Я стоял на балконе, в одних трусах, низко перегнувшись через перила, и курил уже вторую сигарету подряд. Холодный осенний ветер яростно трепал волосы, с силой лупил в грудь, но я совершенно не чувствовал его ударов. Мое тело пылало, как будто его только что вытащили из топки. Но не от страсти, а от обиды и унижения, которые я только что испытал и буду испытывать, наверно, до конца своих дней…
А что, если разом оборвать эти мучения? Что если взять и - прыгнуть? Да, вот так просто - вскочить на перила, отставить назад руки и - ласточкой вниз, как с трамплина в воду? И - все! И - никаких проблем! Ведь это же совсем не страшно! Главное - подолгу не раздумывать. Главное - сразу, одним махом...
Словно опасаясь, что кто-то может услышать мои мысли, я бросил быстрый взгляд через плечо. Там, за спиной, была темнота. Только под дверью ванной комнаты чуть виднелась тонкая полоска света и слышался слабый плеск воды. И еще, если хорошо прислушаться, - тихий Танин голос, кажется, что-то напевающий. Черт! Как же я мог забыть! Ведь она сейчас там. И она ни о чем не подозревает.
На минуту я представил, как спустя какое-то время Таня выйдет из ванной, свежая, раскрасневшаяся, с мокрыми волосами, окликнет меня раз, другой, не дождавшись ответа, заглянет сначала в спальню, потом в смежную с ней комнату и только после этого в зал, увидит распахнутую балконную дверь… Может быть, это ее слегка насторожит. Или нет, она просто захочет ее закрыть, чтоб не дуло, но, прежде чем это сделать, выйдет на балкон. Ни о чем таком не думая, просто чтобы полюбоваться красивым видом. Какое-то время она будет стоять там, задумчиво глядя вдаль и, возможно, на несколько минут забудет обо мне. Но тут ее взгляд случайно упадет вниз, и…
Нет-нет, пока она здесь, я не могу этого сделать! Я не имею права подвергать ее такому ужасному стрессу! Это будет слишком жестоко! Ведь она даже не догадывается о моем состоянии. Поэтому я должен успокоиться и вести себя так, будто ничего не произошло. Так ведь и в самом деле ничего не произошло! Все это - только у меня в голове! Все мои страхи, сомнения, разочарования. Внешне события этого дня развивались вполне естественно, даже тривиально, и не могли вызвать у моей гостьи даже тени подозрения. Ну, если только я сам как-нибудь случайно не выдал себя своим поведением!..
Я еще и еще раз прокручивал в памяти все с самого начала. С того момента, как Таня переступила порог этого дома, и как в первую минуту я не мог вымолвить ни слова, настолько был поражен ее внешним видом (волосы, прежде свободно струившиеся по плечам, сбиты наподобие огромного, украшенного множеством тугих колечек кокона, глаза и губы подведены с особой тщательностью, плюс ярко-красный топик с глубоким вырезом, узкие шортики, плотно облегающие бедра, и выгодно подчеркивающие стройность ног черные туфли на высоком каблуке и такие же черные колготки сеточкой), но потом как-то очень быстро уговорил себя, что ничего шокирующего в этом нет, что моя гостья, видимо, специально так оделась, потому что хотела мне понравиться… и не просто понравиться, а вызвать вполне определенные чувства. И, в общем-то, ей это удалось, потому что первым моим порывом было тут же, не говоря ни слова, заключить ее в объятия. Что я, собственно, и сделал.
А потом… потом я уже плохо помню, что со мной было, потому что, наверно, это был уже не я. Или нет, это был я, но только совсем другой - грубый, необузданный, совершенно забывший об условностях и правилах приличия. Видимо, то темное, первобытное, что таилось во мне от самого начала, взяло верх над разумом, заставляя совершать поступки, за которые впоследствии мне, наверно, будет стыдно. На какое-то время я словно обезумел. Помню, что в каком-то неистовстве один за другим срывал с Тани предметы ее вызывающей одежды, и потом, безвольную, покорную, с каким-то совершенно отрешенным взглядом, волок, полуголую, сначала в зал, а затем в теткину спальню, так как диван показался мне не слишком удобным местом для того, чем я собирался с ней заниматься. Кажется, за эти несколько минут мы так ничего и не сказали друг другу, потому что то, что я прочитал тогда в ее глазах (а может, мне всего лишь показалось, что прочитал) говорило больше и лучше всяких слов. Ведь только ради этого она пришла сюда, только поэтому так покорно принимала мои несдержанные ласки, которые и ласками-то трудно назвать…
Но потом случилось страшное. В моей голове снова возникло ЭТО, возникло, как тогда с Наденькой, в самое неподходящее время. По-моему, как раз в тот момент, когда я, повалив свою гостью на кровать, безуспешно сражался с ее колготками, пытаясь стащить их вместе с кружевными атласными трусиками. И тут неожиданно в уши мне ударил срывающийся Танин голос - шедший, вне всякого сомнения, откуда-то изнутри, поскольку ее губы по-прежнему были плотно сжаты, - который не то молил о пощаде, не то пытался подбодрить, а может, и то, и другое вместе. Слов я почти не разобрал (кажется, это была какая-то одна маловразумительная фраза, повторяемая несколько раз подряд с разными интонациями), но слова в данном случае были не главное. Главное, что мне передалось состояние моей партнерши, подействовавшее на меня словно холодный душ, так как чувство, владевшее ей в эту минуту, не имело ничего общего с тем, что сейчас испытывал я. Насколько я понял, это был страх, слепой, безграничный страх с примесью какой-то рабской покорности. И ничего, даже отдаленно похожего на страсть. Наверно, то же самое чувствует жертва, добровольно отдающаяся на волю палача.
Конечно, я был ужасно разочарован, более того, я был растерян, подавлен, попросту выбит из колеи. Мой лоб тут же покрылся испариной, движения сделались суетливыми и какими-то вялыми. Однако, несмотря ни на что, я твердо решил не сдаваться. Ну, еще бы! Передо мной на постели лежало прекрасное тело совсем еще юной девушки, добровольно отданное мне во власть. Оно влекло меня с такой силой, что в тот момент я, кажется, готов был совершить невозможное. Крепко зажмурившись, я отчаянно замотал головой, чтобы отогнать от себя непрошенные мысли. В это время я, скорей всего, был похож на бычка, который всеми силами стремится освободиться от веревки, слишком плотно стянувшей ему шею. И - о чудо! - мне это удалось. Удалось на какую-то пару секунд, чем я тут же не преминул воспользоваться...
И вот оно, то самое, ни с чем не сравнимое ощущение, которого мы ждем, наверно, всю свою жизнь!.. Словно в тумане я слышу слабый Танин вскрик и чувствую, как ее руки еще крепче сходятся за моей спиной. Я счастлив! Я на вершине блаженства!..
Но, к сожалению, мне так и не удалось в полной мере насладиться своим триумфом. В тот самый момент - момент наивысшего подъема чувств, когда мы, что называется, стали единым целым, - ко мне снова вернулось ЭТО. Видимо, войдя в Танино тело, я волей-неволей вошел и в ее мысли, в ее суть. Теперь я думал как она, чувствовал как она, и это было просто НЕВЫНОСИМО. Невыносимо в первую очередь от сознания полной своей беспомощности. Действительно, в эту минуту я был беспомощен как ребенок. Я жутко пасовал перед ее задыхающимся голосом, который просил, умолял, заклинал меня быть осторожнее, не делать ей ТАК больно, а потом уговаривал себя потерпеть, еще немножко, еще самую малость, пока не закончился этот кошмар…
Нет, это было выше моих сил. Я чувствовал себя последней скотиной. И это притом, что, в отличие от Тани, все ж таки имел какой-никакой опыт поведения в подобных случаях. Да, что греха таить, в моей интимной жизни - пусть и не такой богатой, как хотелось бы - случалось всякое. Попадались мне и такие, которые во время близости трещали без умолку (Наденька, кстати, не была в этом плане исключением), и такие, кто в преддверии оргазма позволял себе разные непечатные выражения, что лично меня всегда очень сильно расхолаживало. Но все равно это не шло ни в какое сравнение с тем, что мне довелось испытать сегодня. В конце концов, любой из своих прежних подруг я мог сказать: «Замолчи!», что иногда и делал, когда кто-нибудь из них слишком уж забывался. Но как сказать это же самое мыслям (пусть и чужим, но мыслям!), вдруг мощным потоком обрушившимся на мою несчастную голову?!
Одним словом, акт любви, которого я ждал с таким нетерпением, был безнадежно испорчен. Вместо того чтобы доставить удовольствие себе и своей девушке, я, как сопливый школьник, у которого проблемы с эрекцией, думал лишь о том, как добиться хоть какого-нибудь, мало-мальски приличного результата. Да, будь моя партнерша хоть немного искушена в вопросах интимной близости, она бы наверняка покрыла меня презрением. Но, повторяю, Танины мысли были в это время далеки от того, насколько качественно прошел ее первый сексуальный опыт. В настоящий момент мою подругу гораздо сильнее заботило ее собственное душевное состояние. И еще - большое ярко-алое пятно на постели - знак ее внезапно утраченной девственности. Возможно, именно поэтому, едва почувствовав себя на свободе, Таня, схватив в охапку испорченную простыню, тут же потащила ее в ванную - смывать следы крови, как она объяснила мне уже на ходу. А может, это был только повод, чтоб на несколько минут уединиться и хоть немного прийти в себя?..
Я не стал ее удерживать. Тем более что мне самому требовалось время на осмысление всего случившегося. Нашарив на полке пачку сигарет, я пулей вылетел на балкон, в надежде, что вечерний воздух освежит мое разгоряченное тело и принесет хоть какое-то успокоение. Однако чем больше я думал о том, что произошло со мной в постели, тем все больше утверждался в мысли, что мое дело швах. Похоже, у меня сейчас действительно один только выход - покончить с собой. Либо… либо навсегда смириться с тем жалким существованием, что уготовано мне как феномену. Господи! И откуда оно только взялось на мою голову? Почему произошло не с кем-нибудь, а именно со мной?
Сделав еще одну, последнюю затяжку и бросив вниз окурок, я проследил за тем, как он, словно маленькая комета, плавно спланировал вниз и, ударившись о землю, распался на множество светящихся точек. Потом снова вернулся в комнату, с отрешенным видом вытянулся на теткиной кровати, подложив под голову руки. На смену отчаянию пришла какая-то тупая апатия. А может, я слишком все драматизирую? В конце концов, в жизни и не такое случается. А как быть, например, тем, кто навсегда лишен плотских утех - инвалидам с парализованными конечностями или тем же самым импотентам? Им, небось, тоже не сладко… Ну вот, дожились! Я уже сравниваю себя с разными моральными уродами! Так я ведь и есть один из этих уродов! Пора уже, наконец, себе в этом признаться! Да, я урод, недочеловек! Таких, как я, в клетке надо показывать!.. Черт! Но ведь должен же из этого быть хоть какой-нибудь выход! Может, я как-то неправильно себя веду? Может, стоит уделить внимание тому, как лучше тренировать свою волю? Заняться, к примеру, йогой, выучить несколько тантрических упражнений…
Мне так и не удалось додумать эту мысль до конца. Скрипнула дверь ванной. Ну, наконец-то! Щелчок выключателя, чмоканье голых ступней по линолеуму. Я тут же напускаю на себя беспечный вид, пробую даже что-то насвистывать.
Однако прежде чем пройти в спальню, Таня почему-то направляется в зал. Я весь обращаюсь в слух. Снова щелкает выключатель. Вот она входит в комнату, вот медленно огибает стол… Здесь ее чуть приглушенные ковром шаги внезапно прерываются. И - тишина. Долгая, мучительная. Как тогда, на лестничной площадке. Чувствую, как по моему тело проходит волна напряжения. Что она там делает? Я борюсь с искушением встать с кровати и на цыпочках прокрасться к дверям…
Но тут неожиданно Таня сама появляется на пороге спальни. С растрепанными волосами, до ключиц закутанная в белое махровое полотенце. Она так трогательно смотрится в этом своем наряде, что я с трудом удерживаюсь от того, чтобы тут же подскочить к ней, обнять, вновь ощутив под руками эти худенькие детские плечи, кажущиеся сейчас еще более беззащитными... Однако что-то удерживает меня. Вместо этого я неотрывно смотрю на нее, стараясь разглядеть на лице следы только что перенесенного стресса. Но Танино лицо сейчас сама безмятежность, а глаза светятся каким-то теплым, умиротворяющим светом.
- Это я, да? - только тут я замечаю в ее руках стопку альбомных листов. Так вот почему она так долго не появлялась! Она рассматривала мои работы.
- Где ты это нашла? - я, хоть и ликую в душе, всем своим видом изображаю легкое недовольство.
- Там, на комоде… Ты не хотел, чтобы я их увидела?
- Да нет, не то чтобы… - скромно отвожу глаза. Похоже, мое положение начинает потихоньку налаживаться.
- Мне очень понравились твои рисунки. Правда, понравились!.. Только… только я на них какая-то другая… ну, не такая, как на самом деле. Нет, не то, чтобы не похожа… Просто ты, наверно, еще очень мало меня знаешь.
- Ты так думаешь? А мне, напротив, кажется, что я очень хорошо тебя узнал. Особенно в последние дни, - я мягко беру ее за руку, усаживаю рядом с собой на кровать. Рисунки, выскользнув из пальцев, падают на пол, веером разлетевшись возле ног. - И потом, это ведь только эскизы, наброски к основной картине.
- А… а где сама картина?
- Она ещё не закончена.
- Ее можно посмотреть? - Танин взгляд рассеянно блуждает по комнате.
- Нет, пожалуй, не стоит… - я вдруг с опозданием понимаю, какую непростительную ошибку допустил, спрятав портрет именно в теткиной спальне (но мог ли я предполагать тогда, что все случится именно так и именно здесь, на этой самой кровати!). Теперь, не слишком умело задрапированный искусственным цветком, он находится в каком-то шаге от нас, и стоит моей гостье только чуть повернуть голову… Но, к счастью, она смотрит совсем в другую сторону.
- А где другие твои работы?
- Я… я их выбросил.
- Выбросил?! - в Таниных глазах столько неподдельного отчаяния, что на секунду мне становится стыдно за свое вранье. - Но зачем?!
- Видишь ли… это были плохие работы… Они бы тебе точно не понравились… К тому же сейчас у меня наметился новый поворот в творчестве. Теперь я стараюсь писать по-другому, и все, что было до этого, оно… как бы тебе объяснить... мешает мне. Это как балласт, который тянет назад. Ты понимаешь? Понимаешь?
Она не отвечает, сидит, уставившись в одну точку. Чувствую, как мои только что обретенные позиции вновь начинают угрожающе раскачиваться. По-моему, самое время извиниться за то, что полчаса назад набросился на нее, как голодный вепрь.
- Таня… - я стараюсь заглянуть ей в лицо, - Таня, ты, наверно, обижена на меня за мою несдержанность. Прости, я был несколько груб. Но… ты должна меня понять…
- Я понимаю. Все случилось так, как и должно было случиться.
- Ты… ты разочарована?
- Что ты, милый! Было очень хорошо! - при этом она смотрит на меня таким обожающим взглядом, что мне вдруг ужасно хочется ей поверить. Да, в эту минуту ей просто нельзя не поверить, и я бы, конечно, так и сделал, если бы во время нашего кувыркания на кровати случайно не проник в ее мысли. О, женщины! Как искусно, оказывается, они умеют лгать, даже такие молодые и неискушенные!
- По-моему, ты что-то скрываешь от меня. Мне показалось…
- Нет, тебе это только показалось! Просто… ты должен меня понять… в моей жизни это впервые, и я еще не совсем…
Но я не даю ей закончить, я привлекаю ее к себе, нежно целую в глаза, в щеки, в губы. Не грубо, но настойчиво укладываю рядом с собой на кровать. Нет, не для того, чтобы снова заняться любовью (сейчас одна только мысль об этом рождает у меня внутри неприятное болезненное чувство). Просто я тронут Таниной деликатностью. Мне хочется успокоить ее, приласкать, сказать, как сильно я ее люблю, как она дорога мне… ну, что еще обычно говорят в таких случаях мужчины. Девушка не сопротивляется, принимая все эти изъявления нежности с какой-то вялой покорностью. Но когда моя рука случайно касается Таниной груди, она вдруг вздрагивает всем телом и непроизвольно сжимается в комок. В глазах, обращенных ко мне, на секунду проглядывает что-то жалобное, испуганное. Всё, идиллия закончилась. Я невольно ослабляю объятия, слегка отодвигаюсь от нее.
Некоторое время мы лежим, не произнося ни слова.
- Сережа, знаешь, я, наверно, пойду… - Танин голос звучит робко и как-то просительно. - Уже поздно. Мама будет волноваться… - быстро, словно извиняясь, она целует меня в щеку и, спустив ноги с кровати, начинает осторожно выпутываться из простыни.
Я продолжаю молча лежать. С каким-то смешанным чувством наблюдаю за тем, как моя гостья одевается. Как, не глядя, застегивает на спине застежку слишком открытого лифчика, как, выгибаясь всем телом, словно танцовщица у шеста, расправляет на талии резинку колготок. Прямо на глазах из хрупкой беззащитной девочки она вновь превращается в женщину-вамп. Я настолько заворожен этим стремительным перевоплощением (которое неожиданно снова расшевеливает во мне мою угасшую было страсть), что не сразу понимаю, что должен сейчас делать. Только когда Таня, уже почти одетая, бросает на меня вопросительный взгляд, вспоминаю о правилах приличия: со словами: «Постой, я тебя провожу!» поспешно вскакиваю с постели, начиная подбирать свою разбросанную по полу одежду. При этом стараюсь все время стоять к ней спиной, чтобы она - ни дай бог - не догадалась по моему лицу (и не только по лицу), что я в этот момент чувствую. Нет, наверно, я действительно маньяк! Маньяк и эгоист! Вместо того чтоб как-то поддержать, успокоить девушку, думаю только о себе. Сейчас она уйдет, и стена непонимания, возникшая между нами, будет неизменно расти, с каждым днем отдаляя нас все больше и больше…
Хотя, с другой стороны, может, это даже и к лучшему. Сейчас, когда я убедился в своей полной несостоятельности (как моральной, так и физической), наверно, единственный выход для меня - просто тихо сойти со сцены. Другими словами, навсегда исчезнуть из ее жизни. Ни на чем не настаивая, ничего не объясняя… Постой! Но не будет ли это расценено Таней как подлость? Мол, получил свое и в кусты! Да, скорей всего, именно так она и подумает. К тому же уйти подобным образом - это навсегда расписаться в своем поражении. А я ведь пока не сдался! Нет, не сдался! Тем более, у меня имеется еще один козырь, который наверняка поможет мне утвердиться на завоеванных позициях!..
Когда я заканчиваю приводить себя в порядок, Тани уже нет рядом. Она ждет меня в коридоре, в нетерпении постукивая каблучком и от нечего делать то открывая, то закрывая сумочку, бросает рассеянные взгляды в большое круглое зеркало на стене.
- Ты готов? - в ее голосе явственно проскакивают нотки плохо скрываемого раздражения.
- Почти.
- Да, насчет простыни можешь не беспокоиться. Я ее простирнула с помощью «Тайда» - никаких следов не осталось… Ну что, пошли?
- Постой!.. Не хочу, чтобы ты вот так вот уходила.
- Что ты хочешь этим сказать?.. - Таня старательно избегает моего взгляда. - Если собираешься предложить мне чашку кофе на дорожку, заранее предупреждаю: я кофе на ночь не пью.
- Нет, я… я хочу показать тебе свою картину.
Несмотря на то, что девушка в этот момент стоит отвернувшись, по мелкому дрожанию ее плеч, по тому, как она мнет в руках свою сумочку, я понимаю, что ей сейчас очень непросто.
- Ты ведь сказал: она еще не закончена.
- Да, это так, но… основной замысел уже понятен… Одним словом, мне очень важно знать твое мнение…
- Что ж, если это так важно для тебя…
Таня все еще пытается держать марку, но мне уже на все наплевать. Схватив за руку, я вновь волоку свою гостью в спальню, как делал это какой-нибудь час назад, когда собирался заняться с ней любовью. Только теперь, вместо того чтобы швырнуть на кровать, оставляю ее, немного растерянную, на пороге, после чего, включив верхний свет, не без аффектации извлекаю из тайника планшет со своим незаконченным портретом. При этом ловлю себя на мысли, что со стороны все это немножко напоминает спектакль. Ну и черт с ним! Ради Тани я готов на все - даже на какое-то время выступить в роли шута!
Минуту или две девушка молча рассматривает мой «шедевр», держа его перед собой на вытянутых руках. Я внимательно наблюдаю за ней, стараясь по выражению лица угадать, о чем она сейчас думает. Но Танино лицо совершенно непроницаемо, и взгляд какой-то отрешенный, словно обращенный внутрь. Я с трудом сдерживаю нетерпение, в какой-то момент мне даже хочется воспользоваться своей способностью читать мысли…
Наконец она поднимает на меня глаза. Смотрит так, как будто видит впервые, отчего мне становится немного не по себе.
- Ну, и как тебе? Понравилось? - вопрос слетает с губ как бы сам собой, и я в который раз мысленно ругаю себя за несдержанность.
- Да, понравилось… - она произносит это каким-то бесцветным голосом.
После этого, сунув мне в руки картину, быстро поворачивается и идет к дверям. Я озадаченно плетусь следом, еще не решив для себя, как к этому следует относиться. Однако на самом пороге девушка вдруг снова останавливается.
- А ты и в самом деле хорошо меня знаешь. Наверно, даже лучше меня самой, - эту загадочную фразу она говорит тихо, как бы про себя, глядя куда-то мимо меня.
- Что… что ты имеешь в виду?
Но Таня как бы не слышит моего вопроса: в эту минуту она уже сражается с дверным замком. После нескольких неудачных попыток тот, наконец, поддается ее усилиям, и моя гостья, все так же не глядя в мою сторону, выскальзывает на лестничную площадку.
- Куда же ты? Постой!
Едва успев обуться и запереть за собой квартиру (дав при этом внушительный пинок путающемуся под ногами Тобику, которого, кажется, опять забыл покормить), выскакиваю следом. Беглянку нагоняю возле лифта, решительно нажимающую на кнопку вызова (Неужели она собиралась уехать без меня?). С глухим металлическим звуком разъезжаются двери.
Но даже здесь, в тесной кабинке, когда мы стоим так близко друг от друга, девушка умудряется избегать моего вопрошающего взгляда. Я теряюсь в догадках. Что же все-таки произошло? Похоже, моя картина как-то странно подействовала на Таню. Но что могло ее так взволновать? Что именно вызвало у нее такую необычную реакцию?
На улице я снова пытаюсь втянуть девушку в разговор.
- Таня, объясни, пожалуйста, что случилось. Ты… как-то странно себя ведешь.
- Не обращай внимания. Все нормально, - она идет чуть впереди, низко опустив голову, словно пытается разглядеть что-то у себя под ногами. - Просто… просто у меня вдруг разболелась голова.
- Вот так ни с того ни с сего взяла и разболелась?.. Нет, так дело не пойдет! - я забегаю вперед, решительно преграждая ей дорогу. - Или ты сейчас же мне все объяснишь, или…
- Или - что?.. - какое-то время она стоит, переминаясь с ноги на ногу, потом вдруг делает шаг мне навстречу. Подходит настолько близко, что мне становится слышно ее дыхание: - Скажи… только честно… ты… меня презираешь?
- Господи! Что ты такое говоришь!
- Знаешь, я сейчас сама себе противна. За то, что пришла к тебе. За то, что позволила, чтобы… чтобы все это случилось.
- Опомнись, Таня! Выходит, ты жалеешь о том, что между нами было? - я пытаюсь взять ее за руку, но она отдергивает ее с такой поспешностью, словно ненароком прикоснулась к чему-то горячему. Или к чему-то очень неприятному. - Тебе было плохо со мной, да?
- Дело не в том, плохо или хорошо мне было! Дело в том, что я уступила… да, уступила тому, что сидит во мне! Вот уже много дней! Я не знаю, как это называется. Но это оно заставило меня забыть про приличия, забыть про все… Боже! Как я только могла! Я ведь специально сходила в парикмахерскую, чтоб сделать эту ужасную прическу, специально напялила на себя все эти шмотки! Я хотела выглядеть как шлюха, понимаешь! Я… я соблазнить тебя хотела! Видишь, какая я гадкая!
- Успокойся, Таня! - я хватаю ее за судорожно вздрагивающие плечи, пытаюсь обнять, прижать к себе. - Успокойся, прошу тебя! Ты все это придумала! Ты вовсе не такая!..
- Нет, такая, такая! И ты сам это прекрасно знаешь! Ты даже на моем портрете это показал! Ну, да, конечно! Эта жуткая тень на пол-лица… Думаешь, я не поняла, что она означает? Это и есть ТО САМОЕ, то, что заставляет меня быть другой!.. Ну, любишь ты меня такую? Скажи, любишь?
- Ну конечно люблю! Сейчас даже сильней, чем раньше!
- Нет, это неправда! Неправда! - она вдруг вырывается из моих объятий, дробно стуча каблучками, стремглав бежит по дорожке. Я бросаюсь следом, чувствуя себя при этом крайне глупо. Украдкой оглядываюсь по сторонам, не наблюдает ли кто-нибудь за нами в эту минуту. К счастью, несмотря на то, что час еще не совсем поздний, прохожих на улице мало. Только какая-то пожилая парочка на противоположном тротуаре провожает нас недоуменным взглядом, да подвыпивший мужик возле продуктового киоска свистит в два пальца, громко советуя мне поднажать. Это, по-видимому, немного отрезвляет Таню. С бега она переходит на шаг, и я, тут же пристроившись рядом, решительно беру ее под руку. Я понимаю, что сейчас должен сказать ей что-то очень важное, весомое, но в голову как назло лезут одни банальности.
- Послушай, Таня, ты не должна к этому так относиться. В том, что произошло сегодня между нами, нет ничего ужасного. Это естественный процесс. Если люди любят друг друга, то рано или поздно…
Но она не дает мне закончить:
- Сережа, прошу тебя, не надо! Я знаю все, что ты собираешься мне сказать, поэтому лучше помолчи!
- Не думал, что ты можешь быть такой жестокой! Ты даже не даешь мне возможности оправдаться!
- Тебе не в чем оправдываться. Во всем виновата я, только я одна…
- В чем?! В чем ты виновата?!
- В том, что слишком поспешила. Мне надо было немножко подождать, и тогда, возможно, все было бы совсем по-другому.
- По-другому?! Что значит «по-другому»?! Кто внушил тебе эту дурацкую мысль?!
- Не знаю. Но я так чувствую…
В каждой Таниной фразе слышна какая-то непоколебимая, убийственная уверенность, которая все больше выводит меня из себя. Я чувствую полное свое бессилие перед этой уверенностью и потому готов рвать и метать, хоть и понимаю прекрасно всю нелепость и нецелесообразность такого поведения. Я набираю больше воздуха в легкие, готовясь обрушить на голову своей спутницы новый поток возмущения, но в этот момент она неожиданно останавливается, не резко, но твердо высвобождая свою руку из моей:
- Ну, вот мы и пришли… Спасибо, что проводил.
Я в растерянности оглядываюсь по сторонам. Черт! Похоже, мы действительно пришли. Вот Танин дом. Вот беседка. И даже бабули на лавочках, по-моему, те же самые. И что им не спится в такое время, старым грымзам!
Наверно, на моем лице в эту минуту написаны все мои чувства. Я вижу это по Таниным глазам, глядящим на меня чуть удивленно и, кажется, немного испуганно. Девушка кладет свою ладонь мне на руку. Как тогда, в кафе, когда пыталась сдержать мое не в меру разыгравшееся воображение.
- Сережа, пожалуйста, пойми меня правильно. Мне сейчас нужно во всем разобраться. Поэтому, я очень тебя прошу, не звони мне пока, не настаивай на встрече. Я… потом сама тебе позвоню. Правда, позвоню!.. - она поворачивается и быстро идет прочь.
Я стою на месте и смотрю, как ее красный топик, постепенно сливаясь с темнотой, удаляется от меня по дорожке. Еще какое-то время он маячит на фоне подъезда, пока Таня ищет в сумочке ключи. Вот, кажется, нашла. Скрипнула железная дверь…
И вдруг я снова слышу ее голос, чуть приглушенный расстоянием и оттого, наверно, звучащий как-то слишком торжественно:
- Ты хоть сам понимаешь, что твоя картина – гениальна? Обязательно ее закончи! Слышишь меня? Обязательно!