Между тем, кончик Его хвоста почти что уже скрылся за поворотом. Мне пришлось ускорить шаг, на ходу разыскивая в сумочке, чем бы Его заинтересовать. Увы, ни сосисок, ни докторской, ни какой-либо еще другой колбаски, ни молока, ни даже хлебушка, на который, очевидно, Он все-равно не позарился бы, у меня не обнаружилось. Я застыла, отчаянно глядя Ему вслед. С губ как-то само собой, автоматически слетело слабое «кыс-кыс». И – о , чудо! Он оглянулся. Оглянулся и внимательно посмотрел в мою сторону. В выражении Его спокойной и серьезной мордочки ясно читались любопытство и нерешительность одновременно. Тогда я присела на корточки и позвала еще раз, уже ясноразличимо. Медленно и плавно, осторожно ступая на мягких лапках, Он стал приближаться. Я замерла, мало надеясь на полное сближение, но все-таки надеясь. Это дикое, гордое, ничейное животное всем своим видом давало понять, что терять ему нечего. Но Его побитость и потасканность, как ни странно, не бросали на Него ни тени жалкости. Он подошел и осторожно понюхал мои протянутые руки. И в тот же миг каким-то совершенно непостижимым образом… приручил меня.
Мы стали видеться. Правда редко. Я старалась как можно чаще проходить около мест Его обитания в надежде на случайную встречу. Моей навязчивой идеей стало накормить Его как можно вкуснее, приласкать Его как можно нежнее, приютить Его как-нибудь потеплее. Ужасно приятно было лохматить Его короткую шерстку, чухать за ушком, гладить пузико. В благодарность Он сладко мурлыкал и тыкался мягкой мордочкой мне в руку. С каждой новой встречей Он смотрел на меня все радостнее и признательнее, но все-равно как-то совершенно независимо, гордо, а местами и таинственно. Каждый раз обнюхивал меня, как впервые, терся у ног, совал сухой носик в ладошку, просил вкусненького. А потом со свойским видом располагался на руках и тихонечко фурчал, прищурив глазки и думая о чем-то своем, глубоковнутреннем. А может, ни о чем не думал, не знаю. Он не играл со мной в «кошки-мышки». Даже не замахнулся толком ни разу. Он почему-то сразу признал мое право на Его расположение, симпатию, и даже привязанность, что Ему, всецело-одинокому, было вообще-то совершенно не свойственно.
Я недоумевала. А Он улыбался, как Чеширский Кот, что-то там себе зная. Иногда Он становился Базилио, и я поддавалась. Милые такие забавы. Но Леопольдом в нем не пахло никогда. И я точно знала, чего не стоит ждать. Он открылся. Он доверил. Настолько, насколько посчитал нужным. Я же не судила и не пыталась манипулировать. Ничего из этой затеи все-равно бы не вышло. Я просто была благодарна, что Он, мягколапый и гладкощекий, не царапался и не делал попыток укусить. Хотя мог, ощутимо больно мог бы. Мог бы сожрать, стоило лишь задеть… Хищник есть хищник. У него — инстинкт.
Боже, до чего же приятно и упоительно быть нежной и почти что безотказной с таким зверем! Здорово наблюдать, что Он — как «кот в сметане», когда ты с Ним. Он заслужил все это. Он заслужил даже больше, но больше я дать не могла бы. Боюсь, если бы даже и могла, Он не смог бы взять. Дико хотел бы, но не смог. Потому что тихое, гордое, наглое, свободное, сумасшедшее одиночество всегда будет хищнику всего дороже.
