку Стикс в царство
мёртвых; плата – монета под языком;
вырей – тёплые страны;
гидра – многоглавое чудище;
Тартар – царство грешников в Аиде, ад;
анчутка – чёрт;
огненная геенна – ад;
Хермод – единственный, кто был в аду и вернулся обратно.
латы – доспехи;
забрало – передняя часть шлёма, прикрывающая лицо;
аусвайс – пропуск, удостоверение личности;
дуст – яд;
вертоград – сад, цветник;
юнкер – воинское звание в русской армии до 1918 г.
тать – вор, грабитель;
ОВИР – Отдел виз и регистрации (иностранцев)
тропарь и кондак – церковные песнопения;
декабрь 2009 – январь 2010
