Бегу от всех забот…» –
такой вот древний чудный мотивчик угнездился в моей голове с самого сегодняшнего утра. Прекрасного, надо сказать, утра. Во всех отношениях.
Белые ночи пошли, наконец, на убыль – солнце уже на пару часов прячется, и это здорово, потому что дикое какое-то ощущение, когда идешь с подругой, глухая, вроде, полночь, а на дворе как днем, и кажется, что из каждого окна за тобой подсматривают… Вчера мы с Олежкой окончательно договорились с Ирой и Светой – продавщицами местного продмага. У Ирки хата свободная… На объекте за полдня успели переставить леса... Сейчас пообедаем (Галя обещала порадовать!), вздремнем – а вечером баня… Ух, класс! Выпарить из себя всю пыль, грязь, ломоту в пояснице, отскрести въевшийся цемент с ладоней, траурные каемки под ногтями, отмыть проволочные волосы – короче, отслоить всю недельную строительную шелуху, и…
– Й-е! – Олежка издал индейско-каратистский клич и отработанным ударом распахнул дверь нашей штаб-квартиры. Я сиганул первым – и замер. Олежка врезался в меня сзади.
Весь детский сад, отданный нам под жилье, кишел и клубился, как подожженный муравейник. Гремел «Depeche Mode», шастали соратники, все сшибались у дверей столовой – одни с горящими глазами стремились вовнутрь, другие, с розовой испариной на челах, вываливались наружу… И над всем этим витал Дух!..
Перепутать невозможно… Блины!!!
– Это просто праздник какой-то! – переглянувшись, хором провыли мы.
За длинным столом происходило бесчинство плоти. Полуодетые, полуумытые бойцы студенческого строительного отряда, все поголовно комсомольцы, жирными пальцами ухватывали блины из стопок на широких блюдах, загребали горстями нарезанное розовое сало, кровавые помидоры, макали все это в масло и сметану и плотоядно набивали рты. Над лоснящимися физиономиями плыл чад от раскочегаренной плиты в углу. Там, изможденно расставив ноги на ширину плеч, адски шкворча четырьмя сковородками сразу, возвышалась наша повариха Галя. Горка свежих блинов рядом достигала ее плеча.
Босх отдыхает…
Мы с Олежкой не торопились. Оценив блинные запасы, развернулись, переоделись, вымыли с мылом руки… Служенье пуз не терпит суеты! Когда мы чинно вошли в столовую, она была практически пуста. Галя перегружала свежую полуметровую стопу блинов на стол. Альбом «Depeche Mode» кончился…
Я порезал сало правильными параллелепипедами, Олежка тонко настругал помидоров…
* * *
Мы выбрались из-за стола одновременно. Галя, с лицом проститутки на рассвете, курила, навалившись на подоконник. Сигарета подрагивала в пальцах. Мы подошли к ней с двух сторон и молча бухнулись на колени. Галя хмыкнула. Мы с трудом поднялись и, покачиваясь, двинулись к выходу.
Ахнула входная дверь. Удар ногой был очень хорошо отработан. Ворвался Батон – колоритнейший детина с хорошо развитым животом и шустрыми глазками, игрок во всё и сексуальный агрессор. Он нынче разгружал кирпич, и теперь всем видом выражал крайнее возмущение медленным шофером, ленивым крановщиком и вообще – мироустройством в целом.
– Ну?! – выдохнул он нам в лицо.
– Жизнь – удалась! – сказал Олежка и икнул.
Я икнул и сказал:
– 47!
Зачем? А черт его знает…
Батон ревниво нас оглядел и ринулся в столовую.
* * *
Мы сладко покурили, растекшись по лавочке, пожмурились на солнышко, послушали пташек… Обсудили вечер, чье приближение чувствовалось по удлинившимся теням и посвежевшему ветерку… Через час баня, пора дремануть…
Я тщательно взбил подушку, встряхнул покрывало, скользнул под него, вздохнул…
Тресь! Дверь нашей комнаты взвыла и шарахнулась ручкой о стену. На пороге стоял Батон. Точнее, привалился к косяку, для надежности уцепившись за него обеими руками. Вид его был страшен – багровая, чуть не дымящаяся кожа, выпученные в каком-то изумленном недоумении глаза…
– Арчи, братан... – хрипанул он чужим голосом и судорожно сглотнул. Я приподнялся.
– Как ты… Нифигасе… Ахринеть... – он надсадно кашлянул, голос налился обидой. – Я только 42 осилил!
…Я бился в конвульсиях возле своей кровати. Я уже не мог смеяться – челюсти возле ушей сводило. Хохот гремел по всей нашей спальне, дребезжа стеклами. В дверях замерла с поднятыми бровями Галя, а под ней, как мешок муки, распластался сползший на пол Батон с обвисшими руками и вопиющим взглядом.
* * *
Вечер прошел великолепно. Ночь обещала. Славно попарившись, мы с Олежкой выпили для тонусу с соратниками, прихватили с собой бутылочку и отправились к нашим девочкам. В столовой назревали танцы…
Батон, бедолага, в баню не попал. И даже водка ему не покатила. Весь серо-буро-малиновый, он передвигался между туалетом и кроватью, далеко обходя столовую и оглашая сей скорбный путь леденящими душу вздохами. А его верные товарищи, все поголовно комсомольцы, только отворачивались и сдавленно прыскали…