Среди степей и в недрах Атлантид,
По судьбам, прячась в памятных бороздах
Летало племя редких индивид.
Никто из них не знал, что существуют уши,
Из них никто не знал, что есть глаза.
Но каждый удивительно мог слушать
И видеть утром, как рассвет – лоза
Спускается и стелется над степью,
Ползёт… и вьётся у костра,
Пылает ризой, светит благолепью…
Раздался голос - как поёт сестра.
О звуках думать, впрочем, не уместно,
То племя не умело говорить,
Но близкое живому им не лестно –
И смех им не пристало растворить,
В одно мгновенье, женщины сверкали!
Отвар из трав шёл по рукам в толпе.
И племя на веселье обрекали
Сквозь небо, звёзды и дурной молве.
И в звоне том рождалось мирозданье –
И в счастье грусть, и в детском смехе плач…
Они даны вселенной в назиданье,
Но иногда и приходить как врач
Им было суждено, на счастье людям.
Однажды человек. Ни мал и не велик
Жизнь пробовал вкусить, подобно блюдам,
Но на пути, обыденном, ему признался лик.
Лик светел, чист, причудлив и рыжеволос.
Один глаз улыбается, второй слезой исходит.
Дух молод, ровно столько, как оброс
Пучиной времени, которое проходит
Линейной доминантой вопреки
Всему живому, мёртвому и месту,
Которое источит быстрый шум реки.
И он подумал: «Она из того теста».
Она смотрела тенью на стене
И танцевали блики мимо потолка и люстры,
И не в исчезнувшем вине,
Искать её. В страницах Заратустры.
Может быть. Или внутри души?
Внутри картин Рождения Венеры,
Среди гардин, икон и веры,
Но кто-то пламя потушил.
Играли тени. Только дева статна.
И гул машин стихал всё больше за окном.
И не была она развратна,
Она была безмерным дном –
Веселья, праздника и танца,
Вселенной, гулом мостовой,
Любовью, женщиной из глянца,
Шампанским, снежною зимой,
Рассветом в море, розой Крыма,
Ночной прохладой, ветром во степи,
Огнём свечи и сигаретным дымом,
И кто такую женщину слепил?
Об этом знали только мужи племя.
И человек, ни мал и не велик,
Всем сердцем начал теням веять
(Точней они ему, скорее даже лик).
Он заручился словно пахарь сеять –
В сердца людей добро, отвагу, правду,
Красоту, отзывчивость и чувство такт.
Он рассекал природу как Элладу,
И это был не выдуманный факт,
Того, что больше ненавидят люди.
Но сплетням вопреки, ему была порука,
Мужчины племени и тень подруга.
Его делами были его судья,
А по суду и все его дела.
И то чего он никогда не знал,
Но думал, что уже случилось,
Могло бы выглядеть как сущая невинность
И придавать его судьбе для блеска номинал.
Кто знал? Кто думал или мог представить?
Такая сущая банальность и игра, как тень…
А кто бы смог ей лихо рукоправить,
Ни Бог, ни Дьявол, уж тем более не лень.