Что прямая всегда вырастает в дугу.
Мы прощались когда-то до судного дня,
Отнимая себя от наскучивших губ.
Мы брели поперек перегруженных трасс,
Разгоняя крылами бензиновый дым,
Не запомнив ни слез, ни слезящихся глаз,
Ни гряды облаков изо льда и слюды
Над селеньями, ждущими новых времен,
Отрыгнувшими бледных своих сыновей
В ненавидящий мир: пенопласт, поролон,
Плексиглас… До свидания, я – муравей
На лодыжке земли – отряхни и ступай…
Забываясь в такси, извиваясь в тисках,
Догоняя ключи оперившихся шпал,
Я тащу на себе неухоженный скальп,
Новомодный пиджак, телефон с огоньком,
Короба черепов, скорлупу партитур…
Я качусь по дуге и грущу ни о ком,
Я лечу и смеюсь на лету.
***
Я низведу буриме до блядства
В литературном, понятно, дискурсе.
Слово в моей голове является
Бензопилой в руках садиста.
Крутятся диски, звучат кантаты,
Женщины вымерли, выпит вермут.
Мне говорили, я был когда-то
Много спокойней, теперь же, верно,
Спятил на почве сезонной грусти
И поглощения декалитров
Винных напитков разряда «грушки-
Яблочки». В воздухе тают титры,
Меркнет экран, дребезжит проектор,
Публике следует расходиться.
Бросьте полслова в окно поэту,
Выдайте бензопилу садисту.
***
Я хочу говорить с деревьями
И бессонствовать по ночам.
Моя бывшая забеременела,
Полагаю, от палача.
Я хочу обниматься с пальмами,
Ни к чему не храня любви.
Вместо этого, весь в испарине,
Просыпаюсь один и вижу,
То есть чувствую: этот сон еще
Повторится – глупей и злей.
Мне нерадостно и несолнечно.
Мне не нравится на земле.
***
Пусть филологи кладут – мы, поэты, ложим.
Я сегодня очень пьян – больше чем всегда.
Ничего сейчас меня изнутри не гложет,
Ни к чему теперь Брокгауз, и Эфрон, и Даль.
Ни к чему теперь Дали, Брендон Ли и Ворхол.
Можешь быть, а можешь бысть – все теперь равно.
Мыси пО древу текут, превращаясь в воду
Или, если повезет, в красное вино.
Из воды выходит сух гусь, вернее лебедь,
От вина всплывает ил на поверхность глаз.
Я записываю свой маловнятный лепет,
На который вам ложить, а точнее – класть.
