Петя жил хорошо (Несуразмы)

Петя жил хорошо. Хорошо, но по-своему. Иногда, не вникающие в Петину суть люди, называли его Петром Петровичем. Это было неблагозвучно, однако жизнь не портило. Петя носил своё название в честь отца, которого, в свою очередь, родители, главенствующее место среди которых занимала мать (ещё она занимала деньги у соседей), принудили иметь наименование «Пётр». Так, по-мнению родителей, второстепенную роль среди которых играл папа (ещё он играл на балалайке), модно было называть детей, родившихся в год Петуха под знаком Овна, если другие имена не вспоминались. Сам Петя называл себя «Пиэтиа» из-за неудержимой любви к певучим, гласным буквам.
Петя жил хорошо, несмотря на свои тридцать девять лет, которые ему когда-то исполнились. Надо сказать, что годы эти исполнялись не сразу, а, большей частью, постепенно и к последнему рубежу не подошли. После двести сорокового месяца своей жизни, Петя перестал замечать свои годы. Он, вообще, многого не замечал, а кое-чего совсем не видел по-причине хромоты зрения на оба глазных яблока. Если не обращать внимания на эту хромоту, Петин организм поражал желающих поразиться, своей пухлостью и свежим запахом.
Петя жил хорошо и несмотря на свои тридцать девять лет, употреблял в пищу манную кашу. Для малопонимающих товарищей и граждан, манная каша была младенческим пережитком. Для Пети же, она стала любимой повседневностью. Все, входящие в Петину семью члены, тоже уважали манную кашу. Иногда, даже больше, чем Петю, но меньше чем атлантического сельдя. Особенно, если под водку. Петина семья, если её наблюдать издали, была сгустком итнеллигенции и заботы о ближнем. Именно это позволяло Пете наслаждаться потреблением каши в то время, когда Петины родные и близкие перебивались с растительных на мясные природные проявления в ассортименте. А в дни народных гуляний, родные и близкие набрасывались на атлантического сельдя с алкоголем и, победив, замирали.
А Петя не замирал. Он ел манную кашу и тренировался словом «морген», которое доводил до автоматизма. Это слово, считал Петя, когда ему надоедало считать до трёх, было неодходимо для общения с чужеродными людьми, заходившими иногда, разделить Петину трапезу. С такими людьми, Петя шутил по-доброму, присовокупляя слово «морген». Люди тревожно смеялись, и впопыхах оставляли трапезу на произвол судьбы. После быстрого ухода чужеродных, уставший Петя начинал разминать тело.
Петя мог и умел двигать телом. В движении телом был глубокий, даже где-то тайный, массоновский смысл (Массон, массон, дай патиссон – Петин стих из ранних). Для Пети, движение телом было жизненно важным занятием, потому, что семья всё время за Петей подсматривала и, как только он переставал двигаться, семья, вслух, считала до десяти и хором произносила слово «умер». После чего, родные и близкие переставали делиться манной кашей, радостно, по-быстрому, оплакивали происшедшее и бежали за погребальными улугами. Без манной каши, с погребальными услугами, Петина жизнь становилась безрадостной и дискомфортной. Слово «умер» вызывало у Пети отрицательные эмоции, а, зачастую, и чего похуже. «Двигаюсь – значит я жив, не двигаюсь – значит я сплю», - показывал знаками Петя, добавляя слово «морген» для упрощения понимания. А жить Петя любил.
Петя любил жить больше манной каши, больше близких, родных и чужеродных. Больше слова «морген». Любовь к жизни переполняла Петин пухлый организм со свежим запахом, вытесняя всё пакостное . Любовь к жизни была Петиным смыслом и Петиным счастьем.
Петя очень любил жить и поэтому жил хорошо.