Так вот, был чудный вечер. Маленькая квартирка, где-то в районе Харьковского шоссе, - впрочем, я всегда плохо ориентировался на Левобережье, - незнакомые, малознакомые, плохо знакомые люди, но увидел я и своих старых знакомых. Стол - a’ la fourchette - свидетельствовал о том, что хозяева, если и не богатые люди, то, по крайней мере, по сравнению с моим уровнем, весьма зажиточные: шампанское текло рекой, и им даже вымыли пол. Блистательная именинница, ухоженные женщины, взрослые дети со своими подружками и кавалерами, деловитые деловые мужчины.
В первый момент, я подумал, что тут будет невыносимо скучно, но хозяйка, в мгновение ока, перезнакомив меня со всеми, задала такой темп вечера, что я, может быть впервые за несколько лет, почувствовал себя совершенно в своей тарелке. Было просто хорошо, можно было отбросить свое постоянное напряжение и расслабиться. Поговорить ни о чем. Слова, которые я произносил, ни к чему не обязывали, ничего не нужно было обещать. Меня захватила теплая волна внутреннего умиротворения и спокойствия.
На кухне курили, сплетничали и рассказывали анекдоты. Временами, оттуда доносился оглушительный хор смеха. В комнате пили, ели, курили и танцевали, танцевали много. Время от времени это спонтанное действо прерывалось, все собирались вместе, и женское трио, иногда превращающееся в квартет, а то и в квинтет, исполняло какую-нибудь совершенно умопомрачительную, веселую песню. После чего все продолжалось по-старому. Все было настолько органично духу вечера, что иногда я даже чувствовал растворение времени в пространстве веселья и выпадение себя из бега времени.
Раньше я тоже любил танцевать, и без ложной скромности скажу, что танцевал неплохо. В этот день меня прорвало: я опять много танцевал и даже что-то рассказывал женщинам во время танца, чего никогда не умел делать - сначала танцы, потом разговор, или - сначала разговор, а потом танцы. Перетанцевал я, кажется со всеми. Как я уже говорил, на празднике были дети, но дети, исключительно в том смысле, что это были дети приглашенных. Детский возраст был вполне солидным - от двадцати до двадцати двух. С детьми я тоже танцевал - один раз и только с одним ребенком - хотелось сохранить впечатление. Было это так.
Заиграла музыка для настоящих джентльменов, то есть такая, под которую танцуют так называемый медленный танец, когда мужчина может прижать партнершу к себе и обнять ее. Сейчас, когда большинство людей не умеет танцевать и никогда этому искусству не обучалось, танцевальных фигур не различает, все танцы делятся исключительно на быстрые и медленные, молодежные и мужские. Так вот, из динамиков полилась обвораживающая мелодия, я пригласил на танец молоденькую девочку, и блюз начал свое обволакивающее действие. К сожалению, я не помню, как была одета моя партнерша - я вообще никогда не помню, кто на себя какой наряд надел, и поэтому на вопрос: “А помнишь, дорогой, какое на мне тогда было платье?”, ничего не могу ответить, кроме тривиального: “Конечно, милая, ты была вся в голубом, и твое голубое сияние озаряло всех вокруг”. Впрочем, я что-то не припоминаю, чтобы хоть одна женщина показала свое неудовольствие этим ответом. Да и так ли уж важно, как была одета моя партнерша - я сейчас уже и лица-то ее не вспомню, но зато у меня в памяти сохранилось нечто гораздо более значительное.
Музыка свернула пространство до небольшого кокона, внутри которого были только мы.
Моя рука жила на тоненькой талии, время от времени, поднимаясь вдоль позвоночника вверх, до лопаток, и, опускаясь назад до выемки между ребрами и бедрами. Ткань, к которой прикасались пальцы, была настолько тонка, что создавала лишь иллюзию шелковистости тела, никак не скрывая его от чувствительной кожи ладоней.
В молодом, тренированном теле есть своя ни с чем не сравнимая прелесть, и такой простой акт, как танец с молоденькой девушкой, лучше всех остальных доводов показывает правоту древних греков, ценивших превыше всего красоту человеческой плоти. Вы кладете руку на спину женщины и можете ощутить каждый позвонок, который в эту минуту кажется наиболее интимной частью тела, его сущностью. Вдоль всего позвоночника прощупывается валик Длиннейшей мышцы спины. Потом, с возрастом, он ощущается как веревочка, иногда, правда затянутая жировыми отложениями, но у молодой девушки эта мышца настолько же осязательно выражает всю изменчивую, непостоянную природу женщины, насколько каждый позвонок - ее сущность. Вы пробегаете кончиками пальцев вдоль позвоночника и получаете ни с чем не сравнимое чувство. Ощущение, полное контраста между короткими, твердыми, слегка смягченными кожей позвонками, и длинного, упругого и, одновременно, податливого мускула. Вы касаетесь этого валика, слегка поглаживая его пальцами, осторожно надавливая на него, и он, как живое существо, вроде бы поддается Вам, изменяя собственную форму, сохраняя в себе силу и способность, при малейшем ослаблении усилия, оттолкнуть Ваши пальцы, снова сделаться самим собой. Его эластичность передается Вам, и все Ваше тело становится упругим, одновременно наполняясь живой вязкой багровой жидкостью, расслабляющей мозг и наполняющей члены невиданной энергией, способной преодолеть все.
Поддавшись действию возникших из сплетения прекрасной музыки и волшебной девушки чар, я привлек ее ближе к себе, и мне показалось, что, даже сквозь надетый на меня пиджак, я смог почувствовать не только каучуково упругую девичью грудь, но и ее твердую сердцевину. Я смотрел ей в глаза и, кажется, даже что-то говорил, а может быть, и болтал без умолку, но за ее глазами я видел и чувствовал всем телом, как нежно розовый сосок, словно раскаленное железо, входит прямо мне в грудь.
У моей партнерши было прекрасно развито чувство ритма, и к тому же она явно чувствовала партнера, отдаваясь ему в танце, позволяя вести себя практически без всяких усилий. Какое-то багровое чудовище зародилось в недрах моей души и постепенно стало поднимать голову. Вдруг, багровая тьма прорезалась всполохом голубых молний, в котором исчезло все: и очаровательная молодая женщина, и комната, и музыка, и сам танец. Я вспомнил.
* *
*
Я вспомнил прекрасный летний день, собственно говоря, он уже близился к вечеру. День был хорош не только тем, что ярко сияло солнце, что небо было ослепительно белесо-голубым, что почти не было ветра, - таких дней в июле не мало. Это был замечательный день еще и потому, что я больше суток подряд провел в постели с любимой женщиной, вставая только время от времени, чтобы принять холодный душ и соорудить какой-нибудь бутерброд. Несмотря на почти бессонную ночь, усталости не чувствовалось - секс бодрит.
Женщина была красива. Если говорить откровенно, то за всю жизнь я был близок с подобными красавицами всего несколько раз - хватило бы пальцев на моих руках, чтобы пересчитать их. Да, что там, я, в общем-то, достаточно сдержанный и ленивый человек: мне легче овладеть собой, чем прилагать какие-то усилия для обладания - всегда можно найти более интересное занятие, чем волочиться за понравившейся юбкой, тем более, когда она не в меру кокетлива. Но тут я не узнал сам себя, так как был сражен удивительной красотой - ее можно было бы назвать рубенсовской, если бы не отсутствие тех тошнотворно-студенистых деталей, которыми так увлекался фламандец - пышное и одновременно упругое тело женщины, достигшей своего физического акмэ. Правильные черты лица и огромные темные живые глаза без той поволоки, которая сразу же выдает глупость и ограниченность. Когда мы встретились впервые - на чьем-то дне рождения - то одного только взгляда, брошенного на меня, первого же звука, сорвавшегося с ее чувственных ярких губ, было достаточно для того, чтобы мне открылась величайшая из истин - нужно либо почувствовать в себе Цезаря, либо всю оставшуюся жизнь ощущать себя неудачником, жалея об упущенной возможности. Tertium non datur.
Однако день запомнился не столько жаркими объятиями, сколько иным событием. Мы с Ним наконец-то пришли к согласию по поводу объекта моего обожания. Надо сказать, что у Нас это бывает не так уж часто. Дело, наверное, в том, что Нам нравятся разные женщины. Я, например, люблю пышных темных шатенок и брюнеток, Он - сереньких худышек. Я предпочитаю женщин, с которыми, кроме всего прочего, можно еще и интересно поболтать, Он находит какое-то удовольствие в полуграмотных женщинах из низов, особенно охоч до шлюх, чего Я, признаться, терпеть не могу. Но после короткого, или более-менее длительного периода борьбы, мы приходим к определенному соглашению: иначе оба постоянно оставались бы с носом. Уступки наши, естественно, взаимны. Думаю, что я не один испытываю подобные затруднения.
Увы, женщина, к которой Я стремился всей душой и, разумеется, телом, почти никак Его не привлекала, разве что под очень хорошее - Его - настроение. Настроение в этот день, по-видимому, было превосходным. Поскольку же я - человек миролюбивый, то наше согласие принесло мне много радости.
Около пяти часов вечера моя партнерша напомнила, что нам еще предстоит ехать куда-то к черту на кулички, то есть на противоположную окраину города, так как нас пригласила на именины ее близкая подруга. Здесь уж ничего не поделаешь: пришлось вставать и начинать собираться.
Именины были хороши: люди веселые и общительные, я со всеми быстро перезнакомился; стол - как на Маланьиной свадьбе, ломился от яств, играла приятная музыка, кто-то принес гитару, в общем, все было не однообразно, а, следовательно, и не скучно. Где-то в середине праздника, а именно, когда все были уже сыты, довольны и слегка расслаблены, но еще предвкушали десерт, нас ожидало небольшое зрелище: муж хозяйки с моей спутницей показывали искусство танца. Это было по-настоящему здорово. У меня было такое впечатление, что эти двое уже давно являются танцевальными партнерами: они демонстрировали удивительную пластику, синхронность движений и эмпатию по отношению друг к другу. Как уже было упомянуто, я и сам неплохой танцор, но, поскольку даже моя знакомая была для меня относительно новой партнершей по танцам, поэтому я и не пытался вступать в какую-либо конкуренцию.
Когда подали десерт, гости уже разбрелись: у многих из нас есть какая-то необъяснимая тяга к кухне, не в гастрономическом смысле. Так вот, большая часть присутствующих отправилась именно на кухню, моя спутница тоже. С полной определенностью могу сказать, что, действительно, самые интересные разговоры происходят там. Я же, может быть, потому, что видел всех этих людей впервые, остался в комнате. Нас было человек пять - шесть. Временами мы ставили музыку и танцевали, потом делали перерыв, кто-нибудь брал в руки гитару, остальные ему подпевали, затем опять танцевали: в общем, вечер протекал довольно неторопливо. Чувствовалась какая-то умиротворенность. В начале этой части праздника в квартире появилась новая гостья, как потом оказалось - соседка: она укладывала спать ребенка и поэтому не смогла придти раньше. Это была еще молоденькая женщина. Ее внешность ничего собой не представляла, и я поначалу не обратил на нее никакого внимания. Со временем, разглядев ее - комнатка была малюсенькая, дом - гостинка, в котором жили, в основном, молодые специалисты, - мне стало понятно, что никакого интереса она во мне не вызывает. Бросалась в глаза какая-то тихая и, одновременно, воинственная провинциальность - девушка приехала завоевывать столицу. Позже я узнал, что и работала-то она на самом завоевательском месте - секретаршей какого-то большого босса. Неприятное впечатление отсутствия вкуса в одежде, косметике, прическе усугублялось еще и ее природными данными: мальчишеская фигурка, которую портили излишне широкие бедра, тонюсенькие ручки без всякого намека на мускулы, от прикосновения к которым оставалось ощущение, будто ты подержал в руках шариковую ручку, вытянутое и как бы срезанное от подбородка до лба лицо, слишком близко посаженные бесцветные глаза. И завершал композицию огромный, как у Буратино, нос, такой нос Бабель назвал бы не иначе, как шнобелем, он почти сразу же напомнил мне нос небезызвестной Соньки Руль. Но чувствовал я себя отлично, слегка расслабленно, и мне показалось, что, если приглашу на танец эту дурнушку, то ей это будет приятно, - а так хотелось, чтобы всем вокруг было хорошо. Я сделал это, и, когда заиграла музыка, а мои руки обвились вокруг ее талии, то почувствовал, как сильнейший разряд электрического тока прошел между нами. Он распустил свой хвост как павлин, а у меня не было сил сопротивляться Ему. Как сейчас помню тончайшую, почти неощутимую ткань ее блузки. Эта талия, эта спина со страшной силой излучали все женское начало мира, а когда мое бедро коснулось ее бедра, Он почти обезумел, а Я чуть было не лишился чувств. Не помню, говорили ли мы друг другу в это время хоть что-то, но в памяти остался совершенно отчетливый след то ли высказанного, то ли молчаливого соглашения о том, что нам просто необходимо хотя бы на самый короткий миг куда-нибудь сбежать. Она явно этого хотела, Он, так просто настаивал, а у Меня не было никакой возможности, да, честно говоря, и желания, им сопротивляться.
Музыка закончилась. Я усадил свою партнершу и постепенно взял себя в руки: безусловно, мне помогли многочисленные табу, привитые еще с детства. Конечно, было немного неудобно и перед моей спутницей: не успели выбраться из постели, пришли к ее друзьям, и тут я соблазняю первую попавшуюся случайную - и, прошу заметить, страшненькую - женщину, просто соседку по этажу хозяйки квартиры. Ситуацию я довольно мягко спустил на тормозах - включил свою партнершу в общий разговор, пару раз довольно удачно сострил, потом взял в руки гитару, и мы спели что-то жалостное из Визбора.
Примерно через час гости стали расходиться. Добравшись до дома, я понял, что Он мне не простил и никогда не простит моей неуступчивости, и в ближайшие дни я вынужден был пригласить свою любовь на ужин, и объявил ей, что мы расстаемся. Ни одну из этих женщин я больше никогда не видел.
* *
*
Танец подошел к концу. Я вновь ощутил в своих руках юное упругое тело, навеявшее мне столько воспоминаний. Возвращение в привычный мир принесло ту странную и необъяснимо сладкую истому, которую чувствуешь разве что после любовного экстаза. Удивительно, но одного танца с молоденькой девушкой хватило для того, чтобы на какое-то время почувствовать себя счастливым. Я как будто вторично пережил тот электрический разряд, поразивший меня около семи лет назад. “Вы на редкость хорошо танцуете, - сказал я, - давно уже мне танцы не приносили столько наслаждения”. “Спасибо, - ответила она, - но Вы знаете, мне тоже”. Он, было, снова встрепенулся, но Я погасил его порыв. “Да нет, - я продолжил, - это было не просто наслаждение, это было настолько прекрасно, что сегодня, когда я приду домой, если, конечно, еще буду в состоянии держать ручку, то обязательно напишу сонет”. - “А, если Вы не сможете удержать ее в руках?” - “Ну, тогда, позже, я напишу рассказ”.