Как мотыльки на свечку, снежинки на фонарь,
на перезвон хрустальный летит шельмец-январь.
С двенадцатым ударом натруженных часов
он отодвинет лапкой незапертый засов.
И скрипнет дверь в прихожей едва затихнет звон.
И станем мы моложе, хоть год умчался вон.
Но слышится с балкона: - "Он здесь, он здесь, он здесь!"
И слиться в поцелуе резон как будто есть.
Две пуговки небрежно расстегивать под бра
и восхищаться блеском иного серебра,
произносить на ушко: - "Конечно, мы одни..."
Живут в дрожащем тюле огни. Огни. Огни...
И кто-то тихо ходит... Не страшно? Отзовись!
"Не я... Не я..." - в комоде звенит в ответ сервиз.
И в стынущем трамвае, что мчит из года в год: -
"Не я!" – в ответ зевает вчерашний пешеход...
И много ли нам нужно? Надолго ли... "Не я..."
Фонарь опять моргает. Вокруг идёт возня
снежинок замутивших начавшийся отсчёт...
Как шельмеца-мальчишку, он и меня влечёт...
"Куда же ты, останься..." "Любимая, прости..."
Я, стоя под балконом, сжимаю снег в горсти
и зачерпнув по полной хмельного января
иду и повторяю: - "Не зря, не зря, не зря!"