маринованье в собственном поту,
трясёмся утрамбованным сальцом,
топча тщень – ахиллесову пяту.
Расплющенные сельди скользких тел
превращены в литой конгломерат.
Где, кто сидел, стоял, лежал, висел –
не разобрать, но каждый ехать рад
был наискось, и поперёк, и вдоль
морского побережья. Зычный гвалт
спопутников шипел, шкворчал доколь
не объявил водила лысый: «Ад –
конечная!»
По одному,
таща с собой тюки грехов,
мы выходили в света тьму –
жить утомлённые. Легко
йодированный веял бриз,
плескался нá берег металл
расплавленных страстей – каприз
в закатных огненных цветах.
Курорта праведный режим
развеять домыслы помог.
Креветки сочные – свежи,
а лечащий: глумлив, но строг.
Поэтому, когда теперь рука
на мокрый холст наносит акварель,
в артериях, шумя, спешит река –
пространства отворить виденьям.
– Верь!