Рокочет эхо барабанов, судьба насилует трубу.
Взмывают в небо птичьи стаи, собой закрыв соборный крест.
И листья лавра липнут банно к бумажной ленточке на лбу.
А у кладбищенской сторожки, крутя песочные часы,
беспечный хроник-побродяжка жуёт доставшийся кусок,
роняя солнечные крошки на пыль и траур ног босых,
на жадный, словно промокашка, сырой утоптанный песок.
А там, где звуки тише, глуше, где тени водят хоровод,
где только дятлы барабанят, где дуб давно плющом увит,
как в душе, дождик моет души, устало дремлет вещий кот,
и спит берёзовая память в изножье мраморной любви...