Только не пиши, мне, Эстер, пожалуйста, не пиши.
Никакой души ведь не хватит.
Усталой моей души.
(Вера Полозкова)
Я могла бы тебя целовать в ладони-запястья,
посвящать тебе оды, топить тебя в нежной страсти,
открывать для тебя миры и бутылки виски,
проявлять ко всем твоим мыслям свое участье
и дарить тебе счастье — простое земное счастье,
отправляя тебе мелодии на английском,
самокрутки крутить и читать тебе, как в театре,
пьесы Метерлинка и комедии Дель Арте,
классику по ролям и поэзию [многоточье].
Я могла бы стать Афродитой и Клеопатрой,
увезти тебя на Темзу и на Монмартр,
на Неву, на Бродвей и в общем: куда захочешь.
Я могла бы рисовать тебя акварелью и в молескине,
маслом, графикой, парой ровных и нервных линий —
рисовать тебя, рисовать — ни о чем не думать.
Я могла бы раскрасить мир желтым и темно-синим,
смотреть с тобой итальянские фильмы Федерико Феллини,
а потом замолкать и долго сидеть без шума.
Я могла бы тебя убедить, в том, что это верно,
дышать при тебе совершенно неравномерно
и поверить-таки в это желанное «мы»,
перед «люблю» прикуривать очень нервно,
думать, что мы-то познали теперь, наверно,
то, что не разгадали даже гениальнейшие умы.
Я сгребала б тебя в сжимающие объятия,
выбирала бы тебе босоножки и кучу платьев
и могла бы научиться петь для тебя красиво.
Я могла бы выводить тебя из депрессии и апатии,
и себя из них выводить частенько, кстати да,
и дарить тебе всю себя. Но это невыносимо.
Я так устала, боже мой! Так устала…
Мне давно уже снятся дороги, пути, вокзалы,
я давно уже грежу душевной комой.
Я столько всего зачем-то пообещала,
только главного, к сожалению, не сказала:
не пиши мне лучше — останься моей знакомой.
Я могла бы, могла бы... Только знаешь, я буду честной:
я уеду туда, где звезды, туда, где не будет места
для моих «я могла бы». Буду читать и строчить вирши.
Я прошу тебя: не звони мне больше, не ищи меня повсеместно,
найди лучше кого-нибудь интересного вместо
и не пиши мне. Главное — прошу тебя, не пиши.