сшибая красную лозу,
и осыпая листьев лица
в свинцовом сумрачном лесу.
На пни, на скорбные поляны,
сметая листья по углам
кустов, которые в бурьяны
сбиваются в колючий хлам.
Смертельно безнадёжная осень,
скорей бы снег на траву лёг,
и лисья скрыл, как лета проседь,
и сбил последний уголёк.
И даже если пасть в рогозы,
и ни об чём не говорить,
не навернутся жали слёзы,
о том, что некого любить.
Какие-то пустые почки
по снегу шорох пронесёт,
которые растают в ночи,
что холод суженым ведёт.
Запляшут ветер, ночь и холод,
сильнее пляса не видал,
пришёл и мой товарищ голод,
и тоже молча наблюдал.
Остыло сердце, нет печали,
нет разрывающей тоски,
так, мёртвые лежат в молчаньи,
как будто думы далеки.
А мы всё подле их надгробий
сидим с беременной весной,
встаём порывисто, вновь ходим,
вдыхая терпкий смрад лесной.
Приляг и ты подле могилы,
и ни об чём не говори,
почуешь, как приходят силы
для жизни, после слов – умри.
19 мая 2010 г.
С-Петербург