Нет ко мне ни сострадания, ни милосердия;
Прячусь под истрепанным и старым балахоном,
От ледяных ветров, что развеяли все мои усердия.
Утеряна, осыпалась из под ног моих почва,
Скатываются в могилу земельные комья;
Гибнет жизнь, что была так чиста и беспорочна,
И кружит над ней уже грустная песня воронья.
За что я небом был оставлен, в чем же был я виноват,
Отчего на мне всю жизнь скорби и смерти печать.
Мои посевы безжалостно бил небес жестокий град,
И я так и не узнал, что значит счастье и благодать.
У каждого есть свой допустимый предел, свой рубеж,
Перейдя который он, будучи до крайности доведенный,
Как и народ под гнетом тирана поднимет однажды мятеж,
Он выпустит дух в сырой темнице годами заключенный.
И я, отринув свет небесный, слезы последние испустил,
Перестав, терпеть, страдать, сорвал цепи душу давившие;
На закате багровом с обрыва в мир новой жизни ступил,
В мир сумрака, негой и прелестью своей меня одаривший.