Режим бога. Часть 3 "Дети черных звезд" (фантастика / мистика)

ДЕТИ ЧЕРНЫХ ЗВЕЗД

Их были тысячи, и все они были очень деятельны.
Все были заняты, очень заняты -
в основном истреблением друг друга.
Марк Твен "Письма с Земли"

1. Тайный Кийар

Пять веков оставалось до прихода в Кийар войска астурина Гельтенстаха и ровно год – до подписания мира между Сузалу и Майронге. Начиналась эра объединений, но заговорят об этих временах лишь семьсот лет спустя на уроках истории. И, конечно, ни один учебник ни в одной стране не упомянет коварного разбойника Сейлио Ваднора и рыжеволосого силача Валторо, двоих каторжников, бежавших из каменоломен близ Тайбиса, прежней столицы Кемлина. Осуждены, между прочим, они были справедливо, а приговор казался мягче, нежели того требовал принцип воздаяния за совершенное зло. Но только лишь казался!
Жизнь каторжан прерывалась очень быстро, и последние их дни проходили в жестоких мучениях. Заслышав о каменоломнях, многие преступники молили о казни. Знал и Сейлио Ваднор, что лучше быть заживо разорванным вонючей пастью гиены, чем, задыхаясь от мелкой пыли, выплевывать собственное нутро в пещерах, где добывались проклятые камни. Еще до каторги бывший головорез был наслышан о громиле-Валторо, бузотере исполинского роста, лысом, как коленка, но с пламенно-рыжей бородой, усами и густой шерстью на груди. И вот им представилась возможность познакомиться лично.
Они были противоположностью друг другу во всем. Поджарый хищник Сейлио с крючковатым носом и повадками злобной кошки терпеть не мог есть в присутствии других людей. Смешливый здоровяк Валторо не понимал, как можно лишить себя удовольствия помахать кулаками во время хорошего обеда, а для этого, вестимо, нужны сотрапезники и собутыльники. Сейлио Ваднор говорил вкрадчивым глуховатым голосом. Рыжий Валторо то и дело разражался громоподобным хохотом, а стоило ему открыть рот для речей, слушатели зажимали уши и отходили на безопасное расстояние. Сейлио был опрятен. Одежда Ваднора носила на себе следы пиршеств многомесячной давности и пахло от него отнюдь не свежескошенной травой. Словом, они дополняли друг друга, но даже надзиратели тюрьмы, стоявшей близ каменоломен, до последнего не подозревали об их сговоре. Ни один стукач не пронюхал о том, что эти двое спелись, да еще и придумали план побега. Охрану их исчезновение нисколько не потревожило: кто сможет протянуть под палящим солнцем Агиза больше нескольких часов?
Но Валторо и Ваднор не сгинули. Сейлио знал о местах подземных источников воды, что встречались по дороге к большому поселению Кийар, если идти в сторону моря. Беглецы добирались до колодцев и даже устраивали себе освежающие ванны посреди раскаленной пустыни.
Когда на каторге уже забыли об их существовании, Сейлио и Валторо вышли к берегам Ханавура, напали на молодого крокодила и наконец-то смогли утолить голод по-настоящему. Самым большим везением в пути для них было поймать верткую ящерицу, ядовитую змею или скорпиона.
Заприметив лодки крестьян, беглецы стали прятаться в зарослях прибрежного тростника. Местные жители могли оказаться опаснее властей и просто убить заклейменных преступников веслами, не прибегая к суду и следствию. А перед каторгой осужденных клеймили почти во все лицо, не сотрешь, не сведешь и не скроешь – раскаленным железом в форме следа от лапы гиены, приравнивая душегубца к безмозглой и бессловесной твари.
Когда вдали показались домишки поселенцев, на берегах стало многолюдно, и беглецы снова забрали влево от реки, держа путь в пустыню. Сейлио утверждал, что там они найдут приют.
- Смотри! – гаркнул вдруг высокорослый Валторо, первым взобравшись на песчаный нанос. – Там что – город, не город?
Сейлио вылез вслед за ним. Посреди Агиза высились остатки неизвестного города. Это были башни, каменные истуканы, разрушенные ограды и ступени, которые вели в никуда…
- Это древний город предков, - ответил Ваднор своему недалекому приятелю. – Здесь уже давно живут только призраки и зверье пустыни. Теперь там будем жить мы, а зверье подвинется.
Сейлио немного ошибся: в развалинах обитали изгои – воры и шлюхи, выдворенные из Кийара. Между собой они враждовали, и каждый предпочитал оставаться сам по себе. Не знакомые с жестокими нравами каторжан, они показались беглецам ничтожной мелочью. Рыжебородый громила предложил перебить из поодиночке, чтобы не мешались под ногами, а после спуститься под землю и осмотреть новые владения. Сейлио не спешил с убийствами, предпочитая думать головой там, где, кажется, запросто можно применить силу. И его осмотрительность дала плоды. Не мытьем, так катаньем Ваднор расположил к себе изгоев, и те стали его свитой. Предприимчивый каторжник установил свои правила, привлек к делу кузнецов и оружейников – сам он в прошлом был мастером по изготовлению клинков – и начал торговлю с поселенцами восточного берега.
Тайный Кийар поразил пришельцев своим величием, умалить которое не смогли даже века полного забвения. Катакомбы уходили под землю на такую глубину, что бродить по ним можно было всю жизнь. Некоторые галереи обвалились от времени и стояли гигантскими ямами, куда во время бурь ссыпался песок, перекрывая некогда действующие ходы. Из таких ям, бывало, торчали колонны и покалеченные статуи неведомых божеств.
Сейлио заставил свою свиту расчистить один из районов города катакомб и поселился там со своими любовницами. Он выбирал из многочисленных гулящих девок, которых прогнали сородичи. Тех, которые ему не угождали или не нравились, Ваднор отправлял работать – ублажать неверных мужей из восточного поселка – и требовал с них часть выручки.
С Валторо они делили власть честно, интересы их не пересекались. Сейлио считал, что рыжий здоровяк доволен своим новым положением так же, как и сам он, Ваднор. Но это была роковая ошибка.
Через несколько лет после побега старые приятели повстречались в центральной галерее расчищенного от песка и хлама района.
- О, Валторо!
- О, Сейлио!
Они обнялись. За прошедшие годы клейма их посветлели и почти исчезли с бледной кожи, так редко видевшей солнце. Разве только борода у Валторо на месте старого ожога росла нелепыми клочками.
- Не выпить ли нам? – предложил громила, и без того похожий на гигантскую бочку с вином. – Вспомним былое…
- Хорошая мысль, старик! Ты приходи, я ведь все там же! – Сейлио хлопнул его по плечу.
- Эх! – рыжий сузил глаза и поскреб потный затылок. – А я, бывает, тоскую по старым временам в Тайбисе… А тут что – разве жизнь? Скучища…
- Встретимся, - кивнул Ваднор.
Валторо оскалил щербатые зубы в отвратительной улыбке, но стоило приятелю повернуться к нему спиной, притворная радость стекла с бородатой физиономии, а поросячьи глазки сверкнули недобрым огоньком.

* * *

Явившись на встречу, рыжий обнаружил, что люди Ваднора, которых в подземном городе с каждым годом становилось все больше, успели расчистить немало улиц и переходов, заселяя древние комнаты.
Сейлио ждал его в своем зале для гостей. Увидев гигантскую фигуру старого подельника, он выгнал девиц и предложил тому сесть за стол.
Многое было выпито, прежде чем Валторо рискнул спросить:
- Ты скажи-ка мне, Сейлио, как мы с тобой тогда не сгинули в пустыне? Какой секрет был тебе известен? Ты ведь, помнится, ни разу не ошибся, когда мы искали воду, а на такое, поверь, не всякая животина способна, хоть нюх у них не чета людскому…
Ваднор усмехнулся, острием кинжала самозабвенно выковыривая устрицу на тарелку:
- А тебе на что?
Рыжий зевнул:
- Да любопытен я, дружище!
Сейлио поднял взгляд, и Валторо молниеносно погасил злость в маленьких глазках, расплывшись в подобострастной улыбке.
- Знающие люди подсказали, - соврал Ваднор, посмеиваясь над приятелем.
Валторо не подал виду, что раскусил его ложь, одним глотком осушил свой кубок, сипло выдохнул и воззрился на Сейлио:
- Никто не переходил Агиз до нас с тобой. Идти в Агиз – это верная смерть. Нас потому и не преследовали, что думали так же…
Ваднор только бровью дернул. Он не собирался исповедоваться перед глуповатым собеседником. Чем меньше людей знает его секрет, тем лучше. Стоит лишь сказать, что о существовании Тайного Кийара он тоже знал заранее, никогда здесь не бывая до побега и ни с кем о нем не говоря, и суеверные подданные могут поднять бунт против духовода*.
_______________________
* Так до эры объединений назывались люди, умевшие общаться с потусторонними силами и ныне зовущиеся шаманами.

Рыжий решил не настаивать и заговорил о другом:
- Умно ты блюдешь свои интересы. Селяне, как я погляжу, прислушиваются к тебе и твоим людям.
- Еще бы! Это ведь у нас делают лучшие инструменты для работы и отличное оружие. Кто откажется не задорого получить крепкий плуг или хорошую борону?
- Не задорого – это за сколько?
- Когда – за деньги, когда – за продукты.
- Много ли тех денег у лопухов, ковыряющих землю? А ты вот не бедствуешь…
- Да и ты не в обносках, Валторо! – весело отбрил его Сейлио. – У лопухов золота, конечно, не найдешь. Но ведь правитель Тайбиса и его двор не только кушать хотят. Давно ли ты видел сборщиков податей из столицы?
- Давненько, - признал рыжий.
- Мы только немножко, за умеренную плату, помогаем крестьянам оставить при себе то, что могло бы уйти на прокорм двора. Неужели в Тайбисе считают сборщиков?
Рыжий заморгал, пытаясь раскрыть пошире мутные от вина глазки:
- Так лопухи знают?..
- Ну! Пф! – снова усмехнулся Сейлио, разводя руками, мол, само собой!
- Вот это да! Вот это лопухи! – Валторо вскочил на ноги и хлопнул ладонью по кулаку. – Как на первый раз глянуть – так просто сама кротость! Избранники Святого Доэтерия! Девка гульнула – в пустыню ее, парень проворовался – пусть сдохнет в Агизе! А сами-то! И если чужими руками, то во все тяжкие…
Ваднор невозмутимо кивнул:
- Так всегда и всюду. Нас нанимают делать то, что умеем мы, в обмен на то, что производят лопухи и что вытряхивается из карманов мытарей. Все довольны, кроме мытарей, которым уже все равно. А что тебя так задело, Валторо?
- Меня-то? Да я за то же самое был брошен в каменоломни, а лопухи, значит, остаются всюду чистенькими, да еще и нас за глаза кличут разбойниками…
- И боятся! – Ваднор воздел перст над головой с видом жреца, отпускающего грехи молящимся. – Правильно кличут, мне это не зазорно. Зазорно двору прислуживать, за места глотки друг другу грызть.
- Я, Сейлио, может, и неграмотный, но кой-чего все ж соображаю. Если Тайбис подгонит под стены подземного города свои войска, лопухи нас сдадут.
- Конечно, сдадут. Они терпят нас лишь потому, что за нами сила. Появится здесь более сильный – они тут же лягут под него, как те шлюхи. Это народ. Народ всюду одинаков. Народ – шлюха. Толпа. Сброд. Стадо. Стадо привыкло идти за вожаком… и оно будет идти за любым вожаком, который ведет. В своей душе они рабы. Будь иначе – мир стал бы другим. И никто никогда не переделает стадо.
Рыжий с мрачным видом утер влажные губы и мокрую бороду:
- А вот я отомстил бы выродкам, бросившим нас с тобой на каторгу, Сейлио! Никого бы не пощадил – веришь?
- Не горячись, Валторо. Не горячись. Всему свое время. Мы нагнем этот поселок, а если повезет, мы нагнем весь Кемлин, как гулящую бабу. Но в таких делах спешить не след. Пусть они убедятся в нашей необходимости. Власть должна полностью сосредоточиться в Тайном Кийаре.
- На что это ты замахиваешься, сумасшедший! – изумился Валторо. – Когда такое будет!
- Вода точит камни, время сушит воду, зато дух не боится времени, - туманно ответил Сейлио, исподлобья и с усмешкой поглядывая на возвышавшегося по другую сторону стола громилу.
Тот гоготнул:
-Ты что, собираешься жить вечно?
- А тебе не нравится эта мысль?
- Не нравится!
Валторо вскочил, вскочил и Сейлио. В кулаке рыжего сверкнул клинок, а другой рукой он сгреб приятеля, как котенка.
В особые минуты безумцы становятся пятикратно сильнее себя обычных. Их тело, отрешившись от веления разума, будто само знает, что ему делать, чтобы выжить или избежать – реальной или мнимой – опасности. Без риска надорваться они отрывают от земли и швыряют громадные камни, взлетают по отвесной стене на огромную высоту и могут справиться с несколькими дюжими врагами разом.
Сейлио не раз оказывался в таком странном состоянии, как будто не сам он, а кто-то руководил им. Вот и теперь он схватил вдруг рыжего, дернул вверх… Валторо с удивлением обнаружил, как пол ушел из-под ног… Следом за отлетевшим рыжим Ваднор швырнул свой недопитый кубок и пинком опрокинул стол с яствами, а сам ринулся в глубь комнаты.
Валторо вскочил, криво ухмыльнулся и сплюнул в сторону, не сводя глаз с врага. Что ж, раз повезло, второй раз не повезет. Куда теперь деваться Сейлио – кругом одни стены…
Ваднор подбежал к стене, странно повернулся и вдруг исчез в полутьме. Громила тупо заморгал и даже потер глаза, списав видение на счет лишнего кубка вина.
А Сейлио, тем временем проскользнув между заходящими друг за друга стенками комнаты, миновал лаз и побежал по галерее все ниже и ниже. Петлял он, точно гонимый крестьянами шакал, что повадился в курятники.
Позади послышался рев: Валторо раскусил хитрость древних архитекторов и тоже протиснулся через потайной ход. Сейлио хорошо знал норов бывшего приятеля: что-то задумав, тот не свернет с пути.
Ваднор был тут второй раз в жизни. Предполагая, что когда-нибудь может случиться мятеж, он наметил пути к отступлению и сам расчистил эту галерею. Кружной коридор вел на поверхность, соединяясь со множеством боковых. Главное – не проворонить малозаметный поворот в нужное ответвление. И, как назло, Сейлио этот проход второпях не заметил, а возвращаться было поздно: сзади глухо топал грузный Валторо, пыхтя от ярости и громогласно извергая проклятья.
В этой части города никого из подземных жителей не бывало, и звать на подмогу некого. Теперь Ваднор надеялся лишь оторваться от погони. Злоба переполняла его, вытеснив хмель. Ничего, рыжий, ты поплатишься за свое предательство! Сейлио Ваднор обид не прощает!
Одна из плит покачнулась и ушла из-под ног. Сверху посыпался песок и повалились куски облицовки. Топот за спиной стих – Валторо не осмелился лезть под обвал.
Песок все сыпался и сыпался, будто загоняя Сейлио в эту дыру между плитами. Ваднор осторожно заглянул туда, но там была плотная, суровая темнота и угадывались две первые ступеньки вниз. Он толкнул неустойчивую плиту и ступил на лестницу, нащупывая ногами надежную опору. Оставаться наверху было опасно: песка насыпалось уже по пояс.
Подумав об упорном преследователе, Сейлио нарочно крикнул два раза «На помощь!», один раз – «Спасите!», потом просто заорал, зажимая рот ладонью, как будто захлебываясь, и, как мог, задвинул за собой плиту. Глаза едва не взорвались, таращась во тьму. Ваднор не сразу сообразил зажмуриться и идти наугад, но когда проделал это, двигаться стало легче.
Откуда в громадный зал сочился неверный, тусклый свет, беглец так и не разобрал, однако тут можно было увидеть все. В конце комнаты находилось полукруглое возвышение, которое напоминало своей формой сцену для игры бродячих актеров и музыкантов. Может быть, это постамент давно погибшей статуи или алтарь неизвестного божества?
Сейлио обрыскал все помещение в надежде найти второй выход, но тщетно. Выход был входом и вел в заполненную песком галерею. Мало того – по ту сторону коридора притаился Валторо со стилетом в руке.
Оказавшись возле «сцены», Ваднор замер. Только отсюда было заметно, что где-то там, в потолке, в углу проблескивает отверстие. «А если я искал выход не там? Если он не внизу, а в потолке над сценой?» - подумалось ему.
Сейлио вскочил на постамент и тогда заметил на его поверхности самоцветную мозаику с золотым диском в центре. Зрение уже настолько привыкло к темноте, что Ваднор различил даже следы чеканки на золоте.
- Как бы здесь не древний клад! – присвистнув, тихо вскричал он и шагнул на диск.
В глаза ударил нестерпимый свет.

* * *

Тем временем Валторо, услыхав шум обвала и шорох падающего песка, подождал за поворотом, не взвоет ли от страха его жертва и не побежит ли обратно, прямиком на его клинок.
- На помощь! – спустя какое-то время заорал Сейлио. – На помощь! Спасите! А-а-а-а-ф-ф-ф!..
Крик его заглушился песчаным шепотом. Валторо удовлетворенно крякнул, спрятал стилет в ножны на руке, откуда тот всегда так удачно выскакивал в ладонь, и пошел наверх.
Теперь он был полноправным хозяином Тайного Кийара.

* * *

Ваднор стоял посреди круга белых валунов и его мутило. Он решил, что рехнулся. Только что, оказавшись после привычной тьмы подземного города в залитом гигантским предзакатным солнцем лесу, Сейлио едва не был схвачен неведомым чудовищем с огромными зубами. Ростом оно было раза в три выше него, шкура походила на чешую змей или ящериц Агиза. Беглец заорал, когда челюсти клацнули прямо у него над головой – и вдруг все снова изменилось. Лес, но уже совсем другой. Ночь или глубокий вечер. А рядом – большие белые валуны. И кружится, кружится голова…
Пошатываясь, Сейлио выбрался наружу, и там стало не так дурно.
Далеко в кустах кто-то зашумел. Ваднор выхватил нож. Конечно, против зубастого чудовища эта ковырялка не поможет, но не умирать же, как барану! Сейлио чуть присел, прячась за камни, и огляделся. «Я рехнулся!» - снова подумал он, удивляясь реальности предметов и событий.
Вдалеке возникло несколько человеческих фигур. Кажется, эти люди были почти голыми, а в руках они держали палки с заостренным концом. Они остановились и теперь ждали, не спеша приближаться к странному кругу камней.
Сейлио понял, что еще немного, и он рухнет без признаков жизни. Нужно бежать отсюда, искать убежище, пересидеть, переждать!
Он отступил. Его шатало. Это последнее, что запомнил Ваднор, падая.

* * *

Лязгающий старческий голос кричал что-то на неведомом языке. По старой привычке Сейлио не подал и виду, что пришел в себя. Он сначала прислушался к своему телу – все ли цело. Потом ему захотелось осмотреть место, где он лежал, но старик был слишком близко: его вопли то приближались к самому уху Ваднора, то отдалялись, но не больше, чем на шаг. Вторя его словам, звенел какой-то музыкальный инструмент, а чуть поодаль и вокруг гулко стучали барабаны.
И Сейлио решил сделать по-своему, с помощью «духоводских» приемов, когда он, невидимый, выходил из своей оболочки и мог находить сокрытое. Так он обнаруживал во время путешествия через Агиз подземные источники-родники. Вспомнился и Валторо. Сейлио скрипнул зубами. Жажда мести впилась в него так, что не сразу он смог отрешиться от гневных мыслей и сделать то, что задумал.
Хор голосов приговаривал вслед за стариком и барабанами.
- Та! Та-аяса! – твердили они.
Во время очередной попытки у Сейлио наконец получилось выйти и осмотреться. Он лежал на носилках посреди утоптанной площадки между странными конусообразными домишками. Небо здесь было неузнаваемым, все созвездия здесь выглядели иначе.
Рядом с его неподвижным телом полыхал костер и прыгал худощавый полуголый старик с длинными патлами, заплетенными в косицы и утыканными перьями. За пределами светового круга, отбрасываемого огнем, собралось какое-то племя.
«Постой, великий бог! – услышал Сейлио и заметил, что старик смотрит прямо на него – не на ту лежащую оболочку, а на него настоящего, которого на самом деле видеть был не должен. – Не покидай нас! Мы готовы служить тебе!»
Умиротворенный словами дикаря, Ваднор вернулся.
Когда он открыл глаза, все радостно завопили и пали ниц.
Племя веселилось всю ночь, а на следующий день Сейлио проснулся рядом с голой дикаркой и вспомнил, как выбрал ее в подпитии своей женой и как радовалось этому все племя. Дикарка была немилосердно страшна, но если не глядеть в лицо, чего, по-видимому, и так не сделал Ваднор ночью, то все у нее, как у бабы, было на месте и даже привлекало. «Погорячился я во хмелю и по темноте!» - с ужасом отирая заспанную физиономию ладонью и фыркая, подумал Сейлио.
Дурнушка проснулась, вытаращилась, оскалила в улыбке огромные выпирающие зубы и вскарабкалась на него с прытью ужа. Ваднор скинул ее с себя и побежал вон из жилища, где после вчерашнего спало еще не меньше двенадцати человек.
Старик по-прежнему восседал возле костра. Дрожа с похмелья, Сейлио притащился к нему и рухнул рядом. Дикарь молча протянул ему плетеную бутыль. После пятого глотка настойки в голове беглеца стало чуть яснее.
Да, убивать его никто не собирался. Наоборот, его приняли за божество, и теперь у Сейлио было полно времени, чтобы под приглядом опытного старого раванги развить свое «духоводство». Он уже решил, как отомстит предателю-Валторо.
Но ни Сейлио, ни легшая с ним дикарка, ни шаман, ни, тем паче, рыжий громила, по чьей вине оказался в сельве «белый бог, отмеченный священным знаком», не знали, что случится здесь через семьсот лет и какую роль во всем этом сыграет дальний потомок пришельца и местной, печально известный в этих краях как «черный раванга Улах».

* * *

Из всех уголков Кемлина потекли в Тайный Кийар беглые каторжники, пряча под рваниной рожи с кошмарным клеймом. Став единовластным правителем подземного города, Валторо бесился, не понимая, откуда вдруг столько преступников прознало о древнем городе.
Новички уважали правление рыжего: пришел он раньше, выглядел внушительно, внимание привлекал. Не поклонялись ему, но подчинялись без ропота. Валторо же, давно позабывший об изведенном дружке, приписывал все заслуги по управлению «государством в государстве» исключительно себе, хотя некоторые вопросы находились за пределами его понимания и решались по старой памяти – безотказными методами, придуманными изобретательным умом Сейлио Ваднора.
Беглые каторжане все как один с презрением относились к соседям с восточного берега Ханавура. Лопухи-крестьяне даже представить не могли той жизни, с которой денно и нощно боролись злолицые люди из каменоломен. Чуть больше каторжники привечали отщепенцев из поселка. Эти, по их меркам, хотя бы умели мыслить так, как положено мыслить истинно свободным людям. Но иногда у изгоев была тонка кишка решиться на рискованное предприятие, и потому они никогда не поднимались до вершин настоящих каторжников. Изгои ходили в статусе прислужников и ревностно приглядывали друг за другом, лелея надежды на более выгодное положение при хозяевах.
Сейлио Ваднор завел машину по всем правилам. Если новая власть еще не обладает достаточным богатством, чтобы накормить холуев и стадо, если великие идеи либо отсутствуют изначально, либо иссякли, не привившись в народе на голодный желудок, на помощь приходит главный стимул – страх. Погрузи свое стадо в беспрерывный страх, заставь каждого лопуха думать о том, что за ним внимательно приглядывают, и ты прослывешь самым лучшим, самым справедливым и также самым мудрым вожаком. Даже трезвомыслящие не посмеют пикнуть против тебя не слова, а для остальных ты станешь идолом.
Поначалу каторжники установили эту систему только в подземном городе. Это через шестьсот лет дух гиены вырвется из катакомб и задавит весь Кийар. Который к тому времени уже успеет стать новой столицей Кемлина. Да что там – этот дух задавит весь Кемлин! Отработанное в веках, правило действовало без сбоя. Лопухи и сами не заметили, как поклонились новым правителям, чувствуя что-то зловещее, порождаемое самозванцами. И с тех пор они боялись уже всего, а боящийся – уязвим.
Рыжий Валторо помер на склоне лет, но совсем еще не старым. Нашли его в большом расчищенном от песка зале глубоко под землей. Схватившись за грудь окоченелой рукой, мертвец лежал в двух шагах от неведомого устройства, секрет коего так захочется разгадать полководцу Гельтенстаху. Как утверждали очевидцы, в глазах Валторо застыл ужас, будто перед смертью встретил он чей-то грозный призрак…

* * *

Словно ветром сдуло семь веков.
Там, где в последний раз пировали Сейлио Ваднор и Валторо, располагалась клиника Тайного Кийара, и комната, где когда-то был потайной лаз, теперь стала палатой. Именно в ней на большой специальной кровати лежала девушка, доставленная из Восточного Кийара. Молодая, очень приятной наружности, она существовала только за счет приборов, заставлявших ее легкие дышать, а сердце – вяло биться, качая кровь. В ее карте значился диагноз: «кома». Кто из специалистов только ни осматривал ее в ночь поступления и на протяжении следующих суток, но установить причину заболевания не удалось ни одному светилу Кемлина. Отключись вдруг система – и через несколько минут неподвижная оболочка умрет насовсем.
Утром вторых суток возле палаты стало суетно. Появились военные из спецподразделения, заняли переходы. Откуда ни возьмись нагрянули чиновники с осмотрами. Потом все стихло, и только тогда в клинике появился тот самый мужчина, что разговаривал с ошибочно арестованной Пепти Иссет на съемной квартире верхнего Кийара.
Гатаро Форгос совмещал несколько должностей. Он был одним из «отцов» объединенной столицы, а при Самом выполнял функции советника по здравоохранению и средствам массовой информации, в связи с чем владел крупным издательским домом «Вселенский калейдоскоп–пресс», диктующим свои правила на медиарынке.
Для своих сорока пяти выглядел он великолепно. Под землей он никогда не надевал очки-хамелеоны, заставляя приближенных вздрагивать от странного взгляда серых глаз. Его зрачки изредка взблескивали, словно переливающаяся ртуть, и людям казалось, что за их зеркальной поверхностью таится древний потусторонний мир, готовый затянуть туда дерзнувшего чересчур долго смотреть в глаза советника.
Безупречно одетый, безупречно выбритый и подстриженный, Гатаро Форгос смотрелся, как человек с обложки. Во всем его облике сквозило довольство холеного баловня судьбы. У него почти не было возрастных морщин, да и пепельно-русые волосы оставались такими же густыми, как в ранней юности, без малейшего намека на седину.
- День добрый, мэтр Форгос! – встретив у двери в палату, поприветствовал советника главный нейробиолог столицы. – Надеюсь, в добром здравии?
- Вашими молитвами, мэтр Пинерус, - чуть насмешливо ответил Форгос, приостанавливаясь возле небольшой группы врачей. – Что наша засоня?
- Без изменений, господин советник, - развел руками Пинерус. – Как после Призыва…
Форгос поморщился:
- Да ну вы бросьте! Сколько бы она прожила после Призыва?
В бархатистом голосе мэра послышалось ироничное недоверие. Нейробиолог отвел взгляд и вздохнул:
- Смотря после чьего…
- Моего, - советник улыбнулся.
- Она? Пожалуй, часа полтора.
Улыбка Форгоса тут же погасла:
- Вы шутите? Полтора часа сопротивления? Мне?!
- Да, господин советник. По меньшей мере – полтора часа.
- Я уже хочу посмотреть на эту крошку. Полтора часа! – хмыкнул он себе под нос, входя в палату. – Ну надо же!
Ему стоило, не оглядываясь, лишь поднять руку, чтобы Пинерус тотчас же вложил в его ладонь папку с историей болезни. Форгос сунул папку под мышку и проследовал прямо к кровати.
- Оставьте нас все, тут не представление, - потребовал он, заглянув в лицо Нэфри Иссет.
Врачи и его личная охрана поспешно ретировались за дверь.
Форгос обошел изголовье, рассматривая приборы.
- Ну, здравствуй, беглянка. Оказывается, я хорошо знаю твоего папашу. У вас с ним даже вкус один и тот же… - он стремительно наклонился к ней и почти лизнул в шею. – Совсем тот же! Мы так замечательно спорили с ним, и он убеждал меня, что питающую сущность обмануть нельзя. Ха-ха. Вот он и не смог, к нашему обоюдному огорчению. А я ведь его убеждал тогда, что ставить преграды самому себе глупо, развитие бесконечно и можно все, нужно лишь пожелать! Да… Так что мне с тобой теперь делать, красавица? М? Есть идеи? Во всяком случае, идеи, как спрятать эту шкатулку у тебя были…
Советник уперся руками в края кровати возле ее плеч, нависнув над Нэфри мрачной тенью. Аппарат искусственного дыхания продолжал шипеть, по экрану кардиографа бесшумно бежало зубчатое кружево, меняющиеся по форме пятна плавали на мониторе энцефалотомографа, шлем которого прикрывал верхнюю часть головы девушки. Нэфри напомнила Форгосу создание из фантастической киноленты, наполовину сделанное из органики, наполовину из синтетического вещества. Он подумал, что хорошо бы сейчас перещелкнуть какой-то тумблер, чтобы она взяла и поднялась, как показывают в тех фильмах.
- Не вижу я тебя, - наконец признал советник разочарованным тоном. – Не вижу нигде, уж прости, крошка. Куда тебя занесло?
Он оттолкнулся от нее, выпрямился и пролистал историю болезни, после чего в задумчивости пощипал подбородок:
- Гм… Протоний покарай, ну а если это и в самом деле именно кома? Не выход, а кома? Ведь так подумать – а может, зря я бросил врачебное ремесло? Сейчас был бы умным, нашел способ тебя поднять…
Форгос и в самом деле бросил медицину девятнадцать лет назад. Как обрубило. До сих пор он втайне считал, что из него мог бы получиться неплохой нейрохирург. Однако все сложилось так, что ему пришлось пойти по политической стезе, и новая карьера вела отсчет с Нового года девятнадцатилетней давности. Теперь Форгос знал, что произошло в ту новогоднюю ночь в складской части предприятия, соседствующего с подземной клиникой. Он уже перещелкнул тумблер своей судьбы, и теперь оставалось лишь ждать подходящей волны, которую нет-нет да присылает море жизни. И, кажется, сейчас эта волна была уже на подходе. Советник не знал, с чем или с кем она связана, но что-то приближалось, что-то готовилось…
Резко и неприятно запиликал вызов. Форгос отпустил руку Нэфри и поднес трубку к уху:
- Слушаю, мэтр Картакос!
Из динамика донесся голос Самого:
- Чем порадуете, советник?
Гатаро Форгос взглянул на девушку и кивнул:
- Она у нас, мэтр.
- Есть изменения?
- Пока нет. Это кома. Но я сам займусь ею с сегодняшнего дня! – поспешно добавил он.
- Я прилетаю послезавтра, советник. Постарайтесь, чтобы хоть к тому времени вам было что сказать.
- Буду стараться, мэтр, - с улыбкой заверил Форгос и, убрав телефон, сразу же нахмурился. – Навертела ты, засоня… Я и не ожидал от тебя такой прыти. Способная ты девчонка, вся в своего отца. Навертела – теперь лежи. Будем думать, что с тобой делать дальше.
И с этими словами советник покинул палату Нэфри.

2. Отшельник

- Доступ разрешен.
Чуть поклонившись, кривая амазонка поворотила коня. Ее соратницы дали дорогу креслу-носилкам с восседающей на золотых подушках девицей в богатом убранстве и крупному седому волку, который неторопливо шел следом за рабами.
Когда визитеры прошли в похожую на критский лабиринт директорию спецотдела, всадницы обменялись многозначительными взглядами.
- Не проще ли им было через ГК? – шепотом спросила одна из амазонок главную.
- Пит, не задавай мне вопросы, ответов на которые я не знаю, - отозвалась одноглазая воительница, и ее вороной гулко топнул мохнатой ногой о камень.
Пит в своем виртуальном образе лишь пожал плечами, давая понять, что хоть таись, хоть не таись, а он прекрасно узнал в одном из гостей близкого родственника Дика. Не так уж часто глава псиоников пользовался чером* для вхождения в информзону ВПРУ.
_________________________
* От англ. «character» - «персонаж».

Тем временем визитеры добрались до центра лабиринта. Султанша поднялась из своего кресла, и оно исчезло вместе с виртуальными рабами-носильщиками. Посреди круглой белой площади высилась белая же статуя человекобыка. Угрюмый взгляд зверя сверлил пришельцев, неприветливо поблескивая из-под тяжелых надбровий.
Женщина с волком приблизились к минотавру и взошли на постамент по трем широким ступеням. Облик султанши был прелестен и юн, однако глаза пожилой, умудренной жизненным опытом женщины делали ее лицо странным и тревожным.
Человеческие глаза были и у волка, спокойно присевшего у ее ног, пока постамент вместе со статуей ввинчивался под землю, спуская пассажиров на своеобразном лифте в нижние секторы владений специального отдела.
- Любопытно, - произнесла султанша, слегка покачав хорошенькой юной головкой.
- О, да, госпожа Каррера, - согласился волк, с трудом сдерживая зевок. – Наши управленцы – ребята не без фантазии.
- Это ведь здесь служит ваш сын, господин Калиостро? В этом филиале?
Зверь улыбнулся и неопределенно двинул ушами, щуря непрозрачные желтоватые глаза.
- И где теперь проживает этот… э-э-э… Оскольд Льи? – продолжала она.
Чер Фреда Калиостро поднял умную морду, чтобы заглянуть в лицо черу президента.
- Спекулат Оскольд Льи, госпожа президент, - сказал он хрипловатым голосом, который, по замыслу разработчиков образа, должен был имитировать звериное рычание, - проживает в Нью-Йорке под надзором КРО. Зарекомендовал он себя с положительной стороны. Исходя из этого, ваша предшественница подписала тот документ, и господина Льи доставили в Москву в институт академика Савского, а затем привезли обратно. Все сведения об эксперименте я собираю в нью-йоркском филиале, в специальном отделе…
- По особым соображениям, - с улыбкой добавила госпожа Каррера.
Волк изящно поклонился.
Спираль завершила спуск, и гости информзоны вышли на пристань. Минотавр снова стал подниматься в небо, величаво проворачиваясь вокруг своей оси.
Вокруг плескалось море, в бухте взвизгивали виртуальные чайки и белели спущенные паруса виртуальных кораблей.
- Кто же занимается здешним дизайном? – президент не стала скрывать изумление.
- У них есть особый технический отдел. Они там зовут себя Хранителями. Программисты-затейники, словом.
- Персоналу не скучно работать, - звонко рассмеялась госпожа Каррера. – Ну а погружение в гель – это издержки профессии. Знаете, а ведь я сейчас совершенно не чувствую, что с моим настоящим телом, господин Калиостро. Это так необычно. Мне прежде не доводилось пользоваться черами, и теперь я кажусь себе невероятно отсталой…
К ним подлетел небольшой – с десятилетнего мальчика – человек в светло-серой тунике, отделанной характерным древнегреческим орнаментом. Порхать в воздухе ему позволяли забавные сандалии с крылышками колибри, и он держал в них равновесие так, как это делают, катаясь на роликах или коньках. Вытянувшись во фрунт перед президентом, он пригласил гостей идти следом.
- Нас интересует информация по ТДМ, ВТО и, в частности, по экспериментам, где участвовал Оскольд Льи, - сказал Калиостро миниатюрному Гермесу.
- Понял, сэр, мэм! Сейчас она вам будет предоставлена в полном объеме.
Крылышки замельтешили, как лопасти маленького вентилятора, подняли ветерок и унесли прибавившего скорости Гермесика к горной гряде. Калиостро и Каррера переглянулись. Волк самым краешком черных губ изобразил вежливую улыбку, пропуская даму вперед.
- И куда на сей раз заведет нас богатое воображение управленческих программистов? – спросила она спустя некоторое время.
- В Элизиум, - зверь обнюхал тропинку, по которой они пробирались между скалами над морем. – Именно туда стекается самая важная информация, недоступная через ГК.
_______________________
* Элизиум – обитель душ умерших (др.-греч.). Аналог - поля Иалу (др.-егип.). В одном варианте это роща, где царит вечная весна. В другом – подземное царство.

- В Элизиум? Концептуально!
Гермесик взмыл над камнями у самого перевала:
- Здесь осторожнее: начинаются ступеньки вниз.
Покачнувшись в своих сандалиях, он нырнул за каменную гряду.
- Как бы там ни было, мистер Калиостро, - снова заговорила султанша, ступая за волком, - решать этот вопрос мне придется не единолично. Вы ведь понимаете это?
- Да, и я хотел бы обсудить: при каких условиях «Лапута» даст согласие на финансирование проекта?
- «Лапута»… - усмехнулась президент. – А ведь в былые времена я тоже называла Кабинет «Лапутой» и даже не думала о том, что когда-нибудь войду туда в качестве его хозяйки… Для финансирования, конечно, придется вам предоставить немало данных и помимо эксперимента со спекулатом. Но вы ведь понимаете, что я сейчас как та новая метла из древней пословицы?
- Я даже бессовестно пользуюсь этим, госпожа Каррера. Пребывая в своей нынешней должности, я встретил четырнадцать новых правительниц Содружества. Полагаете, я не использовал их приход к власти в своих корыстных целях?
Он остановился, поджидая свою спутницу.
- Корыстных! – тихим смешком президент показала, насколько она поверила в корыстность намерений основателя «Черных эльфов». – Вы, господин Калиостро, меня даже пугаете своей правильностью. Корыстных!
- Просто мои интересы совпадают с интересами Содружества. Так иногда бывает у некоторых служак…
- Редко.
- О, да. Простите, госпожа Каррера, что не могу подать вам руку для поддержки… по причине, от меня не зависящей.
- Ничего. К счастью, здесь нас, президентов, жалуют. Спроектировали для меня чера в виде юной и полной энергии красотки. Хм! Так, знаете, не очень-то хочется возвращаться в свои семьдесят четыре… Но все же пусть программисты не переусердствуют: крылатых сандалий не выдержит даже мое богатое воображение и тренированное тело моего персонажа. Пусть льстят как-нибудь иначе. Ну и крутые же ступени!
- Я помогу вам! – осмелев и предлагая Каррере маленькую свою ручонку, вызвался Гермесик. – Мы уже вот-вот придем.
Волк обогнул их и легко побежал вниз, петляя между каменными глыбами. Президент и Гермесик нагнали его уже у входа в пещеру Элизиума.
- Что еще уготовили нам ваши Хранители? – Мария Каррера заглянула в темноту провала, и они перенеслись в новую локацию.
Плакучие ивы, надгробья, неспешные ручьи, ползущие мимо берегов, заросших изумрудной травой…
- Печальный пейзаж, - заметила президент. – И что, так во всех отделах?
- С некоторыми отличиями. У наших программистов изрядное чувство юмора. Информация медиков Лаборатории хранится в виде волков, - он усмехнулся, оглядев себя, - лежащих в саркофагах гигантской гробницы. А чтобы извлечь информацию контрразведчиков, нужно сразиться с драконом или другим монстром, охраняющим ее.
- Надеюсь, в нашем случае не придется сражаться с чудовищами или бегать за волками?
- Ну что вы, мэм! Разве я мог бы привести вас в столь опасное место без подобающей охраны?
Влажная ветка зацепила Карреру по щеке. Деревья раздвинулись, и президент увидела святилище на небольшом островке, возвышавшемся между ручьями.
- Нам туда, - сказал Гермес. – Сейчас я извлеку запрошенную информацию. Минуточку!
И он снова умчался вперед.
- Это девушка? – кивнув ему вслед, спросила Каррера.
- Возможно. Что-то не так, госпожа президент?
- Да нет… Гермес так говорит… немного по-женски, - президент с улыбкой потрепетала пальцами возле уха.
- На посту может быть кто угодно, это проводник-каталогизатор, и его чером пользуется любой спецотделовец, заступивший на дежурство по Элизиуму.
Святилище выглядело как полуразрушенная стена, окружающая жертвенный алтарь. В стене виднелись ниши с каменными вазами, из которых свисали жухлые цветы. Алтарь поддерживали три короткие колонны. Тихо и мрачно было здесь.
- Госпожа президент, - вдруг сказал волк, и Каррера оглянулась, - будьте добры, уступите дорогу.
Мимо них проплыла к алтарю неясная тень. Гермес сделал им знак войти, и султанша с волком поднялись в святилище.
Тень взмыла на алтарь и ослепительно вспыхнула, точно сверхновая звезда. Ее оболочки разлетелись по святилищу и образовали некую объемную сложную структуру. Всмотревшись, Мария Каррера увидела, что информация собралась в тематические кластеры для удобства изъятия данных.
Президент и Фредерик Калиостро вошли в систему «сверхновой». Мария последовательно погружалась в кластеры, изучая их содержимое.
- Мистер Калиостро, - наконец сказала она, - но здесь я вижу сведения исключительно по Оскольду Льи: его биография, медицинские заключения, регистрационные данные, история эксперимента по ВТО в институте Савского… И немного информации о работе с неким сотрудником по имени Эфий… Остальные кластеры пусты.
- Что? – не сразу понял ее Калиостро.
Чер-волк в тревоге поднял уши.
- Я полагаю, в основной своей массе информация этой Тени уничтожена, - президент оглянулась через плечо. – Или так заведено и остальное находится в другой Тени?
Волк тут же принялся пересматривать кластеры. Госпожа Каррера отошла в сторону.
- Прошу прощения, госпожа президент, - наконец произнес Калиостро упавшим хриплым голосом. – Произошла накладка. Я начинаю расследование.
- Итак, мы выходим отсюда?
- Да, мэм.
Каррера коснулась сережки в ухе и приказала навигатору заканчивать сеанс. Ее чер тут же распался на пиксели и смешался с оболочками загубленной «сверхновой». Калиостро покинул Элизиум самостоятельно.
Он пришел в себя, лежа в емкости с проводящим гелем, и резко сел, расстегивая спецкостюм и утирая лицо. В комнате медленно, давая глазам привыкнуть, включалось освещение.
- Связь! – приказал Фред.
В воздухе расплылся пустой голографический шаблон. Калиостро шагнул на пол. Высушив руки полотенцем, он набросил на плечи халат и заправил в глаз линзу. Внешний шаблон тут же погас, переменив режим на «интро».
- Здесь, - через пару мгновений перед ним в такой же полутемной комнате, но за тысячи километров отсюда возник Риккардо Калиостро, но еще в спецкостюме и сидящий в геле.
- Что делается в Элизиуме, Рик? – сухо спросил Калиостро-старший сына.
Дик слегка наклонил голову к плечу, ощущая недовольство Фредерика:
- Прошу прощения?
- Рик, у меня для тебя очень дурные новости. Кто-то проник в ваш Элизиум, и этот «кто-то» уничтожил информацию, которая формировалась нами в течение многих лет.
- Мне нужен код, пап. И я проверю.
- Я уже проверил. Следов затирки нет, соответственно – время затирки не определяется. Это могло произойти как год назад, так и вчера. Все сделано аккуратно, Рик. Очень аккуратно.
- Черт! – Калиостро-младший болезненно наморщился и помассировал переносицу. – Просто какое-то дежа-вю…
- Рик?
- Не было ни проникновений, ни попыток, пап. Это снова дело рук «своего», имевшего доступ к Элизиуму… - не открывая глаз, сказал сын.
- Начинай расследование, и немедля.
- Конечно. Код… Потом – кто имел доступ с твоей стороны… Наименования пропавших файлов…
- Я только что все выслал.
- А, вижу.
- Разбирайся, я скоро прилечу к вам.
- Сам?
- Да. Джо сейчас в отъезде.
Дик отключил линзу, надул щеки, поднялся из геля и сел на край емкости, медленно расстегивая комбинезон.
- Вот же черт! Ну что еще за Джек Ри* тут орудовал, мать его за ногу?! – с чувством воскликнул он и покачал головой в ответ на изумленный взгляд своего навигатора: - Прости, Хелен, это я не тебе.
______________________
* Джек Ри – офицер-предатель, по вине которого погиб фаустянин Элинор в конце второго тома романа «Тень Уробороса (Лицедеи)». http://www.grafomanam.net/poems/view_poem/112705/

* * *

Последний рывок – и он дотянулся до края дыры, сгруппировал мышцы тела, подтянулся, оперся локтем и окончательно выдернул себя на поверхность земли. Страшная каверна, куда их с козой матери только что сбросили дикие сородичи, осталась позади.
Солнцескалы попросту избавили племя от нечистого, от урода, который не мог нырять под воду и добывать рыбу. Чтобы не гневались духи, дикари покормили их «сладким мясом». Думали, будто покормили. Но Эфий сумел выбраться обратно и теперь лежал на черной спекшейся земле, переводя дух и еще не веря в избавление.
Солнце уже закатилось за скалу, отвесно возвышавшуюся над каверной. Эфий точно знал, что там, наверху, на совершенно плоском плато, вот-вот развернется какое-то очень важное событие.
Он поднялся и обнаружил на себе в точности такую же одежду, какую носят люди Содружества. Мертвой козы – его спасительницы – не было нигде.
Эфий начал взбираться на скалу, все отчетливее припоминая, что делает так уже не первый раз.
А там, на плато, слышался топот лошадиных копыт и лязг металла. И в небе, тревожно крича, парила большая птица. Эфий собрал последние силы, чтобы скорее выкарабкаться наверх и, следя за ходом битвы, притаиться за камнем.
Всадник в длинном желтом плаще, возвышаясь на огненном коне, рубился полыхающим мечом с пешим мужчиной, оружием которому служила ледяная секира.
Эфий узнал их обоих, и они были необъяснимо похожи между собой. Желтого всадника клеомедянин помнил по Зеркальной войне, его звали Мором и сгинул он в последнем бою у планеты Сон. Почему Мор остался в живых, клеомедянин не догадывался.
Мужчина с секирой в далеком прошлом был другом Эфия. Тогда, давным-давно, юноша познакомился с непередаваемым чувством радости, когда ты понимаешь кого-то с полуслова, даже худо зная язык, и когда этот же человек так же, с полуслова, понимает тебя.
- Кри… - шепнул клеомедянин, прикидывая, как помочь другу, которого вот-вот убьет извергнутый из преисподней монстр. – Сейчас! Я сейчас!
Рука лихорадочно нащупала кусок острого кремня. Из этого минерала делали наконечники своим копьям охотники солнцескалов.
Эфий выскочил из укрытия, оглушительно свистнул, сбивая с толку огненного коня, и бросился ему под копыта. Ледяная секира с шумом рассекла плотный воздух битвы.
Уже выкатываясь из-под коня, Эфий успел рубануть кремнем по сухожилиям его передней ноги.
Скакун всхрапнул от боли и пал на колени. Удар секиры высек сноп искр из лезвия меча и опрокинул Желтого всадника на камни.
- Ты герой, ты герой, - засмеялся Мор, переводя взгляд с Эфия на Кристиана. – О, да, Коорэ, малыш, ты герой, спасающий миры! Кстати, тут по соседству есть еще пара вселенных – не хочешь спасти? – он отползал к своему охромевшему коню. – А ты? – Мор угрожающе дернулся в сторону Эфия, оскалив зубы.
В ответ на выпад Кристиан одной рукой сгреб клеомедянина себе за спину, а другой навстречу врагу выставил секиру.
- Ха-ха-ха! Малыш-Коорэ, ты нашел, чем напугать самого себя! Великий подвиг – поставить себя на колени! А ведь ты мог бы неограниченно путешествовать по всем мирам, повелевая временем и пространством. Ты мог бы собрать воедино свою расколотую сущность. У тебя под рукой были Альфа и Омега! – с последним словом Мор дернул головой в сторону Эфия и распался, обратившись в гудящий рой из тысяч малярийных комаров.
В ужасе понял клеомедянин, что сейчас все эти заразные насекомые бросятся на него, а оттого вскрикнул и проснулся в поту.
Эфию было так страшно, что он сильнее замотался в одеяло и скорчился в позе еще не рожденного ребенка. Дрожь сотрясала все его тело. Он не смел даже протянуть руку и включить ночник.
- Омега, - прошептал он, кутаясь с головой и ощущая, как проходит, сдается, отступает необъяснимый страх перед выпущенными из глубин подсознания чудовищами. – Он опять это сказал…
Да, после исчезновения Кристиана этот сон стал сниться Эфию поначалу раз в три, потом – в два года, а во время работы над проектом Палладаса и Савского зачастил с удивительной регулярностью – раз в две недели. И во сне Эфий почти забывал о том, что все это уже было. Но забвение – это обычное свойство снов. Странным казалось другое – то, что из сновидения в сновидение события развивались одинаково.
Клеомедянин не мог изменить ничего, и поверженный Мор успевал произнести свое проклятие в их адрес.

* * *

- Мне сообщили, Эфий, что вы хотите со мной переговорить…
Эфий сел в кресло, слегка кивнув голограмме Михаила Савского. Академик разговаривал на ходу и, судя по окружающей обстановке, из какого-то флайеропорта.
- Я не знаю, стоило ли мне беспокоить вас по пустякам, но господин Палладас…
- Да, да, он передал, что речь пойдет о вашем сне. Или это был ВТО? Я внимательно отношусь и к тому, и к другому…
- Нет, в том-то и дело, что это был, во-первых, повторяющийся, а во-вторых, неуправляемый сон. Я могу управлять всеми своими снами, кроме этого…
- Повторяющийся который раз? – Савский ступил на скользящую платформу и поехал вдоль встречной череды пассажиров, минуя сверкающие разноцветные вывески.
- Не вспомню… Двенадцатый? Тринадцатый?
- Ого!
- Я не записывал, - виновато признался Эфий. – Не придавал значения.
И он рассказал подробности приснившегося прошлой ночью. Академик был поначалу бесстрастен, но в самом конце, при каждой новой фразе Мора, лицо его вытягивалось все сильнее.
- Омега! Так вот кто нужен был помешанному!
Савский торопливо прошел регистрацию и, проскочив вместе с будущими попутчиками в накопитель, уселся в самом малолюдном уголке помещения.
- Я? Но для чего?! – клеомедянин оторопел.
- Видите ли, Эфий… судя по всему, Мор располагал некоторой информацией, доступной нам пока не полностью. С нею были ознакомлены лишь его приближенные, причем те, кто был у него на виду. Другим он не доверял… - Савский пожевал узкими губами. – Но кое-какие сведения все равно просочились в народ и стали доступны нам. По его подсчетам, в этой заурядной вселенной, но только в этой, должны были совпасть два редчайших события. Они редки и сами по себе, а тут еще – их совпадение. Представляете, какова вероятность выпадения этого жребия? Он сделал все возможное, чтобы через сознание будущего Иерарха планеты Фауст пробиться в сознание Иерарха действующего, уже готового к радикальным мерам…
- Будущего Иерарха? А кто он?
- Им должен был стать наш с вами хороший знакомый, Кристиан Элинор. Но не сложилось. А вот Мор пробился и достиг своей цели. Двусторонними усилиями они с Иерархом Эндомионом открыли «врата» в мембране двух смежных вселенных.
- И тогда началась война со спекулатами… - пробормотал в задумчивости клеомедянин.
- Да. Мор был уже близок к тому, чтобы захватить в плен вас и господина Хаммона. Он догадывался, что Альфа – это Хаммон, но не знал наверняка, кто Омега…
- Что было бы, если бы ему удалось нас заполучить?
Савский развел руками:
- Откуда мне знать? Такие вещи ведь не являются банальным историческим прецедентом, который разбирают в школах. Может быть, Мору с вашей помощью удалось бы подчинить себе всех без исключения своих двойников во всех без исключения обитаемых мирах? Или объединить их силы в своем собственном воплощении, а силы эти, надо сказать, были бы немалыми… Одно ясно, как божий день: вы с Хаммоном были ему нужны отнюдь не для экскурсии по мирозданию и разглядывания достопримечательностей вселенных. Вполне вероятно, у него был вполне оригинальный план, как достигнуть желаемого, манипулируя вами – вами и Хаммоном.
- Но почему – мной? Что значит – «Омега»? Кто я такой?
- Понимаете… - академик слегка замялся. – Как бы дико это ни звучало – а еще в древности один гениальный ученый сказал, что если идея с самого начала не кажется всем абсурдной, то она ничего не стоит – но тут все дело в господствующей ныне теории происхождения миров. Вы ведь прекрасно о ней наслышаны, не так ли?
- О теории Уробороса? Более чем, господин Савский… Разве можно сомневаться в этой теории, обладая действующим трансдематериализатором и постигнув основной принцип его работы?!
- …и добавьте: «пообщавшись с господином Хаммоном», сударь, - ввернул Савский.
- А как связаны теория Уробороса и Хаммон?
- Об этом мы поговорим при личной встрече. Я скоро буду в Москве и расскажу вам, из-за чего на самом деле исчез Кристиан Элинор. Что же касается вас, то по теории Уробороса вы, как и все остальные, являетесь причиной для мира следствия вашей внутренней вселенной. Как и все остальные, но за одним очень важным исключением: ваша вселенная замыкает круг. Это здесь, образно говоря, зубы змея впиваются в его собственный хвост. Будучи самым малым звеном относительно местного мира, ваша вселенная является материнской по отношению к той, откуда к нам явился господин Хаммон. Вот так. Как бы это ни было невероятно. Самое ничтожное в конце цепочки причин и следствий становится самым великим – и это звено замыкает круг!
- А я живу здесь?
- Да.
- Между тем и тем…
- Ну да…
Эфий энергично встряхнул головой, потом извинился, вскочил и сунул ее под хлынувшую из водопровода ледяную струю. Ему показалось, что мозг закипает на медленном огне, а своими откровениями Савский эдак неторопливо помешивает его в черепной коробке клеомедянина, словно какую-нибудь кашку. И самым главным во всем этом для Эфия было осознание, что он сам – часть только что услышанного бреда. Причем бреда академика!
- И что же мне теперь делать? – севшим голосом спросил клеомедянин фаустянина.
- А ничего не делать! – весело откликнулся Савский. – Сидеть тихонечко и ждать, потому что сейчас я попробую вызвать на связь господина Калиостро-старшего и обрадовать его новым фактом в нашем общем эксперименте.

* * *

Преподаватель закончил настройку и, отряхивая руки, как в прежние времена это делали его коллеги, вынужденные писать мелком на подвешенной доске, с довольным видом повернулся к студентам.
- Ну-тки, приступим. Как вы поняли, зачет будет проходить по системе нового образца… Слушаю вас, мистер Грин!
Эльза оглянулась. Сидевший рядом с Эфимией Калиостро высокий полноватый студент поднялся из своего кресла:
- Система «Лангольер», сэр? – спросил он.
- А, так вы наслышаны! – господин Фейган с улыбкой погрозил пальцем Грину. – Да, Эд, точно! Это система «Лангольер». То бишь интерактивное тестирование ваших знаний в области метасоциологии. Если вы верно отвечаете на вопросы созданий и адекватно реагируете на их провокации, система фиксирует «зачет»…
- А если нет – сжирает? – глядя на голографического черного монстра, вращавшегося на территории экзаменационного загончика, поинтересовалась выскочка-Калиостро.
Студенты, кроме Эльзы, засмеялись. Улыбнулся и мистер Фейган.
Сказать по правде, Эльза тихо ненавидела Эфимию. Вечно ведет себя, как дура, но при этом парни знай умиляются ее выходкам. И все почему? Конечно: лакомый кусочек, дочка и внучка та-а-аких людей! Уже за одно это Калиостро прощались все ее заскоки. Даже будь она страшилищем, подхалимы, которых немало было и среди преподавателей, несомненно льстили бы ее красоте, как сейчас некоторые льстят «уму» и напрочь отсутствующему чувству юмора.
- Ха-ха, очень смешно! – зло передразнивая и кривясь, процедила Эльза сквозь зубы. – Шутка на уровне выпускника Инкубатора!
А если говорить совсем откровенно, она ревновала к Эфимии Эдварда Грина, которому та явно нравилась. С Калиостро он так и норовил усесться рядом на лекциях, увязывался за ней и ее глупыми смешливыми подружками в столовую и на практические занятия, дарил всякие безделушки на день рождения. Вот и сейчас, услышав реплику Эльзы, он насмешливо ответил:
- Учите матчасть, коллега Эльза!
- Придурок! – буркнула она и швырнула в него комком смятой бумаги. – Набрался крейзи-лексикона!
И ей захотелось плакать. Она ведь точно знала, что Эфимии он не нужен, что у нее есть парень из «своего круга», а Эд… Эд – просто однокашник и веселый малый. На что он надеется? Или его подстегивает именно то, что Калиостро не обращает на него того внимания, какое ему хотелось бы от нее получить?
- Ну да, сжирает, - продолжал мистер Фейган, проигнорировав перепалку в правой части аудитории. – Обнуляет ваш табель за семестр. Будете пересдавать, когда подготовитесь по всем темам дисциплины. Вот так!
Студенты недовольно загудели. И тогда Эльза решилась на странный для себя поступок. Обычно тихоня и консерватор, она вдруг вскинула руку:
- Можно, сэр?
- Да, мисс Бейвель? – чуть удивленно приподнял бровь Фейган, не знакомый с этим отчаянным взглядом светло-голубых глаз скромной студентки.
Едва не зажимая ладонями горящие адским пламенем уши и чувствуя, как вместе с буйством прорывается дрожь в руках, ногах и даже в шее, красная от стыда и ярости Эльза выкрикнула:
- Я хочу протестировать систему, сэр!
- Э-э-э… Да пожалуйста! Только не нужно так волноваться, Эльза. Покажите, покажите этим бездельникам, что на самом деле в «Лангольере» нет ничего страшного. Если вам требуется подготовка, то…
- Спасибо, сэр, я готова!
- Тогда – вперед!
И Эльза шагнула в загон, чувствуя на себе два десятка любопытствующих взглядов.
- Присаживайтесь! – донесся голос преподавателя извне.
Здесь уже не было никого. Здесь не было ни неба, ни земли, ни помещения. Все белое, яркий свет. И вращающаяся черная дыра вверху.
Девушка послушно села и почувствовала, что ее приняло в свои объятия знакомое по форме и ощущениям ученическое кресло. Но глаза его не воспринимали.
Лангольер учуял Эльзу и нацелил свое жерло в ее сторону. Она уловила, как что-то начинает ввинчиваться в ее мозг, но неприятное покалывание длилось меньше секунды. Черная дыра лопнула и превратилась в целую стаю небольших дырок в пространстве. И все они бойко набросились на те области мозга, которые отвечали за обучаемость, память и логику. Лангольеры не пропускали ничего. Они буквально высасывали из Эльзы знания и проверяли их на полноту и завершенность. Иногда ей хотелось отвечать вслух, но все происходило так быстро, что она не успевала открыть рот. Вертящиеся воронки стремительными хищными движениями перемещались вокруг нее, и от них не было никакой защиты. Они походили на самый совершенный детектор лжи, обмануть который абсолютно невозможно.
«Зачтено!» - наконец проурчало у нее в голове, свет погас, предметы вернулись, а черные дыры слились воедино, и лангольер равнодушно отлетел на прежнее место.
Когда Эльза, пошатываясь, выбралась из загона, ее встретил шквал рукоплесканий.
- Ты молодец! – крикнула ей Эфимия. – Классно!
И та не возмутилась. Она даже не заметила, от кого исходила похвала, просто добралась до своего кресла и упала в него, словно провела много часов на изнурительном экзамене. Время для нее исчезло, съеденное лангольерами. Кажется, студенты один за другим входили на зачет и так же, как она, со стеклянными глазами вываливались из комнаты испытаний. Эльзе было все равно, однако вскоре она поймала себя на том, что ощущение пустоты проходит. Вакуум начал заполняться звуками, красками и – самое главное! – мыслями. О, это прекрасное состояние – думать!
Она незаметно скосила глаза на недавно вернувшегося после экзекуции Эда Грина. Он растекся по креслу, будто кусок расплавленной пластмассы, и тупо смотрел в никуда. Эльза тихо прыснула, но в душе пожалела его, помня собственные переживания.
- Мисс Калиостро, - заглянув в список, вызвал господин Фейган.
Эфимия поднялась, отпустила подружкам пару воздушных поцелуев и, прощаясь, сплела над головой руки ладонью к ладони. Эльза растерянно поморгала, вспомнив, как та приветственно хлопала ей по выходе от лангольера. Разве это не почудилось от потрясения?! Она была уверена, что Эфимия испытывает к ней взаимную неприязнь. Всегда была уверена.
Тем временем Калиостро, как и предшественники, проникла в загончик, прекрасно видимая из аудитории. Бывалые, кто уже очнулся, теперь просто наблюдали, а те, кому испытание еще только предстояло, тихонько подхихикивали. Эльза увидела, как тотчас после входа Эфимия напряглась и не подчинилась приказам мистера Фейгана сесть в кресло.
Лангольер тронулся с места, нацеливаясь на Эфимию. Та выставила плечо и отклонилась. В глазах ее стоял ужас.
- Эй! – прошептала Эльза, озираясь по сторонам. – Остановите это! Что-то не так!
Девушка поняла, что голос ее не слушается.
- Мисс Калиостро, сядьте и расслабьтесь! – в который раз повторил преподаватель.
Черная дыра рассыпалась на части.
- Остановите это! – услышав свой вопль со стороны, вскочила Эльза и кинулась к силовой защите загончика.
Студенты, кто мог, вскочили с кресел.
И тут раздался истошный крик Эфимии. Выбросив руки вперед, девушка зажмурилась и стала что-то бормотать. С лангольерами начало твориться невообразимое. Их швыряло по всей установке, они искрили и взрывались.
- На выход! – заорал кто-то из студентов, и у выхода началась паника.
Система выходила из строя, вспыхивая от модуля к модулю. Включилось противопожарное устройство, обливая всех безвредным, но очень неприятным на ощупь составом.
Господин Фейган выключил экран, и они с Эльзой и только что пришедшим в себя Эдом кинулись к Калиостро. Последнее, что услышала Эльза от Эфимии, были какие-то странные, похожие на заклинание слова:
- …Я – всё это, сверху и снизу и со всех сторон! Призываю Благословение, и пусть будет по слову моему!.. Явись! Явись!
Они не смогли пробиться к ней, точно вокруг нее откуда ни возьмись создался еще один кокон энергетической блокировки. Все трое прыгали вокруг, размахивая руками, чтобы ускорить вытяжку дыма, но не могли ничего поделать, пока Эфимия, закатив глаза, не рухнула в стоящее у нее за спиной и уже начавшее дымиться кресло. Только тогда кокон пропал.
Словно в каком-то бреду, мистер Фейган вспоминал свой разговор с вице-президентом Академии. «До окончания расследования система «Лангольер» будет считаться потенциально опасной и запрещенной к использованию в учебных заведениях!» И все. Многолетние разработки были запороты всего лишь одним происшествием, истоки которого были неизвестны.
А ведь на руках у Эфимии не оказалось ни единого ожога, хотя она стояла в самом эпицентре взрывов! У нее было отравление угарным газом – и ни одного ожога. Даже одежда осталась целой, не говоря уже о коже и волосах! Очнувшись в палате сразу же после приезда в Санта-Монику, она не помнила ничего, что было с нею после входа в экзаменационную комнату.

* * *

Большая весельная лодка тихо заскрежетала о гальку отмели, приставая к берегу дышавшего холодом озера. В темноте леса крикнула какая-то разбуженная птица, пырхнули крылья, щелкнула ветка – и снова наступило безмолвие.
На берег выпрыгнул человек, ухватился за цепь на носу ялика и выволок суденышко на камни. Постояв, прислушиваясь, он выгрузил из него несколько мешков, а саму лодку затащил под нависающий огромный валун, где привычными движениями закидал ветками поваленных кедров и прикопал недотаявшим снегом. Когда все было кончено, человек подобрал мешки и двинул в сторону сопок.
Холмы по обе стороны Золотого озера все еще стояли под сугробами. Снег таял днем, темнел и плакал ручейками убегающей воды, а ночью, когда опять подмораживало, сверху покрывался коркой наста.
Человек продвигался в гору, безошибочно находя тропинку. Из-за тучи высунулась половинка луны.
Он шел долго, изо рта его валил пар, но вот наконец тропинка привела его к небольшой, скрытой кедрами, постройке странного вида. Это был лежащий на земле и даже немного вросший в нее металлический цилиндр. Кое-где сплав подвергся сильной коррозии, и в этих местах дыры были прикрыты цинковыми заплатками, появившимися много позже самого цилиндра. Недалеко от входа – круглого и закрытого срезом толстенного ствола – на земле виднелись угольно-черные следы костра. Другая сторона цилиндра была старательно завалена камнями и закопана, а сверху кто-то накидал на него кедровые лапы.
Человек откатил срез, пристроил рядом, вошел внутрь и зажег при входе маленькую лампадку. Огонек высветил внутренность цилиндра. Она была оборудована под жилище: тут имелись и стол, и ящик под сидение, и несколько ящиков в ряд, накрытых шкурами и тряпьем, и разный хлам многоцелевого назначения. Хозяин сбросил мешки у стола и едва вознамерился заняться их содержимым, как вдруг снаружи мелькнула тень и напала на него.
Не разбирая, зверь это или человек, владелец дома-цилиндра отшвырнул нападавшего, в кувырке схватил длинную палку и выкатился на открытое пространство. На этот раз нападающий снова выскочил из-за спины. У него тоже была в руках палка. Человек удивился, потому что с ним сражалась женщина, одетая как горожанка, но умелая, как он сам.
Они сшиблись, и каждый стремился во что бы то ни стало одолеть другого. Женщина легко уходила из-под ударов, исчезала в одном месте, чтобы появиться в другом, чаще – за спиной. Палки в их руках крутились, словно винты разогнавшегося двигателя, едва видимые глазу. Но победа одного из равных – это всегда ошибка другого. Противница оступилась на скользкой глине, и хозяин цилиндра занес палку, чтобы пригвоздить ее к земле. Она вскрикнула, палка вылетела у него из рук и упала на то самое место, откуда женщина только что успела откатиться, а мужчина упал, словно парализованный.
Утирая ободранное лицо, незнакомка поднялась на ноги.
- Вон она! – крикнули в стороне.
К месту недавнего сражения подбежало трое мужчин.
- Почему ты не применила эмпат-паралич сразу? – закричал на нее один из них, с шевелюрой черных кудрявых волос, коренастый и сердитый, лет пятидесяти.
- И зачем оторвалась от нас? – добавил блондин, примерно того же возраста, с бородкой и в куртке с капюшоном.
Поверженный мог только переводить взгляд с одного на другого, не понимая ни единого слова: они говорили на неизвестном ему языке.
- Хотела хоть раз увидеть, чего стоит монах-фаустянин в бою, - невозмутимо ответила женщина на кванторлингве, стряхивая с одежды мокрую прошлогоднюю листву и грязь.
- Нашла время! – горячился кудрявый брюнет, а третий, сухощавый и грызущий что-то, сплюнул в сторону скорлупки.
- Чез, не забывайся!
- Извини. Прости меня, Джо, но это неразумно. Он ежедневно наматывает мили в этих горах и охотится, а ты два раза в неделю посещаешь тренажеры и думаешь, что способна его одолеть?
- Чез! – ее брови сошлись у переносицы, а в голосе лязгнул металл.
Брюнет отвернулся и со злостью пнул палку парализованного монаха.
Джо присела на корточки возле лежащего:
- Мы не враги вам, Квай Шух, - сказала она. – Нам нужна ваша помощь. Вы меня понимаете? Чез, Витторио, перенесите его в… ну, вон туда, - женщина махнула рукой в сторону цилиндра и оглянулась на оставшегося с нею рядом блондина. – Марчелло, а что это за конструкция?
- Точно не уверен, но похоже на отвалившуюся ступень древней ракеты-носителя, - сказал он, светя фонариком в ту сторону. – Кажется, в прошлую эпоху здесь недалеко был космодром, откуда вели запуски на орбиту. А траектория падения ступеней приходилась как раз на этот берег озера, и здесь официально был заповедник, но на самом деле – запретная зона. Тут таких недогнивших болванок много…
- О! – только и сказала Джоконда. – Ну что ж, пойдем, поговорим с ним.
- Джо, ты только не злись, но я тоже считаю, что если мы команда, то…
- Концордато*, Марчелло. Концордато, и больше к этому не возвращаемся!
___________________
* «Договорились» - искаж. итал.

И они вошли следом за остальными.
Квай Шух лежал на своей импровизированной кровати, ничем не связанный, но способный лишь водить зрачками из стороны в сторону. Мужчины светили фонариками ему в лицо, и голос подошедшей Джоконды – это все, что он воспринимал из внешнего мира.
- Вам нужно поехать с нами, Квай, - сказала она. – Почему бы вам не перейти на легальное положение? Зачем вы скрываетесь, живете здесь отшельником? Война закончилась, и закончилась давно.
Фаустянин понял, что теперь сможет говорить:
- Вы кто? – спросил он.
- Комитет по надзору за нелегалами! – хохотнул блондин-Марчелло.
- Ваша помощь нужна Кристиану Элинору, Квай.
- А он что, жив? На Фаусте было жарко. Мало кому из наших удалось уцелеть…
- Я могу распеленать вас? Вы не будете делать глупостей?
- Распеленайте, - буркнул бывший монах, и тут же бессилие кончилось, а он смог сесть. – Я никому здесь не мешал, ничего не нарушал. Я и в город-то не наведываюсь никогда, чтобы не маячить на глазах у ваших… Не хочется мне жить по вашим законам, странные вы.
Псионики переглянулись.
- Значит человек, добровольно заточивший себя на два десятка лет в упавшую ступень древней ракеты – не странный? – уточнил блондин.
- Что ж, вы вольны выбирать, - согласилась Джоконда. – Я не думаю, что кто-то откажет вам в удовольствии жить здесь, - она повела рукой. – Но только прошу вас: помогите своему другу.
Квай провел рукой по лысине:
- Как?
- Мы отвезем вас в один институт, где вам будет нужно войти в медитативное состояние. В это время вас понаблюдают, запишут характеристики – и вы полностью свободны.
- И что, меня не заставят жить в этих ваших сумасшедших городах?
- Если вы сами того не пожелаете.
- Не пожелаю.
- Тогда не заставят, - усмехнулась Джо.
Квай поднялся под настороженным взором кудрявого брюнета.
- Не знаю, как так я смогу помочь Зи… Кристиану, но вам виднее… А как вы нашли меня?
Джо посторонилась, уступая ему дорогу. Они вышли из цилиндра и, растянувшись цепочкой, направились вниз. Вместо Джоконды ответил Витторио, плюясь по обыкновению скорлупками:
- А ты думаешь, спутники летают просто так? – он указал в небо. – Найти несложно, когда знаешь, что искать.
- Лучше расскажите, как вам удалось выжить? – спросила Джо. – Ведь Кристиан видел вас мертвым.
- Меня?
- Не совсем вас, – поправилась она, - скорее материализацию.
Квай нахмурился:
- Это как?
- Вы помните на Фаусте женщину с младенцем на руках?
- Да в том городе было много таких женщин. Я не знаю, скольких видел их тогда…
- Но, похоже, что на глазах у одной из них с вами что-то случилось.
- Ну да! – удивленно подтвердил монах, оглядываясь на нее. – Так и есть. В меня выстрелили, а неподалеку были какие-то женщины… с нашим, из целителей… Только я не помер. Полежал там до темноты и отполз в сторонку, а потом увязался с некоторыми, кто выжил, и улетел сюда. А откуда вы знаете?
- Какая разница? Но я очень рада, что вы живы.
Он пожал плечами. Ему было все равно, ему было плевать, и Джоконда это понимала. За двадцать лет забылась и старая, еще детская дружба. В постоянном одиночестве стерлись чувства, сердце захлопнулось перед лицом мира, не желая впускать туда больше никого и ничего. Душа высохла, а в глазах уже никогда не зажечься звездам. Джо ощутила боль. А что, если… Но это не имеет значения! Любой, каким бы ни стал! Каким бы ни стал…
Флайер поджидал их на мосту, куда они за несколько минут домчались на моторке. Внутри Марчелло предложил Кваю посетить душевую и переодеться ради появления в обществе, но фаустянин в раздражении отмахнулся:
- Я и сам моюсь и стираю одежду каждый день! Что, вы скажете, будто я…
Блондин указал на перепачканные глиной штаны:
- Но вы же немного повеселились с Джо, как я понимаю…
Джоконда тем временем уединилась в своей кабинке и вызвала на связь Фреда Калиостро.
- Квай согласился, - сказала она шефу, едва тот возник перед глазами. – Мы везем его в Москву.
- Понятно. У нас плохие новости, Джо.
- Что случилось, синьор?!
- Я не хотел тебя расстраивать, но, видимо, выяснить все быстро нам не удастся. Пропали почти все материалы по этому делу. Их попросту уничтожили.
Она невольно коснулась пальцами виска и что есть силы прикусила губу.
- Риккардо занялся этим, девочка, - гораздо мягче добавил Фред, утешая. – Я тоже не сижу сиднем. Но пока – ничего… Вот так… Прилетай, потребуется и твоя помощь…
- Конечно, синьор… Все в порядке, я просто не…
- Ну прекрати лицедействовать, Джо! Всё! Хочешь – закричи, хочешь – что-нибудь разбей. Не нужно притворяться.
- Я… я потом… - она отвернулась, чтобы скрыть слезы, но изображение переместилось вслед за нею, ведь это была всего лишь голографическая проекция.
- А теперь то, что перетянет чашу весов. Мы нашли Омегу.
И краем глаза Джоконда заметила, как за полупрозрачной пластиковой дверцей кабины мелькнул чей-то отпрянувший силуэт.

3. Параллакс жертвы

Полмиллиона лет назад из гигантского облака ледяных обломков, окружавших систему звезды, обогревавшей Тийро и соседние планеты, по какой-то неведомой ошибке гравитации вырвалась глыба из смерзшейся воды и газов. Никому не видимая, никому не нужная, преодолевала она космическую пустоту, держа путь к солнцу.
И вот, миновав широкий пояс камней за пределами орбиты последнего планетоида, глыба начала слабо светиться. Позади нее все удлинялся и удлинялся призрачный шлейф.
Но и поныне жители маленького населенного мира даже не догадывались о крадущейся к ним смерти…

* * *

Мэтр Сабати поднял голову и неприветливо взглянул на переминавшуюся с ноги на ногу обозревательницу спортивной полосы. Как же все они ему надоели, Протоний их покарай!
- Ну хорошо, идите в мой кабинет, - буркнул он наконец.
Пепти тряхнула головой и на цыпочках заскочила за дверь. Старик-замред дописал фразу, посидел, перечитывая статью, а потом поковылял следом за журналисткой.
Немигающие красноватые глазки впились в Пепти, и она испытала слабость, как будто кровь отлила от всех мышц и органов. Девушка едва сдержала зевок и лишь чудом не закрыла сонные глаза.
- Что вы хотели? – монотонно спросил Сабати.
- Я… должна… кое-что сообщить… вам… По поручению… господина… Форгоса…
Сабати вздернул седые кустистые брови:
- Вы?!
- Да… Это… важно… - Пепти по-совиному моргнула, и взгляд ее окончательно остекленел.
- Ну, говорите тогда… - с недоверием разрешил замред.
И Пепти рассказала о разговоре между Сотисом и Гэгэусом, который исхитрилась подслушать в приемной, по секретарскому селектору. «Мамуля» Окити попросила её присмотреть за кабинетом, а сама ринулась на подземную парковку – что-то произошло с автомобилем шефа.
Убедившись, что секретарша не вернется в ближайшие минуты, спортобозревательница  аккуратно включила селектор, поставив звук на минимум слышимости.
- Они обсуждали вашу статью, мэтр. Ту, в номере прошлого месяца. Кажется, Гэгэус ему поверил, а…
- Достаточно. Я все уяснил, Иссет. Не надо повторять одно и то же по сто раз.
Пепти взглянула на него исподлобья и едва удержалась от грубости, на которую всем своим видом и поведением вынуждал ее этот ветхий старикан. Надо же, подумалось ей, высохший плевок, а что-то еще запоминает!
- Ступайте. В другой раз советовал бы вам собирать сведения более тщательно.
- Да я…
- Ступайте! – прикрикнул он и, дождавшись, когда она в раздражении покинет кабинет, сладостно проглотил свежую силу, улыбнулся, встрепенулся, приободрился и, озабоченный новостями, набрал номер директора. – Добрый вечер, господин Форгос!
- Добрый вечер, мэтр Сабати.
- Только что одна наша журналистка передала мне серьезные сведения – говорит, что сделала это по вашему поручению…
- А, Иссет! – легко рассмеялся Форгос. – И что она там разнюхала?
- И я могу рассказать вам это по телефону? – с удивлением переспросил «нянька».
- Конечно, мэтр, какая безделица! Говорите. Говорите-говорите. Видели бы вы, что творится в администрации!
Сабати оторопел. Когда все воротилы рвут на себе последние волосы, читая политические сводки, Форгос ёрничает и отпускает неуместные шуточки… Замред не ожидал такого от мэра. Или это индивидуальная реакция психики на стресс? Как бы там ни было, старик пересказал ему историю, поведанную Пепти.
- Интересно, - помолчав, заметил директор. – Гэгэус… Славно. От него я ожидал поступка меньше всего. Сюрприз. Что ж, мэтр Сабати, к вам у меня будет одна только просьба: поощрите вашу журналистку и продолжайте наблюдать с ее помощью за Сотисом и вашим начальником. Да, и пусть то, что вы узнали и узнаете еще, останется между нами троими.
- Я все понял! – кивая, заверил Сабати, как будто Форгос мог его увидеть… А впрочем – мог. В самом деле – мог.
- Ну, Святой Доэтерий вам навстречу, мэтр!
Голос директора звучал на удивление жизнерадостно. Замред еще долго таращился на динамик гудевшей «отбой» трубки и пытался сообразить, какое впечатление произвел его доклад на самом деле.

* * *

Гэгэус ехал в Тайный Кийар с очень нехорошим предчувствием. Но деваться было некуда: мэр вызвал его прямо к себе в кабинет.
Жителей восточной части города здесь, мягко говоря, не жаловали. Раскаленную от жара машину главного редактора остановили еще при въезде на главное шоссе и тщательно досмотрели. Гэгэус испытывал подобное не впервые, но привычка отчего-то никак не вырабатывалась – может быть, оттого, что эти черные и до зубов вооруженные парни из пустыни таили в себе что-то зловещее? Простому горожанину при взгляде на них неминуемо казалось: вот сейчас они сделают с ним все, что взбредет в их перегретые головы, пристрелят, обчистят, зароют, машину взорвут – и поминай, как звали. Всё! Никто ничего не узнает, а и узнал бы, так не пикнул.
Но парни пропустили Гэгэуса, и предчувствие усилилось. Мелькнула кольцевая при въезде в первый подземный сектор, на кольцевой – аляповатая современная скульптура. Перевернутый острием книзу конус, на плоском основании которого вращались друг вокруг друга пять окружностей, медленно проворачивался, и лозунг «Кийар – центр мироздания!» опоясывал его в точности посередине. Мелькнула кольцевая, мелькнуло глупое сооружение, да тут же и забылись.
Под землей стало прохладнее, и вскоре Гэгэус совсем отключил кондиционер. За это время его успели остановить шесть раз, и главреду приходилось демонстрировать заверенное лично Форгосом разрешение на въезд.
- Они помешанные! – простонал Юлан, заметив седьмой пост буквально через пару сотен кемов после предыдущего.
Эти ребята учинять обыск не стали. Для вида взглянув на его документы, они сели в машину и поехали следом в качестве сопровождения.
Тайный Кийар нависал над чужаком особенной – тяжелой, мрачной и торжественной – красотой. Вся архитектура здесь была ориентирована на мысли о бренности бытия, погребальная символика вплеталась в узоры и орнаменты отделки старинных построек так, словно это были невинные светские украшения. «Все равно, что положить у себя на письменном столе череп любимой прабабушки», - всегда думал Гэгэус, проезжая эти места. Нынешний визит не был исключением. Разве только морды потусторонних чудовищ казались еще более зловещими, а сцены смерти – пророческими. Недаром у кемлинов так популярны анекдоты про некрофилов, пугавшихся подземных кийарцев.
Мэрия напоминала дворец – роскошный дворец… где прощаются с усопшими. Черные колонны устремлялись в темноту, под своды невидимого потолка. Вся постройка была попросту выбита в скале. Под огромным слоем песка эти часть Агиза была каменной. Мощная платформа позволяла вгрызаться в нее сколь угодно глубоко, и обвалы случались крайне редко. Плохой специалист-архитектор наказывал себя сам. Старые прорехи древнего города тайные давно отреставрировали. Заречный Кийар превосходил размерами не меньше, чем в два раза.
При входе в мэрию конвой сменился, и до кабинета Форгоса главред был провожаем троими охранниками здания. В отличие от дорожников, загорелых дочерна и сухощавых, эти, напротив, были бледны и рыхловаты. Роднило их только одно: ощущение, возникающее у чужака в присутствии тех или других.
Секретарем при городской главе был мужчина лет пятидесяти, седоватый и костлявый. Гэгэус всегда забывал его имя.
- Я доложу, - сказал секретарь одному из сопровождающих, по обыкновению даже не взглянув на главреда, и, докладывая, дверь за собой нарочно не прикрыл: - Мэтр Форгос, к вам главный редактор «ВК». Что ему ответить?
- Пусть подождет пару минут в приемной, - ответил приятный баритон невидимого мэра.
- Слушаюсь. Вам велено подождать.
Сесть он не предложил, и Гэгэус сделал это самовольно, получив несколько неприязненных взглядов от покидавших кабинет охранников. Но главред «Вселенского калейдоскопа» уже давно не впечатлялся такой ерундой, как чужие мнения.
Гэгэус кашлянул в кулак и закинул ногу на ногу. Кресла здесь стояли глубокие, и оттого его коротеньким конечностям было неудобно, и главред знал, что со стороны выглядит комично. Однако же, как было сказано раньше, чужие мнения Юлана нисколько не интересовали. Найдя позу поудобнее, он извлек из кейса несколько рабочих бумаг и принялся их штудировать, забыв о существовании желчного секретаря, который нет-нет да косился в его сторону.
- Пригласите, - проговорил наконец селектор, и седой небрежно указал Гэгэусу на дверь в кабинет Форгоса.
Быстро, но не суетливо главред закатился к начальнику.
Форгос отвел глаза от монитора своего э-пи и оглядел вошедшего с головы до ног.
При встречах с ним Гэгэус всегда думал: «Сразу видно, что он из Восточного!» и ощущал тень гордости «за своих», хотя, по большому счету, был к этим мелочам равнодушен. В Форгосе не было ничего от местных рахитичных заморышей – потомков каторжан, из поколения в поколение существовавших под землей. По сравнению со своим секретарем мэр выглядел живым. И все же Гэгэус хорошо знал, что на поверхности Форгос уже не может находиться без специальных очков с усиленной фильтрацией солнечных лучей, да и стерильный воздух подземелья с годами вызвал у него склонность к поллинозу, одному из видов аллергии, которая начиналась, стоило мэру оказаться на открытом пространстве. Пыль, загрязнение атмосферы, цветочная пыльца – все, что угодно, могло спровоцировать у него жестокий приступ сенной лихорадки.
- Добрый день, мэтр Форгос, - сказал главред.
- Добрый, добрый, - мэр поднялся и подошел к нему. – А что ж это вы не сообщили мне такой интересный факт, как присутствие в штате моего издательства Сэна-Тара Симмана, господин Гэгэус?
Он улыбался, а глаза оставались мертвыми.
- Да так как-то… - замялся Гэгэус. – Всё как-то не к месту. Тем паче все это время он был в отъезде, а потом ситуация с Лигой…
- С Лигой, с Лигой… - задумчиво выпятив нижнюю губу, протянул Форгос, но быстро очнулся: - Присядьте.
Юлан сел возле его стола.
- Итак, вы поверили мальчишке, господин Гэгэус?
- Насчет чего?
- Насчет этого… Ко мне!
«Ну начинается!» - захлебнувшись страхом и удушливой болью в грудине, простонал про себя главред. Он видел улыбку Форгоса, и тот молча указал пальцем ему за спину. Только тогда Гэгэус понял, что стоит на ногах, и последовал совету мэра оглянуться.
- А-а-а! Нет! – заорал он во всю мочь и не услышал себя.
Позади него, привалившись к столу, полусидел в офисном кресле… он сам. Что-то тонкое и серебристое тянулось от груди сидящего (и, кажется, спящего) Гэгэуса, уходя куда-то за спину Гэгэусу невесть как оказавшемуся в центре кабинета.
Потом все померкло и снова включилось.
- Воды? – уточнил мэр, как ни в чем не бывало.
- Значит, всё так и есть… - пробормотал главред, на этот раз гораздо скорее взявший себя в руки, но все равно испытывавший неслабое желание напиться.
- А теперь скажите, вам есть куда уехать из страны?
Юлан удрученно кивнул.
- Отлично! Слушайте же меня, мэтр Гэгэус, слушайте внимательно и всё запоминайте!..

* * *

Ноиро помог матери подняться в электровоз и сам не без труда вскарабкался следом.
Покидающих Кийар было очень много. Люди осаждали электрички, толкая взятки проводникам и втискиваясь в вагоны правдами и неправдами. Поезда с каждым днем ходили все реже и при этом – абсолютно непредсказуемо по времени. Понимая, что ни сама она, ни покалеченный сын с такой обозленной толпой не сладят, Гайти Сотис уговорила старого друга семьи, железнодорожника, занимавшего какой-то начальственный пост, отправить их хотя бы в электровозе. Тот попытался найти для них место в пассажирской части состава, но вскоре убедился воочию, что там творится кошмар, и признал свою неправоту.
- Я же всего этого не вижу, Гайти! – виновато вздыхал он, ведя их с Ноиро какими-то нехожеными путями, доступными только обслуживающему персоналу станции. – Клиника для психов!
Разговор с машинистом электрички до Тайбиса был недолгим, и рабочий проводил их к заднему электровозу.
- Только там ни сесть, ни лечь, - предупредил он.
- То же самое и в вагонах, - вяло махнула рукою госпожа Сотис. – Там еще и нечем дышать, знаете…
До Тайбиса было шестнадцать часов езда по ночной пустыне. Гайти забралась на высокий стул, напоминающий насест и прикрученный к металлическому настилу пола, и поставила ноги на отключенную приборную панель. Окошки здесь были странными: чтобы смотреть через них перед собой на дорогу, нужно было заглядывать сверху, стоя. Иначе в поле зрения попадало только небо.
Ноиро устроился на каком-то ящике в углу кабины машиниста и задремал. Состав плавно покачивало на рельсах.
- Может быть, не нужно тебе потом возвращаться в Кийар, Ноиро? – помолчав пару станций, не выдержала мать.
Молодой человек вздрогнул и с трудом разлепил набрякшие веки.
- Мам… - он потер лицо. – Я же уже говорил, что не могу оставить Нэфри и госпожу Иссет. Да и кто присмотрит за нашим домом? Ты же сама знаешь, сколько сейчас мародеров – по ним Тайный Кийар плачет горькими слезами…
- Да и Святой Доэтерий с ним, с домом. И Нэфри своей ты теперь ничем не поможешь, раз она в подземелье… Подумай, каково будет нам с Веги.
- Я буду отзваниваться. Каково будет мне, если я сбегу?
Она тяжко вздохнула, еле-еле угадывая в полутьме исхудавшее лицо сына.
- А ты все практикуешь эту шаманистику…
- Нет, не до того…
- Ой, не ври мне, пожалуйста! Будто я не слышу, как ты орешь по ночам.
Ноиро опустил голову. Он слушался запрета Та-Дюлатара и со дня их последнего разговора в сельве не покидал свое тело ни на мгновение. Ему хотелось бы узнать, где сейчас Учитель-Незнакомец и что с ним, но он не смел нарушить приказ, не имея достаточно веского повода. А кошмары снились ему независимо от выхода в «третье» состояние, изредка очень удачно под это состояние маскируясь и не позволяя разобрать, где сон, где явь, а где внетелесное существование.
- Меня пугает, что тебе не становится лучше. Гинни говорит…
- Мам, избавь меня хотя бы здесь от нужды выслушивать о Гиене! – у него даже скулы свело мучительной болью, как если съесть что-то чрезвычайно кислое. – Я не пойму, как она стала нашей соседкой? Где были ваши глаза?
Госпожа Сотис вздохнула:
- Это было уже так давно! Мы с твоим отцом были еще такими молодыми… И вот у нас появилась возможность обзавестись своим собственным углом. Конечно, мы бросились искать жилье, ведь всего через полтора месяца у нас родился ты. Помню эту страшную жару… Я едва переставляла ноги – вот такие, представляешь! – она показала, какими распухшими были ее ноги тогда. – Здесь как будто аквариум с водой, на спине – мешок с цементом, не меньше! Каракатица, иначе и не скажешь. И вот я вижу наш будущий дом. Такой милый, я сразу в него влюбилась, но Эрхо не понравилось, что он на двух хозяев. А иначе нам не хватило бы денег! «Всё, - говорю, - Эрхо, мы пришли!» Тут выскочила Гинни, усадила меня, напоила водой, все показала и рассказала. Я не понимаю, за что вы все ее так невзлюбили… Мы с нею подружились с первого слова. Но твой отец не хотел оставаться: то одно не нравилось ему, то другое – ты ведь сам помнишь, каким он бывал, когда что-то происходило не по-его…
- И он был прав… - проворчал Ноиро.
- А может быть, ты?
- Я?! При чем здесь я?
- Твой отец уже категорически хотел сказать «нет», и я сдалась. Но ты вдруг заметался – и ка-а-ак пнешь меня ножкой сбоку! Вот мы и решили, что это твоя воля, знак – остаться. И сказали «да».
- И только?! – журналист расхохотался. – А может, это я хотел сказать: «Сматываемся отсюда побыстрее»?
- Что теперь говорить. Что случилось, того уже не изменишь.
Ноиро угрюмо кивнул. Госпожа Сотис привстала и выглянула в окно, пытаясь хоть немного разобрать, что делается снаружи.
- Так долго стоим… - сказала она. – Ничего не видно, темно… Даже не знаю, какая это станция.
- Сейчас узнаю.
- Нет! – почти вскрикнула она. – Не надо!
И тут, словно кто-то услышал их, электричка тронулась. Госпожу Сотис едва не сбросило на приборную панель.
- Святой Доэтерий! – выдохнула она. – По-моему, там что-то случилось.
Скорость нарастала. В кабине машиниста все гремело и скрипело.
- Я посмотрю, - не вытерпел Ноиро.
- Только не высовывайся сильно!
- Угу.
Журналист с трудом вытолкнул забитую дверцу и попытался заглянуть вперед по ходу движения. Состав поворачивал, по большой дуге огибая глубокий овраг, и Ноиро сумел разглядеть, что происходит в ближайших вагонах. Хотя правильнее было бы сказать, чего там не происходит. В них не было ни одного пассажира, а свет горел ярко, делая внутренность вагонов отлично видимой снаружи. А ведь они с мамой и их знакомым железнодорожником собственными глазами видели, как набивались в поезд люди перед отправкой из Кийара!
- Там пустые вагоны, - возвращаясь в кабину электровоза, сказал журналист матери. – Никого нет.
- Пустые?!
- Да. Поезд болтает. Кажется, это из-за того, что он идет под уклон. Такое впечатление, что в головном электровозе нет машиниста, который включил бы тормоза…
Госпожа Сотис тоже выглянула и ужаснулась:
- Что это значит?
- Похоже, на последней станции сошли все, кроме нас. А поезд почему-то отправили дальше…
- Но как?! Ведь машинист знал, что мы тут! Это вообще другая дорога, Ноиро. Я не помню, чтобы наша электричка в Тайбис когда-нибудь проезжала эти места…
Страшной мыслью осенило его сознание: их пустили под откос. Зачем? Почему? Неважно. Важно только спастись.
Ноиро подскочил, схватил вещи матери и выбросил их из поезда.
- Что ты делаешь?! – в отчаянии крикнула она.
- Нам надо прыгать, иначе мы погибли.
- Прыгать?
- Да. Посильнее оттолкнуться и прыгнуть. Там песок – будем надеяться, это нас спасет. Прыгай и катись кубарем. Вот так, - он вжал голову и охватил себя руками.
Состав громыхал, подпрыгивая на рельсах.
Гайти Сотис зажмурилась, закричала и выкинулась в темноту. Ноиро тут же последовал за нею, боль пронзила его насквозь, как острие пронзает ствол дерева – через все годовые коль…
- Ноиро! Проснись! Ну что мне с тобой делать?
Все еще крича, журналист распахнул глаза. Боль тут же стихла. Электричка двигалась в обычном ритме, а возле Ноиро на коленях стояла мать. Обняв его за плечи, она протирала лицо сына смоченным водою платком.
- Опять тебе снятся кошмары…
- Нам нужно сойти с этого поезда, мам. Нам нужно сойти на первой же станции, - затараторил журналист, хватая ее за руки.
И только тогда, когда они уже стояли на вокзале маленького городка между Энку и Трокалем, он спросил:
- Мам, а ты рассказывала мне сегодня о нашем доме, о Гиене, о том, что отец не хотел там жить, но пошел тебе навстречу, когда я зашевелился у тебя в животе?
Ее глаза раскрывались все шире:
- Откуда ты все это знаешь?
- Ты же са… Ты не рассказывала?!
- Нет, ты ведь заснул, когда мы только тронулись!
- И ты не говорила, что я практикую шаманистику и ору по ночам? Не уговаривала остаться с вами в Тайбисе?
Она заколебалась:
- Я хотела все это сказать, хотела уговорить. А потом я и в самом деле думала о нашем доме, вспоминала, как мы купили его двадцать пять лет назад… Ты знаешь, я вела с тобой диалог! Да! Да! – госпожа Сотис ухватила его за руку. – Я иногда внутренне разговариваю с кем-нибудь – с тобой, с Веги, с Гинни. Даже, бывает, с вашим отцом… Вот и теперь ехала и представляла, как мы с тобой спорим о… Но ты же не хочешь сказать, что умеешь читать чужие мыс… О, Святой Доэтерий! Ты умеешь! Получается, что во сне ты умеешь это делать. Но почему ты решил сойти?
- Лучше тебе этого не знать, ма.
Уже в Тайбисе, добравшись туда на попутках, Гайти и Ноиро узнали о крушении своего поезда. По случайности или по чьему-то злому умыслу стрелки были переведены не вовремя, и состав сошел с рельсов посреди пустыни. Больше всех был исковеркан подмятый вагонами задний электровоз.
- О, нет… - прошептал Ноиро, как завороженный глядя на экран, где в новостном блиц-выпуске показывали кадры трагедии. – Я же мог сказать… Я же мог сказать им всем!
Веги молча обняла брата, повзрослевшая и осунувшаяся.
- Ты не мог, - утешала госпожа Сотис со слезами на глазах. – Даже я не поверила тебе и была раздражена твоей выходкой.
- Я мог… - повторил он. – Я мог, но даже не попытался…

* * *

Рато Сокар нарочно встал пораньше, чтобы успеть съездить к Дэсвери и обсудить с ним несколько моментов предстоящих вечером съемок телепередачи. Энергично водя по щекам электробритвой, сузалиец выглянул в окно гостиничного номера.
Было по-утреннему прохладно и свежо. Такой уж тут климат: пока солнце не опустится за горизонт, плавится даже воздух в любое время года. Но стоит нагрянуть темноте, осенью, зимой и ранней весной в Агизе становится зябко. Ночами кемлины одеваются теплее, а наивные приезжие – мерзнут.
Сокар посмотрел на часы. Начало восьмого. Значит, на месте он будет примерно в половине десятого. Сэн-Тар Симман, он же Ноиро Сотис, обещал подъехать ближе к вечеру прямо в телестудию Сэна Дэсвери. По-другому у него не получалось: позавчера Ноиро должен был проводить мать в Тайбис, а к сегодняшнему дню – вернуться в Кийар.
Освежив щеки лосьоном, писатель натянул футболку в цвет легких хлопчатобумажных брюк и, пока солнце еще не вошло во вкус, накинул тонкую ветровку.
Сдав ключ на ресепшене, Сокар отправился на гостиничную парковку, где ждал его маленький прокатный «Сийвет». Кемлинские машины были далеки от совершенства с технической стороны, однако только они могли переносить высочайшую температуру и жуткое дорожное покрытие: от жары асфальт проминался, и шоссе покрывались ямами и ухабами, а разоряться на дорогостоящие материалы и квалифицированных рабочих правительство страны не спешило. Нежные иномарки разваливались уже через пару-тройку лет службы, хотя иметь их в собственности у кемлинов считалось престижным. Только очень обеспеченный человек мог позволить себе менять личный транспорт раз в два-три года.
Вскоре «Сийвет» уже рычал на загородной трассе, упорно прорываясь к морю. Дорога начала плавиться, обманчиво мокрые полоски асфальта пересекали ее через равные промежутки пути, и воздух над ними плясал, точно бесцветное пламя.
Дважды на маршруте встретились патрульные, и дважды Сокара остановили ради проверки документов. Словом, время путешествия затягивалось. Сузалиец уже подумывал о том, что хорошо бы приехать к Дэсвери хоть в десять…
Вывернув из-за невысокого холма, дорога плавно пошла под уклон. Перед глазами открылась панорама цветущей степи, горы на горизонте справа и зыбкая полоска моря, до которой оставалось еще не меньше сорока минут езды.
А кемах в трехстах от холма на обочине лежал перевернувшийся туристический автобус рейсом из города, и рядом с ним останавливался встречный.
Пассажиры опрокинутой машины суетились возле нее, вытягивая вещи, но некоторые бросились к водителю другого автобуса.
Сокар сбросил скорость и остановился рядом с изрядно помятым «Лейссером».
- Кому-нибудь нужно помочь? – стал спрашивать он, припоминая, чему его учили на курсах по выживанию в экстремальных обстоятельствах. – Я не врач, но могу оказать первую помощь.
Пассажиры странно смотрели на него и расступались, пока один из них не указал на лежащего в траве мужчину.
- Это наш водитель, - сказал кто-то из сочувствующих в толпе. – Те мерзавцы стреляли по колесам, и он потерял управление. Может, хоть в том автобусе найдется врач? У нас, как назло…
Сокар присел на корточки возле раненого. Ему было неудобно признаться даже самому себе, что очень не хочется пачкать травой новые брюки, не хочется вымазать ветровку кровью, которая быстрой струйкой бежала изо рта водителя. Дышал раненый сипло и болезненно сжимался, прикладывая руку с посиневшими ногтями к левой стороне ребер.
- Как вы?
Водитель что-то простонал, но говорить не смог.
- Грудью на руль, - продолжал все тот же сердобольный пассажир, упираясь ладонями в колени и нагибаясь к уху Сокара. – Плохи дела, да?
Сузалиец не знал. Может быть, кровь – это из-за прокушенной щеки или языка, а может, из-за пробитых сломанным ребром легких.
- Его надо осторожно приподнять, чтобы он не лежал на спине, - сказал писатель, продевая руку под лопатки раненого и отнимая его от земли. – Дайте что-нибудь – подложить под спину, чтобы он полусидел.
Рато заметил, что в таком положении дышать мужчина стал не так мучительно.
- Ну что, нашли врача? – крикнул Сокар, оборачиваясь.
- Идет кто-то вроде… - пассажир выпрямился.
Толпа снова стала расступаться. Кто-то сунул сузалийцу рюкзак, и тот аккуратно опустил на него водителя, попутно отметив, что рукав он все-таки испачкал. Но это его уже не огорчило. Он поднялся, уступая место высокому длинноволосому человеку в светлой одежде походного типа. За длинноволосым шли двое смуглых парней и седой кудлатый старик с широкой бородкой. Один из молодых спутников врача был разрисован татуировками от лба до пяток, а лицо его перекосило длинным, неумело зашитым и еще совсем свежим рубцом.
Незнакомец стал на колени возле водителя – Сокар почему-то сразу почувствовал, что об одежде тот и не подумал, и огорчился своей прагматичности еще сильнее, - внимательно его осмотрел, разорвал окровавленную рубашку на груди, нахмурился и что-то пробормотал себе под нос на неизвестном языке.
- Что он говорит? – шепнул Сокар его спутникам.
- О какой-то резекции, что ли? – прислушиваясь, перевел старик. – Что нужна резекция говорит…
- Это что, удаление?
- А я что, врач? – пожал плечами бородатый.
Молодые парни подошли к врачу, и тот, не сводя глаз с пациента, добавил пару слов уже на другом наречии.
- Йол, - ответил ему тот, что был почти без тату – красивый статный юноша с мягким взглядом светло-карих глаз и забранными в хвост шоколадного цвета волосами.
И втроем, со стариком, они оттеснили зевак, не слишком при этом напирая только на Сокара. Тот успел заметить, как незнакомец отстегнул от ремня на поясе небольшую черную коробочку, раскрыл ее, вынул из нее светлый рулон, и тот… сузалиец протер глаза: ему показалось, что скатка выросла в несколько раз, и, развернув ее на траве, незнакомец извлек из нее ножницы и шприц – то и другое по величине было самым обычным. Врач разрезал ножницами остатки рубахи водителя, избавляясь от лишнего, затем ввел какой-то препарат ему в вену и только потом отвернулся, готовясь к основной части операции: обливая руки спиртом из бутылки, раскладывая инструменты на стерильном полотне рядом с развернутой скаткой.
Повернувшись к Сокару, незнакомец вдруг заговорил на очень плохом кемлинском, путаясь в ударениях, не говоря уже о произношении. Но при этом акцент его не раздражал слух, несмотря на то, что был непривычным для писателя:
- Ваша ма-ши-на с бен-си-на?
- На бензине?
- Да, на бензине?
Сокар кивнул. Мужчина натянул латексные перчатки.
- Пи-ри-неси-те чуть, - он показал указательным и большим пальцами, сколько ему нужно бензина.
Сузалиец бросился к своему «Сийвету» и, слегка глотнув из трубки вонючей жидкости под взглядами не менее двух десятков любопытствующих туристов, все-таки сумел нацедить из бака с полстакана бензина. Испаряясь на безумно палящем солнце, вещество запахло еще резче.
Врач ждал его, держа в руке зажим с ватным тампоном, который тут же обмакнул в бензин и протер им кожу груди раненого. Другой тампон мужчина смочил спиртом, чтобы обработать поверхность возле большого кровоподтека.
- Отойдите, - попросил он.
- Я мог бы помогать…
- Я звать. Отойдите.
Коротким ловким движением врач рассек ткани тела раненого. Сокар отвернулся и отступил за спину парня с шоколадными волосами, однако не утерпел и стал одним глазом посматривать из-за его плеча. Остальные пассажиры разбрелись.
Хирург тем временем обложил края разреза салфетками и вставил ранорасширитель. Сузалиец содрогнулся и с облегчением услышал рядом голос старика-бородача:
- А что тут стряслось-то хоть?
- Слышал, что кто-то обстрелял автобус, - сказал Сокар. – Наверное, когда лопнуло колесо, машину занесло…
Он снова посмотрел на врача. Проделав какие-то манипуляции над раной, тот запустил руку в грудную клетку водителя и, глядя куда-то в сторону, вдумчиво ощупал легкое.
- Вы же из Рельвадо? – Сокар кивнул на татуированного юношу с толстыми губами и шрамом на щеке.
- Как вы это определили? – насторожился старик.
- Довелось там бывать. Язык, опять же. Картинки, - писатель указал на орнамент тату, - знакомые.
Понимая, что отпираться бессмысленно, бородатый кивнул:
- Вижу, что вы в курсе. Да, мы из Рельвадо.
Тут врач повернулся и что-то крикнул.
- Идемте, - оглянувшись, на ломаном кемлинском произнес второй юноша.
- Я? – спросил Сокар.
- Да. Вы.
Длинноволосый указал на скатку. Там наготове лежало еще несколько зажимов. Некоторые тампоны были сделаны из ваты, но большинство – из марли.
- Бинт, - пояснил хирург и показал на свой совершенно мокрый от пота лоб.
Юноша сразу же схватил марлевый и промокнул лицо врача. Тот сморгнул и поморщился: пот все же успел попасть в глаза.
- Вы, - длинноволосый повернул указательный палец в сторону Сокара, а потом опустил к разрезу. – Надо сушить. Легко. А я шью. Да?
- Да, - торопливо ответил Сокар, но при взгляде на рану ощутил, как поплыло сознание, а земля ушла из-под ног.
- Сушить! – сурово прикрикнул на него длинноволосый, а юноша сунул писателю под нос флакон, от запаха которого того подбросило, не оставляя шансов для дурноты. – Быстро!
Хирург громко добавил несколько слов на абсолютно неизвестном языке и махнул кудлатому старику.
- Берите дренажку! – подсказал тот. – И аккуратно собирайте кровь, пока он шьет.
Трясущимися руками сузалиец ухватил очередной зажим. Врач тем временем прихватил один из кровоточащих сосудов и с чрезвычайной осторожностью перевязал его, короткими распоряжениями указывая Сокару, что нужно делать в то или иное мгновение операции. Познания его в кемлинском значительно улучшились, и писатель понимал его без переводчика. То и дело хирург откидывал голову, чтобы второй помощник имел возможность высушить его лоб.
- Ско-й-ро проснёт, - пробормотал врач, поглядев в лицо спящего. – Быстро!
- Что делать?
- Я себе, - коротко улыбнулся длинноволосый.
Руки его двигались с необычайной скоростью, прихватывая разорванные сосуды и зашивая шелком раны легкого, каким-то чудом избегая прокола бронхов. Неожиданно для себя Сокар сообразил, что уже понимает технику хирурга и разбирается в анатомии. Это было как озарение или внушение.
- Надо в тень, - добавил хирург, наконец сшивая края внешнего разреза. – И наполовину сидя. Не лежать.
Тут из-за холма вывернула реанимационная машина.
- Скорее! – шепнул длинноволосый своему юному «ассистенту». – Делайте!
Тот подозвал татуированного, оба они споро переложили прооперированного водителя на широкую тряпку, похожую на простыню, и перетащили в тень от автобуса. Хирург же тем временем молниеносно скидал все инструменты в кожаный мешок – как и все остальное, извлеченный из малюсенькой поясной коробочки – свернул скатку и, не таясь Сокара, жестом факира спрятал обе упаковки, разрушая все представления сузалийца о ныне открытых законах физики.
- Полить! – попросил он, протягивая к писателю окровавленные руки.
Кто-то сунул Сокару канистру с водой, и тот щедро окатил незнакомца, помогая смыть кровь отовсюду, куда она брызгала во время операции.
- Нам нельзя говорить с ними, - объяснил старик, мотнув головой в сторону приближавшегося автомобиля реаниматоров. – Можете прихватить нас с собой?
- Но я не в город…
- И хорошо, что не в город! Я им говорил, что рано нам в город, - воодушевился тот, кивая на хирурга. – Надо переждать!
И через несколько секунд все они сидели в «Сийвете». Врачи только подъезжали к опрокинутому автобусу, когда Сокар уже разгонял свою машину в сторону моря.
- Вы знаете Ноиро? – вдруг осенило его. – Ноиро Сотиса?
Длинноволосый, усевшийся впереди, с пассажирской стороны, удивленно вздернул бровь и о чем-то спросил своих спутников. Они поговорили, и старик перевел:
- Ноиро мы все знаем. Но откуда вы знаете Ноиро и почему решили, что мы можем быть с ним знакомы?
- Не все вы, а он, - Сокар посмотрел на длинноволосого. – Вы же тот самый Та-Дюлатар, врач-шаман, который спас Сотиса в сельве? Разве не так? Да так, так, я уверен! Ноиро ничуть не преувеличил, я все видел сейчас своими глазами. Почему вы скрываетесь? У вас нет документов?
- Уже есть, - усмехнулся старик, - но все мы как бы граждане Шарупара. Сами понимаете, что в Кемлине иностранцам несладко. Вы ведь не кемлин, я вижу.
- Да, я из Сузалу. Рато Сокар.
- Из Сузалу?! Вот это да! Тут двадцать лет назад у нас с вами едва война не началась, а теперь сузалиец свободно разъезжает по Кийару – и ни одной «няньки» на хвосте?
- Насчет нянек не знаю, но политическая обстановка действительно изменилась. Причем недавно.
- Славно, славно. А меня звать Тутом-Анном Хаммоном.
- Значит, вы кемлин?
- Уже почти двадцать лет я подданный Шарупара. Поэтому – нет. И – тьфу на эту страну. Тьфу! Знать ничего не хотел о проклятущем Кемлине и о здешних параноиках. Но вот пришлось… Всё он, - бородач кивнул на Та-Дюлатара. – А эти двое – вроде наших телохранителей. Для важности. Это Айят, а этот, размалеванный, как Протоний ведает что, - Бемго. Кот. Бемго вот хорошо тарахтит по-кемлински, я сам его учил. А эти двое – оторви да выброси.
- Это как? – уточнил Сокар, все еще удивлявшийся некоторым образностям кемлинского языка.
- Да почти никак, вот как!
- Мне очень интересно знаете что? Почему Та-Дюлатар именно меня избрал своим ассистентом?
Хаммон передал вопрос писателя адресату, и по лицу врача скользнула быстрая улыбка. Он коротко что-то ответил и, взявшись за поручень над дверцей, отвернулся в окно со своей стороны.
- Это потому, что вы единственный, кто правильно уложил пациента перед нашим приходом, - объяснил старик.
Сокар хмыкнул:
- Интуитивно, - и передернул плечами, вспоминая, как его повело при виде раны.
- Ну так в том-то и дело!
Писатель покосился на «волшебную» коробочку, прицепленную к ремню на поясе Та-Дюлатара, и решил покуда не задавать лишних вопросов. Врач прекрасно понимает, что тот все видел. Но почему он не стал таиться именно от него, попросив спутников отвести глаза остальным зевакам?
- Снова море, - сказал Та-Дюлатар, указывая вдаль и делая усталое выражение на лице. – Уф.
- Да, поболтало нас прилично, - согласился разговорчивый Хаммон. – Вообразите: я каюту не мог покинуть. Да что там каюту – я от умывальника не отходил!
- Штормило?
- А то! Всю дорогу – от Рельвадо, через Майронге и до Сузалу. Только потом стало немного легче. А Кристи – так он вообще с опаской к большой воде…
- Кристи?
- Ну зовут его, - старик мотнул головой в сторону Та-Дюлатара, - так. Кристиан Элинор. По шарупарским документам – Элл Виннар. Уж как он там их уговорил, боюсь и представить, - дед засмеялся. – Ведь даже вон, мальчишкам, паспорта нарисовали! А на такое знаете, сколько денег нужно?
- Могу себе вообразить, - сузалиец с любопытством покосился на врача из сельвы. Кого-то Та-Дюлатар напоминал ему. И сильно.
Только в квартале, где находился дом Дэсвери, Сокар вспомнил, кого.
- Святой Доэтерий! Будь на вас другая одежда, будь у вас короткая стрижка… Клянусь, я принял бы вас за одного известного кемлинского политика!
- Что? – Та-Дюлатар повернулся к Хаммону за переводом.
- Тот несколько полнее, улыбается на камеры, одной нижней частью лица, а глаза всегда настороженные… Гатаро Форгос его зовут! Он мэр Кийара, не слышали?
Парни удивленно переглядывались, и Бемго шепотом переводил Айяту слова писателя. Выслушав Хаммона, врач из сельвы нисколько не удивился.
- Кристи говорит, что этого можно было ожидать от здешнего мира. А что, неужели сейчас мэр – житель Восточного Кийара?
- Насколько мне известно, так.
- Надо же… В былые времена… - начал Хаммон и осекся, махнул рукой: - А, да ладно! Сделанного не вернуть.
- Будьте любезны, подождите меня в машине, - извиняющимся тоном попросил Сокар, въезжая в автоматически отъехавшие ворота и выходя из «Сийвета». – Я скоро.
В тени живого навеса, укрывшего подъездную дорожку, было не так жарко. Сузалиец успел заметить, что врач прикрыл глаза и как будто задремал.
Дэсвери вышел встречать гостя на террасу.
- Как я погляжу, Рато, сегодня вы не один? – улыбаясь до ушей, спросил он.
- Доброго дня, дружище Сэн! Да, по дороге мне пришлось захватить с собой нескольких попутчиков, о чем я нисколько не пожалел. Вы, наверное, удивитесь, но один из них – хирург, который оперировал и выхаживал Ноиро Сотиса в сельве. Помните, он рассказывал?
- Как тут не помнить – такая история!
- Больше всего меня заинтересовала уверенность Сотиса в том, что Та-Дюлатар имеет прямое отношение к нашим общим поискам.
- Вы, Рато, полагаете, что вся эта история – не фантазия кавалера армии Гельтенстаха, а реальные события? Нужно учитывать, что по тем временам многие питали слабость к мистике… - Сэн Дэсвери надел на голову джинсовую кепку.
- Нет, нет. Поволь Сотис однозначно не был фантазером! И что делать мистической сказке в архивах историков? Ее поместили бы в раздел памятников литературы позапрошлого века и навсегда забыли. Какой-нибудь запылившийся литературовед лет через сто нарыл бы эти записки и написал по ним монографию. И всё!
- В таком случае, - телеведущий спустился во двор и взглянул в раскалившееся небо, - вы, может быть, познакомите нас с вашими новыми друзьями?
Сокар протянул руку в сторону навеса, указывая дорогу.
После знакомства и приветственных слов Дэсвери пригласил всех в помещение. По дороге Хаммон успел сказать Сокару, что с водителем перевернувшегося автобуса теперь все в порядке.
- Откуда вы знаете? – удивился сузалиец.
- Это не я знаю. Это Кристи попросил вам передать.
- Но как?..
- Это уж вы спросите у него самого. Я, признаться, сам не знаю, - очевидно слукавил старик.
В доме царила приятная прохлада. Сокар в ярких красках расписал происшествие на дороге и особенно сгустил тона, повествуя о процессе операции. Та-Дюлатар слушал его с улыбкой, но молчал, а Хаммон тихонько переводил ему Сокаровские дифирамбы.
Писатель удивлялся тому, с каким достоинством и уверенностью держится в чужом – богатом и оснащенном дорогой техникой – доме неприхотливый лекарь из сельвы. Мальчишки-франтирцы нет-нет да неуютно озирались по сторонам, Хаммон тоже чувствовал себя немного не в своей тарелке, а Та-Дюлатар вел себя, как будто это не жилище другого человека, а такая же прибрежная степь, какую они недавно проезжали на машине.
- Вы несколько преувеличили мои заслуги, - в конце концов заговорил врач с помощью переводчика-Хаммона. – Это была несложная операция. В сельве, у себя дома, я сумел все настроить так, что мне не нужны были ассистенты. А в походных условиях справиться в одиночку трудно, ведь я не мог ни к чему прикоснуться. – (Он приподнял руки, как это делают хирурги, опасаясь расстерилизации.) – Там был поврежден корень левого легкого и легочная паренхима, а кроме того, разорвано несколько сосудов. До вскрытия мне показалось, что понадобится резекция – слишком сильно шла кровь горлом, и слишком нехарактерно вел себя раненый. Но, видимо, это было связано с жарой. На самом деле, к счастью, все оказалось куда лучше, чем я ожидал увидеть. Во всяком случае, размозжения доли не было, поэтому удалять ничего не пришлось. Теперь он нуждается только в антибиотиках, рентгене, обезболивающем и присмотре врачей. Остальное вылечит время. Мы с господином Сокаром, - Та-Дюлатар слегка поклонился писателю, и тот ответил ему таким же полупоклоном, - справились со своей задачей вполне сносно.
Сэн Дэсвери озадаченно прислушивался к речи франтирского хирурга. Сокар понял, что и ему этот язык показался совершенно незнакомым.
- Где же вы остановились, мэтр Виннар? – спросил телеведущий, переводя взгляд с бородатого старика на Та-Дюлатара.
- Да мы ведь только что приехали. Вернее приплыли, - сообщил Хаммон, не утруждая себя переводом вопроса для своего спутника. – Хотели поискать в городе, но…
- Много же вы сейчас отыщете в Кийаре… - невесело усмехнулся Дэсвери.
- Сотиса найти собирались…
- Да и Ноиро не нашли бы: он в отъезде, вернется ближе к вечеру, к съемкам, - добавил Сокар. – Не стоит вам туда. В Кийаре теперь плохое отношение к иностранцам…
- Скажем так, в Кийаре отношение к иностранцам плохим было всегда, - саркастически усмехнулся хозяин дома. – Но сейчас, вы, друг мой, правы: люди стали совершенно нетерпимыми. Собственно, коренные кийарцы тоже не очень-то тянутся друг к другу. Большинство вообще покидает город. А в предместьях, как видите, уже постреливают и взрывают. По ночам слушаем канонады со стороны границы с Узлаканом… Странное сочетание полувойны-полумира…
- Я сам слышал стрельбу уже несколько ночей подряд, - согласился Сокар.
- Да. Не скучаем. В городе разруха. Коммуникации едва работают.
В комнату вошла красивая молодая блондинка, толкая перед собой круглый сервированный столик на колесиках. Бемго и Айят уставились на нее, как на невидаль, да и Хаммон одобрительно крякнул, провожая взглядом ее туго обтянутую коротким платьицем круглую попку.
- Дочка? – спросил он, кивая красотке вслед.
Писатель и телеведущий переглянулись.
- Горничная, - ответил Дэсвери.
- Хорошая горничная, - машинально проговорил Хаммон, вгрызаясь в ароматный персик и сам того не замечая. – Таких в Шарупаре не изготавливают…
И только теперь все заметили исчезновение Та-Дюлатара.
- Ну наконец за ум взялся! – победно воскликнул старик, расценивая всё по-своему. – То-то же! Уж я-то в бабах кое-чего понимаю!
Сокар подошел к громадному, во всю стену, до самого пола, окну, раздвинул пластины жалюзи и молча, с хитрой улыбкой, кивнул на террасу.
Там стоял Та-Дюлатар. Сложив руки на груди, он задумчиво глядел на море, но когда ощутил на себе взгляды, обернулся и выдал мудреную фразу.
- Он хочет промыть и обработать свои инструменты, - разочарованно пояснил Хаммон. – Спрашивает, где у вас можно это сделать… - и со вздохом добавил в сторону: - Примитив!..

* * *

Кийарские конезаводчики были из той породы предпринимателей, которые раньше всех поняли, откуда дует политический ветер. Кто успел, те продали свои земельные участки, кто не успел, те просто закрывали конюшни и перевозили своих лошадей в спокойные зоны Кемлина.
Второй вариант событий развивался на ферме Латориса. С самого утра к конюшням зачастили большие фургоны для перевозки скота. Конюхи выводили лошадей из денников и загоняли по настилу на грузовик. Когда фургоны заполнялись, животных увозили.
Загружая очередную партию, старый конюх Прожжо открыл стойло рыжего Всполоха.
- Ну, привет тебе, протониево порождение! – сказал он, взнуздывая жеребца. – Тихо ты, тихо, зверь!  Ты на меня не зыркай, не зыркай, а то сейчас у меня кнута по морде схлопочешь, баламут! Не пугай мне контингент!
Всполох мелко дрожал. Дикие глаза его взблескивали страшным огнем. Стоило Прожжо вывести скакуна из денника, как тот захрапел и, вскидываясь на дыбы, начал упираться, показывая, что совершенно не желает подчиняться неведомой воле.
- Что – чует? – со смехом крикнул старику другой конюх, что вел под уздцы смиренно вышагивавшую гнедую кобылку.
- А то ты этого поганца как будто не знаешь! Слышь, Арто, а твоя Ялла сейчас не охочая, не? А то смотри, как ноздри раздул – может, из-за нее? – Прожжо кнутом указал на Всполоха.
- Жеребая она, не видишь? Твой Всполох, Протоний эдакий, еще в начале прошлой осени ее домогался. Забыл, что ли? Хозяин уж говорит: еще один рыжий жеребенок у Яллы, и он самолично этого мерзавца пристрелит.
- А с чего он тогда уши на нее вострит? Эй, чего ты на нее ушами прядешь?
- Любовь! – заржал Арто и повел круглобокую Яллу по длинному коридору к фургону.
- Смешно ему, - пробормотал Прожжо, погладив тревожного Всполоха по плечу. – А вдруг оно так и есть? Кони что, не люди, что ли? Ну что там, всех погрузили или нет? Я веду!
- Давай! – крикнула снаружи.
Жеребец шел спокойно, пока под его подковами не застучали гулкие доски настила. Тогда он взметнул гривой и тихо позвал. Из фургона, чуть подвизгнув, ответили. Всполох добавил что-то еще, толкнул мягким бархатным носом Прожжо в щеку и, не позволив похлопать себя в ответ, одним рывком освободился от рук конюха.
- Стой! – крикнул старик, догадавшись, что тот замыслил. – Разобьешься!
Но жеребец мощно оттолкнулся от деревянного щита и спрыгнул на землю.
- Лови! – закричали со всех сторон.
- Ага, сейчас… Словите вы его… - безнадежно уронив руки, пробормотал Прожжо, глядя, как рыжим смерчем уносится Всполох прочь из раскрытой коралли и как, запрыгивая в машины, срываются в погоню охранники фермы. – Будет он вам, как будто, бежать по дороге… Прощай, приятель. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь…

* * *

Недавно вернувшись из Рельвадо, археологи не могли поверить в то, что видят перед собой родной город. Кийар переменился. Многим казалось, будто всё еще можно вернуть, стоит лишь потерпеть, подождать, не поддаваться всеобщей панике. Но прежний Кийар ускользал, как жизнь обреченного, а новый был таким же мрачным, как подземные катакомбы Заречного города.
Йвар Лад и Матиус, договорившись, собрались нанести визит вежливости профессору Агатти Иссет и заодно переговорить с Нэфри по работе. Однако постаревшая госпожа археолог встретила их в полном одиночестве. Через несколько минут они, не веря собственным ушам, узнали, что произошло с девушкой.
- Я давно уехала бы отсюда, - вздохнула госпожа Иссет, - но теперь как?
- Вы не звонили мэру? – спросил Йвар Лад.
- Это бесполезно. Меня с ним не соединяют, швыряют трубку, хамят… К нему не пробиться… Одна только надежда на Ту-Эла Эгмона, да и то… - она махнула рукой. – Сижу, смотрю вот круглые сутки этот протониев ящик, лишь бы не думать…
- Постойте-ка! – Матиус всмотрелся в экран. – А нельзя ли прибавить звук? Мне показалось…
Госпожа Иссет подала ему пульт.
На центральном канале шла прямая трансляция телепередачи Сэна Дэсвери «Солнечное затмение истории», а ее гостями были сузалиец Рато Сокар и…
- А что там делает Ноиро? – недоуменно спросил Лад.
- Это не Ноиро! – широко улыбнулся Матиус и с наигранным злорадством объяснил: - Это Сэн-Тар Симман собственной персоной.
- Как Сэн-Тар Сим… Святой Доэтерий! Это что же…
- Ага-а-а! – протянул молодой археолог.
- …говорят записки кавалера армии Бороза Гельтенстаха, Поволя Сотиса, - прорвался голос Сокара. – Тайный Кийар интересовал людей из разных сословий. На протяжении многих веков он пробуждал любопытство, манил отчаянные головы. И есть предположение, что это неслучайно, что в подземных переходах таится что-то, что меняет климат и чем дорожит подземная каста… Отсюда вполне объяснимо ее стремление скрыть важные факты, не допустить огласки, перевернуть общественное мнение так, чтобы любой заикнувшийся о том, что противоречит академической науке, немедленно причислялся к душевнобольным. Так случилось в бытность мою археологом университета в Раравозо с данными по находкам возле кратера Сааф-Ол. Вот эти фотографии, вот отснятые кадры. Господин Дэсвери, будьте добры!
- Но как? – растерялись Лад и Иссет, глядя друг на друга. – Эти доказательства были признаны фальсификацией и утрачены… Или нет?
Матиус хихикнул.
На экране мелькали кадры старого фильма с совсем еще молодым Сокаром и палеонтологами из Сузалу. Ученые рассказывали о находке прямо на том месте, где она была раскопана, демонстрировали обнаруженные кости ящера и людей.
- Судя по всему, та же участь постигла и материалы, собранные господином Симманом? – спросил Дэсвери, когда закончился эпизод, и камера переключилась на Ноиро.
- Да. Но теперь и я могу представить их, - сказал он, отдавая пленку телеведущему. – По счастливому, - молодой человек многозначительно взглянул в объектив, - стечению обстоятельств мои записи вернулись ко мне…
- Это феноменально, - с невозмутимостью старого телеэфирного волка оценил Дэсвери. – Будьте добры, включите фильм, а мы пока взглянем на снимки…
Передача полнилась сенсациями, достойными лучших времен. Переворот в науке теперь, казалось, был неизбежен. Профессора недоуменно переглядывались, не находя слов, а Матиус наслаждался их растерянностью.
- Значит, вы оба считаете, что на нашей планете существуют некие устройства, очень важные для горстки посвященных из Тайного Кийара? Не кажется ли вам эта версия несколько… м-м-м… фантастичной? – мэтр Дэсвери посмотрел вначале на Сокара, а потом на Ноиро.
- Они хотели бы, чтобы эта версия всем казалась таковой, - сказал Сотис.
- Более того, - вмешался сузалиец, - существует человек, однажды испытавший это устройство на территории корпорации в Тайном городе.
От этого заявления растерялся даже Ноиро и вытаращил глаза на Сокара, а тот безмятежно улыбался, точно именинник перед гостями.
- Кажется, это были подлинные кадры… - проговорила госпожа Иссет и с некоторым отчаянием спросила: – Но я не понимаю, почему нам их никогда не показывали, Йвар?
Лад лишь фыркнул, озадаченно покручивая усы и ежась.

4. Medico della Peste

Оставив за спиной здание Санта Моники, Эфимия направилась к таксопарку.
- Аэропорт «Мемори», пожалуйста, - проговорила она на кванторлингве, глядя в пустоту.
Дверца за нею опустилась, и такси вылетело на ярус скоростного движения, куда был допуск только для транспорта.
Девушка молчала всю дорогу и лишь незадолго до конца поездки потребовала у таксиста не оглядываться на нее. Андроид послушно кивнул.
Эфимия вытряхнула из сумки неприметные серые вещи и переоделась в них. Водитель и глазом не моргнул, рассчитываясь с пассажиркой, хотя новая Эфимия разительно отличалась от прежней. «Вот что умеет делать с человеком безобразная и безликая одежда!» - увидев себя в зеркале, с удовлетворением отметила она. Заплатив по тарифу, девушка на ходу скинула сверток со старыми, «киберскими», вещами в уличную урну-молекулярку и вошла в помещение. Серенькая, невзрачная Эфимия скользнула к роботу, отображенному в виде объемного голографического интерфейса внутреннего компьютера «Мемори». Влившись в программу через свой компьютер, она выкупила зарезервированный накануне билет до Каира и поспешила на регистрацию, которая между тем уже заканчивалась.
- Простите, мэм, - шагнули ей навстречу два «синта» из ПО, мужская и женская модификации.
Эфимия была так поглощена своей целью, что даже не поняла, откуда они взялись.
- Что? Кого нужно? – резко спросила она, отталкивая от себя руку биокиборга-женщины.
Последовал пресный ответ, произнесенный пресным тоном. Говорили «синты» дуэтом:
- Вам надлежит пройти с нами для выяснения…
- С дороги! – мрачно буркнула она, делая шаг в сторону, а затем чуть отступая под их напором. – Я сотрудница Академии!
- Вы студентка Академии Эфимия Калиостро…
- Спасибо, что напомнили.
Не заметив сарказма, мужчина-биокиборг продолжил:
- А мы подчиняемся приказу 2418 от пятого апреля и согласно ему вынуждены задержать вас.
- Что за дурацкий приказ? Я опаздываю на свой рейс!
- Мой приказ, - линза у нее в глазу принудительно включилась, транслируя изображение отца в его рабочем кабинете. – Какого черта, колючка?! Тебе нечем заняться? То ты крушишь оборудование Академии и устраиваешь пожар, то сбегаешь из больницы, где должна оставаться до полного выздоровления.
- Для надзора. Потому что я здорова, - буркнула Эфимия.
Дик поморщился:
- Ну, довольно! В чем дело?
- Мне нужно в Египет.
- Мы с тобой уже обсуждали этот вопрос! – его зеленовато-синие глаза начали метать молнии. – Или ты считаешь, что я тут тоже развлекаюсь и придумываю себе новые увеселения? Например – погоня за тобой по всему городу…
- Я не собиралась в Пирамиду Путешествий, если ты об этом, - огрызнулась она, исподлобья глядя на отца. – Что это ты вдруг так мной заинтересовался? Мне нужно в Луксор, в город, а не в горы!
- Зачем? – пропустив мимо ушей упрек, настаивал Калиостро.
- Мне нужно.
- Это плохой ответ, колючка!
- Я должна отыскать там один дом. В нем должны храниться записи. Одна запись… очень важная.
- Что за записи, Эфимия? – Дик злился не понарошку: вполне возможно, что своей выходкой она сорвала какую-то важную встречу.
- Записи астурина Гельтенстаха. Посмертные, - веско добавила она, предполагая, что это произведет фурор.
Но подполковник молчал. Его лицо не выражало ничего. Калиостро просто смотрел на дочь, а ей вдруг стало удивительно все равно, что он подумает, скажет или сделает.
- Колючка… - с трудом заговорил Дик, откровенно подавляя желание сказать ей то, что хотелось, причем сказать цветисто и со всеми полагающимися подробностями. – Я, конечно, понимаю, что время от времени в обществе что-то зреет и однажды наступает кризис молодежи. Та бросается на своих родителей и начинает укорять во всех грехах: вы много работали, вы мало уделяли нам внимания, редко покупали нам пирожные и вместо трех раз целовали на ночь всего два с половиной. Старикам предъявляется счет, и тем нечем крыть: вроде все справедливо, вроде никакой роли не играет тот факт, что не пропадай родители на работе, они вообще не знали бы, что такое пирожные. Так вот, даже в этом ты вряд ли имеешь право упрекать нас с Фанни, потому что столько внимания, сколько уделялось тебе до самого взрослого возраста, не получал ни один ребенок в Содружестве. И мне не понравилась твоя фраза «И что это ты вдруг так мной заинтересовался?» Прекрати играть роль несчастной обделенной родительской любовью сиротки, со мной это не пройдет.
- Пап! Пап! Прости, я не тебе это сказала…
- А кому?
- Ну, неважно… Другому… считай, другому, выдуманному папе…
- Что? – бросил он.
Она тяжело вздохнула и, скаля зубы, через силу созналась:
- Ну да, да, у меня такая игра.
Поток его красноречия иссяк и со словами: «Жду тебя в Управлении!» - Дик прервал сеанс.
- Да… кажется, я его довела… - пробормотала обескураженная Эфимия.
Она даже не стала сопротивляться «синтам»-пэошникам и пошла с ними к управленческому гравимобилю. Да и какой смысл сопротивляться, когда регистрацию она проворонила и самолет в ближайшие минуты поднимется в воздух?
- Может быть, зря я сказала этому человеку правду? – спросила она киборга-мужчину. – Похоже, он разозлился и не поверил…
Полицейский промолчал.
Риккардо Калиостро ждал ее в своем кабинете спецотделовского крыла. Здесь привычно пахло табаком и свежеснятой древесной корой – именно такой нейтрализатор сигаретного дыма подмешивала в воздух система очистки, но полностью справиться с запахом не могла. Эфимии же он нравился, потому что всегда напоминал об отце, о разговорах с ним, о том, как тот гладил ее по волосам прокуренными пальцами, а она ловила их губами и шкодливо хихикала, катаясь у него на коленях.
- Знаешь, давай сходим перекусим, - предложил он, будто всего-то двадцать минут назад вовсе не был готов разнести все в клочья.
Эфимия обреченно пожала плечами. Какая теперь разница, чем заняться? Ланч с этим мужчиной ничем не хуже пребывания в клинике.
Дик набросил куртку и, когда они вышли в коридор, взял дочь под локоть.
- Извини, - шепнул он, - но тебе совершенно не идет этот цвет. Он портит тебя. Впрочем… наверное, я мало что в этом понимаю… в моде, в тряпках…
- Этот цвет, пап, не идет никому. Это не цвет, а его отсутствие. Страна, где люди поголовно носят такой цвет – это страна нищих духом, телом и сердцем, это страна заключенных, которые слепо считают себя свободными и набрасываются с кулаками на каждого, кто видит, как все выглядит на самом деле.
- У тебя, наверное, очередной переходный период, - усмехнулся Калиостро, похлопав ее по спине между лопаток и пропуская в лифт. – Киберский бунт закончился, начинается что-то новенькое. Между прочим, твой старый гардероб, несмотря на его эпатажность, нравился мне куда больше этого.
- Тот, в котором ты принимал меня за кучу металлолома?
Подполковник весело расхохотался:
- Именно так! И характер твой, кстати, тоже. Так что, терновая колючка, придется тебе все же объяснить, куда тебя заносит и что я могу для тебя сделать. Только не говори: «Отпустить покататься на ТДМ». Прости. Может быть, это и странно с моей стороны, но я отчего-то все еще люблю тебя и даже – представь! – пекусь о твоей безопасности.
Они перешли улицу и поднялись в ресторанчик с названием «WOW!» Вокруг них тотчас засуетилась официантская кибер-братия.
Эфимия села, нарочно уткнувшись в меню. Дик терпеливо ждал.
- Я не голодна, - пришлось заявить ей наконец, чтобы не сознаваться в своем неумении прочесть символы на бумаге. Она совсем недавно смогла разговаривать на этом языке, а уж о том, чтобы читать непонятные символы, не было и речи.
Сознание мутилось и двоилось.
- Два кофе, - заказал подполковник подошедшему официанту, вынимая сигарету из пачки, - а также пепельницу… и включить вытяжку. А ты начинай рассказывать, Эфимия, потому что времени у нас немного.
Девушка не знала, стоит ли ей доверять постороннему человеку такие сведения, но рассудила, что посторонний он только с одного бока, а если смотреть другими глазами – очень даже близкий. Да и кто еще может помочь лучше старшего офицера госструктуры, заправляющей этим миром?
- Я вчера все вспомнила. Вчера ночью. Всё, что было тогда. Поволь с ребятишками отбыли из Тайбиса погостить у его родственников в Тарумине, а я посвятила день покупкам. Когда я шла с базара, мне показалось, будто кто-то идет за мной след в след, и я нарочно свернула на многолюдную центральную улицу. Спешить мне было решительно некуда. Лучше сделать крюк и обойти темный проулок, через который мы все обычно сокращали путь к дому, чем стать жертвой грабителей.
Дик курил, с непроницаемым лицом слушая бред дочери и помешивая маленькой ложечкой горячий кофе. Дым лихо засасывало в вытяжку над ними.
Эфимия сделала глоток и поморщилась:
- Что это за гадость?
- Гадость? – он попробовал. – Вполне приличный кофе.
- Похоже на пережженный шоколад, - она с гримасой отвращения высунула язык в поисках салфетки, которой можно было бы стереть с него этот жуткий вкус, и отодвинула чашку. – Не буду я это пить!
- Не будешь – не надо. Ты рассказывай.
Он слегка прищурился.
- Помощницу по хозяйству я в тот вечер тоже отпустила, и дом был полностью в моем распоряжении. Разобрав покупки, я скрутила и подвесила в кладовой гирлянду чеснока, разбросала по полу лук на просушку и села у окна повязать, пока не закатилось солнце. Тут я заметила ходящего под окнами человека в запыленной темной одежде. Он выглядел как путешественник. Заметив меня в окне, он поднял голову и, защищая лицо ладонью от косых лучей, пригляделся. Я сразу отпрянула в надежде, что он не увидит. Поверить не могу: я так хорошо все это помню!
Калиостро кашлянул, тронул кончик носа согнутым указательным пальцем, затушил окурок, но так ничего и не сказал.
- С приходом темноты нам всем ничего не оставалось, как ложиться спать. Мы хоть и не были бедняками, но экономили на керосине просто потому, что его редко привозили в наш город и продавали в небольших количествах, иначе начиналась давка или драка в очереди.
Я уже начала раздеваться, когда в дверь черного хода кто-то постучал. Разумеется, я не стала подавать вида, что дома кто-то есть, наглухо заперла ставни и украдкой спустилась вниз. Стук не смолкал. Я поняла тогда, что чувствовали жители осажденных крепостей. Взять приступом или измором незваный гость меня не мог, но сон улетучился, а каждый новый удар отдавался в сердце. Я прихватила в кладовой кувалду и на цыпочках подошла к двери, чтобы послушать.
«Я точно знаю, что вы здесь! – донесся из щели меж дверных досок хрипловатый мужской голос. – Я не разбойник, госпожа Сотис. Клянусь вам! Вы Гайти Сотис, жена кавалера Поволя Сотиса, который в лучшие времена служил у меня в армии. Мы виделись с ним позавчера, он кое-что передал мне, а вчера назначенная между нами встреча не состоялась по серьезной причине. Но мне нужно отдать ему кое-что».
Прикинув в руке, достаточен ли вес кувалды, я решилась выдать себя:
«Кто вы такой?»
«Я Бороз Гельтенстах, госпожа Сотис!»
«Уходите. Астурин Гельтенстах скончался несколько лет назад в дальней ссылке!»
«Я не умер, это всего лишь слухи, пущенные правительством. Я просто исчез с острова заточения. Мне нравятся неожиданные решения».
Я уловила в голосе мужчины знакомые нотки. Мне доводилось слышать речи астурина во времена службы мужа. Это была именно его манера – самоирония вкупе с насмешливой язвинкой.
«Что вам нужно, кем бы вы ни были?» - на всякий случай медлила я.
«Я ведь уже сказал. Ваш муж передал мне свои записи, я же хочу передать ему через вас свои. И мы будем с ним квиты. Мне срочно нужно покинуть Кемлин завтра на рассвете».
Он был спокоен. Не убирая кувалду слишком далеко, я сняла засов. Вошедший приподнял шляпу над макушкой и поклонился. В свете лампы я разглядела знакомый шрам через всю щеку и через отсутствующий глаз, увидела белоснежные, сильно поредевшие на лбу волосы и неподражаемую улыбку бывшего тирана. Впрочем, тираны бывшими не бывают. После приветствия постаревший Гельтенстах вытащил из-за широкого обшлага рукава свернутую в тонкую трубочку бумагу:
«Спрячьте это, госпожа Сотис! Спрячьте, а потом передайте вашему мужу. Пусть он доведет до конца начатое однажды. Они сделали меня узником, но это не значит, что они смогли сломать меня. Узник сможет отплатить им за свое унижение. Прощайте!»
Воскресший из далекого прошлого, он ушел так быстро, что я ничего не успела ему ответить.
Свиток, когда я его размотала, был густо исписан чернилами не по-нашему. Я и на кемлинском читала с трудом, а Гельтенстах, наверное, пользовался «крех ва-кост», языком северян. Еще там были непонятные рисунки, линии, напоминавшие паучью сеть, натянутую на сито, много стрелочек, еще что-то, мне неизвестное.
Ничего не поняв, я снова свернула документ, спустилась в подвал, нашла пустую бутылку, сунула свиток в горлышко, которое затем плотно заткнула пробкой для защиты от сырости, и спрятала бутылку в тайнике. Один кирпич кладки не был закреплен раствором, но этого не было видно, если не знать. В этом месте скрывалась небольшая ниша. На всякий случай я засыпала тайник сухой соломой и песком, а кирпич заложила идеально ровно, без зазоров.
Всю ночь мне не спалось, и к утру я решила ничего не говорить Поволю. Хватит! Он и так однажды уже навлек на себя проклятие тайных, подчиняясь приказам этого страшного человека. Довольно, подумала я. Пусть этот свиток останется похороненным в стене. Гельтенстах назван военным преступником, таков он и есть на самом деле, уж мне было от кого узнать всю правду. И ничего хорошего не будет, если кто-нибудь науськает власти на нас – доносчиков полно – и при обыске станет известно о сношениях нашей семьи с тем, кого к тому же официально объявили мертвецом. Зная нравы тайных, я могла себе представить, что будет с нами.
Но теперь-то я понимаю, как ошибалась тогда по бабьей своей глупости и из-за страха. Получается, это моя в том вина, что Западный город окончательно утвердил свою власть над страной… Мне нужно поехать и забрать карту Гельтенстаха в Тайбисе.
- Кто ты? – вдруг резко спросил Дик, пристально глядя в глаза дочери. – Черт с тобой, кто бы ты ни был, можешь не отвечать. Где Эфимия – вот что главное для меня. Говори!
- Я Эфимия! – удивилась девушка.
Подполковник посмотрел на нее так, что душа ушла в пятки, позвоночник загудел, а в кобчике началась атавистическая дрожь, словно тот стремился поджаться на манер собачьего хвоста в минуты опасности. Ледяные глаза Дика становились все безжалостнее, сминая сопротивление Эфимии и подчиняя себе ее разум. Благодаря опыту иной своей жизни девушка знала, что с давних пор применение этого навыка вызывает у него приступ страшной мигрени, и тем большим был ее ужас при осознании, что сейчас он готов на все, даже если потом упадет замертво, а то и мертвым. Он продавил наскоро выставленный хлипкий щиток «благословеньица» и невидимым щупом вгрызся в ее мозг.
- Папа, это я! – заплакала Эфимия. – Я ведь говорила вам, что…
- Если ты использовал эликсир Палладаса и если ты спекулат, посмевший хоть пальцем тронуть мою дочь, я размажу тебя вон по той стене, - тихим и спокойным голосом уведомил ее подполковник. – Встать!
Подчиняясь «харизме», девушка встала.
- Иди вперед, пока я не позволю тебе остановиться.
Ноги шли сами, хотя голова казалась абсолютно ясной и трезвой. Чужой мозг отдавал приказы ее нервам, мышцам, суставам. Эфимия не смогла бы даже упасть, захоти она это сделать. Он вел ее, словно кукловод марионетку. Эфимия уговаривала его одуматься, но Калиостро оставался непреклонен.
- Спроси госпожу Бароччи! – заливалась слезами она, помимо воли спускаясь в Бермудский треугольник Управления – крыло контрразведчиков.
- Мне нужен «зеркальный ящик», - бросил Дик дежурному «контре». – Немедленно.
- Есть, сэр! Вам направо, сэр!
- Я знаю. И вызвать Стефанию.
- Папа!
- Молчать!
- Папа, я – это я! Ты ошибаешься! Ну поверь мне, позвони Джоконде и Луису. Или, хочешь, я расскажу тебе какую-нибудь историю, известную только нам двоим – и ты…
- Молчать, я сказал. Тебе не хуже меня известно, что после вхождения в чужой образ ты перенимаешь все, что содержится в памяти прототипа.
- Но тогда я не знаю, как…
- Мне лишить тебя возможности говорить? Или ты замолчишь сам? Сейчас у тебя будет возможность выговориться, но не здесь!
Они вступили в цилиндрический лифт и опустились в небольшую комнату, стены и потолок которой были отделаны зеркалами, жестоко преумножая сущности.
- Нет! Не надо! – Эфимия закрылась руками и зажмурилась. – Я не хочу!
- Сидеть!
Едва она против собственной воли опустилась за стол, электроника пристегнула ее запястья и щиколотки к креслу, намертво встроенному в холодный пол. Дик встал спиной к «Видеоайзу», который фиксировал происходящее.
- Все вон! – гаркнул он на дежурных, не сводя глаз с несчастной дочери. – Все вон, я сказал! Стефанию Каприччо ко мне!
- Подполковник сейчас будет, - выходя, сообщил один из «контр».
- Папа!
- Не смей это произносить. Теперь отвечай, кто ты и откуда взялся? Если ты будешь продолжать цирк, мне придется отправить тебя в обморок, чтобы ты вернулся (или вернулась) в свой постоянный облик. Ты этого добиваешься? Тогда сейчас здесь будет подполковник Каприччо – и я тебе не завидую. Кто ты и где моя настоящая дочь?! Где Эфимия, твою мать?!
Девушка закричала, прогнулась в кресле, как будто через фиксаторы прошел ток, и обмякла.
Дик услышал идущий отовсюду визг. Он замотал головой, пытаясь понять, кто это так верещит, и, из последних сил войдя в состояние «тонкого» зрения, различил мечущиеся по комнате человеческие силуэты.
Один из них, контур которого, как почудилось подполковнику, ограничивался прозрачной огненной аурой, держал в охапке другой, бесцветный и совершенно безжизненный. Огненное существо не визжало: в отчаянии и страхе оно кого-то звало, но слышно это становилось только в особом состоянии восприятия.
Зеркала допросной начали лопаться, стоило невидимому огню отразиться в них. Осколки летели на пол.
Калиостро бросился к дочери и отключил фиксаторы. Ее тело ватным кулем повалилось на него. В «зеркальный ящик», который теперь уже вряд ли можно было назвать зеркальным, вбежала Стефания с коробкой-минимизатором наготове – и не было никаких сомнений в том, что там «заархивирована» целая лаборатория новейших разработок в области психотропных веществ. Увидев Дика с Эфимией на руках, подполковник Каприччо отступила.
- Что здесь про… - и в недоумении осмотрелась, скользя взглядом по разбитым панелям потолка и стен и крошеву стекол на полу, - …ис-хо-дит?..
- Не спрашивай, Стеф! Приведи ее в чувство.
- Тут воняет гарью! – возмутилась тогда Стефания, как возмутился бы старый работник, обнаружив, что новичок повесил по незнанию свое пальто на его законную вешалку в гардеробе. – Что вы тут себе позволяете, господин спец? Это не ваша территория!
- Её! – рявкнул Дик, подбрасывая на руках дочь, и заломленная рука той безжизненно мотнулась. – Надо! Привести! В чувство!
Каприччо разъярилась с места в карьер:
- Ну так и неси ее в бокс! – заорала она в ответ, распрямляясь во весь рост, как взведенная пружина. – И не смей здесь повышать голос! Тут только я могу орать! Все ясно, спец чертов?!
Осадив его, Стефания тут же и успокоилась:
- Пошли.
Они переместились в другое помещение.
- Клади ее сюда, - она указала на высокую кровать посреди бокса.
Едва спина Эфимии коснулась постели, приборы вокруг автоматически заработали, диагностируя состояние девушки.
- Гм… - Каприччо, не мигая, уставилась на диаграмму данных. – Да тут все говорит за кому, Калиостро. Смотри на показатели, - она оттопырила мизинец и указала им на изображение.
Он, будто что-то ждал от Эфимии, с трудом перевел взгляд на аппаратуру.
- Так когда же она начнет перевоплощаться?
- Кто и в кого? – недопоняла контрразведчица.
- Стеф, кто-то с помощью вещества перевоплощения принял облик моей дочери…
- У тебя паранойя, Калиостро: вещество уничтожено.
- Нет правил без исключений. Но почему она так долго не восстанавливает первоначальный вид?
- Наверное, потому что это и есть ее первоначальный вид, - насмешливо подсказала Каприччо, вводя ей в вену какой-то препарат.
- Но…
- Так, Ричард Калиостро, мое терпение на пределе. Пока я работаю с девочкой, ты начинаешь рассказывать, какого хрена тут творится!
Дик согласно кивнул, отошел в сторону и заговорил…

* * *

Как же хорошо отдохнуть после таких напряженных тренировок! Эфий с наслаждением оставлял спящее тело прямо там, в венецианском дворике, и бродил по карнавальному городу. Ему хотелось посмотреть на действо, но он не успевал из-за бесконечно череды занятий с синьором Калиостро.
«Атме, атме, атмереро!» - монотонной гипнотизирующей мантрой все еще звучало у него в ушах, хотя обычно в этом состоянии можно было «услышать» только мертвую тишину. «Атме, атме!»… А потом основатель пси-структур сказал, что доволен его достижениями в этой практике и велел Эфию освободить животное. Клеомедянин сделал это с удовольствием, вернув суть ящерицы из фляги обратно в ее тельце, и едва не заплясал, когда она зашевелилась и юркнула в траву дворика, живая и невредимая.
Калиостро посоветовал ему отдохнуть, пока сам он будет в недолгой отлучке.
- Затем мы с вами продолжим.
На выходе, у калитки, стояли Оскар, Марчелло и Витторио, которые сопровождали шефа в Венеции.
Эфий, как всегда, не стал никуда уходить, он лег прямо на газон с мелкой изумрудной травкой, потянулся всем телом и почти молниеносно вышел на свободу.
По старой доброй традиции каждый год весной здесь проходил карнавал, и все жители города десять дней кряду играли в маски и переодевания, становясь беззаботными, как дети.
Вода Адриатики, на которой Венеция стояла еще тысячу лет назад, давно ушла, и нагнетать ее в каналы, чтобы воссоздать дух эпохи, нынче приходилось искусственно, с помощью дамбы и водонапорных устройств. Словно в былые времена, целых десять дней в году по улицам-рекам скользили не автомобили, а нарядные гондолы с замаскированными голосистыми бельканто-гребцами. Приезжие и коренные венецианцы осаждали мосты и площади, стараясь ухватить самые интересные представления или послушать самую красивую песню проплывавшего мимо певца.
Утомленный суетой – да и, не слыша звуков, он быстро потерял интерес к празднику – Эфий стал набирать высоту и скорость и вскоре очутился на орбите планеты.
Клеомедянин не раз описывал то, что видел здесь, но никто не мог вообразить себе Землю похожей на Сатурн или Уран – окруженной по экватору непонятным светящимся поясом шириной в ее собственный радиус. Эфий всегда думал, что это невидимое обычным глазом вещество – живое. Оно слегка переливалось в лучах солнца, точно гигантская радуга или северное сияние, отчего-то сместившееся на экватор. Если Эфий испытывал какие-то затруднения в распутывании важных для себя головоломок, при входе в светящийся пояс в голове у него начиналась какофония из тысяч голосов. Перетерпев нашествие, клеомедянин вычленял из тысяч всего один – и, как всегда оказывалось, нужный – голос, получая верный ответ или подсказку.
И еще отсюда было очень удобно проскальзывать в некое универсальное подпространство, связывающее, как догадывался Эфий, многие годы наблюдая и экспериментируя, многие миры одного порядка. Первое время после исчезновения доктора Кри клеомедянин пытался разыскать его здесь, но впустую. Так он понял, что Кристиан находится в какой-то другой вселенной, куда не проникнуть просто так. Теория же Альфы и Омеги все расставила по своим местам: лишь находясь между началом и концом всего, возможно овладеть законами времени и пространства.
Эфий подумал о внучке Палладаса. Повзрослев, она стала притягивать к себе взгляд клеомедянина, который прежде относился к ней только лишь как к ребенку. Конечно, он не подавал и вида, но часто о ней вспоминал. Кажется, только Алан догадывался о его чувствах и тихонько посмеивался в сторону.
Это не было страстью или романтической «amore fatale». Эфий ни на что не рассчитывал, в совершенстве умея анализировать и просчитывать причины и следствия. Он просто любовался ею, как любуются люди игрой голубей в небе. Не было никакой безудержной мечты непременно обладать этой красотой. Не было ревности. Не было желания хоть как-то спровоцировать случай, который привлек бы ее к нему, заставил бы обратить внимание, начать догадываться… Не было связанных с нею ночных сновидений, когда воображение компенсирует недостающее, создавая соблазнительные и невероятные для реальности сюжеты. Ничего такого не было.
Эфий имел возможность просто приходить и смотреть на нее, а она даже не подозревала о его присутствии. Во всем этом был элемент какой-то эксцентричной игры, именно игра и увлекала Эфия, игра, не стремящаяся ни к какому результату, не разделяющая участников на победителей и проигравших.
Клеомедянин позволил своему сознанию свободно выбрать путь к ней, где бы она сейчас ни находилась. Он уже готов был сорваться и улететь с хрустальной радуги, как вдруг сверху, чуть ли не прямо на него, обрушилось неведомое существо, похожее на двух сросшихся, будто сиамские близнецы, женщин. Правильнее сказать, одна, горящая возбужденным пламенем, будто бы поглощала другую, которая была без сознания. Эта противоестественная ассимиляция доставляла горящей невыносимые муки, но она ничего не могла изменить, чтобы спастись и спасти свою невольную спутницу.
Эфий почуял в безжизненной девушке что-то знакомое.
«Явись! Явись!» - кричала горящая и тянула к нему огненную руку, другой изо всех сил удерживая компаньонку.
Он поймал их в объятия и тогда понял, кем была девушка без сознания.
«Постарайся успокоиться, - попросил клеомедянин горящую, прижимая их обеих к себе, - иначе я не смогу вам помочь, я ничего не вижу в твоем костре мыслей».
«Наконец-то… наконец-то я нашла хоть одного! - силуэт полыхал все слабее. – Помоги нам. Я не знаю, почему так произошло, почему я оказалась в ее теле и в этом непонятном мире. Я не могу вырваться отсюда, я не могу. А мне нужно спасти одного человека. Без меня он погибнет. И еще я должна помочь Учителю… И еще… Святой Доэтерий! И еще там осталась моя настоящая оболочка, понимаешь?»
Эфий деликатно проник в открытый коридор воспоминаний горящей и пропустил через себя всю ее жизнь до последней минуты – даже ту, где эта жизнь сдваивалась с жизнью бесчувственной девушки из этого мира.
«Я свяжусь сейчас с госпожой Палладой, - тревожно подумал Эфий, возвращаясь из ее глаз на радугу. – По-моему, все зашло слишком далеко, и ты начала поглощать ее сознание»…
«Да, я чувствую это. Я не хочу этого, ведь тогда ее не станет, и я никогда уже не смогу вернуться!»
«Эфимия…»
«Это она Эфимия. Я – Нэфри!»
«Я знаю. Вернитесь с нею в ее тело, и скорее. Я сделаю все, что нужно!»
«Спасибо. Кто вы?»
«Меня зовут Эфий».
«Эфий… Кажется, я где-то встречала вас… В том, в моем мире. Я не близко, но знаю вас, видела. У вас очень запоминающаяся душа, Эфий!»
Он улыбнулся, и незнакомка, охватив Эфимию за плечи, метнулась к берегу, исчезая на лету.
Клеомедянин вынырнул в физический мир. Тело еще даже не успело онеметь от неподвижности: здесь едва ли минуло пять минут.
Он бросился в дом, взлетев по каменной лесенке из нижнего палисадника в верхний, а дальше – по ступенькам старинного здания. Тут находилась нынешняя «база» псиоников, выполняющих свою работу в Италии. Пара месяцев – и штаб-квартира сменит адрес, а здесь снова откроется отель или ресторан.
Эфий вбежал в свою комнату, схватил ретранслятор и связался с Аланом Палладасом.
- Ты чего там? – недовольно пробухтел сонный биохимик, отнимая голову от подушки.
- Мне срочно нужен номер вашей дочери, здравствуйте!
- А чего так заполошно?
- Я объясню, только позже.
- Ну, лови. Вот нигде и никогда нет от вас спасения! Уже и лег в неурочное время, думал выспаться, так нет же…
- Спасибо!
Эфий не стал дослушивать и принялся вызывать Фанни.
В Нью-Йорке день был еще в самом разгаре. Палладу он застал в обществе госпожи Бароччи и даже обрадовался при виде сразу двух псиоников. Эфий вкратце рассказал им, в чем дело.
Фанни ошеломленно открывала и закрывала рот, похожая на рыбу, которую выкинули на берег, а вот Джоконде его история новостью не показалась, и она невозмутимым тоном прокомментировала:
- Что-то подобное я и предполагала…
- Что?! – гречанка резко повернулась к ней.
- Не одержимость, не шизофрения, не псионическая атака, а именно интеграция подобного в подобное…
- И ты молчала?! – возмутилась Паллада, уже забыв про клеомедянина. – Молчала и бездействовала?
- Молчала, но не бездействовала. Я постоянно наблюдала за нею… пока она не попала в Санта Монику…
Фанни готова была разорвать ее на части. Эфию вспомнился мечущий молнии взгляд подполковника Калиостро, которого он увидел в памяти «Эфимионэфри», и подумал, что эти муж и жена друг друга стоят.
- Ты обязана была сказать!
- Кто из нас ее мать, ачиденти?! Коса диаволо?! Вы даже не обратили внимания на то, что произошло с нею в многомернике!
Паллада чуть отступила:
- Я обратила. Но…
- Дети запретили мне говорить вам. Эфимия хотела, чтобы ее посмотрел посторонний псионик, а не мать. Я считаю, что она права: слишком много личного вредит делу.
- Они сейчас где-то в ВПРУ, - вклинился Эфий, напоминая о своем существовании.
Женщины оглянулись на его голограмму.
- Где? – почти крикнула Фанни.
- Я не знаю. Там была комната с зеркалами… когда-то…
- Была? – уточнила Джоконда. – Почему «была»? Это же «зеркальный ящик» КРО.
- До того… э-м-м-м… - Эфий замялся, - до того, как там побывала Эфимия это был… «зеркальный ящик». Теперь нет. Господин подполковник имел неосторожность немного испугать их обеих. Он решил, что кто-то замаскировался под его дочь… Ну вот она, эта вторая, и… Но никто из них не пострадал!
- С ней что? – Паллада вплотную подступила к голограмме, и Эфий в реальности даже сделал невольный шаг назад, удерживая дистанцию, как если бы они общались лично.
- Она уже очнулась, - твердо сказал клеомедянин.
- Спасибо вам, Эфий! – подозрительно ласково, ну точно мама сыну, улыбнулась ему Джоконда из-за плеча Фаины и, ухватив ту за рукав, потащила за собой: - Андиамо пьйу вилоче!
Голограмма погасла.
Эфий перевел дух и с облегчением засмеялся, усаживаясь на подоконник.
- А еще пси-агенты! – он отключил ретранслятор. – Легче понять мироздание, чем предсказать госпожу Палладу…
В проеме калитки, открывающейся дверцей внутрь дворика, показалось что-то черное. Рассмотреть его из окна в сумерках было трудно, однако оно вошло и оказалось человеком в маске. Гость махнул рукой, подманивая Эфия к себе и демонстрируя небольшую коробку.
Клеомедянин спустился в палисадник. К тому времени пришедший уже сидел на скамейке под глухой кирпичной стеной, оплетенной диким виноградом.
Это был кто-то из участников карнавала. Эфию попадалась здесь похожая маска, но и теперь он поежился от ее неприятного вида. Визитер был в средневековом черном облачении, кроваво-красных перчатках и огромной шляпе, напоминающей берет, но с широкими полями. Самой отвратительной деталью в этом образе был длинный нос-клюв, свисающий к подбородку человека и задевающий белый гофрированный воротник. Маска напоминала череп неизвестной птицы, хищной и обязательно злой.
- Добрый вечер. А вы кто? – спросил Эфий.
Незнакомец ловко покрутил в пальцах тросточку и коснулся ею принесенной коробки.
- Я – Лекарь Чумы, - насмешливо ответствовал он измененным голосом.
Эфий понял, что где-то – возможно, в носу-клюве, куда во времена эпидемий настоящие средневековые лекари наталкивали снадобья, чтобы не заразиться страшной хворью, - в одежде гостя встроен метаморфон. Почему бы не замаскироваться до полной неузнаваемости, если техника позволяет эту прихоть и если издревле весь смысл карнавала заключался в сохранении инкогнито?
- Господин Калиостро и Марчелло будут ждать нас у канала Аморе делла Коломбина. Просили подойти. Здесь, - Лекарь чумы снова ткнул тросточкой в коробку, - ваш костюм. Переодевайтесь, я подожду. Вы ведь плохо знаете город?
- Я его вообще не знаю!
- Ну что ж, тогда у вас есть шанс посмотреть Венецию.
Мужчина – кажется, это все-таки был мужчина, Эфий ощущал мужскую энергетику под бесформенными черными покровами – привстал со скамейки и церемонно приподнял свой головной убор, под которым обнаружился плотно облегающий черный капюшон:
- Медико делла Песте будет рад прогулке с синьором Баутой.
Эфий кивнул и под пристальным взглядом невидимых глаз Лекаря Чумы снова отправился в дом. Предложенная игра начала его затягивать.
Костюм Бауты тоже состоял из черного, в пол, широкого плаща, шелковой пелерины и черной же tricorno, отороченной серебряным галуном и белоснежным пухом, которую следовало надевать поверх наброшенного на голову капюшона. Для лица предназначалась белая трапециевидная maschera, сделанная таким образом, чтобы замаскированный мог есть и пить, не избавляясь от нее. Несмотря на то, что нос у этой маски был обычных размеров и только верхняя «губа» выступала вперед, как у орангутанга, выглядела она не менее зловещей, чем личина Лекаря Чумы.
Одевшись, Эфий взглянул в зеркало. Образ жуткий, но чем-то привлекательный отразило темнеющее стекло, и клеомедянин решил не включать свет, боясь разрушить мистичность атмосферы.
Он посмотрел в окно. Лекарь Чумы в задумчивости дожидался его на прежнем месте. «Если древние доктора и в самом деле одевались подобным образом перед визитом к больному, то я не удивляюсь такой смертности среди их пациентов. Может быть, они даже не успевали умереть от самой чумы… - Эфий тихо засмеялся над своими мыслями. – Что же, меня, как выяснили доктора, чума не берет, и потому я могу смело отправляться в путешествие с этим господином. Скорее всего, это кто-то из организации Фредерика Калиостро. Но спрашивать я не стану, хоть и любопытно»…
Вдвоем они покинули дворик. Лекарь Чумы ростом был пониже Эфия и гораздо шире в плечах – если, конечно, под его костюмом не было никаких накладок для искажения фигуры.
- А успеем мы увидеть представление? – спросил клеомедянин, глядя в конец улицы.
- Представление? – рассеянно переспросил задумавшийся Лекарь.
- Комедию дель арте – я правильно произнес?
Спутник рассмеялся и покачал гигантской шляпой:
- Нет, неправильно. И не успеем, потому что представление обычно проходит во время открытия карнавала. Традиция такова… Правда, за последние столетия климат здесь посуровел, море отступило. Праздник пришлось сдвигать почти на месяц – это, наверное, чтобы дамы не отморозили себе то, что им так хочется выставить напоказ? – и снова этот сухой, измененный метаморфоном, смех.
- Жаль, что не успеем…
- Не жалейте, синьор! Нас ждет куда более увлекательное путешествие. Вы же знаете, что с фондаторе Калиостро соскучиться невозможно… Ну и как – получается у вас?
- Что?
- Я о ваших занятиях с шефом.
Эфию, конечно, нестерпимо хотелось поговорить о своих новых навыках по части «тонких» влияний, которые, между прочим, были доступны еще и не всякому псионику, но не вступать же ему было в беседу на такие темы с человеком, ни настоящего имени, ни истинного лица которого он не знал!
- Да так… - уклончиво отозвался он. – Мало что получается.
На узком тротуаре в свете фонарей они столкнулись с тремя роскошными дамами в наипышнейших нарядах. Лица их были прикрыты изощренными масками, но звонкий смех подтверждал их женственность. Впрочем, декольте до солнечного сплетения – тоже.
Лекарь Чумы и Баута посторонились, повернувшись спиной к каналу и пропуская подшучивавших над ними венецианок. Те говорили по-итальянски и весьма бойко, поэтому клеомедянин не понял ни слова.
- Ну вот и наш Харон, - сообщил Лекарь, оглядываясь на воду.
Эфий тоже повернулся, прихватив края своего обширного плаща, и увидел подплывавшую к ним черную гондолу без гребца. Длинноносый добавил, что к Аморе делла Коломбина посуху добираться очень долго, и подкинул в красной ладони малюсенький пульт управления лодкой.
- Прошу вас, синьор Bauta Casanova! – он с гротескным почтением, столь свойственным нарочитой театральности карнавала, что это лишний раз подчеркнуло, где и когда они находятся, склонился перед Эфием, указывая рукой на спускавшиеся в канал каменные ступени набережной-тротуара. – Смелее! Тот, кто носит маску смерти, сам смерти может не бояться и выйти из лодки перевозчика не только живым, но даже сухим. Правда, баркаролу не обещаю…
Эфий спрыгнул в гондолу, очертаниями лихо заломленных носа и кормы напоминавшую туфлю турецкого султана. Туда же грузно вошел и Лекарь Чумы, забираясь на лакированную до зеркального блеска корму лодки, вставая на небольшой коврик в восточном стиле и берясь за весла.
- Ну что ж, синьор, не всякому выпадает честь побыть гондольером у того, кто надел на себя лик Смерти!
И с этим высокопарным эпиграфом к предстоящему плаванию длинноносый оттолкнулся веслом от нижней ступеньки. Гондола заколыхалась и неуклюже повернула в сторону изогнувшегося, словно тот самый Кот, моста между тротуарами одной улицы.
Кажется, с наступлением темноты город еще больше ожил и развеселился. Воздух был пропитан кондитерскими ароматами и запахом жареных пышек-frittelle. Музыка доносилась отовсюду, мотивы смешивались над каналами и становились вовсе неузнаваемыми, но от того на душе становилось как-то невообразимо легко, словно в ожидании чуда.
Эфий сел в кресло для пассажира, рассчитанное на какого-то вальяжного сибарита. Здесь был даже столик с наполненной фруктами вазой, бутылкой вина и бокалами. Но тревога не давала ему полностью отдаться романтике плавания по древнему городу. То и дело вспоминалась Эфимия и происшествие в Нью-Йорке. Наконец, не выдержав, он решил подглядеть хотя бы одним глазом, что происходит на другой стороне планеты, и расслабился на бархатной обивке кресла.
Универсальное подпространство промелькнуло и исчезло вместе с радугой. Мыслеприказ вывел Эфия в нужное место, но найти саму девушку было не так-то легко в этих темных лабиринтах коридоров Управления. И тут она позвала. Сама. И очень тихо.
Эфий увидел светлую комнату, кровать, опутанную какими-то проводами Эфимию и окруживших ее людей – трех женщин и мужчину. Все, кроме одной дамы, были ему знакомы. Эфимия поглядела прямо на него, благодарно улыбнулась, но быстро отвела взгляд, чтобы ответить на заданный кем-то из них вопрос. Клеомедянин пожалел, что ничего здесь не слышит, и тихонько присел неподалеку, на какой-то из приборов.

* * *

- Не постигаю, как можно было не учесть того, что произошло с нами самими?! – восклицала Фанни, то и дело прижимая к себе измученную Эфимию и бросая недоумевающие взгляды на Дика. – Это же почти полное повторение истории с супругами Чейфер и Харрисом, с той только разницей, что не во времени, а в пространстве!
Стефания барабанила по столу штыками ногтей и молча наблюдала за сборищем, которое, судя по всему, намеревалось разнести всю размеренную жизнь КРО в пух и прах.
- У меня и мысли такой не возникло, - сказал подполковник. – Снаряд два раза в одну и ту же воронку…
- …падает! – перебила Паллада. – Падает, потом выскакивает и падает еще раз! И пора бы это уже уяснить спецотделовцу, который сталкивался в своей профессии со всем, что можно вообразить и даже сверх!
Дик коснулся руки спокойно курившей Джоконды, в своем спокойствии откровенно запамятовавшей, что в присутствии Луиса и Эфимии она не курит:
- Надо сообщить отцу…
- Я сообщила сразу, - Бароччи с интересом посмотрела на огонек своей сигареты. – Синьор будет здесь через несколько часов, уже вылетел. Знаете что, а позвольте мне поговорить с девочкой с глазу на глаз? М?
- Ты что-то поняла, да? – в голосе Фанни прозвучала надежда, и такая же надежда блеснула в глазах Дика.
- Я пока еще ничего не поняла, но надеюсь понять. Эфимия, бамбини, ты сможешь сейчас говорить?
Девушка, только что приветливо улыбавшаяся пустоте, повернула лицо к Джоконде:
- Как вы сказали?
- Можем мы с тобой поговорить, детка?
Эфимия просияла:
- Да, конечно! Я уже так устала от всей этой путаницы, загадок… Так хочется обычной заурядной жизни!
Все невесело засмеялись и, оставив их с Бароччи tete-a-tete, покинули бокс.
- Прежде всего, - заговорила Джо, подсаживаясь к ней, – давай определимся, с кем из вас я буду общаться: с Эфимией или…
- Или Нэфри, - вставила девушка в образовавшуюся паузу. – Я Нэфри. Я не могу разбудить Эфимию. У меня все мутится в голове – я иногда как будто она, иногда как будто я… Мне казалось, этот человек… ее отец… казалось, что он поймет меня.
- Ты просто поспешила. Он просто безумно любит Эфимию. Ты, наверное, уже знаешь благодаря ее воспоминаниям, что он смог прийти в себя после смерти тети только после рождения дочери. Я и не подозревала в нем таких чувств…
Нэфри улыбнулась. Это была улыбка взрослой женщины, а не юного существа, чья оболочка по стечению роковых обстоятельств сделалась и ее пристанищем.
- Да, конечно, знаю. Это… так необычно – вспоминать о том, чего… и кого у тебя никогда не было.
- У тебя не было отца?
- Нет, конечно, он был. Теоретически. Иначе как бы… впрочем, здесь и это не преграда. Но мы еще так не умеем…
- Вы… - задумалась Джо. – Расскажи мне о своем мире.
- А вот что это вы все делаете? – Нэфри уселась на постели поудобнее и изобразила курение сигареты, пытаясь подражать Джоконде, Стефании и Дику. – Зачем это?
- У вас так никто не делает?
- Нет, у нас дым глотают по-другому и только специально обученные, - (они обе засмеялись), - люди. Шаманы. Что мне рассказать… хм… - Нэфри помяла между пальцами ткань простыни и пожевала бледные губы. – Мир как мир. Нам до вас еще ой как далеко… В космос летаем редко, да и то об этом стараются не говорить.
- Почему?
- Протоний покарай, да наши задвинутые правители просто помешаны на безопасности, шпионаже и…
Темные глаза итальянки широко распахнулись:
- Как ты сказала?
- Ах, ну да, вы же не знаете наших порядков… Столица нашей страны разделена на две части: Восточный Кийар и Кийар Заречный. Его еще называют Тай…
- Кийар? Ты сказала «Протоний покарай», ты сказала «Кийар», - Джоконда мягко взяла ее за плечи. – Мадонна миа! Ну говори же, говори! Ты была в этом… в подземном Кийаре?
- С этого-то все и началось…
И, рассказав свою историю, Нэфри с удивлением смотрела, как, прикрывая лицо ладонями, плачет и смеется от радости эта странная женщина необъяснимой, колдовской красоты…

* * *

Эфий очнулся с улыбкой на губах. О чем бы там они ни договорились, у них теперь все хорошо – он видел по их лицам, что хорошо.
А гондола все еще покачивалась на воде канала, хотя давно уже заплыла далеко от центра города в малолюдные кварталы. Лекарь Чумы по-прежнему ловко управлялся с веслом и молчал.
- А далеко нам еще плыть? – спросил клеомедянин. – Мы ведь не заблудились?
- Нас невозможно сбить с пути, - протянул в ответ Лекарь, отвлекаясь от своих дум. – Мы уже очень, очень скоро. Аморе делла Коломбина уже видна.
Он с высоты своего роста указал за спину Эфию, и тот оглянулся.
Гондола дрогнула. В следующую секунду странный запах пробился в ноздри клеомедянина, и специфическая форма его маски лишь удержала вещество. Он успел лишь повернуть голову и поплывшим зрением уловить рядом черную фигуру своего спутника. Мысли мгновенно спутались и пропали.
Лекарь Чумы аккуратно принял на себя обмякшее тело Бауты, отклонил на спинку кресла – в точности так же тот сидел еще пару минут назад и, кажется, дремал – а затем снял с него маску. Гондола тем временем вынырнула из темноты моста.
Гондольер уже стоял на своем месте и деловито греб в неведомом направлении.

5. Дважды проклятый

Ах, и какого можно требовать сосредоточения на работе, когда вокруг творится такая неразбериха!
С самого утра «Вселенский калейдоскоп-пресс» обсуждал неслыханное событие: после вчерашнего выхода вечерки с жесткой разоблачительной статьей Ноиро Сотиса об убийцах из Тайного Кийара, Юлана Гэгэуса, главного, между прочим, редактора издания, как ветром сдуло. Ему и секретарше Окити не могли дозвониться, его и секретаршу Окити не могли доискаться. Типография трясла сбытчиков, сбытчики трясли замов Гэгэуса, а те разводили руками, не имея достаточных полномочий действовать от имени главреда. Нет шефа, и все тут. Словно в воду канул. Да, именно что со своей «мамулей» и с автомобилем. Вместе и канули.
Посетила кого-то светлая мысль выйти прямо на Форгоса и доложить ему обстановку, но отчаянных, готовых привести идею в исполнение, не нашлось.
Сотрудники шептались по углам и даже не старались притвориться, будто работают.
Одна Пепти Иссет сидела, вжав голову в плечи и затравленно озираясь. Она лучше других понимала, что именно послужило причиной исчезновения Гэгэуса, и только утвердилась в своих выводах, когда в журнал нагрянуло сразу несколько неприметных бледных людей. В одном из них спортобозревательница узнала своего мучителя – обрюзглого сивого со спитой физиономией – и с перепугу спряталась в уборной.
Потом рассказывали: «тайные» по очереди вызывали в осиротевший кабинет всех по очереди начальников из всех отделов, и там сивый – которого, к слову, звали Иги-Харом Читесом – устраивал допрос с пристрастием, а его сподручные сверяли показания буквально по секундам. И так выходило, что Гэгэус вчера из Тайного Кийара вернулся, журналиста Сотиса к себе вызвал, о чем-то они здесь, в этом кабинете, посовещались. А вот затем Ноиро уехал по делам – как показало время, на съемки передачи «Солнечное затмение истории» к Сэну Дэсвери – и с тех пор никто из сотрудников его не встречал. Гэгэус же досидел до конца рабочего дня и, как ни в чем не бывало, укатил с секретаршей домой, ни в ком не вызвав и тени подозрения.
- Значит, Сотиса ждут теперь крупные неприятности со стороны властей! – дружно решили все и стали ждать.
А Пепти бегала в умывальную – плакать. Нужно было предупредить Ноиро, повиниться в своем предательстве, но девушка боялась. Боялась до посинения рук, до озноба. Конечно же, ее мобильный прослушивают, да и редакционные телефоны – тем более, причем все как один. Может быть, Сотис сам как-то догадается не приезжать сюда после вчерашней публикации? Ноиро всю жизнь прожил в Кемлине. Конечно, он знает, чего делать нельзя! А если…
Однако виновник торжества не появлялся.
Тем временем «тайные» возвратились в подземный город. Иги-Хар Читес отпустил спутников и, гордясь своей государственной важностью, а равно горя желанием выслужиться за ту роковую ошибку с «не той» Иссет, пошел к мэру на доклад в одиночестве. Но к его великому разочарованию оказалось, что и Форгос нынче в отъезде. По словам заносчивого секретаря, господин мэр отбыл в обсерваторию, где с половины восьмого утра уже находился Сам. Читес потоптался, потоптался, да и ушел, не солоно хлебавши, передав отчет о допросах помощнику «отца города».
Но могло ли что-то земное и преходящее интересовать властьпридержащих, когда само небо исторгало теперь угрозу для жизни на Тийро?
«Один к одному, - думал Форгос, поднимаясь на лифте из института астрофизики в обсерваторию, расположенную на поверхности, но в отдалении от Восточного Кийара, в запретной зоне. – Видно, беда без подружек не гуляет»…
Сидящий в глубине его души маленький Форгосик робко подначивал: «А может, это все ошибка ученых? А может, и вообще шутка? А может, я сам сплю и не могу проснуться? Может, все чудом обойдется?» Но о Форгосике не догадывался никто, тогда как его взрослый носитель обязан был рассчитать масштабы грядущего бедствия и принять меры.
Линиал Кемлина, Асайрио Картакос, в задумчивости прогуливался по обсерватории, рассеянно слушая подобострастные фразы ученого начальства и поглядывая на часы. Он был невысоким лупоглазым мужчиной с тонкими реденькими волосами неопределенного цвета и в безупречно пригнанной по худющей фигуре, но тоже серой одежде. Руки свои он держал исключительно в замке – когда за спиной, когда на груди или под впалым животом. Но глаза – глаза были самой главной достопримечательностью его портрета. Умные, пронзительные, они могли менять цвет и заставляли подчиняться любого встречного, даже если тот не подозревал, что перед ним линиал большой древней страны.
- Приветствую вас, господин советник, - отрывисто бросил он, заметив Форгоса.
Тот слегка поклонился:
- Долгого здравия, мэтр Картакос. Здесь доклады по Са-Аса и…
Картакос слегка усмехнулся, как бы давая понять – какие уж теперь доклады? Однако папки взял и передал своим сопровождающим.
- Что делать думаете, советник?
Они медленно приблизились к центру обсерватории, где на круглом подиуме возвышалось грандиозное сооружение, по функции своей и являвшееся телескопом, но разительно отличавшееся по внешнему виду от всех своих предшественников. Мало кто знал о существовании этого устройства у кемлинов. Картакос сделал знак оставить их с Форгосом, и приближенные повернули назад.
В больших белых креслах под телескопом сидели работники обсерватории и неотрывно вглядывались в мониторы своих э-пи. Один из них заметил присутствие линиала и мэра-советника, встрепенулся, шепнул что-то остальным, и все подпрыгнули с мест, приветствуя высокопоставленных гостей.
- Сидите, сидите. Работайте, - разрешил Картакос, коротко махнув правой рукой и тут же снова сжав ее левой. – Чем можете утешить?
Никто не хотел быть дурным вестником, и оттого все косились друг на друга, пока не поднялся руководитель группы.
- Ничем, мэтр Картакос. Результаты расчетов печальны…
Политики невозмутимо смотрели на ученого, как будто он рассказывал им тривиальную историю о каком-нибудь устройстве для более тщательного проведения спектрального анализа.
- Вот, - мужчина сверкнул лазерной указкой в сторону вывешенных на стенд громадных снимков. – Скорость ее нарастает с каждым часом. Это связано с приближением к звезде и влияние гравитации планет и планетных спутников. Она должна была миновать нас, пройдя в двухстах миллионах кемов, но на нашу беду на ее пути встретился Дигото и изменил траекторию полета. Теперь Аспарити несется к нам. Ее ядро – сто восемнадцать тысяч кемов в поперечнике, скорость – тридцать целых и семь десятых кема в секунду, и она теперь заметно увеличивается. Уже сегодня ночью ее можно будет увидеть на небе невооруженным глазом.
- Сколько у нас времени? – спросил линиал, глядя на фотографии усыпанного звездами неба.
- Немногим более двух суток, и то если она снова не поведет себя непредсказуемо, поскольку ей придется миновать еще орбиту астероидов – она идет в одной плоскости с плоскостью пояса осколков и пробурит его насквозь.
- Есть надежда, что она через этот пояс не пройдет? – спросил молчавший до этого момента Форгос.
- Нет. От столкновений она может утратить минимальную часть своей массы, но осколки слишком малы, чтобы задержать ее. А вот сбить ее с курса они могут, но не намного… - астроном вздохнул и опустил голову. – По нашим подсчетам, Аспарити ударит по территории Орсирео...
Мэр усмехнулся:
- Вы уточняете, как будто имеет какое-то значение, упадет комета на этот материк или на какой-то другой…
- Для живой материи на планете – уже не будет, - согласился ученый. – Возможно, от удара Тийро будет смещен с устойчивой орбиты. Впрочем, если переместиться, скажем, в противоположное полушарие – на материк Рельвадо или куда-нибудь в район Туллии – то гибель будет отсрочена на несколько дней, пока планету не охватит ураган пожаров и не задушит дым от извержений вулканов. А от такого столкновения проснутся, как утверждают коллеги-геологи, сразу все вулканы на планете…
- А как насчет спасения под землей? – отрывисто бросил линиал, сквозя взглядом в астронома, и тот едва держался на ногах. – С автономной системой подачи воздуха, термозащитой?
- Если вы имеете в виду подземный Кийар, то бесполезно. Аспарити метит по территории Кемлина, как баллистическая ракета. Почти вся страна превратится в огненный котел с эпицентром в Агизе, ядро зацепит мантию планеты.
- Протоний покарай! – прошипел Картакос, бросив полный ненависти взгляд в сторону Форгоса. – Собери мы это устройство полностью, у нас была бы возможность спасти хотя бы избранных…
Мэр ничего не сказал, но и нисколько не удивился такой внезапной откровенности линиала. Тот просто озвучил давно известную Форгосу истину о правителях этой страны. Впрочем, и не только этой…
- Нужна эвакуация. Жители Тайного Кийара должны быть в безопасности, - подходя к своему автомобилю и не глядя в сторону мэра, сказал линиал. – И я не хочу знать, как вы это сделаете. Лучшие должны выжить любой ценой.
Они покидали здание института астрофизики, ощущая себя приговоренными. Форгос кивнул.
- Будите, будите эту протониеву девку, Гатаро! – прошипел Сам, подтягивая его к себе за лацкан плаща. Мэр едва сдержался, чтобы не поморщиться при виде мелких брызг слюны, летящих изо рта обозленного правителя, с которого пред лицом скорой смерти начисто слетел весь политический лоск.
- Мэтр Картакос, вы представляете себе, что такое «кома»? – спокойно уточнил он.
- Вы специалист, вы и представляйте, Форгос! – линиал все тянул и тянул к себе мэра. – Устройство должно заработать уже завтра. У девицы есть родня, есть друзья. Они могут знать, они что-нибудь видели, что-нибудь слышали…
- Я отрабатывал эту версию, мэтр, - мягко, но упорно освобождаясь от его хватки, ответил Форгос и подумал о том, что на физическом уровне он мог бы раздавить сейчас эту жабу двумя ударами. Хотя, конечно, тот силен не физическими возможностями – а вот «тонких» у него не отнять. На такие посты без нужных умений не пробиваются. И сойтись с ним один на один никто не позволит.
- Значит, вы плохо отрабатывали ее.
- Я могу заставить говорить кого угодно. Я могу заставить подписать кого угодно что угодно. Но нужно ли нам, чтобы полученная информация была какой угодно? – ртутный блеск глаз мэра усилился: казалось, зеркальная поверхность уже не в состоянии удерживать нечто, таившееся по ту сторону.
Картакос отчеканил по слогам:
- Нам нужно, чтобы устройство в сокрытом зале заработало корректно.
Линиал презрительно оттолкнул от себя мэра и сел в свою машину. Форгос поправил одежду и, когда кортеж Самого умчался за поворот подземной улицы, брезгливо отер щеку платком.
- Договорились… - пробормотал он. – А «кома», мэтр Картакос, это еще и шлейф кометы. Да будет вам известно. И ни «эта девка», ни эта комета вам не по зубам.
Откуда-то из-под потолка ему в ответ крикнула птица. Мэр узнал ее: так кричали серые соколы, живущие близ русла Ханавура. А еще ему почудилось, что вслед за машинами линиала и его сопровождения метнулся призрачный желтый плащ. «Кома кометы», - еще раз, уже ни к чему, промелькнуло в мыслях мэра.
Форгос сел в свой автомобиль и отъехал в тупик, до сих пор не расчищенный от древних завалов. На всякий случай взглянув в зеркало заднего вида, он вытащил мобильный телефон и набрал номер.
- Ноиро Сотис? Не задавайте лишних вопросов. Вам нужно немедленно или самому, или с помощью надежных людей вывезти из города профессора Иссет. Кроме того, скрыться желательно и музыкантам из группы Нэфри. Полагаю, Ту-Эл Эгмон может знать, с чем связаны эти предосторожности, и он вам объяснит…

* * *

- …Отбой! – произнесла трубка бархатистым баритоном Та-Дюлатара, говорившего без всякого акцента и все это время смотревшего на Ноиро, сидя у изголовья кровати.
Журналист прикрыл глаза и плотнее закутался в одеяло.
- Это бред, да, Кристиан? – спросил он горячечным шепотом. – Только что мне померещилось, что ты мне звонил.
Врач тревожно заглянул ему в лицо.
- Тебе звонили, - сказал он. – Не бред.
- Нужно, чтобы сюда привезли мать Нэфри…
Элинор вышел за дверь, напоследок показав ему оставаться в постели – как будто у журналиста были силы на что-то еще. Ноиро снова с облегчением смежил раскаленные веки. То ему казалось, что он у себя дома, то чудилось, что все еще лежит в домене Та-Дюлатара.
Голос Сэна Дэсвери, в чьем доме они все находились после нашумевшей передачи, снова вернул его в реальность.
- Что случилось, друг мой?
- Только что мне звонил человек… с голосом Кристиана. Но на кемлинском говорил чисто… Посоветовал увезти из города профессора Агатти Иссет и передать ребятам из «Создателей», чтобы они тоже исчезли… - Ноиро с трудом глотнул.
Щеки его совсем ввалились, глаза глубоко запали в глазницы, верхняя губа начала обтягивать зубы оскалом скорой смерти. И это видели уже все, не только Та-Дюлатар. Это видел и сам Ноиро, пока еще был в силах передвигаться.
- Неужели ничего нельзя сделать? – допытывался весь вчерашний вечер Рато Сокар.
Элинор отводил взгляд, и морщина скорби корежила его лоб. Он уже не мог справиться с тем, что пожирало этого юношу изнутри, вытягивая силы. Целитель только облегчал его мучения, и то ненадолго. А глубокой ночью у журналиста началась лихорадка. Он то кричал, пугая обслугу Дэсвери и гостей, то стонал, а потом и вовсе принимался с кем-то разговаривать. Та-Дюлатар снова сидел у его постели, смыкая глаза только для того, чтобы нырнуть на пустошь, выйти в иной пласт реальности и там ненадолго отпугнуть подступающего Желтого всадника – палача, готового исполнить приговор. Тот отступал, но вскоре возвращался, и врач понимал, что жить Ноиро осталось совсем немного.
Вот и теперь тот говорил из последних сил, передавая слова неизвестного доброжелателя. Или же это была ловушка? Ноиро не знал. Он почти ничего не соображал. Его одолели бесконечные кошмары, навеянные злобной фантазией черного раванги. Кошмары приходили из мира, где все имело способность обретать плоть и материализоваться, но самыми жуткими были те, которые не обладали зримой формой и проявлением.
- Я не смогу поехать за нею… - сказал он, уже почти забыв, с чего начал речь и о ком говорил прежде: на рассудок наплывала вязкая дурнота.
- Я съезжу, - заверил его мэтр Дэсвери. – Вы отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь. Мы все сделаем.
- У меня нет связи с музыкантами, но им нужно сообщить… Ту-Эл… он знает, где шкатулка. Я ничего не менял, она все еще там. Заберите ее. Эгмон знает… Знает шифр, а ключ… он у меня в обложке удостоверения…
- Мы постараемся найти музыкантов, ключ и шкатулку. Спите, Ноиро.
Тот улыбнулся и почти невнятно ответил:
- Да я уже скоро… высплюсь…
Телеведущий стиснул челюсти и стремглав покинул комнату, а Та-Дюлатар вернулся на свое прежнее место и сел, поглаживая Ноиро по голове.
- Жалко, я так и не вызволил Нэфри… - пробормотал Ноиро, отвернув голову, чтобы взглянуть в окно.
«Я пойду за ней, - вдруг сказал Элинор где-то на грани его сна и реальности. – Она там из-за меня, и вывести ее оттуда смогу только я».
«Почему? - с безразличием подумал журналист, не оглядываясь на него, хотя всем своим существом чувствовал его безумное отчаяние, тем более удивительное, что происходило оно от горя, а само горе было связано со скорой смертью человека, Элинору не близкого и, можно сказать, мало знакомого. Все их прежнее общение сводилось к назиданиям, тычкам, окрикам и недосказанностям. Ноиро казалось, что он привязан к их с Нэфри учителю куда больше, чем тот к ним, и вот получается, что все совсем не так, как он полагал. – Почему сможешь только ты?»
«Возможно, сходство с неким человеком, имеющим власть в Тайном городе, поможет мне больше, чем кому бы то ни было иному. Но сначала нужно спасти тебя»…
Ноиро медленно вкатился в сон-бред. Вот он у Гэгэуса, и тот отдает ему пленки, отдает видеоматериалы, что-то говорит, потом читает написанную им статью и отправляет текст на верстку для первой полосы… Вот они с Сокаром сидят перед телекамерами и говорят то, что не дали сказать Сэн-Тару Симману три года назад… Вот едут из телестудии, и по дороге Ноиро узнает, что Та-Дюлатар уже в Кемлине, что Дэсвери предложил ему и его спутникам остановиться в его доме, поскольку в Кийаре сейчас очень опасно. Вот Хаммон наконец рассказывает свою историю девятнадцатилетней давности, и замученный болезнью журналист даже не знает, верить ли этому, столь фантастичны его злоключения. Но тогда все, все встает на места, исчезают белые пятна в биографии Та-Дюлатара. Это невероятно, но объяснимо. Это потрясло бы Ноиро еще месяц назад, но теперь ему было не до потрясений.
«Я мог бы помочь, бог-целитель», - метнулась еще чья-то мысль, и она заставила журналиста проснуться.
Рядом с сидящим Элинором стоял тот юный Птичник, Айят. Ноиро снова едва признал его. Юноша был одет на манер обычных жителей Кемлина, и его чужестранность выдавал только акцент да некоторая экзотичность черт лица.
Лекарь и Птичник обменялись несколькими фразами на языке дикарей Франтира. Кивнув, Айят подступил к Ноиро и тоже сел, скрестив ноги, но прямо на пол, у его изголовья. Посидев неподвижно – журналист чувствовал только слабое покалывание то здесь, то там во всем теле – юноша начал медленно раскачиваться и что-то бормотать с полуприкрытыми глазами. Догадавшись о его действиях, Та-Дюлатар встал, запер двери, перебрался в дальнее кресло, где можно было дать телу полностью расслабиться, и ускользнул в иное пространство.
«Явись!» – тихонько шепнул Призыв, адресуясь к Ноиро.
Умирающего мало что держало в теле, и он охотно кувыркнулся к ним на радугу.
Та-Дюлатар по-прежнему был Незнакомцем, а вот Айят больше напоминал птицу, красивого серебристого хищника из пустыни Агиза, который умеет так протяжно кричать в небесах, приветствуя солнце! Сокол висел над ними, паря на восходящих потоках горячего воздуха бездны.
Здесь Ноиро было хорошо, силы полностью вернулись, точно и не было никакой болезни, и возвращаться не хотелось нисколько.
«Я хотел бы остаться тут», - признался он своим спутникам.
«Это не выход, - Та-Дюлатар ждал от него этой мысли, и журналисту вспомнилось, что ведь и целитель был проклят два десятилетия назад, а значит, сполна пережил все то, что сейчас происходит с Ноиро. – Сначала проклятие пожирает тело физическое, затем принимается за тонкие оболочки, а закончится все гибелью, полным растворением твоей сути».
Взмахнув огромными крыльями, Айят встал наконец-то на ноги-лапы, и длинные когти царапнули хрустальную поверхность, нисколько ее не повредив.
«Идем искать», - сказал он, заглядывая в глаза Ноиро золотистым оком, обведенным черной каймой.
«Искать?»
«Лазейку. Тебе надо выбраться и спрятаться, иначе ты скоро умрешь, - спокойно объяснил юноша. – Но спрятать тебя с живыми не получится, тебе надо к Змею Мира».
Он указал крылом на спираль. Незнакомец же молчал, неподвижно сидя на краю радуги и свесив одну ногу в пропасть.
«Кристиан, о чем он толкует?» - взмолился Ноиро, надеясь, что его оставят в покое и дадут прилечь хотя бы прямо здесь, на радуге, и крепко заснуть.
Элинор поднял капюшон и посмотрел из-за плеча. Видимая часть его лица сверкнула серебром.
«Не знаю. Это доступно только Говорящим – помнишь, я рассказывал тебе о них? Айят – сын Аучар, она научила его своим умениям или же он был к ним предрасположен самостоятельно. Но мне незнакомо то, о чем говорит он. Я слабый псионик, Ноиро. Положись на Айята, он знает, что делает».
Айят ждал, распустив крылья. Было в его антропоморфности что-то притягательное, что не отпугнуло бы и в реальном мире. По крайней мере, так показалось Ноиро, который в своей жизни с человекоптицами еще ни разу не пересекался, зато в «тонкой» вселенной привык уже почти ко всему: здесь метаморфозы всегда выглядели естественно.
«Смелей! – подбодрил сокол. – Просто держись!»
Ноиро понял, чего он добивается, и ухватился за его шею. Так он раньше таскал на себе маленькую сестру, сажая на закорки и поддерживая под колени. Перья птицы были плотными и мягкими. Айят немедленно оттолкнулся от моста и камнем ринулся в огненную пропасть, на лету расправляя полотнища крыльев. Пестрые перья с мягким шелестом трепетали в воздухе.
Словно почуяв жертву, навстречу им из неведомых глубин вырвалась волна пламени. Она всегда охотилась на ротозеев или отчаянных смельчаков.
«Неужели он хочет, чтобы мы с ним сгорели и таким образом очутились на том свете?» - мигом проскочила мысль, и Ноиро не испытал ни малейшего страха: после былых путаных кошмаров этот хотя бы был очевиден и предсказуем.
Но, восторженно вскрикнув – протяжный зов полетел к гигантскому вороту – сокол изменил положение крыльев, перья на них развернулись, препятствуя встречному ветру, и, обманув волну, они с Ноиро воспарили к серебристым клубящимся небесам. Только теперь журналист позволил себе видеть все вокруг чистым всепроникающим сознанием. И он увидел.
Позади них молчаливо летело черное существо с перепончатыми крыльями на руках – в его облике Сотис уже несколько раз встречал здесь Элинора. Только теперь Ноиро подумал, каким же чужим и не похожим на себя самого делает Учителя этот облик. Тот как будто прячется за ним, как за уродливой маской.
«Здесь мы еще не летали! - поддразнил его журналист. – Жалко, я не успел научиться этому».
«Еще успеешь, - сурово ответил птице-ящеро-человек, полетел быстрее и в три взмаха обогнал Айята, чтобы расколотить перед ними пространство. – Вперед!»
Осколки реальности посыпались в бездну. Тогда великий Змей Мира исторг возмущенный рев, а сокол нырнул в быстро затягивавшуюся брешь. Следом выскочил черный ящер и, дохнув огнем, сплавил края раскола.
«Здесь опасно, - предупредил он, зависая в пронзительно-синей пустоте. – Это Междумирье».
«Что это значит?»
«Промежуточная зона между миром живых и… временно не совсем живых. Живым здесь лучше не показываться».
«А в чем опасность, Кристиан?»
Ящер взглянул на сокола и полетел вперед. Вместо ответной мыслефразы в воображении журналиста сложилось несколько символов, из которых он склеил одно общее и малоприятное определение: Соглядатаи. Те самые существа, о которых говорила Нэфри? Не живые и не мертвые, непонятные и свирепые Соглядатаи из городских легенд?
«Тут много всякого. Есть и Соглядатаи-люди, и Соглядатаи-нелюди, и Соглядатаи-нежить. Здесь магниты еще не стали магнитами, а противоположно заряженные частицы не могут аннигилировать. Это нейтральная зона, патрулируемая Соглядатаями. Они следят за балансом, и вламывающиеся сюда посторонние этот баланс нарушают. Кого они нашлют на нас – неизвестно. Но можете быть уверены: они отыщут самые слабые места и подберут достойного врага»…
Элинор рассмеялся. Ноиро чувствовал в нем воспламеняющийся боевой задор. Или так влияла на спокойного целителя зона Междумирья, или он так влиял на зону. А скорее – то и другое. Айят же оставался непроницаем, как будто раз и навсегда избрал своим уделом служить извозчиком для незадачливых журналистов, одной ногой стоящих в могиле. Нет, положительно Ноиро здесь нравилось. И, если бы не чувство долга перед многими людьми, он остался бы в этом мире насовсем – уже не как шпион, нарушивший границу, а как законный обитатель загробного мира. Если, конечно, это и есть тот самый обещанный загробный мир. По крайней мере, здесь нет боли и кошмаров, нет той уязвимой тюрьмы с комнатами для пыток, величаемой телом, здесь он свободен…
От низа до верха синее Междумирье заполняли гигантские тучи-столбы. Колонны пыли и газа таили внутри себя тусклые огоньки.
«Теперь вам надо поспешить, - предупредил Элинор. – Они тут».
Синеву расчертили неровные черные полосы, похожие на негатив реактивной струи самолета. Они догоняли, протыкая на своем пути пылевые колонны.
«Это Соглядатаи?» - Ноиро понял, что видит не само явление, а лишь его следы.
«Это те, кого они выслали по наши души, - рыкнул ящер. – Айят, лети!»
Та-Дюлатар забрал вверх, залихватски перекувыркнулся над ними и, очутившись позади, начал возвращаться в облик Незнакомца, одновременно вырастая до исполинских размеров, заковываясь в броню усиленного Благословения и посылая призыв о помощи остальным ученикам из других миров. Под его ногами из ничего создавалась твердь, а четыре страшных пылевых столба, окруживших его, загудели, отдавая для придуманной, иллюзорной земли частицы настоящей материи и тем самым воплощая ее. Проявленная реальность оживала. За спиной, по правую и левую руки и перед глазами стоявшего на вершине горы Незнакомца – словом, на всей новорожденной планете забушевали вулканы и смерчи. Падающие из синей пустоты кометы заполняли кратеры водой, над твердью в кровавом небе сходились тучи, сверкали первые молнии, проливались первые дожди.
Черный монах вытянул руку, та пробила зеркало иллюзии и вошла в туман иного измерения, чтобы вытянуть оттуда тонкую нить. Другую руку Незнакомец опустил в бурлящую грязно-желтую воду сотворявшегося океана и оттуда извлек вторую нить. Удар молнии и треск громового разряда соединились у него над головой, и тогда с хирургической ловкостью руки Незнакомца начали сплетать нити друг с другом, нанизывая на каждую песчинки-бисеринки, а затем швырнули перекрученное ожерелье в волны. Несколько мгновений спустя из океана на сушу поползли странные существа. Они меняли форму и размеры, а суша облекалась зеленью трав и деревьев, и вот наконец в небо нового мира взлетели грозные существа, послушные своему создателю.
Посланники Соглядатаев уже пробивались сквозь плотную атмосферу планеты, когда через аркады реальностей сюда же перенеслись «тонкие» воплощения учеников Та-Дюлатара.
Сокол и Ноиро тем временем влетели в туманность, верхняя часть которой напоминала формой клюв орла. Тут не было видно ни зги, не ощущалось движения, не слышалось ни звука. Это был кокон для какой-то гусеницы колоссальных размеров, пригодный для того, чтобы вынянчить прекрасную бабочку – а быть может, и не одну. Именно коконом представилось журналисту то место, где они очутились. Здесь даже мысли текли подобно засахарившемуся меду…
На планете Та-Дюлатара грязные кляксы поднимались из жижи протоозер, обретая оптимальный для себя облик вращающихся черных воронок. Крылатые ящеры набросились на воинство Посланников, ведомые приказом своего творца, но были уничтожены в одно мгновение ока: их закручивало и перемалывало, едва только они приближались к черным зевам. На смену погибшим тварям прямо из земли выбирались новые. Они тоже не жили долго и почти не задерживали продвижение черной рати.
«Их ведет черная звезда, - понял Ноиро, всматриваясь в суть вещей, - а она ненасытна»…
«Они выбрали верного противника для нас», - ответил Айят.
Их мысли туго проползли от одного к другому и растворились в бурой пыли «кокона».
Ноиро видел место битвы глазами Элинора, словно бы стал им, возвышавшимся на той горе с отбитой вершиной. А тот видел всё.
Даже способ боя Посланников был каким-то вывернутым наизнанку: если двенадцать учеников лили силу благословений Учителю, а он держал удар сам, оставаясь на виду, то черная дыра пребывала в невидимости и неприкосновенности позади своих слуг-воронок и непрерывно тянула в себя все, что проглотили они, выпущенные в сражение. На месте одного уничтоженного молниями Посланника тут же воскресало двое. Новые воронки присоединялись к старым – пожирали и высасывали все, что попадалось им на пути. Летающие ящеры гибли один за другим, рождаясь из праха и возвращаясь в небытие.
«Уходите!» - дотекла до Ноиро с Айятом мысль Незнакомца, и крылья сокола дрогнули.
«Мы с тобой могли бы ему помочь!» - задыхаясь от удушающего отчаяния, которое никак не выплескивалось в крике посреди неподвижного мрака «кокона» и, словно комом, забивало грудь и горло, простонал журналист.
«Нет. Он решил правильно».
Это было как во сне, когда гнев кипит в тебе, но что-то не позволяет его проявить и взорваться яростью. Все клокотало в Ноиро от понимания, что сейчас ученики и учитель будут смяты, а у них с юным Птичником не останется никакого шанса их спасти и обрушить справедливое наказание на головы врагов.
«Он решил погибнуть – и это, по-твоему, правильно?!»
«Это сопротивление наращивает силы Посланников. Чтобы перестать их кормить, нужно прекратить сопротивление и разорвать цепочку, - скучно, ровно, монотонно плыли в голове доводы Айята. – Уже хватит для дела».
И вот они вырвались из пыльного кокона, и время побежало с прежней скоростью, и вернулась способность осязать окружающий синий мир.
«Теперь они пресыщены той пищей, которую подсунул им бог-целитель и двенадцать, - шустро думал Айят, да и гнев наконец освободил грудь Ноиро, вырвавшись вместе с истошным криком. – Он напичкал Посланников до отказа своими големами, и теперь им невмоготу будет гнаться за нами. А чтобы преобразовать проглоченную силу, все равно потребуется некоторое время».
Ноиро увидел, как сорвались со своих постов ученики и как покинул разбитую молнией вершину учитель, а обожравшиеся и неуклюжие Посланники завязли в воздухе, подобно мухам в сиропе.
Айят дерзко несся к сияющему небесному водовороту, которым завершалось Междумирье. Серебристые облака кружили над шпилем огромного обелиска, точно вытесанного из чистейшего льда. Воздух здесь уплотнился, обрел густо-фиолетовую окраску и потяжелел.
«Мы спасены!» - огибая башню и спускаясь широкими витками на стены с бойницами, воскликнул сокол.
И лишь оказавшись на мосту, перекинутом через глубокий ров, попутчики обнаружили, что они здесь не одни. Две женщины и двое мужчин стояли под навесом у ворот и наблюдали за гостями.
- Нам нужно в Обелиск, - принимая истинный облик, вслух сказал им Айят.
Они продолжали смотреть. На этих людях были длинные дорожные плащи одинакового покроя. Наконец навстречу прибывшим выступила темноглазая изящная брюнетка с проницательным взглядом и совсем еще юным лицом.
- Мир устроен так, – проговорила она, не отводя глаз от преобразившегося в свой настоящий вид Элинора, - что за все нужно платить. Только что ты создал новое звено, целый мир – и не имеешь права бросить его на произвол судьбы. Вы пройдете, но Альвинор отправится  с нами туда и довершит начатое. Такая плата. А потом будет видно.
Вторая женщина, пышнотелая статная блондинка, чувственно улыбнулась полными губами сразу и Айяту, и Ноиро, и Та-Дюлатару.
- Чего она от него хочет? – шепнул Ноиро, подавшись к уху Айята.
- Она хочет вернуть Альвинору кое-что, принадлежащее ему, - вступил в разговор высокий мужчина с ярко-зелеными глазами, небольшой бородкой и такими же длинными и пепельно-русыми, как у Элинора, волосами, распущенными по плечам. – И поручить ему работу.
- Ваццуки прав, - кивнула темноглазая. – Мы отправимся туда впятером. Таково предназначение.
- Но мы же спешим! – воскликнул журналист, не обращая внимания на рукопожатие Айята, пытавшегося его вразумить.
- Здесь вообще нет времени, звездный человечек, - грудным голосом ответила ему блондинка, приблизилась и провела пальцем по кромке выреза своего бархатного платья. Ноиро показалось, что где-то рядом зашипела змея. Он отпрянул, однако успел увидеть, что зеленоглазый бородач, названный брюнеткой Ваццуки, подал присоединившемуся к ним Элинору нечто, издалека напоминающее стеклянную сферу. – Не скучай и не бойся, это не твое испытание!
Он готов был поклясться, что на одно мгновение между ее аппетитных подушечек-губ мелькнул раздвоенный алый язык, а зрачки сошлись в вертикальные черточки по центру серо-голубой радужки.
- Сладкий! – она сделала вид, будто хочет его игриво куснуть, и метнулась к своим попутчикам, зачем-то открепляя от корсажа кроваво-красный бутон розы.
А потом они вдруг все как один приняли облик крылатых черных ящеров и, взлетев, растворились в фиолетовом сумраке Обелиска…
- Так и будете стоять? – сварливо проворчал знакомый голос позади Ноиро и Айята, провожавших взглядом загадочную пятерку.
Из разлома в земле, постанывая, выволакивал искалеченное окровавленное тело Та-Дюлатар. Разлом полыхал огнем, и темно-серый плащ целителя густо дымился.
- Но… ты же… - растерялся Ноиро и для подтверждения посмотрел на юного сына племени Птичников, а потом в сторону только что захлопнувшихся ворот в Обелиск. – Это правда ты?!
Элинор только буркнул что-то неопределенное. Лишь тогда они, опомнившись, догадались броситься ему на помощь.
- Ох и надоело же мне все это… - прохрипел лекарь и лег, вытягиваясь на земле между въездом на мост и закрывающимся разломом. – Сколько уже можно помирать? – он мазнул ладонью под разбитым носом. – Так недолго окончательно утратить веру в людей…
- Что нужно делать? Говори, мы перевяжем или…
- Да само пройдет сейчас, это же… уф… это же Обелиск… иллюзия....
- Ничего себе – иллюзия! Кто тебя так?
Элинор язвительно усмехнулся:
- Верные и любящие подданные!
Раны его и в самом деле затягивались с невероятной скоростью, переломы срастались, ожоги покрывались здоровой кожей, опаленные волосы отрастали. Айят молча сидел рядом на корточках, а Ноиро никак не мог понять, откуда здесь взялся Кристиан, только что на их глазах улетевший в Обелиск с остальными:
- А когда успели-то?
- По-твоему, три с половиной тысячи лет – не срок? – лекарь наконец смог подобраться и привстать на локте, все еще поохивая от боли в разбитых и только-только заживающих ребрах. – Тут вот… - он вытянул из кармана большую черную пуговицу и подкинул ее на закопченной ладони. – Это пропуск нам… от хогморов… Ноиро, прекрати ковыряться в моей памяти, позволь мне перевести дух, и я сам удовлетворю твое любопытство.
- Нам пора к предкам, ушедшим-за-горизонт-в-ночь, - подал голос Айят.
- Вот, слышишь его? – подтвердил Элинор, уже садясь и утирая оставшуюся кровь. Она удивительно легко для крови исчезала не только с кожи, но и с материи, как под ластиком в руке художника. – Сейчас, мальчик, дай время хотя бы подняться на ноги… Ноиро, ну какой же ты докучливый, Протоний тебя покарай! – он улыбнулся. – Ну на же, на, смотри уже! Погубит тебя твое любопытство когда-нибудь…
Ноиро закрутило в водовороте воспоминаний лекаря.
Он видел отнюдь не каждый день его жизни на неизвестной земле, лишь самые яркие воспоминания – когда люди строят прекрасные города и веселятся на праздниках, когда встречаются влюбленные, когда творят шедевры мастера искусства. Ему хотелось обратно, он ни на минуту не забывал о тех двоих, которых оставил там, перед Обелиском, но шли годы, десятки, сотни лет, сливаясь в озера тысячелетий. И он терпел, ждал, привычно погружаясь в работу и стараясь не думать о своем настоящем деле. Ему это было не впервой – и терпеть, и ждать, а десять лет или тысячу – уже не имело особенного значения…
Он был среди людей, создавших его в том мире, который сотворил он сам, и его почитали, но не страшились.
А потом… воспоминания пластались короткими полуобгорелыми лоскутами.
Тварь, похожая на гигантскую бурую жабу с хвостом, волочет за собой безвольных людишек, некогда творивших и любивших, а ныне покорных ей. Она взяла их на простые, самые простые низменные инстинкты: страх, голод и холод, желание быть как все, но при этом богаче и влиятельнее других членов стаи. Она внушила им, что они вольны выбирать сами, без хогморов, которые якобы управляют ими по своему усмотрению. И таких жаб было много, очень много, и люди породили их сами, деградируя и впадая в дикое безумие.
Он лицезрел гибель соратников – людей, еще сохранивших здравый рассудок. Он бился за них, но тех, других, было больше. Он видел, как калечили зеленоглазого хогмора из их квинтериума, но к тому времени его самого уже добивали в собственном Бастионе – самом прекрасном здании Рэанаты недавнего прошлого…
Он погиб, даже не зная, удалось ли выжить остальным, и только вновь увидев фиолетовую мглу Обелиска с острым ледяным шпилем и нащупав в кармане заколку хогмора мудрости, понял, что завершил миссию, обрел свободу и получил возможность провести своих спутников туда, куда живым заказан путь.
Пелена сползла. Ноиро смотрел в глаза уже поднявшегося на ноги и слегка похлопывавшего себя ладонью по локтю Элинора, который ждал его со скрещенными на груди руками и скептической усмешкой на устах.
- Ты удовлетворен подробным отчетом о моей неудачной административной деятельности, мэтр Сотис? Или задержимся тут еще? Разобьем лагерь?
- Сексуальная красотка сказала, что здесь нет времени.
- И Шесса не соврала. Времени здесь нет. Но и у нас его маловато.
Они втроем направились к воротам.
- Кристиан… и Айят, - удержав руку лекаря, готового вложить заколку-ключ в специальную выемку на стене, срывающимся голосом прошептал Ноиро. – Я не знаю, что будет там. Я не хочу кривить душой, утверждая, будто бы не боюсь. Так все внезапно – один шаг и… Не знаю, можно ли быть к этому готовым. Давайте попрощаемся.
- Не глупи, хорошо? – слегка поморщился Элинор, но журналист вцепился в него сильнее, и тот сдался, признав за Ноиро право на последнее слово.
- Заглядывайте ко мне туда, если сможете, - обнявшись с ними по очереди, попросил молодой человек. – Постараюсь вас не забыть… Там ведь все всё забывают, это правда?
Кристиан опустил глаза. Айят молчал.
- Идем! – выдохнул Ноиро.
И ворота медленно раскрылись внутрь. А там…

* * *

Не таким, как обычно, был Призыв на сей раз. Он исходил издалека – гораздо дальше, чем всегда – и не воспринимался как клич своих или клич противников. Этот казался чужеродным, но адресован он был им, «детям погасших звезд», прозванным так с легкой руки одного из прежних линиалов Кемлина.
Форгос всегда чутко различал Призывы и теперь несколько растерялся, не узнавая его природы. Он остановил автомобиль у обочины, в полутора кварталах от администрации, и опустил спинку кресла, чтобы прилечь и посмотреть, в чем там дело.
Соглядатаи – настоящие, обитающие в Междумирье, куда редко осмеливаются соваться даже самые безрассудные выскочки, - подняли большую тревогу. Слои локалов гудели, выпуская в промежуточную зону гончих. Форгос видел, кто эти гончие, и понял, что нарушители равновесия – люди из стана вечного врага «погасших». Для решения проблемы Соглядатаи всегда выбирают оптимальный вариант.
Не обнаруживая себя, он последовал в синей мгле за гончими и их хозяином. Признаться, ему просто хотелось на экскурсию в Междумирье, и тут появился благовидный предлог. Обычно на такие вылазки не хватает времени, они кажутся нецелесообразными и глупыми. Но тут у нарушителей явно была веская причина вломиться сюда, действовали они дерзко и отчаянно.
«В смелости им не откажешь! Наверное, сильно прижгло»…
Форгос усмехнулся. Он не лез в Междумирье не только потому, что мешала жуткая занятость. Для него это был бы неоправданный риск, ведь неизвестно точно, кого вышлют Соглядатаи на его нейтрализацию и кто окажется свидетелем этой охоты. Мэр знал, что охранников Междумирья обмануть невозможно. Впрочем, то же самое ему говорил отец Нэфри и о «погасших» - де, они сразу распознают и разоблачат… Да, Кьемме, ты не стал рисковать и предпочел открытое противостояние им. Сколько тебе было бы сейчас? Что-то около пятидесяти с хвостиком. Протониев ты шаман, упрямый узлаканский остолоп! Ты сейчас так нужен… Ты всегда, все эти годы был нужен здесь. Форгос до сих пор помнил, как меркли ярко-синие, точно море, точно вот эта едкая синева Междумирья, глаза Кьемме, которые он не успел закрыть в момент смерти и которые ему закрыл верный друг-нейрохирург. Протоний покарай их всех!
Из ничего творился мир. Здесь были равны секунда и миллиард лет. Здесь ничто могло породить вещество, а вещество могло запросто обратиться в ничто. Здесь не существовало известных физических законов, а мир тем не менее оживал и эволюционировал!
«Хм! Вот он – акт творения, ни больше, ни меньше! Мои аплодисменты. Мы не можем разобраться в собственной жизни, зато так запросто, между делом, лепим новые»…
Гатаро не хотел вмешиваться, но тут словно что-то подтолкнуло его. Он не удержался и высвободил из реальности перекрестка рвущийся сюда электрический разряд из спирали Змея Мира, и молния угодила точно в вершину горы, где стоял кто-то из нарушителей промежуточной зоны, сплетая своего Змея. Тогда в океане закипела жизнь. Нарушитель же остался невредим, да мэр и не стремился нанести ему урон.
«Дарю! Пользуйтесь на здоровье, господа пациенты»…
Форгос не стал проявляться и быстро отступил. Они сами разберутся. Сейчас надо что-то придумывать насчет Нэфри Иссет и кометы, которая вот-вот врежется в пояс астероидов, а значит, окажется еще ближе к Тийро, большинство жителей которого пока даже не догадываются о ее приближении. Самое лучшее астрономическое оснащение было в Тайном Кийаре, и ничего удивительного, что именно кийарские астрономы первыми увидели хвостатую смерть. Но скоро ее увидят повсюду, во всех странах, причем без телескопа. И чужие правительства не станут держать в тайне тот факт, что она должна врезаться в Агиз. А если вспомнить еще и о том, что на территории Тайного Кийара существует завод, где в промышленных масштабах работали с радиоактивными веществами… Святой Доэтерий помилуй! Впрочем, учитывая размеры ядра Аспарити, это уже не будет иметь ровным счетом никакого значения – произойдет утечка, не произойдет утечки…
Доехав оставшиеся полтора квартала, мэр поднялся в свой кабинет, с успехом сохраняя маску довольства и спокойствия. Взглянув на постную физиономию своего секретаря, сидящего под портретом с такой же постной рожей линиала Картакоса, Гатаро поймал себя на кощунственной мыслишке, что гнев небес, направивший комету именно сюда, вполне справедлив. Но, Святой Доэтерий, всех остальных-то за что? Жить хотелось безумно. От одной мысли, что здесь случится через два дня, чуть ли не отнимались руки и не подкашивались ноги. Надо с головой погрузиться в работу и действовать по обстоятель…
- Вам доклад Читеса, господин мэр! – привстав, секретарь протянул ему папку, и Форгос прихватил ее машинально, по пути в свой кабинет.
- Благодарю. В течение часа меня не будет ни для кого. Кроме, разумеется, линиала.
Он сел в свое кресло и с брезгливостью отшвырнул подальше от себя кляузы сивого алкаша. Отныне он не нуждался в услугах придурка. Скорее всего, узнав о грядущей катастрофе, Читес окончательно свихнется, станет буен и опасен. С ним надо что-то делать, держать его в узде не получится, и эта бешеная гиена кинется на первого, кто перейдет ей дорогу.
- Впрочем, - сказал Форгос, нажимая кнопку селектора, - а пригласите-ка сюда господина Читеса. У меня будет для него маленькое поручение…

* * *

- Да, господин линиал. Будет сделано, господин линиал!
Пинерус сложил мобильник, убрал его в карман и уставился на своего ассистента, осматривавшего Нэфри.
- Через двадцать четыре часа, если ничего не изменится, пациентку надо будет отсоединить от аппарата.
Молодой нейрофизиолог удивленно захлопал длинными телячьими ресницами. Остальная часть его лица была невидима под маской:
- А… м-м-м…
- Что?
- Нет, ничего, мэтр.
Ассистент не осмелился спросить Пинеруса, имеется ли на это согласие родных девушки. Это все формальности, которыми шеф пренебрежет, поскольку заручился санкциями Самого.
- Проследите за этим.
- Да, мэтр.
Оба врача торопливо покинули палату, как будто здесь уже совершилось преступление.

6. Гнев небесный

- Добрый день… - в тоне госпожи Иссет не то вопрос, не то изумление, да и взгляд несколько опешивший. – Мэтр Дэсвери?
- Здравствуйте, госпожа профессор, это именно я.
Морщины от улыбки окружили его пронзительные глаза, и он прошел мимо посторонившейся хозяйки в дом, а затем без предисловий добавил:
- Видите ли, я открыл приют для тех, кто имеет проблемы с властями, и в последнее время он пользуется особой популярностью у населения различных стран и даже континентов.
Ее брови дернулись. Женщина не понимала, как ей реагировать на слова телеведущего, а он продолжал сиять белозубой улыбкой:
- Где мы можем поговорить так, чтобы нас не услышали, если в доме установлена прослушка?
Женщина неопределенно дернула плечами и указала на дверь в комнату:
- Не установлена… Проходите туда.
Войдя в зал, Дэсвери увидел сидящих в зале за круглым столом двоих мужчин. Пожилого он узнал без промедления: им был математик Ноиро Гиадо. А вот молодого, даже, можно сказать, совсем еще юного, встретил впервые.
- Присаживайтесь, мэтр, - надтреснутым голосом равнодушно пригласила Агатти Иссет, махнув рукой на свободный стул. – Что-нибудь выпьете?
- Нет, благодарю.
- Да, познакомьтесь – это друг моей дочери, Ту-Эл. Мэтра Гиадо вы знаете – мой кузен...
Все три гостя кивнули друг другу.
- Отлично! Значит, все в сборе, и мне повезло. Дело такое, друзья мои. Сейчас в моем загородном доме организовалось что-то вроде штаб-квартиры недобропорядочных граждан Кийара. Понимаю ваше горе, госпожа Иссет, но, быть может, вы краем глаза видели или краем уха слышали мою вчерашнюю передачу? Или мэтр Гиадо вам о ней рассказывал, как участник? Да, забыл упомянуть статью журналиста Сотиса в вечернем выпуске газеты... э-э-э… Вот она, кстати, - Дэсвери положил номер на стол, и все взгляды невольно скрестились на передовице, где огромными буквами краснел заголовок статьи: «Невозможные убийцы из Тайного Кийара. Журналистское расследование завершено». - Короче говоря, все затейники сейчас в сборе у меня в загородном доме. И один из них настоятельно просил доставить туда же вас, госпожа Иссет, и вас… я так понимаю – господин Эгмон?
Юнец тоже слегка удивился:
- А в чем дело?
- Дело в том, что нужно спрятать всех родных и близких Нэфри, и это проверенная информация.
Госпожа Иссет глухо вскрикнула и стала заваливаться набок. Дэсвери и Гиадо, сидевшие к ней ближе, чем Ту-Эл, успели ее подхватить и перевести в кресло у окна.
- Они ее убили… - прошептала женщина, мелко дрожа всем телом и мотая головой с растрепавшимися волосами. – Они убили мою Нэфри…
- Нет, нет, госпожа Иссет. Ну что вы? – кинулся к ней Эгмон. – Дядя сказал бы мне, если бы там что-то такое готовилось. У них там сейчас и в самом деле неспокойно, особенно после этой статьи, но никто не собирается убивать Нэфри, она ведь им нужна как…
- Ту-Эл! – расплакалась профессор, уткнувшись головой ему в плечо. – Поразмысли сам: они хотят заполучить тех, кто контактировал с девочкой – родных, друзей, коллег, быть может. Всех, кому она могла доверить то, что скрывала от «тайных». А это значит, что она сама им больше не нужна, они видят в ней балласт и намерены избавиться. Понимаешь?
- Не может быть… - упрямо бормотал молодой человек. – Я знал бы… Не может быть…
Тут, взглянув на часы, вмешался Сэн Дэсвери:
- Друзья мои, времени у нас в обрез. Думаю, мэтр Гиадо, как родственник, тоже должен скрыться… Н-да… В доме моем отныне будет оживленно.
- Я не хотела бы вас стеснять, - профессор Иссет утерла слезы платочком.
- Да ну оставьте вы это! Стеснять! Там можно разместить половину студентов вашей кафедры, и тесно никому не будет… Между прочим, Ту-Эл, вам стоит оповестить и пригласить с собой остальных ваших музыкантов.
Эгмон усмехнулся:
- «Зовите сюда всех», что ли?
- Вот именно! – подхватил Дэсвери. – Собирайте все, что нужно, и срочно отправляемся в путь!
- Сейчас должен приехать профессор Лад… - устало проговорила мать Нэфри. – Буквально с минуты на минуту…
- В таком случае, профессор Лад будет похищен и…
Он увидел в окно идущего по дорожке археолога и со смехом потер руки. Госпожа Иссет медленно побрела сложить вещи, равнодушная теперь ко всему.
- А вот и профессор! – воскликнул телеведущий, едва отворилась дверь.
Лад отступил с приоткрытым ртом:
- Э-э-э… а-а-а что здесь, простите…
- Небольшой переезд, мэтр Лад. Предлагаю и вам небольшую прогулку к морю. Дороги сейчас непросты, даже опасны, но мы проскочим.
Археолог посмотрел на Ноиро Гиадо:
- Мэтр Гиадо? Здравствуйте. Я, наверное, не вовремя? Там еще Матиус в машине…
- Еще и Матиус в машине? – с воодушевлением вскричал Дэсвери, уже просто сияя от умиления. – Ну какая удача! Господин Эгмон, да вы звоните, звоните своим музыкантам, у нас ведь выхода нет. Звоните. Я не хотел бы мчаться сюда еще раз за кем-нибудь, кого забыли. Меня и так едва не взорвали по дороге к вам.
- Кто? – в один голос спросили Лад и Гиадо.
- Да кто бандитов разберет, чьи они? Может быть, даже кийарские мародеры… Много их сейчас развелось…
Агатти Иссет упаковывала чемодан, но самой ее здесь не было. Она думала о том, что негодяи из Тайного Кийара никогда не ставили человеческую жизнь ни в пол-асо, и все это время Нэфри, свидетельница какого-то их преступления, была жива лишь оттого, что им необходимо было получить от нее некую вещь. Но теперь все меняется, Нэфри им уже не нужна, и госпожа Иссет чувствовала это истерзанным сердцем. Заречный город обложили военизированные части, и туда не прорваться даже с боем, а это значит, уже нет никакой надежды.
Время перевалило за полдень. С тоской посмотрев на фотографию двенадцатилетней дочери, профессор уложила рамочку снимком вниз на вещи и, решительно опустив крышку чемодана, задернула молнию. Всё. Больше ничего не остается в этом осиротевшем доме. Ничего, что держало бы здесь. Он как будто вымерз и одряхлел.
Госпожа Иссет и Ноиро Гиадо сели в машину к Дэсвери, Лад остался в своей с Матиусом, а Эгмон запрыгнул в открытый автомобиль Камро: музыканты подъехали в самый последний момент. Все это очень веселило телеведущего, и он не переставал сыпать шуточками, поглядывая в зеркало заднего вида на следующий за ними эскорт. Мать Нэфри молчала, крепко сжав побелевшие губы, молчал и мэтр Гиадо.
- Когда мы вызволим Нэфри, - серьезно сказал Дэсвери, выворачивая из-за того самого холма, где Сокар вчера увидел перевернутый автобус и впервые повстречался с Та-Дюлатаром и его спутниками, - всем нам нужно будет уехать из этой страны. Надеюсь, вы не станете отказываться?
Пассажиры лишь кивнули. Дэсвери понял, что госпожа Иссет уже не верит в спасение дочери, но сил на то, чтобы пытаться ее бодрить и дальше, не осталось. Он и сам чувствовал в своей душе огромную черную дыру, которая пожирала все его чаяния, желания действовать и жить. И это не был кто-то из «тайных». Дыру породили обстоятельства, беспрерывный страх и предчувствие – острое предчувствие! – грядущей непоправимой беды. Казалось, даже солнце померкло, как в середине затмения, и мир припорошило пеплом.
При виде собственного дома Дэсвери окончательно пал духом. Несколько подсобных построек на участке сгорели, и угли все еще дымились. Ограда была переломана, большинство деревьев – тоже. В крыше дома зияли громадные дыры, из всех окон уцелели только три, навес над верандой перекосило. Телеведущий уже не надеялся застать там живых и, пока математик успокаивал свою разрыдавшуюся кузину, кинулся в помещение.
Встретили его воющие горничные. Шатенка в одной руке держала кувшин, а другой, окровавленной, размахивала, стараясь что-то сказать хозяину.
- Ты ранена? – спросил Дэсвери, хватая ее за эту руку и пытаясь найти рану.
- Нет, нет! Мэтр Сокар ранен!
- Мэтр Сокар и этот, разрисованный, страшный! – взахлеб пояснила вторая блондиночка, сбиваясь и заикаясь.
- Что здесь было?
- Мы не знаем. Какие-то люди вломились ко всем нашим соседям и к нам. Здесь была перестрелка, а еще были залпы со стороны моря, но доктор из Рельвадо и его сын выгнали их отсюда. А мэтра Сокара и разрисованного успели ранить, доктор сейчас с ними!
- Мне надо принести ему воды! – спохватилась окровавленная и убежала в ванную.
Дэсвери оглянулся. В двери заглядывали Ту-Эл Эгмон и Камро Риз.
- Помочь? – спросил Камро, медленно обводя взглядом изуродованный холл.
Телеведущий кивнул им и стал подниматься наверх, к Сокару, но на лестнице их всех обогнала шатенка-горничная с полным кувшином.
- У вас там что, воды нет наверху? – крикнул ей вслед Дэсвери.
- Нет! Вернее, полно воды…
- Нет там воды, там труба лопнула, и все перекрыли! – пискнула блондинка из-за спин ребят.
Второй этаж был залит водой. Кругом медленно и даже как-то величественно плавали разные вещи, циновки. Струи текли по лестнице, а паркет стал скользким, словно лед.
Сокар встретил их, вполне уверенно держась на ногах, но с перебинтованной головой.
- А, друг мой Сэн! – вскричал он, все еще пребывающий в горячке боя.
- Святой Доэтерий, я уж подумал, что тут все при смерти, - перевел дух Дэсвери.
Лицо сузалийца вытянулось:
- Увы, но тот молодой франтирец, видимо, не выживет…
- Айят?
- Нет, второй, в татуировках… Не надо туда входить, там с ним господин Элинор и горничная…
- А вас как угораздило, Рато?
Тот скользнул рукой по своей повязке и отмахнулся:
- Да так, царапина, от стены что-то откололось и прилетело. Только крови было целое море! Никогда не думал, что из царапины на лбу может вылиться столько крови! Приеду на родину и буду хвастаться и врать, будто бы принимал участие в боевых действиях под Кийаром… А мальчика жаль. Мы с ним были снаружи, на веранде, когда все началось. Я успел пригнуться, а этот смельчак на них бросился с голыми руками…
Ту-Эл и Камро переминались с ноги на ногу, и последний наконец предложил:
- Ну что стоять? Давай-ка свистнем ребят и попробуем тут прибраться…
К четверым парням-музыкантам присоединились Айят, Матиус и блондинка-горничная. Профессор Лад недоверчиво поглядывал на Сокара, не решаясь подойти, а госпожа Иссет и ее кузен почему-то решили пока остаться внизу.
Покинув их всех, Дэсвери пошел проведать Ноиро.
На стук никто не ответил. Телеведущий встревожился – уж в очень плохом состоянии был журналист, когда они виделись в последний раз – и толкнул дверь, оказавшуюся незапертой.
Эта комната уцелела, но ни кровати, ни Сотиса Дэсвери не увидел. Угол попросту пустовал.
- Ничего не понимаю, - пробормотал он и уже хотел было уйти, как вдруг и кровать, и спящий Ноиро, и старый Хаммон, который сидел у изголовья, мигом возникли на прежнем месте.
Дэсвери часто заморгал, чтобы понять, мираж это или реальность, а Тут-Анн скрипуче рассмеялся и показал непонятное маленькое устройство:
- Это не колдовство, мэтр Дэсвери, и галлюцинациями вы не страдаете. Это так называемая «оптико-энергетическая защита». Не знаю уж, насколько это правда, но ходили слухи, что под ней можно спастись от прямого попадания снаряда.
- Это какие-то тайные разработки института, где вы работали в Заречном?
- А вы все никак не поверите, что Кристи из другого мира? – чуть укоризненно подметил Хаммон, качая кудлатой головой.
- Да нет, я верю… но… Но вы же понимаете, что человеческая психика так устроена, что ни в какую не примет того, чего еще не понял разум. Будет считать чудесами и колдовством, пока не узнает принцип работы устройства. Так же и с этим вашим тран… транс…
- Трансдематериализатором. ТДМ. А если удобнее, то называйте его просто телепортом.
Дэсвери подошел к постели и посмотрел в пожелтевшее лицо Ноиро. Тот не дышал. Взгляд телеведущего метнулся к старику:
- Он умер?
- Ну уж нет! Не дождутся они. Зря, что ли, Кристи со своим мальчонкой над ним хлопотали? Вот еще бы девушку вернуть…
- Вы мне знаете что объясните, мэтр Хаммон? Я вот уже несколько раз от вас слышал, что молодая Иссет могла бы каким-то образом помочь Ноиро, а на него, насколько я понял, кто-то в сельве наслал сильное проклятие. Почему вы думаете, что если даже Та-Дюлатар не в силах что-то сделать, то это получится у Нэфри?
Хаммон усмехнулся, чуть подался ему навстречу и поманил к себе пальцем.
- Потому что это может сделать только вторая половинка одного целого. Только сам себя можешь избавить от этой напасти, понимаете, нет?
- Нет, извините!
Старик вздохнул:
- Да что тут не понять? Лишь настоящая любовь между настоящими попутчиками сворачивает горы, и ничто им не преграда. А когда они поодиночке, то и погибнуть могут, вот так вот… Потому мы все неосознанно и тянемся, ищем эту свою половинку… Чувство самосохранения нами руководит, желание безопасности… Ну и романтика, конечно! Что ж в том плохого! Это мне в свое время мудрая шаманка сказала, а уж она точно ведает!
- Но как же вызволить эту девушку из Тайного? – шепнул Дэсвери, оглядываясь на неподвижного журналиста, вытянувшегося, будто мертвец.
- Кристи за ней сходит. Он похож на нынешнего мэра…
- Как две капли воды похож!
- Ну и вот! Ему бы еще нашей речи выучиться как следует, ну да не до роскоши нам теперь. Подберем ему что-то из одежды, подстрижем косматого… Авось и прокатит… А там поглядим, в коме она или что…
- Так у вас все просто на словах!
- Непросто, непросто… Но пробовать придется, - старик повертел в пальцах маленький пультик, управляющий ОЭЗ. - Не сможет тело без присутствия духа в этом мире оставаться долго…
Тут Дэсвери, кое-что вспомнив, спросил:
- А как же он тогда вставал, чтобы отбиваться?
- Кто?
- Сотис. Горничная мне сказала, что они с Та-Дюлатаром выгнали отсюда бандитов…
- Вы на него посмотрите, мэтр, могло ли такое встать и, тем паче, отбиваться?
- Но вы же сами рассказывали, что дома у вашего друга… в том мире… был приемный сын, вылитый Ноиро, и он теперь с ним возится, как со своим… А горничные так и считают, что Ноиро…
- Я уж не знаю, кого там считают ваши красавицы, но это тело, - Хаммон кивнул на Сотиса, - лежало тут бревном под этим самым куполом, - он снова показал пульт, - пока Кристи с Айятом и сузалийцем гоняли вооруженных полудурков. Те – не поверите! - мигом хвосты поджали и бегом отсюда. Что уж парни над ними вытворили… боюсь и представить. Слиняли – и духу не осталось, только погром… Что поделать…
Дэсвери поднялся со стула и задумчиво поскреб в коротких жестких волосах, еще сохранившихся на затылке:
- Ну что ж, значит, следующий шаг – поездка в Тайный… - он поежился: - А это будет похуже погрома…
Но едва он тронул ручку двери и потянул на себя, на пороге возник хмурый Та-Дюлатар.
- Всё… - тихо сказал он.
Дэсвери опустил взгляд на его руки. Целитель был уже без перчаток, но там, где они заканчивались, на коже и на подвернутых рукавах светлой рубашки темнели подсыхающие пятна крови, которые он почему-то не смыл.
- Что там, Кристи? – подал голос Хаммон, а телеведущий уже все понял.
Врач прислонился спиной к косяку, запрокинул голову и прикрыл глаза:
- Его нужно похоронить… - сказал он почти без акцента.
- Сколько ему было? – Дэсвери спросил это, лишь бы нарушить мучительное безмолвие, повисшее вдруг в спальне.
Та-Дюлатар что-то произнес, и Хаммон перевел:
- Девятнадцать…

* * *

Пинерус вошел в палату и хмуро посмотрел на приборную панель. Как и ожидалось, все без изменений. Он снова попытался убедить себя, что пациентка все равно не проснется и что они только мучают ее, не давая уйти туда, куда она должна уйти. Ему, конечно, было лестно, что сам Картакос снизошел до этого поручения, однако не так просто щелкнуть тумблером, когда ты осознаешь, что беззащитное существо, которое ты собираешься убить – твой пациент, и что он еще жив и, быть может, вернулся бы к нормальной жизни, дай ему шанс. Вероятность мала, но она есть, и как-то продирает при мысли, что именно тебе нужно встать между ним и его правом на бытие.
Впрочем, колебания были недолгими: рука, дрогнув лишь вначале, затем твердо потянулась к оранжевому тумблеру.
- Ах сволочь! – вдруг прорычали за спиной.
Пинерус подпрыгнул, но на него уже навалилось что-то с острым запахом перегара, бранящееся и неуклюжее. Все это время оно, похоже, пряталось за шкафом с инструментарием, и врач не заметил его при входе в палату. А оно все время было тут и наблюдало.
- На по!.. – выкрикнул нейрофизиолог и тут же был схвачен за горло и перевернут на спину.
Пинерус увидел перед собой спитое побуревшее лицо Читеса – человека непонятной специальности и неопределенной должности, околачивающегося среди приближенных Форгоса.
- Ах ты поганый сузалийский шпион! И сюда уже пролез! – орал Читес, пытаясь одновременно тузить кулаком бедного полузадушенного медика. – Вредитель! Мы вас всех переловим!
Тот дернулся и, на секунду освободившись, просто заголосил: «А-а-а-а!» В коридоре послышался топот и крики. Рука сивого снова стиснула глотку жертвы, и Пинерусу стало совсем дурно.
Он даже не сразу понял, что его освободили.
Читес корячился в руках охранников, вопил что-то о шпионах, разъедающих плоть великого Кемлина, о проклятых сузалийцах, которые спят и видят, как бы развратить его народ «своими цацками», и еще много о чем.
Пинерусу помогли подняться, и он потрогал горло, проверяя, не сломаны ли хрящи, и еще не совсем веря в избавление.
- Что тут у вас произошло, господа?! – недоуменно спросил начальник охраны больницы.
- Он напал на меня… - просипел Пинерус, и кто-то подал ему стакан воды.
- Господин Читес? – начальник повернулся за разъяснениями к сивому. – В чем дело?
- Он сузалийский шпион! Эта девка должна нам сказать, где находится артефакт, и тогда технологии Кемлина будут обгонять весь мир на сотни лет! А поганые заморыши хотят, чтобы она замолчала навсегда, ясно? Арестуйте его! – брызжа пеной и подпрыгивая в объятиях нескольких здоровых парней, проверещал Читес.
На багровой его шее проступили все жилы. Казалось, сейчас в нем что-то лопнет, и он растечется по палате лужей перебродившего алкоголя с небольшой примесью крови.
- Так, ясно.
Не спрашивая больше ни о чем, начальник вышел в коридор и набрал номер секретаря мэра:
- Это Осо Даммон, начальник охраны больницы, где лежит известная господину мэру пациентка, - сказал он. – У нас тут небольшой конфликт, я прошу соединить с мэтром Форгосом.
- Ждите, - надменно бросил секретарь, получив вслед не высказанное вслух, но очень прочувствованное и абсолютно не печатное ругательство: бывший военный, Даммон ненавидел таких чванливых хмырей, как помощник мэра. Наверняка будет подслушивать их разговор с Форгосом! Ну не может быть, чтобы мерзавец не доносил на своего шефа Самому. Няньки есть повсюду…
- Я слушаю, - раздался в трубке знакомый голос, не прошло и пары минут. – В чем дело?
- Господин мэр, тут один из ваших людей набросился на врача и…
- Кто? – перебил тот.
- Господин Иги-Хар Читес.
- А, Читес… - каким-то отстраненно-полинялым тоном промямлил мэр. – Этого я и боялся…
Даммон насторожился:
- Мэтр?
- Что он сейчас делает?
- Называет мэтра Пинеруса заморышем…
- Заморышем? С какой стати?
- Полагаю, это каламбур, мэтр… Он кричит, что в больницу пробрались сузалийские шпионы, а если вспомнить географическое расположение Сузалу по отношению к нам, то…
- Ясно. И за что он так обзывает доктора?
- Читес обвиняет его в том, что тот якобы хочет убить свидетеля…
- Какого свидетеля?
- Так эту самую… Иссет же!
- Пинерус хочет убить Иссет?
Тут у Даммона шевельнулось слабое подозрение, что Форгос неявно и сдержанно, но все-таки издевается – и над ним, и над Читесом, и над всем происходящим.
- Господин Читес так говорит…
- Все понятно. Господин Даммон, действуйте по обстоятельствам. И, простите за торопливость, но у меня сейчас действительно совсем нет времени.
- То есть, вы даете добро на его изоляцию от общества?
- Ну я же сказал, - сухо повторил Форгос, - действуйте по обстоятельствам.
И связь прервалась.
Даммон заглянул в палату, чтобы дать отмашку своим парням. Те вывели упиравшегося и орущего Читеса в коридор.
Пинерус поставил стакан на стол у приборов и рухнул на стул возле пациентки.
- Вам не требуется помощь, мэтр Пинерус? – с участием спросил начальник охраны.
- Нет, нет… - тот нескоординированными движениями помахал рукой перед лицом. – Ничего не… Ну, только позовите Гевиса… и еще санитаров… с каталкой…
Даммон кивнул и привел хлопающего телячьими ресницами ассистента Пинеруса в сопровождении санитаров и грохочущей каталки.
- Спасибо, господин Даммон. Больше мне ничего не нужно.
И, когда охранник покинул палату, врач повернул лицо к ассистенту:
- Отключите аппарат, Гевис. Готовьте каталку, отвезете ее в мертвецкую. Документы потом…
Гевис с содроганием переключил тумблер. Оранжевая лампочка погасла, и наступила удивительная, давящая тишина.

* * *

В предсказанный час комета Аспарити врезалась в пояс астероидов. Астрономы Тайного Кийара отметили это событие, не сводя глаз с экранов своих э-пи. Они не видели подробностей, но в точности знали, что она – там, что она с упорством смерти пробивается на встречу со своей скорой жертвой.
И уж конечно они не предусмотрели, что на пути Аспарити встретится содружество из пяти крупных астероидов, притянутых один к другому прихотью гравитации. Пыля роскошным хвостом, отлетающим назад на тысячи миллионов кемов, комета отчаянно разнесла сплоченную группку, и это ей ничего не стоило. Почти ничего.
Ее траектория изменилась, отклонившись от прежнего курса лишь на чуть-чуть. Отлетевшие от нее кусочки вещества навечно остались заложниками кольца осколков – достойная взятка ради достижения достойной цели.
А цель была уже так аппетитно близка!
Отметив, что Аспарити преодолела препятствие, астрономы связались с линиалом и дали окончательный ответ. Ни обсерватория, ни лучший телескоп на планете, ни сверхмощное оборудование больше уже не понадобятся никому…
Линиал объявил срочную эвакуацию из города.

* * *

Эфий начал приходить в себя, когда рядом что-то щелкнуло. Это было похоже на звук разъехавшихся и снова закрывшихся дверей. В голове все порхало, как будто кто-то запустил туда целый выводок мотыльков, и это ощущение было отвратительным, порождая приливы дурноты. Немного полежав, клеомедянин начал вспоминать события до этого провала. Путешествие по венецианскому каналу, солоноватый запах воды Адриатики и сладостей, праздничные огни и маски, маски, мас…
Он слегка двинул кончиком носа и задел им что-то шершавое. Кажется, эта жутковатая белая маска по-прежнему на нем. Лекарь Чумы усыпил его каким-то газом. Это мог быть только Лекарь – в гондоле не было больше никого!
- Ты проснулся, не прикидывайся, - произнес знакомый, в смысле измененный, но именно тем самым и знакомый голос.
Маску с него сорвали, и тогда Эфий распахнул глаза. Полутемная комната и белеющий ярким пятном клюв Лекаря.
- Вы кто? – снова, как при первой их встрече, спросил клеомедянин, пытаясь сесть.
Стая бабочек в голове пополнилась новыми особями, тошнота подкатила к горлу.
Замаскированный усмехнулся:
- Давай же, задавай следующий вопрос: «где я?» А потом – «что вам от меня нужно?»
Эфий сглотнул, с трудом подавляя рвотный спазм.
- Вот что, пастух с Клеомеда. Пока ты сидел тихонечко, возился с пробирками и ублажал эзотерические мечты Савского, ты никому не мешал. Мне и в голову не могло прийти, что они попытаются сделать из тебя фигуру номер один в этом деле!
- В каком… деле? – запнулся тот.
- Заткнись! Омега чертова, подумать только! И все основание для таких решений – сон малохольного клеомедянского мутанта! Сейчас ты снова наденешь свою маску, и мы поднимемся на крышу, где сядем во флайер. Ты будешь кроток, как одна из овец, которых ты пас на своей вонючей планетке. Иначе, пастух, я не обещаю тебе долгой жизни. Но при определенном благоразумии у тебя есть шанс улететь к своим и прожить столько, сколько тебе отведено. Лишь бы подальше отсюда. В твоей смерти я нисколько не заинтересован.
- Но у меня там никого нет!
- Как же – а твое добросердечное племя? Я даже позволю тебе оставить этот карнавальный наряд. Ты явишься перед сородичами как дух мести. Они ведь вышвырнули тебя в дырку под скалой, да?
Эфий ужаснулся. События двадцатилетней давности встали перед ним, словно все было только вчера:
- Не отправляйте меня к ним! Только не к ним!
- Ты что, предпочтешь смерть? Не верю. У тебя еще есть время подумать, пока мы добираемся до ТДМ… Ну все, баста! Вставай и идем!
Сильная рука вздернула его за шиворот, как безвольную марионетку. Он переступил и едва не повалился на пол.
- Я не могу идти, господин неизвестный. У меня ноги заплетаются. Вы чем-то отравили меня, - смело взглянув в черные провалы-глаза маски, сказал Эфий с той твердостью в голосе, которой Лекарь от него явно не ожидал и оттого озлобленно ругнулся.
Тело почти не повиновалось, но от пережитых воспоминаний и связанного с ними ужаса голова заработала на удивление ясно. Клеомедянин начал видеть взаимосвязи, причины и следствия, истинное и ложное с той легкостью, которой никогда в себе не подозревал. Так, точно вместе с маской этот страшный человек сорвал с его лица повязку, закрывавшую до сих пор глаза. И Эфий вдруг понял, что именно должен сделать, и увидел, что сможет это сделать.
- Можно хотя бы воды попить? – спросил он. – Я тогда и встать смогу, и пойти…
Лекарь Чумы оглянулся на стол, где стояла ваза с какой-то снедью, бокал и бутылка воды. Он не стал наливать, а подал Эфию всю бутылку.
Тот вдруг что есть сил вцепился в его перчатку, произнес что-то, глянув в глаза, и пинком обеих ног отбросил к противоположной стене, слегка ударившись по инерции о притолоку плечом и лопаткой. Несмотря на то, что Эфий был не так уж и силен, а тем более после отравления, Лекарь никак не мог прийти в себя. Клеомедянин же, заныв какой-то мотив на совершенно незнакомом языке, поднялся и с бутылкой в руке подошел к нему.
- Атме, атме, асани, асани! – зашептал бывший пастух, став перед лежащим на колени и делая рукой странное движение, точно тянул к себе невидимые длинные волосы на лице – вернее, на маске – незнакомца. - Аярэй, аярэй... инасоутерро... атме... атмереро... асани, асани!
Вода в бутылке замутилась, точно курильщик выпустил в горлышко сигаретный дым. Тело Лекаря Чумы обмякло.
Эфий бормотал еще какое-то время. Страх медленно уходил. Он понял, что сделал почти невозможное – одолел человека, который был гораздо сильнее него во всех отношениях. Результат такой же, как под присмотром Калиостро. Но то были игрушки, а настоящая схватка произошла только что.
Переведя дух, клеомедянин защелкнул крышку и сунул бутылку в карман своего плаща-балахона. Дрожь в теле постепенно унялась, да и бабочки куда-то улетели. Лекарь говорил о флайере на крыше, а это значит, что в нем и предстоит лететь на поиски Калиостро-старшего и его псиоников, чтобы рассказать о…
Да, а о ком рассказать? Кто это?
Эфий развернулся и одним движением сдернул носатую маску с лица неизвестного. Зрачки его расширились:
- Не может быть! – беззвучно прошептал он одними губами. – Но зачем?!

* * *

Эфимия и Луис прощались на взлетной площадке перед флайером. Сильный ветер захлестывал их и толкал то в одну сторону, то в другую. Оба Калиостро – старший и младший, Фанни и Джоконда ждали их в стороне.
Нью-Йорк с высоты восемнадцатого яруса был виден от края и до края, но сегодня над ним летели сумрачные облака, сбиваясь в стаи и грозя скорой бурей. Было не по-весеннему холодно.
Девушка стыдилась посмотреть Луису в глаза и отворачивалась, а он то и дело отлеплял от лица длинные светлые волосы, остервенело расшвыриваемые ветром.
- Как хотя бы вас зовут? – спросил он.
- Нэфри. Но я тогда не знала… и она тоже…
Юноша кивнул:
- Я понимаю. Вы не переживайте, я все понимаю, все будет хорошо. Давайте просто обнимемся на прощание, а потом для каждого из нас все начнется сначала.
Эфимия замялась, но потом сделала шаг к нему и обвила его шею руками.
- Луис, она еще очень юна и многого не понимает, - шепнула она, прижимаясь щекой к щеке Луиса. – Когда она вернется, то будет другой. Просто наберитесь терпения. Она подрастет – это будет так скоро, что вы еще станете жалеть! И, если все правильно, если оба вы не ошибаетесь в выборе, все будет в порядке.
- Я знаю. Может быть, мне все же полететь туда с вами?
- Нет. Не стоит. Вам лучше встретить ее… там, где принимающий портал… Вместе с ее родителями.
- На Тибете?
- Да. Ведь, если я правильно поняла, именно туда забросит ее из Пирамиды Путешествий, когда я вернусь… или не вернусь к себе домой…
- Вы вернетесь. И Эфимия вернется.
Луис добродушно улыбнулся и поцеловал ее в щеку:
- Счастливого пути!
- И вам!
Она увидела, как дед Калиостро отошел в сторону, приняв чей-то вызов на ретранслятор и махнув им рукой, чтобы подождали. Дик, все еще чувствовавший себя виноватым за агрессивное поведение, был преувеличенно вежлив с подошедшей к ним Нэфри в облике его дочери. И та понимала его чувства – и облегчение, связанное с тем, что все прояснилось, и неимоверную тревогу в ожидании, чем все закончится. Даже Фанни вопреки обыкновению не подначивала его и не шутила, хотя уже успела прийти в себя и была настроена весьма оптимистично.
Фред Калиостро подозвал к себе Джоконду и около минуты что-то ей рассказывал. Эфимия-Нэфри видела, что на лице синьоры Бароччи отразился почти ужас – и это притом, что она умела сдерживаться, как никто другой. Джо качала головой, отказываясь верить.
- Нам придется подождать, господа. Планы меняются, - подойдя ко всем, объявил основатель «Черных эльфов». – К нам присоединится еще один человек. Думаю, разумно будет отправить его вместе с… - Фредерик взглянул на внучку, - с юными леди.
Джоконда, кажется, тоже пришла в себя и вернулась вслед за шефом. Но Эфимия-Нэфри понимала, что под напускным спокойствием она скрывает смятение. Что ей сказал дед?
Чтобы не стоять на ветру, они вошли в один – тот, что летел в Египет – флайер.
Эфий прибыл спустя три с половиной часа, бледный от волнения или от чего-то еще, с воспаленными глазами, в бесформенной черной одежде, держа в руке продолговатый предмет, завернутый в темную шелковую ткань.
- Видимо, вам придется лететь в Луксор вдвоем, - сказал им с Эфимией Калиостро-старший, и клеомедянин отдал ему загадочную вещицу. – У нас с синьорой Бароччи неотложное дело в Венеции. Доберетесь вы без труда, а с другой стороны вас встретят, - Фред указал на Дика, Фанни и Луиса. – Спешу откланяться, господа!
А Джоконда даже забыла проститься: она почти бегом бросилась к флайеру, только что доставившему сюда Эфия. Но Нэфри уже почти не было дела до суеты этого мира. Она поняла, что там что-то произошло, но не испытала никакого любопытства.
Прохладно попрощавшись с матерью и отцом – понимая, что это чужая женщина, оба они чувствовали себя с нею не в своей тарелке – Эфимия села обратно в кресло, а все лишние покинули их флайер.
- Здравствуй, Нэфри, - сказал Эфий, когда пилот поднял аппарат в воздух.
- Спасибо за помощь, Эфий! Я твой должник. Если, конечно, мы еще встретимся…
- Я думаю, мы встретимся обязательно, - слегка улыбнувшись, подмигнул он. – Но сейчас, если не возражаешь, я уйду в каюту. Мне нужно отлежаться.
Девушка кивнула, а потом, забыв о клеомедянине, отвернулась в иллюминатор.

* * *

Джоконда вздрогнула, когда дверь в номер разъехалась, выпуская господина Калиостро.
- Джо, - он поманил ее к себе. – Я все сделал, но если тебе неприятно…
Она оглянулась на сидящих в гостиничном холле неподалеку от той самой двери Марчелло и Витторио. Оба «эльфа» были непривычно молчаливы и угрюмы, Малареда даже позабыл о своих орешках, а Спинотти методично притопывал ногой по темно-красному ковровому настилу, разглядывая свои туфли.
- Нет, синьор, я хотела бы поговорить. Сама. Он уже сможет разговаривать?
- Да, сможет.
Фредерик посторонился.
Женщина ступила в номер, не желая признаваться даже самой себе, как ей жутко. Столько лет…
Чезаре полулежал на той кровати, с которой еще несколько часов поднялся похищенный им Эфий. Смуглое лицо его было синюшного оттенка, и в полутьме он напоминал поднявшегося из гроба упыря, а черное одеяние только усугубляло это сходство.
- Че коса хаи фатто… - проговорила Джоконда по-итальянски. – Что же ты наделал, Чез…
- Ио нон ме не пенто, - буркнул тот.
- Ты не жалеешь, - горько повторила она, морщась и присаживаясь на край стола. – Ты ведь уничтожил всё, разом… Все эти годы… Я догадываюсь, с чем это связано, но чтобы так? Объясни, если сможешь!
Чезаре помолчал, презрительно жуя губы.
- А надо? – наконец спросил он с вызовом.
- О, Мадонна!
Джоконда запрокинула голову, чтобы слезы закатились обратно и не побежали по щекам. Лучше бы все это было ночным кошмаром. Но она уже и щипала себя, и впивалась ногтями в ладони, и закусывала губы. Боль была, но блаженное пробуждение не наставало…
- А ты думаешь, каково мне было видеть, причем видеть каждый день, все эти двадцать лет, как ты умираешь? Поставь себя на мое место и подумай, что чувствовала бы ты. Сначала иллюзии и полный уход от настоящего мира. Джо, да ты сама стала монашкой! Двадцать лет, Джо, двадцать лет как он сам угробил себя, а расплачиваешься ты.
- Тебе не должно быть до этого дела! – вспыхнула женщина, и он оторопел, потому никогда еще не видел ее такой, хотя знал, перед кем она была сама собой, без притворств. – Я никогда не давала тебе ложных надежд! Ты чужой мне, Чез! Ты не мой человек, а я не твой. Я люблю тебя, черт побери, как друга, как старого товарища, коллегу. Может быть, даже как брата – я не знаю, у меня никогда не было братьев, но может быть, как брата… Но я не могу раскрыться перед тобой, как не могу никого убить, понимаешь? Это что-то свыше, оно сильнее меня! Мне никто это не внушал, никто меня не гипнотизировал. Прости за откровенность – да я просто не смогу спать рядом с чужим мне мужчиной! Не смогу! И ты напрасно лез мне в душу все эти годы, напрасно притворялся голосом здравого рассудка. Ты причинял мне еще большие страдания, Чез, а мне и так было несладко. Ты вторгся на запретную территорию. Ты шантажировал меня благополучием Луиса, а это уже слишком!
Чез резко выпрямился и почти закричал:
- Да! Я пытался достучаться до твоего помраченного разума и использовал при этом любые возможные средства! Но ты настолько рехнулась, что даже воспитание мальчишки было для тебя чем-то второстепенным…
- Это ложь!
- Это правда! Ты жила прошлым, перекатывала его, как старый мулла четки, упивалась своими страданиями. И все это происходило на моих глазах. По-твоему, я должен был сидеть и бездействовать?
- Да. Ты должен был сидеть и бездействовать. Как бездействовали Марчелло и Витторио. Для меня ты ничем не ближе них! Я не давала тебе никакого права…
Он перебил ее, в ярости ударив кулаком по кровати:
- Я сам беру права, когда считаю необходимым!
- И за это ты поплатишься блокировкой памяти, - грустно констатировала Джо.
- Да хоть блокировкой жизни. Мне все равно! Лишь бы не видеть всей этой паранойи с астралами, альфами и омегами и остальным мракобесием! Я ничего не делал, пока фондаторе не пошел у тебя на поводу и не стал подыгрывать с поиском умельцев ВТО.
- Это ты уничтожил отчеты в Элизиуме… - в голосе Джоконды прозвучало утверждение.
- Безусловно.
- Я не думала на тебя. И никто не думал… Но зачем ты похитил Эфия и зачем хотел отправить его на Клеомед?
Он шумно выдохнул воздух:
- Ты и правда ослабела разумом… Да затем, что когда из этого дурацкого плана с Омегой ничего не выйдет – а из него точно ничего не выйдет, потому что это мракобесие! – ты окончательно пропадешь. Я не хотел твоего разочарования и твоей гибели. Уж лучше бы ты жила надеждой отыскать пастушка, тогда у тебя хотя бы оставалась цель…
- Это глупо.
- Как все, что делали вы с фондаторе Калиостро, ухитрившись вовлечь во все это даже самого президента…
- Ты смеешь оценивать поступки синьора?!
- Да, я смею оценивать его поступки. Наверное, он уже слишком одряхлел для своей должности…
- Не хочешь ли ты занять его пост? – уколола его Джо, сузив глаза.
- Нет. И никогда не хотел. И я уже давно не жду твоей взаимности. То единственное, к чему я еще испытываю хоть что-то – это твое душевное состояние. Уж пусть оно будет таким, как эти двадцать лет, чем из-за неудачи ты впадешь в черную депрессию и закончишь свои дни, водимая Луисом к психиатрам! А теперь давай, зови парней, арестовывайте меня, блокируйте, убивайте – я сказал все, что давно хотел сказать…
И с тех пор он не произнес больше ни единого слова, похожий на посаженного в клетку дикого зверя, который отказывается есть и пить и, равнодушный ко всему, умирает от тоски…

* * *

На голограмме перед Эфием и Эфимией-Нэфри появилась Паллада.
- Мы в Лхасе, скоро будем на месте, и вы тоже уже можете выдвигаться к Пирамиде, - сказала она. – Как вы там?
- Нормально, - ответила девушка. – Мы в Луксоре, все отлично. Жарковато здесь только. В точности как у нас дома…
- У нас дома? А, ну да! Поняла! Ну, до связи.
Всего через сорок минут они с Эфием добрались до Пирамиды Путешествий. Клеомедянин с восхищением смотрел на величественную постройку, перламутровым блеском переливавшуюся под лучами свирепого солнца.
- Какая она… - пробормотала Эфимия-Нэфри.
- …красивая! – выдохнул Эфий.
- Ты тоже здесь впервые?
- Да. Не доводилось… Я в Чолуле был, на принимающем портале, а здесь и в тибетском еще не бывал…
- А зачем ты идешь со мной?
- Это долгая история. Может быть, мне удастся помочь одному нашему путешественнику выбраться из ваших краев… Пока господин Калиостро ничего не знал о тебе, они ломали голову над устройством, которое могло бы перекинуть меня с трансдематериализатора не в мою внутреннюю вселенную, а в мир причины этого мира. Твое появление решило все: человек оттуда становится проводником. Это сработало девятнадцать лет назад, и уже без сомнения, что сработает и теперь. Правда, я не знаю, чего мне ждать, ну да как-нибудь выкручусь…
После жары, от которой плавились скалы западного берега Нила, прохлада Пирамиды казалась раем. Регистрация прошла очень буднично, как на авиарейс, но когда Эфимия-Нэфри произнесла имя деда, «синты» и администратор встрепенулись:
- Специальная отправка! Проходите в бокс, вам придется немного подождать, там сейчас идет важная отгрузка, но мы вас отправим в лучшем виде! – заверили Эфия и Нэфри.
- «В лучшем виде» звучит утешительно, - сказала девушка, усаживаясь в боксе и прикладываясь к горлышку бутылки с водой. – Что ты так смотришь? – она улыбнулась.
Эфий немного смущенно покачал головой.
- А-а-а, понимаю! Экая ветреница эта ваша Эфимия – сколько мужских голов вскружила в семнадцать лет! – пошутила Нэфри. – Ты не возмущайся, я ей все равно ничего не скажу: не успею.
- И на том спасибо.
- Ты дашь мне знать, если я по какой-то причине тебя там не узнаю? Вот вдруг у меня откажет память об этом путешествии?
- Я постараюсь. Если у меня тоже ничего не откажет…
Они нервно засмеялись, и тут в дверях возник «синт», приглашая их за собой. Эфий протянул ей руку и вытянул из кресла. Нэфри игриво подтолкнула его плечом:
- Держись, солдат, мы сделаем это!
Но она мелко задрожала, когда они поднялись на круглую платформу и когда глубоко под полом зашумело неизвестное устройство. «Все хорошо!» - мысленно шепнул ей Эфий.
Нэфри крепко прижалась к нему и что было сил зажмурила глаза.
Он снова увидел яркий свет и каких-то людей, как во время прошлого перемещения. Или не людей? Клеомедянин не успел рассмотреть. Нэфри рядом уже не было. Все это длилось секунды, а потом померкло.
Ощущения были незнакомыми. Он будто всплывал откуда-то со дна, где до этого спал крепким сном, и начинал спросонья что-то различать, а потом снова засыпал. Шумы урывками достигали его слуха. Видения проходили чередой снов и реальности, путались во времени.
Первое отчетливое было загадочным и необъяснимым.
Эфий обнаружил себя парящим посреди круга белых камней. Это было как во время перехода в «тонкий» мир. Он заметил человека и переместился к нему, но, разглядев ближе, изумился: перед ним в траве на коленях стояла Джоконда, заметно постаревшая со времени их последней встречи у флайера и странно одетая. Но Эфий узнал ее, услышал невнятное бормотание: она кому-то молилась.
«Ты ко мне или за мной?» - отчетливо прозвучало в его сознании.
Что-то было не так. Он взлетел ввысь и увидел верхушки деревьев, увидел незнакомые горы, водопады и реки.
Женщина поднялась и побрела куда-то в чащу. Он видел только, как она вошла в стоявший особняком домик в виде конуса, выложенного из камней, но спуститься и посмотреть, что это за дом, не успел. Все поплыло, очнулся он позже. На этот раз был ранний рассвет, когда глаза только-только начинают видеть все, что вблизи, но звезды еще светят в небе. Когда-то он вставал в это время и отправлялся пасти стадо…
Эфий лежал все на тех же белых валунах. Рядом с его лицом сидела оцепеневшая ящерица с длинным ошипованным хвостом.
Та женщина снова молилась невдалеке, простирая руки к небесам. Она была еще больше похожа на Джоконду и даже, кажется, помолодела вровень с нею…
«Ты ко мне или за мной?» - повторился вопрос, а черные глаза безошибочно отыскали его, стоило Эфию подлететь ближе.
«Я не знаю, что ты хочешь услышать», - ответил он.
«Я позвала тебя, но ты ко мне или за мной?» - в мыслях женщины бурлила тревога.
«Не знаю».
На восходе они пришли в поселение. Пришла она – Эфий лишь перемещался вслед за нею, изредка пропадая и возвращаясь. Ее встретили жители, окружили и проводили к дому в центре деревни. Эфия не видел никто.
Она поднялась в каменную пирамидку, добрела до свободной постели и, упав на нее, тут же заснула. Эфий понял, что больше он не волен странствовать и должен быть рядом, а потом снова провалился в небытие.
«Ты ко мне или за мной?» - послышался стон, и он разбудил клеомедянина, не ведавшего времени.
Женщин было две. Та, которую Эфий видел прежде, в широкой серой рубахе до пят, тяжело дыша, согнувшись пополам и охватив себя руками, металась по дому из стороны в сторону. Вторая, совсем старая, беззубая, раздувала огонь в очаге и наливала воду в глубокие чашки.
Эфий стал вспоминать, где он и зачем, но прошлое ускользало еще сильнее, чем во время предыдущего пробуждения. Хозяйка дома чувствовала его, но ей было не до разговоров. Когда она, мучаясь от боли, устало прилегла на бок, Эфий понял, что с нею происходит и, устыдившись, захотел убраться вон, однако что-то крепко держало его привязанным к этому месту. И тогда пришла догадка. Ничего никогда не случается просто так: если есть следствие, есть и причина, а желающий спастись всегда сам творит свое спасение, иногда и не подозревая об этом своим разумом, ибо лишь душа вольна выбирать.
Женщина была сосредоточенна на своей тяжелой работе, ей было не до чего-то еще, но присутствие, которое она ощущала беспрестанно, ее пугало, сбивало с толку.
«Ты ко мне или за мной?.. Или за…»
Эфий ощутил ее ужас.
«Я к нему», - ответил он, впервые заметив длинную светящуюся ниточку, которая тянулась у него из-за спины к ее круглому животу. Может быть, она, эта ниточка, и не отпускала его далеко все это время?
Облегчение разлилось в душе женщины.
«Тогда здравствуй!» - но мысль ее прервалась мучительным, задыхающимся стоном, сдавленным криком, почти рычанием, а в глазах Эфия все перекувыркнулось, он увидел смутный овал ее перевернутого, уже улыбающегося лица, ощутил горячие руки на своей голове и тоже закричал – в ответ.
- Айя-Та! – было первое, что он услышал в этом мире.
Через одну весну ему удастся понять, что это означает…
Приходящее позже все так же вспыхивало и меркло, как прежде, но со временем сон стал короче, реальность – четче и продолжительнее, а сам Эфий медленно и неохотно, но – куда тут денешься! – сживался с собой в новом качестве.
Ее звали Аучар, и она была необычной. Едва он выговорил свои первые слова, она стала заставлять его помнить все, что он еще не забыл. Она что-то напевала ему, по многу раз повторяя одно и то же, а со временем стала говорить обычно, что нужно делать, чтобы великий Змей мира не отнял у него старую память. И Эфий повиновался, Эфий не утратил знания былой жизни, но Аучар уже не казалась ему похожей на женщину из какого-то другого мира. Она была для него одной-единственной. И еще у него было шесть братьев, старшего из которых он сторонился, чувствуя в нем непонятную угрозу, но старший, Улах, будто и не замечал его.
Были драки с мальчишками, баловство и наказания со стороны взрослых жителей деревни. Эфий помнил день, когда умер отец, а вождем стал брат, Араго. Эфию исполнилось восемь, он смотрел на мать, но, отправляя своего вождя за горизонт, в ночь, к ушедшим предкам, та не плакала, хоть и постарела. Помнил он и то, как самый старший брат, Улах, расколол племя и, переманив к себе многих, сделал их врагами тех, кто остался. Эфий помнил свою первую настоящую рану, когда его ткнул копьем в ребра воин Улаха. Воин был взрослым, а он – еще двенадцатилетним мальчишкой, но тот не счел зазорным драться с ребенком, как ребенок не побоялся выйти в бой вместе со старшими братьями.
Его тащили куда-то на носилках посреди ночи. Эфий то проваливался в темноту, то открывал глаза и видел над собой мельтешащие ветки и черные силуэты сородичей. Потом его внесли в дом. Здесь незнакомо пахло чем-то свежим. Впрочем, не совсем незнакомо: что-то, что так настойчиво берегла мать, и сейчас прорывалось из памяти прошлого. Эфию казалось, что раньше он сам работал среди похожих запахов и не был тогда мальчишкой-подростком, которого…
- Они уже дерутся с детьми! – полушепотом воскликнул незнакомый мужчина у него над головой, за пределами видимости. В его тоне слышалось негодование и глухое, усталое отчаяние.
Эфий попытался рассмотреть незнакомца в свете факелов, торчащих из каменной кладки, но, стоило двинуться, к горлу подступила тошнота. И так уже было, когда… Когда?
Несколько сильных рук подхватили его тело и переложили на плоскую поверхность высоко над полом. В глаза шибанул свет, и Эфий сжал веки.
- Потерпи еще, Айят, - мягко произнес все тот же голос.
Что-то кольнуло в сгибе локтя. Знакомое ощущение, но, опять же – когда?..
Он открыл глаза. Над ним стояло существо в чем-то светлом, в невиданном головном уборе и такой же невиданной повязке на лице. Только взгляд, пристальный взгляд, по которому Эфий узнал его…
- Кр… - начал было он, но ощутил во всем теле покалывание, его разморило, и язык отказался издавать еще какие-нибудь звуки. Стало так замечательно хорошо, словно кто-то положил его в теплый сугроб и стал закапывать в теплый чистый снег, но что такое сугроб и снег, Эфий не ведал, а вспоминать не хотелось…
Были другие раны – простые, которые исцеляла мать своими снадобьями, и тяжелые, с которыми его относили к богу в его далекое уединенное жилище среди скал. Но Эфий уже знал, кто это, хотя никому не говорил. Даже самому богу. Он искал предлог, чтобы увидеться еще, и Та-Дюлатар постепенно стал привыкать к его обществу. Мальчишка вызывал в нем любопытство – чуть большее, чем все остальные Птичники – и симпатию. Эфий знал, что тот любит толковых людей и вполне способен раздражаться, когда кто-то делает глупости. Бог-целитель не отличался излишней терпимостью и смирением. Он позволил Эфию прибегать  к нему просто так, иногда разрешал помогать – точнее, стоять рядом – во время операций. Как и в той, прежней, жизни их тянуло друг к другу, близких по духу и способностям, но беседовали они все же немного: Та-Дюлатар от своего одиночества стал не слишком говорлив, да и чем ему было особенно делиться с подростком? Разве что обучать его боевому искусству мастеров из той далекой страны, откуда прибыл сам, и языку, на котором говорил тогда. Вскоре юноша понял, что раскрываться пока нельзя: все должно идти своим чередом. И сразу стало легче.
Когда ему исполнилось пятнадцать, Араго позволил ему охранять дом Та-Дюлатара вместе с остальными взрослыми, сменяясь в карауле. Злоба Улаха росла, войны участились, и на распавшееся племя начали совершать набеги другие жители сельвы – как на Птичников, так и на Плавунов. Численность племен падала, непрерывно сокращаясь во время стычек.
Последние годы в деревню стали наезжать белые люди. Некоторые из них Эфию нравились: они копались в земле и знали много интересных историй, а те, кто говорил на языке племени, бывало, рассказывали о своей работе. Не раз видел он с ними девушку, но никак не мог понять, где они могли встречаться раньше. Ее лицо не напоминало ему никого, но в ней было что-то определенно знакомое.
Когда однажды ночью Та-Дюлатар окликнул их в карауле и потребовал принести раненого с поляны возле опустошенной деревни, Эфий не подумал, что с этого мгновения изменится вся их жизнь. Они вчетвером принесли белоголового человека, истерзанного черным большим котом, и труп самого кота, а наутро бог-целитель велел им пойти к другим белым и сказать им, что раненый должен остаться у него, но проведывать его нельзя.
Пока говорил старший их караула со старшим из ученых, Эфий смотрел на ту самую девушку и, кажется, она тоже успела заметить его. Все решил звук ее имени: «Нэфри». Юноша вспыхнул, и последняя недостающая картинка  встала на свое место. Но до поры до времени говорить об этом не стоило – ни Та-Дюлатару, ни Нэфри. Сказать – это нарушить петлю событий во времени, и тогда ему не попасть в этот мир в компании с заблудившейся девушкой, а значит, вся эта реальность станет тупиковой альтернативной веткой и закончится ничем. Или, во всяком случае, не тем, чем должно закончиться. Надо было вести себя очень аккуратно.
Он не раз благодарил прозорливость матери Аучар, которая даже после смерти берегла его, успев передать свои умения. Семена упали в благодатную почву: юноша, тело которого стало новым пристанищем для Эфия, обладал недюжинными способностями, схватывал все на лету и с легкостью развивал дальше. Раванга их племени полушепотом поговаривал, что в седьмом сыне женщины, которая никогда не рожала девочек, всегда собирается вся сила его предков со стороны обоих родителей, но велел Эфию скрывать это ото всех, что тот и делал.
И как же больно было ему видеть Аучар в последний раз, когда она и сама не могла на него наглядеться, встретив их троих в Обелиске, по ту сторону жизни! Для него она была все той же молодой женщиной, следом за которой он однажды прилетел в племя Птичников. В ее темных глазах светилась любовь, но говорить она не имела права, только внимать чужим словам. Белоголовый Ноиро шагнул к ней, и она завернула его в черную накидку, укрыв с головой и веля не отставать. На глазах Эфия и Та-Дюлатара они растаяли в фиолетовой мгле…

* * *

Двигаясь по дороге в направлении к цели, мы иногда и не подозреваем, к каким разительным переменам может привести нас один неверный шаг чуть в сторону. Но все это так ничтожно по сравнению с тем, что случается, когда изменяют свой путь огромные космические тела.
Пока посвященные жители обитаемой планеты метались в попытках уберечься от верной гибели, Аспарити совсем изменила свой курс. Она по-прежнему метила в Тийро, но теперь ее путь пересекся с траекторией орбиты естественного спутника, и на огромной скорости комета врезалась в его поверхность. Вспышка великой силы осветила небо ночной стороны Тийро.
Аспарити раскололась, но два небольших обломка ядра, пройдя по касательной, вырвались из гравитационного поля спутника и продолжили свой полет к большой планете.

* * *

Нэфри проснулась от холода. Здесь было просто чудовищно холодно, да вдобавок ко всему и темно. И еще стоял какой-то омерзительный сыпуче-сладковатый запах.
Она попыталась пошевелиться, но тело отказывалось выполнять приказы мозга. Двигались только пальцы на руках и ногах и шея. Девушка завыла от ужаса, но тут плоскость под нею дрогнула и поехала. Здесь было светло и ужасно воняло мертвечиной, а над нею стоял…
- Учитель? – прошептала она.
- Вставай, детка, надо убираться отсюда, - сказал мужчина, как две капли воды похожий на Та-Дюлатара, и тут вернулась память, да ко всему прочему она увидела, что у него коротко остриженные волосы и холеный вид, а значит это…
Нэфри завопила от ужаса.
- Да, да, я тот, на кого ты подумала. Но ты располагаешь не всей информацией. Я расскажу тебе все по дороге, ты только поднажми, хорошо?
- Я не могу. Тело не работает… - слегка успокоившись при звуке его голоса, призналась она.
- Плохо. Этого я и боялся.
- У меня что, паралич?
- Нет, у тебя была кома, - Форгос поднял ее под мышки и перевалил себе через плечо. – Сейчас связи восстанавливаются, на это надо время, а времени у нас нет.
- Мне надо к Ноиро, он…
- Тебе надо улепетывать отсюда как можно быстрее. Через несколько часов здесь будет бурлящий котел магмы. Все давно покинули город.
- Какой город?
Она попыталась исхитриться и повернуть голову так, чтобы хоть краем глаза увидеть обстановку. Но мэр шел быстро, ритм его шагов постоянно сбивал ее настрой, а ее распущенные волосы свисали на лицо и закрывали обзор.
- Тайный Кийар. Мы в Тайном Кийаре, Нэфри Иссет.
- А почему здесь будет котел магмы?
- Деточка, мне, прости, тяжело нести тебя и говорить. Потерпи до машины.
Форгос преуменьшал свои физические возможности, ему просто хотелось собраться с мыслями и вначале узнать о ее состоянии, а потом уехать отсюда как можно дальше, не тратя время на пустую болтовню.
Он посадил ее на переднее сидение своего автомобиля. Нэфри попыталась самостоятельно втянуть в салон ноги, но это ей не удалось, и мэр одни коротким движением помог ей усесться. Только тут она поняла, что на ней надета лишь тонкая больничная сорочка с глубоким вырезом на груди, больше похожая на передник, чем на одежду.
- Святой Доэтерий, - прошептала она, закрываясь едва повинующимися руками. – Во что я одета!
Форгос коротко улыбнулся, тут же посерьезнел и завел двигатель:
- Так уж повелось, что для покойников в морге небольшой выбор нарядов. Не стесняйся меня. Хоть ты и привлекательна, но годишься мне в дочери, и к тому же - дочь моего приятеля, а это веские аргументы.
Они помчались по подземным переплетениям шоссе.
- Через несколько часов в пустыню упадет ядро гигантской кометы. Ученые не оставляют человечеству шансов на выживание… Но мы попробуем, да?
- Кометы? – повторила Нэфри, отчего-то не приняв эту весть всерьез. – А что было со мной? Почему я тут?
- Ты, Нэфри, лежала в коме больше недели.
Несмотря на все заверения, Форгос старался не смотреть в ее сторону: когда она прикрывала своей сорочкой одну часть тела, непременно оголялась какая-нибудь другая. Разум разумом, а инстинкты, как считают биологи и психологи, еще никто не отменял.
- А тут ты по распоряжению господина Картакоса. В морге, кстати, – тоже.
Девушка закрыла глаза:
- Насчет кометы – это какая-то шутка?
- Нет. Насчет кометы, увы, правда.
- Я вам не верю, - пробормотала она сквозь зубы. – Это какая-то ваша игра. Куда вы меня тащите?
- Деточка, я был бы рад, окажись это все игрой или ошибкой… А едем мы сейчас к телепорту, причиндалы от которого ты благополучно куда-то подевала – ну, теперь даже если бы мы их и раздобыли, то применить бы не успели. Если, конечно, ты не зарыла их обратно на территории Тайного…
Нэфри враждебно сверлила его взглядом и не переставала поражаться сходству Форгоса и Та-Дюлатара.
- И куда отправит нас ваш телепорт?
- Туда же, куда он отправил много лет назад одного из наших нерадивых работников, который, не зная, что очутится в другом месте, приволок из иного мира тамошнего обитателя. Проще говоря, мы с тобой сейчас же будем в сельве Рельвадо. На такой случай у меня во Франтире есть одно спокойное местечко, где можно спокойно переждать любую бурю.
- Мне надо к Ноиро!
Он промолчал. Девушка заплакала от бессилия, уговаривая его отпустить ее и телепортироваться в одиночестве.
- Я больше не нужна вам! Высадите меня где-нибудь, я доберусь сама!
Он с иронией покосился на нее:
- Сверхгениальная идея! Именно в этом наряде я тебя и высажу. Но, если ты не в курсе, промежуток между Западным и Восточным городами сейчас кишит военными подразделениями: война, как-никак. Далеко ли ты уйдешь в этом… хм!.. бронепереднике?
- Это уже мое дело!
- Нет, и мое тоже. Я слишком чту память Кьемме, чтобы бросить его единственную дочь на растерзание изголодавшимся воякам.
- Вы что, правда знаете моего отца?
- Знал. Он погиб, деточка. Тебе тогда было года три или четыре и ты ничего не знаешь…
- Мы просто уехали от него.
- Да, уехали, когда я пришел к твоей матери и рассказал, как все было. А ты вся в него, только глаза другие. Он бешеный был, и ты не лучше.
- Вы лжете! Как вы могли прийти к моей матери и как могли быть другом отца, если такие, как он, и такие, как вы – непримиримые враги?!
- А какой, по-твоему, я?
- Вы лжете!
- Ну все. Мне это надоело! – Форгос резко нажал педаль тормоза.
Машину чуть занесло, его откинуло на валик подголовника, и он остался неподвижен, а через мгновение Нэфри испытала мощь Призыва: «Ко мне!» Она засопротивлялась. Пусть не думает, что ее так просто убить! И вдруг частота «Ко мне!» перебилась частотой «Явись!», привычной и такой родной. У нее есть шанс попросить защиты у кого-то из своих. Форгос наверняка предельно силен, но все-таки двое продержатся дольше. И девушка позволила себе уйти на зов.
На перекрестке не было больше никого: только она и Форгос в виде огромной черной твари – такими в чужом мире, где жила Эфимия Калиостро, художники рисовали мифических драконов.
«Так какой, по-твоему, я?» - повелительно уточнил мэр, с шумом размахивая перепончатыми крыльями.
«Такой, каким я вас вижу!»
«А кого еще ты ищешь, озираешься? Не почудилось ли тебе, что кто-то зовет тебя вот так: явись, явись?»
«Но… как?! – опешила Нэфри, начиная догадываться и все отчетливее различая чистейший серебристый свет, спрятанный в ртутных глазах чудовища. – Как это может быть?!»
«Мне надоели твои сомнения. Смотри все сама и делай выводы!»
Она увидела Форгоса еще совсем молодым. Неужели и он в ту пору был врачом? Они спорят с синеглазым мужчиной приятной наружности, который очень напомнил девушке отца Эфимии в том мире. Потом проходит сразу много времени – и Форгос видит этого мужчину бездыханным. И вот он уже среди тех, кто убил шамана Кьемме, и его принимают за своего, а он взбирается вверх по карьерной лестнице, мечтая лишь об одном: развалить, сколько сможет, Тайный Кийар изнутри.
«Но ты посмотришь, как недолга память людей. Не пройдет и полвека, как прорастет новая ложь: якобы не было кровавой власти тайных кийарцев, якобы хотели они только блага и при них было хорошо и спокойно. Проклиная тех, кто поспособствовал уничтожению этой системы, будут скромно умалчивать многое. Например, то, что это не было уничтожением – невозможно уничтожить уже мертвое и разлагающееся. Никто не оставляет гнить на дорогах города трупы сбитых машинами гиен и шакалов, их убирают прочь. Ничто не происходит просто так, без долго подготавливаемой причины. Свалить что-либо в самом его рассвете невозможно – лишь когда придет его время сдохнуть и разложиться. А знаешь, кто будет основоположником новой лжи для нового поколения? Сами «тайные» и их потомки, которым всегда и при любом строе живется неплохо. Их приспособленческие способности не превзойти никому из «светлячков»… да и вообще никому. Попомни мои слова лет через двадцать-тридцать, деточка. Ты сама удивишься происходящему, но изменить это невозможно: психология стада не меняется никогда. Это можно только констатировать и вписывать в графу «диагноз» без всякой попытки лечения».
Нэфри побывала в комнате Юлана Гэгэуса, когда Форгос в обычной своей манере странно шутить донимал главреда ночными видениями сельвы Рельвадо, а когда тот окончательно созрел, чтобы принять решение, легкими тумаками направил его в нужное русло.
«Ноиро думал, что это наш Учитель заставил Гэгэуса отправить в командировку именно его»…
Дальше она увидела, как Форгос беседует с главредом «Вселенского калейдоскопа» у себя в кабинете, демонстрирует ему возможности Призыва и втягивает в сговор: отдает давно изъятые видео- и фотодокументы, распоряжается о напечатании сенсационной разоблачительной статьи и велит уехать из страны сразу же по выполнении условий, чему Гэгэус оказался очень рад.
«Ваш учитель не знал многого из того, что знаю я, а я не знаю многого из того, что знает он. Но его присутствие здесь оказалось выгодным. Мне нужно было, чтобы объединились попутчики, да и ему тоже. Такая сила дорогого стоит. Я надеялся, что вам с попутчиком хватит ума поберечься, но вклинился этот подонок Улах»…
«Да вы просто нами играли, как в настольную игру!» - возмутилась Нэфри.
«Я политик, деточка. Мне простительно. Я такая сволочь, что временами сам упиваюсь этим. Но если кто-то не хочет быть фишкой для игры, он становится игроком, разве не так? Другой вопрос, что любой игрок, прежде чем стать таковым, успел побывать фишкой и погонять по полю по прихоти чьей-то воли. Садись, мне нужно кое-что показать тебе. Я все еще заинтересован в том, чтобы попутчики были вместе живыми и здоровыми».
«С чего это вдруг?»
«Погибнет один попутчик – никакой жизни другому. А у меня душевная потребность, - он хохотнул и подставил шею, припадая грудью к затуманенной земле перекрестка. – Садись, огненная!»
Нэфри запрыгнула на драконий загривок, словно на коня, и Форгос довольно облизнулся, потеревшись затылком о ее плечо. Девушка отстранилась, и он ответил ей смехом.
Они быстро нашли точку перехода и проникли в Междумирье.
«Дальше я не двинусь, - предупредил Форгос. – Уже не из-за Соглядатаев, которые вычислили бы мое «светлячковое» происхождение»…
«Почему «светлячковое»?» - спросила Нэфри.
«Так нас называют у «тайных». Они – дети черных звезд, мы – «светлячки»… У них любят давать прозвища».
«А я и не задумывалась, кого как называть… И что же мне делать дальше, когда я сюда попаду?»
«Двигаться к Обелиску, нигде не медлить, от погони уносить ноги. Как попадают в Обелиск, я не знаю, но тебе нужно туда: среди живых твоего Ноиро уже нет… Уф! Да не вопи ты так и не вспыхивай, а то поналетят на свет… Его отвели туда, чтобы он и в самом деле не помер до твоего возвращения, поняла?»
«Так отвезите меня к нему, а потом телепортируйтесь!»
«Мы не успеваем. Поверь, я сделал бы именно так, но ты проснулась слишком поздно. Нам бы сейчас самим успеть»…
Нэфри перекувыркнулась и обнаружила себя в кресле автомобиля. Форгос поднял голову с валика кресла и снова завел машину.
- Вы странный, - сказала она, чувствуя наконец, что мышцы тела снова оживают. – Вы и похожи, и непохожи на Учителя.
Он ухмыльнулся:
- Кто-то же один должен валяться в грязи, чтобы другой чистоплюйствовал.
- А я всегда думала, что отцу на нас с мамой начихать. Честно, в глубине души я так и думала, хотя делала вид, что мне все равно. Классический случай для психолога, да?..
- Я не психолог. Все, мы прибыли, выходим.
Форгос надел на плечи большой рюкзак и подставил локоть Нэфри. Та уже могла передвигаться на собственных ногах, для равновесия цепляясь за своего спутника.
Бросив машину у входа на какое-то мрачное предприятие, они прошли внутрь.
- Что это за завод? – спросила девушка, разглядывая непонятные конструкции и чувствуя себя малюсенькой песчинкой среди этих памятников гигантомании.
- Это не весь завод, а только его часть. Здесь выпускался определенный вид деталей для устройств космического назначения. Таких заводов в Кемлине пять, два из них не на территории Тайного Кийара. Хуже, что здесь есть предприятие, где работали с радиоактивными веществами. Даже если нам повезет и эта комета сотрется в верхних слоях атмосферы или же с ней произойдет еще что-то разрушительное, есть опасность, что землетрясение от взрыва повредит изоляцию контейнеров и начнется незаметное заражение…
- Зачем же все это строилось здесь?
- А какая разница? На поверхности такое предприятие было бы разве менее уязвимым для камней с неба?
Шли они очень долго, пока не забрались на подозрительный склад. Здесь все лежало в таком хаосе, что это наводило на мысли об отводе глаз от основного. И Нэфри увидела это основное. Здешний ТДМ мало чем отличался от ТДМ в Пирамиде Путешествий. Она как будто только что побывала там – и теперь снова стоит у похожего устройства.
- Ты мне хотя бы скажи, куда спрятала эту шкатулку, лукавая?
- Не скажу! – отрезала девушка, взбираясь на диск.
Форгос расхохотался.
Едва они пропали с возвышения, страшный грохот сотряс подземный город. Это рухнули на Агиз два осколка погибшей Аспарити. Один упал над тем местом, где был ТДМ, погребая под слоями сплавившегося песка завод и все его содержимое, а второй отнесло далеко в пустыню, где он не причинил никакого вреда никому, кроме змей и скорпионов. От яростного сотрясения Тайный Кийар обрушился сам в себя вместе с древними башнями, которые когда-то не успела уничтожить артиллерия кавалера Сотиса.

* * *

Элинор ориентировался по карте, появившейся совместными усилиями Хаммона и Ту-Эла, которые по памяти воспроизводили схему подземного города.
Неразбериха что на восточном, что на западном берегах Ханавура была дикой. Люди зачем-то жгли костры, время от времени кто-то стрелял, а машиной Дэсвери, которую телеведущий отдал для этой поездки Элинору, никто ни разу не заинтересовался, только при въезде на мост кто-то из офицеров оцепления заставы взглянул на лицо водителя и отсалютовал, пропуская без малейшего промедления.
Глазам Кристиана предстал опустевший город, и лекарь поехал на поиски больницы – ее местонахождение прорисовал Эгмон-Птицелов. Следы пребывания Нэфри могли обнаружиться только там. Элинор надеялся, что эвакуировались еще не все и у кого-то можно будет выпытать, где искать девушку из восточной части Кийара.
Он обошел больницу вдоль и поперек – от подсобок до морга. Нэфри была здесь недавно, Кристиан еще чувствовал ее присутствие, но уже исчезла. Где именно – в палате или в морге – он понять не мог, но последовал за ускользающим следом. Наверное, в числе других пациентов ее отправили в другую больницу…
Элинор выехал наружу. Ему хотелось проверить одну догадку, но он не знал, как проехать к заводу Хаммона по внутренним коридорам, и решил поискать другую дорогу.
Тревога, почти переходящая в панику, нарастала. Если бы не Нэфри, он мчал бы отсюда прочь сломя голову.
Боковое зрение уловило что-то странное чуть выше линии горизонта. Солнца там быть не могло, оно сейчас стояло в зените, и разум отреагировал мгновенно. Элинор выглянул в окно. По небу летели два пылающих шара, быстро снижаясь и оставляя за собой дымные следы.
Он успел сделать главное – вылетел из машины и включил над собой купол ОЭЗ, когда сам автомобиль подбросило взрывной волной и перенесло через него, словно игрушечный. Элинор как стоял на одном колене, так и продолжал стоять, в оцепенении наблюдая гибель древнего города пустыни Агиз. И вместе с городом в никуда низверглась его последняя надежда вернуться из этого мира к себе домой.

7. Завещание Гельтенстаха

Вечер накануне отъезда Та-Дюлатара прошел за ужином, который велел устроить чудаковатый Сэн Дэсвери. Это было одновременно и прощание с умершим Бемго, и возможность побыть всем вместе. Гости Дэсвери как-то неожиданно быстро сроднились, будто знали друг друга много лет, и никто этому не удивлялся. Наверное, правы те мудрецы, которые говорят, что общая беда сближает людей…
Агатти Иссет говорила мало. Девочки-горничные поначалу глядели на нее с опаской, но через несколько часов знакомства привыкли к ее суровому виду, стали спрашивать женских советов и даже сумели – без сомнения, подученные хозяином – немного отвлечь ее от переживаний за дочь. Она даже улыбнулась, когда профессор Йвар Лад, поднявшись со своего места, произнес путаную речь, в финале которой признал, что был несколько не прав по отношению к Рато Сокару и остальным «романтикам от истории». Сузалиец открыто, по-детски, засмеялся и пожал ему руку прямо над овощным пирогом, который все тут же поименовали «Пирогом примирения».
- Одним словом, мэтр Сокар, что-то в ваших сумбурных работах все-таки есть, - окончательно смутившись, не преминул поддеть Лад и отгородился ото всех своей тарелкой.
- Можете не верить, но я действительно польщен, - отозвался Сокар и осторожно поглядел на госпожу Иссет.
Та лишь развела руками, показывая полное согласие с коллегой. Она часто посматривала на Та-Дюлатара и никак не могла поверить, что это вовсе не друг ее погибшего мужа, а человек из чужого мира. При этом поверить в само существование чужого мира ей было проще.
Она помнила Гатаро еще совсем молодым парнем – тот был младше них с Кьемме почти на десять лет. Потом он стал сотрудничать с убийцами друга, сделал головокружительную политическую карьеру, и их пути разошлись. А ведь мог вырасти в талантливейшего нейрохирурга! Агатти слышала, как трепетно отзывался муж о его профессиональных способностях…
Самый большой удар ждал ее впереди – это когда Нэфри рассказала о своем умении покидать тело. И стало ясно, что она удалась в отца не только внешне, и недаром ее повсюду величали дочкой шамана. Госпожа Иссет едва скрыла свой страх: она ведь не говорила дочери, что Кьемме убит кем-то из Тайного Кийара, убит во время «выхода», и Нэфри была уверена, что отец до сих пор жив. Гатаро сказал тогда, что ему оборвали связующую нить и выпили жизнь. Все это Агатти представила себе в меру своей фантазии, с трудом понимая, о какой нити идет речь и как можно выпить жизнь. И тем сильнее – от незнания – был страх перед всемогущими, для которых не существует никаких преград. Теперь она понимала, что «тайных» боятся не только за их деяния в физическом мире.
Старик Хаммон вошел в раж и снова начал пересказывать события рокового Нового года девятнадцатилетней давности, когда они с Озом Таггертом напились в честь праздника и полезли туда, куда не следовало даже совать нос.
- Нас же приняли на работу только потому, что мы с Озом были холостяками, да и жили в одиночку, без родни. Они не любили пускать к себе восточных. Сколько анкет мы заполнили, сколько собеседований прошли, чтобы приняли! Они смотрели сквозь пальцы даже на то, что мы с Таггертом были не дураки выпить. Не одобряли, когда мы являлись поддамши, но и не увольняли. Так только, слегка пожурят. Ну вот мы выговорами и отделывались, а работали-то хорошо. Если бы не этот протониев портал…
Сколько же еще тайн и ловушек скрывал в себе проклятый подземный город?!
Под ответным взглядом Та-Дюлатара госпожа Иссет опустила глаза и, внимая звукам флейты, медленно допила вино. Ту-Эл Птицелов играл божественно.
Кузен Гиадо ободряюще погладил ее по руке и спросил, какое из блюд ей хотелось бы еще. Профессор покачала головой.
Едва смолкла флейта, старик Хаммон вскочил, выпросил у Сэна Дэсвери бумагу и принялся чертить для Та-Дюлатара схему подземных помещений Тайного Кийара. К нему подсел флейтист, и между ними завязался спор, а госпожа Иссет вдруг отчетливо подумала, что вот, еще несколько часов – и все изменится безвозвратно, и снова не досчитаются кого-то, к кому она уже привыкла…
- Вы так смотрите, - заговорил с нею немногословный хирург, поймав на себе очередной долгий взгляд. – О чем вы думаете?
Он говорил с необычным приятным акцентом и улыбался усталыми покрасневшими глазами. Прежний Гатаро, будто и не минули те два десятка лет… Гатаро из другого варианта своей судьбы, который отказался с гиенами жить и по-гиеньи хохотать…
- Я думаю о Нэфри и Ноиро, - честно призналась она. – И о вас… Только не совсем о вас, конечно. О том, благодаря кому вы завтра рискнете…
Та-Дюлатар кивнул. Госпожа Иссет продолжала:
- Я не доверяю Форгосу. Он очень скрытный, непонятный – просто не знаешь, чего от него ждать. Он способен и на благородство,  и на подлость, если, по его мнению, это целесообразно. В его окружении такие негодяи, что иногда я не понимаю, как принципиальный Кьемме мог приятельствовать с таким человеком. Именно поэтому я не знаю, что будет с Нэфри: сочтет он нужным позаботиться о ее жизни или подчинится своим хозяевам, которые в любой момент могут дать приказ «к ноге»… Вы другой.
Он снова улыбнулся и, сложив руки перед грудью на столе, слегка наклонился в ее сторону:
- Когда мы последний раз виделись с приемным отцом, с Агриппой, он рассказал, как они устроили для меня испытание, когда мне исполнилось три года. Сам я этого почему-то совершенно не помню.
Сидевший между ними Айят прислушивался к их речам. Остальные суетились вокруг двух горе-картографов и не мешали беседе.
- Тот я, который был прежде, поступил по обычаю одного из мудрых народов нашего мира. Тот я написал в завещании способ, по которому можно было определить, вернулось ли прежнее сознание в тело-копию через тысячу лет. Новому мне нужно было узнать вещь, которая не принадлежала тому я тогда. Остальные, как говорил отец Агриппа, были моими. Там было около пятнадцати вещей, и только одна из них – чужая, и я выбрал ее, нательную цепочку со значком, на котором были выбиты какие-то цифры, и сказал, сам не понимая смысла слова: «Чейфер». Но они схитрили, и на самом деле там оказалась еще одна чужая - скальпель жены Чейфера, она была хирургом. Агриппа говорил, что я долго смотрел на скальпель, а потом заявил, что это не мое, но будет моим. Я сейчас не помню этого. Может быть, они с монахами все придумали, чтобы убедить меня в том, что я и есть инкарнация того человека… Но мне все же кажется, что кем бы мы ни были прежде, новая жизнь вытесывает из нас что-то иное, когда мы приходим вновь. Она что-то добавляет или убирает из тебя прошлого, испытывая каждым мгновением, уходящим в альтернативные ветки… Может быть, Форгос – это я, который где-то когда-то не сумел отказаться от соблазнительной возможности? А может, наоборот – я, рискнувший больше, чем посмел в текущей реальности? Все непросто. Я уже не берусь судить…
Он потер пальцами глаза. Госпожа Иссет вздохнула:
- Я хотела бы жить в той реальности, где мой муж жив, а Гатаро не стал политиком, где они не занимаются шаманскими практиками и где вообще никто не может покидать свое тело, тем паче для грязных игр… Я хотела бы жить в той реальности, где дочь моя рядом со мной, а нам не надо скрываться, и где ее молодой человек не лежит при смерти… Вот в какой реальности мне хотелось бы жить. Интересно, существует ли такая?
- Думаю, существует, - сказал Та-Дюлатар. – Может быть, без Ноиро в ее и вашей жизни.
- Почему?
- Слишком мало вероятности случайной встречи. Даже когда судьба столкнула их, они не сразу опознали друг друга.
- Вы хотите сказать, что если бы не беда…
- Так всегда, госпожа Иссет.
- Ну, может, это было бы к лучшему. Они ведь и не знали бы о такой возможности и о существовании друг друга…
- Да, наверное. Но, боюсь, что искали бы, сами не понимая, чего ищут, - задумчиво согласился врач и посмотрел в окно, за которым совсем уже стемнело. – Поглядите!
Госпожа Иссет и Айят увидели среди звезд большое вытянутое и размытое пятно.
- Комета… - сказала профессор. – У нас их считают предвестницами всевозможных несчастий – войн, катастроф, эпидемий.
- У нас тоже так считали в древности. Правда, и без комет войны, катастрофы и эпидемии постоянно происходили в какой-нибудь части планеты…
- Интересно, что это за комета? Ноиро, ты случайно не знаешь?
Она похлопала по плечу увлеченного спором мэтра Гиадо и показала незваную гостью в небесах. Кузен пожал плечами:
- Я не астроном, Агатти. Ничего не могу сказать. И СМИ по этому поводу промолчали…
- СМИ не промолчали, - вмешался Дэсвери, - это нас отрубили от связи с внешним миром.
- Могу предположить, что комета – слишком ничтожное событие по сравнению с войной, - заметил профессор Лад, поглаживая черную щеточку усов. – И по этой самой причине о ней не говорят на каждом шагу…
Хаммон подступил к Та-Дюлатару и разгладил перед ним на столе изрисованную бумагу:
- Ну что, парень, теперь давай-ка изучать план местности…

* * *

- Скорее выходим отсюда! – приказал Форгос, обнимая Нэфри за талию и вынося за пределы кромлеха.
В сельве занималась заря.
- Святой Доэтерий! – девушка вертела головой, не в силах поверить. – Это же и правда Рельвадо! Мы только что были в Кийаре – а теперь в Рельвадо! Здесь пахнет сельвой! А знаете, я на пару секунд очутилась еще в одном месте, но не успела его разглядеть, и меня вышвырнуло сюда. Что это за место такое?
- Это, деточка, твой внутренний мир.
- А если бы я там осталась?
Бывший мэр перестал шагать, остановился и, оглянувшись, отрезал:
- Тогда с твоей смертью там погиб бы весь твой мир. И ты стала бы черной звездой. Хочешь стать черной звездой, деточка?
- Нет.
- Ну вот тогда иди и не задавай глупых вопросов.
- Мэтр Форгос!
- Да?
- Можно я попрошу вас об одном одолжении?
- Да.
Нэфри остановилась, набрала побольше воздуха в легкие и что было мочи заорала:
- Хватит! Называть! Меня! Деточкой! – а затем с милой улыбкой, чуть присев в полупоклоне, добавила: - Заранее благодарю, господин мэр.
Он с восхищением оглядел ее:
- Протоний покарай, была бы ты постарше… Хватит орать, пойдем, нам до Айдо еще ковылять и ковылять.
- А меня, между прочим, заели комары.
- И что? Мне почесать тебе спинку?
- Зачем такие нежности? Достаточно погулять по зарослям айгуны…
- Что это за заросли?
- А пойдемте, покажу!
Он покачал головой, но пошел следом за нею. Нэфри вошла в кусты и начала кружиться вокруг своей оси, задевая соцветия. Форгос кашлянул и отвернулся. Кажется, девчонке понравилось дразнить его своим полуобнаженным телом.
- Ну что же вы, мэтр? – она расхохоталась. – Не стесняйтесь, входите, тут пыльцы и на вас хватит!
- Ты бы, деточ… Ты бы вышла оттуда. Для начала.
- А что такое? – она сделала невинные глаза. – Вы же сказали, что я могу не стесняться и что у вас есть веские аргументы… Ладно, я так и поступлю. Идите, иначе вас съедят.
Но тут они услышали непонятный гул. Земля под ногами заколебалась, и Нэфри, выходя из айгуны, схватила за руку Форгоса. Тот крепко зажмурился:
- Ну вот и все. Прощай, дет… девочка.
- Что это? Комета? Да?
Не раскрывая глаз, он кивнул.
- Сейчас здесь будет пекло. У меня есть с собой пистолет и яд. Быстродействующий. Если будет очень уж мучительно, мы всегда сможем воспользоваться ими. Они в рюкзаке.
- Давайте попробуем выкарабкаться, мэтр? – предложила она. – Пока, вроде бы, ничего страшного не случилось. Слышите? Вот и грохот уже стихает…
- Да. Попробуем. Я говорил о крайнем случае, чтобы ты знала, что есть выход.
Нэфри заглянула ему в глаза:
- Вы отчаянный. Теперь я понимаю, почему вы были другом моего отца. Если я действительно так похожа на него, как говорит мама, то на его месте я тоже выбрала бы вас в друзья…
Он подбросил на плечах свою ношу и ускорил шаг. Девушке пришлось почти бежать за ним, что после многих дней, проведенных без всякого движения, было нелегко.
- У нас не было особого выбора, - сказал Форгос. - В нашем случае дружба была неизбежной. Когда правая рука не в ладах с левой – это, скорее всего, рассеянный склероз, а если организм здоров, то части тела обычно находятся в согласии. Но иногда мне жутко хотелось набить морду твоему папаше, особенно когда он упирался и мешал делу. А было это часто…
- Вы же понимаете, что мне надо к Ноиро? Да?
- Нэфри, давай договоримся не возвращаться к этому вопросу, пока мы не будем во Франтире и не узнаем, что приключилось у нас в стране? Кажется, там и в самом деле все не так, как предсказывали наши астрофизики, иначе мы с тобой давно уже корчились бы в агонии.
- Но мы можем это проверить сейчас же, стоит только…
- Угу, покинуть тело и попасть в руки «угольков»? Славно придумала. Ты даже не представляешь, что там сейчас делается после моего побега и как они нас ищут, когда поняли, что конец мира откладывается. Если, конечно, он и в самом деле откладывается… Когда мы остановимся на привал, ты даже не вздумай высовывать туда свой нос, если не хочешь разделить участь своего папаши. Впрочем, они могут, если отыщут, поступить с нами и как с отцом Ноиро, без всяких выходов…
Нэфри будто окатили водой:
- С отцом Ноиро? Он тоже?..
- Нет. Он не «тоже». Наши параноики исходили из сведений, изложенных в легенде о пророчестве одного из кийарских правителей, который жил еще при Гельтенстахе. Там говорится, что некий Сотис, последний в роду, должен уничтожить власть Тайного Кийара и в этом ему снова поможет его супруга. Искали они именно Ноиро, высчитав срок его появления на свет. Причем опять же по этим дурацким легендам. Но поскольку близкие родственники имеют одно излучение, одну вибрацию и один и тот же «привкус», то по ошибке был выпит его отец, уже отмеченный «пиявкой» - их соседкой, которая понемногу тащила жизнь из всех, кто ее окружал. Ему пресекли связующую нить, и врачи констатировали инфаркт. Так я и нашел Ноиро, стал за ним наблюдать, взвалил на себя эту протониеву издательскую деятельность, когда узнал, что он склонен к журналистике. Мне нужно было заполучить его. Пришлось поднажать, где положено, чтобы разорить «Зеркальный мир» мэтра Эре. Пришлось искать все изъятые свидетельства о туллийском ящере – и я нашел еще много явных доказательств иной истории, чем написано в книгах. Доказательства эти методично оседали в наших архивах. Потяни ниточку – размотаешь весь клубочек. Позволь узнать о динозаврах – завтра захотят узнать о телепорте. А уж тут Тайный Кийар претендовал на монополию. И в итоге я заполучил Сотиса в свое распоряжение.
- Зачем такие сложности? Вы разве не смогли бы повлиять на мэтра Эре?
- Нет. Не смог бы. У мэтра Эре сидела серьезная «нянька», и я был бы вычислен при первом же поползновении в ту сторону. Мне было нужно, чтобы все выглядело самым естественным образом.
- Интриган! – покачала головой девушка.
- Да. Это одно из моих прекрасных качеств, - скромно признал Форгос. – Поднажми, мы скоро доберемся до населенного пункта и, если его обитатели не слишком воинственны, сможем там отдохнуть.
Нэфри хихикнула, но ничего не сказала. Очень интересно, как воспримут его появление в племени Араго-Ястреба, если там еще остался кто-то живой.
В какой-то миг на них налетел ураган, остервенело качнул деревья и помчал себе дальше. Девушка едва удержала на себе то, что и без того можно было назвать лишь пародией на одежду.
- Что это? Сколько здесь была, такого не видела…
- Это от ударной волны, - ответил Форгос. – Она обогнет планету, может, даже не раз.
Они оказались на околице деревни Птичников. Здесь неподалеку на Ноиро напал зверь, и Нэфри помнила ту ночь, словно она была вчера. Несколько дозорных, не особенно прячась, кинулись в деревню с криками «Та-Дюлатар! Та-Дюлатар!»
- Это они что, обо мне? – обернулся Форгос.
- Угу, о вас! Придется вам побыть богом.
- Богом-то я как раз еще не был. И что, сложная специализация?
- Сейчас увидите.
Жители деревни высыпали им навстречу. Многие узнавали и Нэфри, улыбались ей. В окружении толпы путешественники вошли в поселок, где на площади их ждал вождь Араго. Он поклонился Форгосу, а потом что-то сказал. Бывший мэр покривился и, округлив глаза, послал Нэфри вопрошающий взгляд.
- Он говорит, что рад вашему возвращению, - давясь от смеха, перевела девушка. – Спрашивает, где бы вы хотели остановиться. Это он о доме.
- Послушай, ты им скажи, что мне там чем-то прилетело по голове и я напрочь забыл их язык. Ах да, и еще скажи, что я прошу выделить тебе какой-нибудь загончик, где ты могла бы спокойно переодеться.
- Во что?
- Ну, я там взял тебе кое-какие вещи.
- Ч… Что?!
Долго сохранить серьезность у Форгоса не получилось. Он тоже фыркнул и захохотал, закрываясь от тумаков разъяренной Нэфри, вопившей, что он, таская с собой одежду, заставлял ее сверкать задом и не дал переодеться еще в Тайном. А Птичники в растерянности смотрели на эту сцену и не знали, что им делать.
- Ее укусил бешеный шмель, - подставляя под удары плечо, объяснил мэр замершим с приоткрытыми ртами зрителям, которые все равно не поняли ни слова. – Она не всегда такая, правда!
Спустя пару часов они с переодевшейся Нэфри уже бодро шагали к перекопу Айдо. Обещаниями вернуться Форгосу удалось отделаться от уговоров дикарей, умолявших, чтобы бог-целитель остался в деревне. Девушка переводила нарочито коряво, желая пощекотать ему нервы. Но бывший мэр был так доволен своим новым – независимым – положением, что ничего не могло вывести его из себя. И даже слезящиеся без очков глаза и приступы сенной лихорадки, во время которых он безбожно чихал, пугая птиц, не нарушали идиллию в его душе.
- Протоний покарай! Оказывается белый свет – существует! И в нем живут люди! – раскидывая руки, будто желая обнять весь мир, время от времени восклицал он.
- Вы говорите так, как будто вас держали в тюрьме, мэтр Форгос.
- Меня держали хуже, чем в тюрьме, Нэфри! Ты даже не представляешь себе, что такое – девятнадцать лет в подземелье! Я родился в том же городе, что и ты, я с детства не вылезал из степи и гонял верхом на самых сумасшедших скакунах, потом уехал в Кемлин учиться, вернулся… и тут началось. Ты помнишь родной город?
- Нет, но я помню Са-Аса, я там выросла.
- Са-Аса… Да, и теперь все пошло прахом. Узлаканские националисты добились своего, наши параноики – своего…
- А вы, я так понимаю, своего?
- О, да! – злорадно улыбнулся он. – Еще не совсем, но добьюсь – когда ты спасешь Ноиро и когда мы устроим этим ублюдкам огненный душ с небес. Мне теперь не для чего жить: Кьемме больше нет, а это значит, что попытка провалилась.
- Какая попытка?
- Гм? А ты не знаешь историю о расколотых душах? Ты же жила в Узлакане…
- Не довелось…
- История о расколотых душах – это рассказ о том, как в древности люди утратили свои знания о жизни, уподобились зверям, но зверям с человеческой развращенностью, и за это перестали быть целыми. Души раздробились на части и начали рождаться в разных телах. С тех пор люди ищут частички самих себя, если находят, то становятся друзьями и пытаются вернуть прежние знания, чтобы при следующем рождении душа стала хоть немного целее, чем в предыдущем…
- Значит, если вы все-таки остались жить после смерти моего папы, это зачем-то нужно.
- Может быть, - пожал плечами Гатаро и, морщась, поправил натиравшую лямку рюкзака.
Потом они долго тряслись в местном автобусе по разбитым франтирским дорогам. Форгос безмятежно дремал, а Нэфри никак не могла побороть желание выйти на перекресток и поискать своих. Однако бывший мэр знал, о чем говорил, и девушка не сразу решилась нарушить запрет. Она выскользнула очень осторожно, оставляя себе пути к отходу, протянула мысль об Учителе к спиральному вороту и отправила тихий, очень узкого диапазона Призыв. Тут же последовал ответ, и она, радостно вспыхнув, поспешила спрятаться, чтобы не заметили.
Та-Дюлатар возник на перекрестке.

* * *

Несколько часов блужданий по развалинам не дали ничего. Карта Эгмона и Хаммона теперь была бесполезной: все коридоры Тайного обрушились, а если верить Тут-Анну, комната с ТДМ находилась на большой глубине под землей. То здесь, то там что-то горело, отравляя небо чадом и копотью.
Когда небесный камень врезался в землю, а купол ОЭЗ накрыл Элинора непроницаемым пузырем, все, находящееся в радиусе пятидесяти кемов, расшвыряло в разные стороны, а деревья сломало и повалило макушками наружу от эпицентра взрыва. Ударная волна покатилась по планете ураганом. В морях вздыбились гигантские волны, топя побережье. На северных островах проснулись вулканы и выбросили в небо тучи пепла. А потом все стихло…
…Элинор устало прислонился к стене. В глазах у него все плыло, и уже давно. Сначала он списывал это на жару пустыни и задымленный воздух, но симптомы были странными: за квартал отсюда у него пошла носом кровь и затрепетало нутро от тошноты. Что-то шло не так. Он чувствовал опасность, но чем она была? Не этими ли странными животными, похожими на крупных крыс, которые носились сейчас по развалинам города и поблескивали глазками в его сторону?
Тихий и осторожный Призыв коснулся его сознания и тут же смолк. Кристиан сел на землю, уперся спиной в каменный бордюр, чудом уцелевший после удара, и, поборов приступ тошноты, вышел на перекресток.
«Учитель!» - Нэфри выбежала к нему, пылая, словно небо на закате.
«Наконец-то! – подумал он, подхватывая ее на руки. – Где ты?»
«Я еду во Франтир. Что случилось в Кийаре, Учитель?»
«Похоже, здесь упал осколок ядра кометы».
«Вы там… физически?» - ужаснулась девушка, на радостях обнимая черного Незнакомца.
«Да, конечно. Я искал тебя».
Нэфри торопливо отстранилась:
«Учитель, уходите оттуда скорее! Форгос сказал, что там может нарушиться целостность контейнеров с радиоактивными веществами!»
«Вот оно что… - Та-Дюлатар усмехнулся, вначале пораженный ужасом, а потом вдруг ощутив ледяное безразличие. – Ну что ж, видимо, мне конец: я успел схватить максимальную дозу. Значит, не судьба мне вернуться домой: всё складывается против»…
Нэфри перепугалась и схватила его за плечи:
«Нет! Вы успеете. Вы ведь всё можете, а там вас спасут! Я скоро прилечу, только скажите, где мне искать Ноиро?»
Вместо ответа он мысленно показал путь от Восточного Кийара к дому Дэсвери.
«Бегите оттуда, Учитель!»
Он кивнул, опустив капюшон.
Вот это было окончательным приговором. Ни проклятие Улаха, ни ящер, покалечивший его восемнадцать лет назад, ни часы отчаяния не могли удержать его от движения вперед, и тут одно глупое совпадение, невидимый яд уже убил его – дело лишь во времени. Сколько там осталось при таком отравлении? Два, три дня? Элинор знал все этапы умирания. Не успеет появиться опухоль, как с тела сойдет вся кожа, а внутренние органы исторгнутся с кровавой рвотой. Смерть будет страшной и мучительной настолько, насколько страшным и мучительным может быть проклятие. Чтобы убивать друг друга, людям не нужны черные шаманы: с этим прекрасно справляются новейшие достижения науки. Для кого новейшие, а для кого и…
Элинор вернулся в себя и, перекатившись на колени, закашлялся от тошноты. Кровь шла горлом. Когда приступ прошел, Кристиан, тяжело дыша, снова лег на то место, с которого выходил на встречу с Нэфри. Дрожащая рука нащупала в коробке на поясе минимизированный прибор для изучения условий окружающей среды. Штука, в общем-то, бессмысленная – но вот, пригодилась…
Увидев результаты, Элинор тихо застонал и откинул голову на камни. Доза превышала смертельную в три раза.
Обнаглевшие «крысы» подобрались уже совсем близко. Они суетились, повизгивали и принюхивались, быстро-быстро подергивая длинными носами-хоботками. Вблизи они больше походили на ехидн, но без иголок и с длинными крысиными хвостами, но отчего-то чувствовалось, что они плотоядны и очень опасны.
Перед самым обмороком он успел опять включить купол ОЭЗ.

* * *

Новый дом Форгоса выходил окнами в сторону Великого водопада Франтира. За теннисным кортом и небольшим сквером начинался обрыв с видом на водопад.
Здесь, в доме, все было в белых тонах, и только пожилая экономка, присматривавшая за жилищем, оказалась смуглой – из коренных. Она приготовила ванну для Нэфри и, покуда та смывала с себя отвратительные запахи мертвецкой и липкую пыльцу айгуны, ушла делать то же самое для своего нового хозяина.
- Мне нужно в Кийар, - возникая на пороге его ванной комнаты и кутаясь в пушистый белый халат, непреклонно сообщила Нэфри.
Форгос завел глаза к потолку и отдулся:
- Милое дитя, ты собралась преследовать меня всюду? Я отправлю тебя в Кийар, когда мы выясним всю обста…
- Я ее выяснила. Я знаю, где Ноиро. Я знаю, где Учитель. Мне нужно спасти их обоих.
- Нэфри, ты знаешь, я тоже несчастный. Меня в детстве все ругали, в школе били, девчонки не любили – спаси меня, а? – простонал бывший мэр, швыряясь в ее сторону брызгами с легким облачком пены. – Протоний покарай, и зачем я вытащил ее оттуда? Сейчас лежала бы – ти-и-ихая-претихая…
- Гатаро, ну пожалуйста! Я нарушила ваш запрет и все узнала. Комета разбила только Тайный Кийар, а Кемлин уцелел.
Она ощущала какую-то непонятную власть над этим человеком. Да, конечно, он был влиятельным чиновником, политическим воротилой, и тем более удивительно для Нэфри было то, с какой легкостью ей удавалось дразнить его. И он поддавался на провокации, будто ему все это нравилось. Нет, обращаться так с Учителем она не позволила бы себе никогда…
- Оменчар! – крикнул он, и почти сразу же на пороге возникла безмолвная темнокожая экономка. – Принесите мне телефон, Оменчар!
Та сейчас же исполнила его приказ. Отступая за дверь, она неодобрительно покосилась на Нэфри, бессовестно присевшую на край его ванны. Форгос сделал звонок, а потом, вращая трубку в руке, сообщил:
- Я забронировал тебе билет до Узлакана. Ты знаешь узлаканский?
- Конечно.
- Говори только на нем, когда прилетишь. Упирай на свою национальность по отцу. Твой рейс завтра вечером.
- Что?! Но мне нужно сейчас!
- Милое дитя, я сделал все, что мог. У меня нет личного самолета. Теперь иди и займись чем-нибудь, дай дядюшке Гатаро прийти в себя после всех этих переживаний.
- Тогда, может быть, мне есть смысл вылететь из Шарупара?
Форгос засмеялся:
- Рейс из Шарупара через три дня.
- А до Кемлина?
- В Кемлин сейчас не летает никто в здравом уме, Нэфри. Иди же.
Она поднялась и в отчаянии выскочила на веранду.
- Безумное что-то, - прокомментировал Форгос, снова укладывая на лицо отжатое теплое полотенце.
Позднее они гуляли недалеко от водопада, и Гатаро рассказывал ей об отце и обо всем, что привело их к противостоянию с «тайными». Это было так же, как у Нэфри: получиться иначе и не могло, само их происхождение распорядилось именно таким образом. Но Форгос был слишком гибок в своих изысканиях. Он нашел способ маскировки, стал тренироваться и понял, что можно заставить «детей погасших звезд» принять чужеродного за своего. Но у Кьемме это не получалось, шаман-узлаканец был несколько слабее своего приятеля-кемлина, да и к тому же он не верил, что подобное возможно.
- «Если ты родился человеком, ты не сможешь превратиться в гиену или сокола», - говорил он мне, - Форгос сел на камень и, щурясь на звездное небо, ностальгически улыбнулся. – Он так и не успел убедиться в том, что сможешь, если захочешь…
Нэфри кивнула. Она помнила черные одежды Незнакомца, скрывавшие чистое сияние его сущности.
- Учитель сейчас в Тайном Кийаре, Гатаро, - сказала она.
- Что ж, тем хуже для него. Вы успели попрощаться?
Он был абсолютно серьезен. Девушка заплакала, но утешать Форгос не стал, просто притянул к себе, обнял и в задумчивости прижал подбородок к ее макушке.
- Все было зря, - сказала она, скорчившись, как маленький перепуганный ребенок.
- Такова его судьба.
- Если он умрет здесь, то уже никогда не сможет вернуться Домой?
- Вероятно. Но мы попробуем отыскать его в новом исполнении. Ты ведь вспомнила себя, когда была Гайти Сотис, получившей послание от астурина Гельтенстаха…
- Думаете, и он вспомнит?
Форгос промолчал. Кто из смертных может знать такое наперед?
Вечером следующего дня он отвез ее в аэропорт.
- Что скажете в напутствие, Гатаро? – спросила Нэфри, заглядывая в его холодные, все еще слезящиеся от солнца глаза.
Бывший мэр невесело усмехнулся:
- Задай им там всем, как я тебя научил прошлой ночью, дочь Кьемме! Доделай то, что не доделали кавалер Сотис, Гельтенстах и комета Аспарити. Я рядом, зови всегда, когда понадобится помощь.
- Спасибо, Учитель.
Он лишь двинул бровью и сдержал улыбку.

* * *

Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем сознание вернулось к Кристиану. Купол ОЭЗ исправно оберегал его от дальнейшего воздействия радиации, однако теперь это было лишь отсрочкой, а не спасением. Полученные организмом повреждения были необратимыми. Да и передвигаться под куполом было невозможно, а это значит, что ему придется снова идти под излучением.
«Крысы» устали ждать и куда-то удрали, оставив несколько обгрызенных трупов – подохших от облучения членов своей стаи. Может быть, и они поняли, что опасность исходит из недр уничтоженного города, а потому убрались подобру, но уже вряд ли поздорову.
Элинор подумал, что в его случае нужно хотя бы ополоснуться в проточной воде, однако Ханавур был невообразимо далеко, а он едва поднялся на ноги. Камни мостовой темнели запекшейся кровью – значит, прошло уже около суток или больше.
Его путешествие к реке длилось целую вечность. То и дело он падал в раскаленный песок и звал смерть, но что-то заставляло его подниматься и идти дальше.
На берегу он увидел развороченную бронетехнику, несколько изувеченных трупов солдат и стаю жадных, истерически хохочущих над добычею гиен. Их окровавленные страшные морды, сверкая утопленными в черных масках глазами, все как одна повернулись в сторону ковылявшего к Ханавуру лекаря и оскалили громадные пасти, зубы в которых способны были сокрушать кости слонов. Элинор прошел мимо, не обратив на них внимания. Звери повели круглыми ушами и снова вернулись к пиршеству. Они не стали рисковать и нападать на живого, когда вокруг столько доступной падали. Им было невдомек, что и они будут живы еще очень недолго: радиация достигала этих мест. Прибор показывал высокий ее уровень вплоть до самой реки.
Кристиан вошел в воду и умылся. Кровь снова пошла носом, силы утекали вместе с мутноватыми волнышками Ханавура. Элинор даже не вздрогнул, когда, коснувшись его хвостом, мимо проплыл мертвый крокодил.
Город вдалеке был уже мало похож на прежний Кийар восточного берега. Все высотки рухнули от близкого удара кометы, многие здания горели, и чад отравлял седое от жары небо.
Элинор выполз на берег. Мост был так далеко! Он стоял в мареве, почти не поврежденный землетрясением, но хватит ли сил добраться до него и перейти на ту сторону? Дыхание то и дело прерывалось. Полежав, Кристиан встал на ноги и поплелся к автостраде.
Мост был завален грудой искалеченных машин. Над ними кружились птицы-падальщики, высматривая трупы.
Лекарь привалился к перилам, перегнулся, и его вывернуло кровью. Ноги отказывали. Сколько еще шагов он сможет сделать, прежде чем упадет? «Последний рывок!» - прошептал кто-то.
- Я постараюсь, Айят! – ответил Кристиан.
Мост казался бесконечным, но впереди, за навалом искореженных конструкций, шевельнулось что-то живое. Элинор не сразу разглядел это, первым делом подумав о хищниках, явившихся за легкой добычей. Им не объяснишь, что гораздо гуманнее в отношении себя они поступят, если вместо него сожрут мгновенно действующий яд.
От напряжения он снова провалился в короткий обморок, но странный лязгающий перестук и фырканье вернули его к реальности.
Рядом стоял крупный рыжий конь, блестя потемневшими от пота боками. Он был взнуздан, но без седла, был подкован и ждал. Увидев, что человек открыл глаза, скакун забил передним копытом, кивая, замотал длинной гривой.
Элинор подумал, что это мираж, и нерешительно протянул руку. Пальцы коснулись жесткой шерсти возле копыта. Животное чего-то требовало от него.
Кристиан ухватился за спущенные поводья и, подтягиваясь, встал. Стервятники в вышине возмущенно закричали, но тогда рыжий, всхрапнув, грозно заржал. Элинор вцепился в густую гриву у него на холке, намертво сжал пальцами клок и из последних сил забросил свое тело ему на спину. Сидеть он смог только первые несколько шагов, а потом, накрутив на кисти узду, бессильно распластался на спокойно и плавно вышагивающем коне.

* * *

- Ты узлаканка?
Нэфри едва сдержалась, чтобы не плюнуть в противное лицо вырожденца из местных националистов. До чего они страшны! Вот они – последствия радения за чистоту крови!
- Да, - с вызовом ответила она на чистом узлаканском. – А в чем дело?
Военный отступил, давая ей дорогу, и со злостью толкнул чьи-то узлы и чемоданы, загораживавшие проход между креслами в зале ожидания.
- Иди, - буркнул он, так и не проверив ее документы.
Девушка помчалась на перрон, откуда с минуты на минуту должен был отойти ее поезд в Са-Аса. Тело, обмякшее после долгого перелета из Рельвадо, оживало с неохотой, а сердце лихорадочно колотилось в неровном ритме. Форгос говорил, что так проявляют себя последствия гиподинамии и что нагрузки надо наращивать постепенно,  а не так, как это делает она. Нэфри отмахнулась: ей некогда было думать о такой ерунде.
Город, где она родилась, ее не порадовал. Надежда оставалась только на пограничный Са-Аса, где она провела детство и раннюю юность, но уже на вокзале стало ясно, что он ничем не отличается от столицы. Все та же военщина, те же хмурые прохожие, жмущиеся к домам, те же наглые взгляды узлаканских вырожденцев в формах.
Нэфри не сразу обратила внимание на притормозивший автомобиль. Торопясь на автовокзал, она читала указатели и упустила момент, когда еще можно было убежать в людное место.
Ее схватили у местной молельни. Коренные чистокровки кичились своей набожностью и за последние десять лет настроили здесь множество приходов в честь пятерки мировых ангелов.
Их было двое, и они даже не стали спрашивать, кто она по национальности, а просто потащили в машину. Поначалу сработал инстинкт самосохранения, и Нэфри забилась в их руках, а потом вдруг в голове стало ясно-ясно. Едва хлопнули дверцы, автомобиль, скрежеща шинами по мостовой, рванул к границе.
- Держи ее! – сказал один из узлаканцев, косоглазый, принимаясь расстегивать штаны, а второй, сидевший с другой стороны, продел руки пленнице под мышки и прижал девушку к себе. – Разверни сюда, разверни сюда! – копошился косой, трясущимися от нетерпения руками стаскивая с нее брюки, но тут Нэфри улыбнулась.
- Подожди-ка, давай сделаем поудобнее, - проворковала она, сладострастно блеснув глазами на военных. – Вы мне не мешайте, я сама.
- Давай, давай! – переглядываясь между собой, засуетились те, и даже водитель, лихо вращая руль, несколько раз обернулся в предвкушении своей очереди.
- Только не надо на ходу, - попросила Нэфри. – Останови где-нибудь в тихом месте.
- Останови, останови! – затряслись узлаканцы.
Не сводя глаз со своих похитителей, девушка сунула руку в трусики, похотливо облизнулась, подмигнула. Узлаканцы едва не выли, а она все более бессовестно ласкала себя, прогибалась дугой и постанывала громче и громче.
- Останови же!
Машина уткнулась в какой-то тупичок между домами. Едва это произошло, Нэфри вдруг резко села и, закрыв глаза, громко втянула воздух.
«Явись!»
Узлаканцы вскрикнули. Один схватился за грудь, двое других, хрипя, пытались разодрать себе горло. Все это происходило пару мгновений, а потом все трое рухнули без признаков жизни.
Девушка брезгливо, за сальные волосы, приподняла с себя голову упавшего ничком и уткнувшегося носом ей в живот косоглазого, уперлась подошвой ему в лицо, что есть сил отпихнула в сторону, так что он громко стукнулся о дверцу и стек на пол. Нэфри отбросила от себя руки второго, поправила одежду и стала по очереди выбрасывать лишних долой из машины. Большого труда это не составило, и границу она пересекла через вечернюю степь, с комфортом и в одиночестве.
Когда послышалось несколько выстрелов с пограничной вышки, Нэфри попросту повторила свой прием. Узлаканцы так разозлили ее «финальными аккордами прощания со страной» - как пели в патриотической песенке, доносившейся из колонок, - что теперь она могла видеть в них во всех только врагов, помеху на пути к главной цели. В ярости она была готова отправить к великому Змею мира хоть всех этих уродливых болванчиков, едва ли умевших читать, но зато столь прекрасно обучившихся убивать и насиловать.
- Ну добро же! – прошипела она, останавливаясь, и вышла на серую пустошь, где тут же волевым усилием приобрела вид огненного человека гигантского роста с мечом в руке и громадными крыльями за плечами. – Будут вам финальные аккорды!
Распознав своих недавних врагов, в ужасе несущихся к водовороту над спиралью, Нэфри помчалась следом и остановила их пронзительным криком.
- Ты, - она свысока указала на первого попавшегося, - вернешься и впредь будешь всем рассказывать о том, что с тобой было здесь! А вы получите то, что заслужили – вон отсюда!
Грубо ухватив сущность, она протащила ее через лабиринты пустоши и швырнула в коченеющее тело. Он в ужасе открыл глаза – им оказался водитель из злополучной машины, валявшийся рядом с двумя трупами дружков в тех позах, в каких оставила их Нэфри. Он не видел кровавого «ангела», но чувствовал «его» яростные мысли, заполонившие разум:
«Я Камро, я ангел-воитель, я ангел возмездия! – нараспев, высоким въедливым сопрано кричала Нэфри, ввинчиваясь в его мозг, и для острастки хлестала узлаканца мечом. – Ты будешь жить, как человек, или сдохнешь, как скотина! Иди и брось твое оружие и форму в лицо начальникам, а потом скажи, что так повелел Камро! Молись восемь раз в день по часу, иначе умрешь! Заставь молиться восемь раз в день по часу всех узлаканцев, иначе все вы умрете! Отныне и пальцем не смей тронуть живое существо! Обидишь – умрешь, развеешься в клочья! Прочь! На тебе отметины моего меча! У тебя есть только отсрочка, и я всегда слежу за тобой! Помни!»
- Да! Да, да… - залопотал водитель, но Нэфри уже забыла и о нем, и о своих «финальных аккордах прощания» – она гнала автомобиль к морю, где в доме Сэна Дэсвери теплилась жизнь Ноиро Сотиса.
Когда взошла луна, девушка увидела знакомый по мыслям Учителя квартал, смятые сады, разоренные жилища. Это было так похоже на деревню Птичников после нападения племени Улаха… Нет, с обретением благ цивилизации люди не меняют своей сути…
Она подкатила к дому телеведущего, бросила машину, побежала через двор, и неожиданно для себя за поворотом увидела Всполоха, а возле него нескольких мужчин. На спине коня, крепко вцепившись в узду и гриву, ничком лежал какой-то человек.
- Я Нэфри, - сказала она, приближаясь.
Мужчины оглянулись. Она узнала Йвара Лада, Клива Матиуса, ребят-музыкантов, своего дядю Ноиро и Сэна Дэсвери.
- Нэфри! – обрадовался Ноиро Гиадо. – Святой Доэтерий, какая же это радость!
- Кто это? – она указала на странного всадника. - Что случилось?
Дядя пожал плечами.
Девушка подошла ко Всполоху, и тот покосился на нее большим маслянистым глазом, будто спрашивая: «Сама не видишь?» Если бы они не попрощались с Гатаро Форгосом несколько часов назад во Франтире, Нэфри подумала бы, что это он сам бессильно лежит сейчас на своенравном коне.
- Учитель!
- Не трогай меня, Нэфри, - попросил Та-Дюлатар, не раскрывая глаз. – Никто не прикасайтесь голыми руками…
- Живой! – с облегчением вздохнул Матиус. – Что с ним?
Нэфри ощутила на себе чей-то пристальный взгляд и увидела юношу, который показался ей смутно знакомым. Парень слегка походил на Араго-Ястреба, и девушка поняла, что он из племени Птичников. Но тут было что-то еще – то, что она для себя звала отпечатком души…
Собравшись с силами, Та-Дюлатар съехал со спины Всполоха. Его тут же подхватили под руки крепыш-Камро и юный Птичник.
- Что с ним? – спросил уже дядя Нэфри.
- Радиация, - ответила девушка. – Он попал в зону облучения…
Ту-Эл Эгмон опустил глаза, так и не осмелившись подойти к ней и поздороваться.
- Идем, обрадуем Агатти! – Гиадо взял ее за руку.
Вслед за Та-Дюлатаром, Камро и Птичником они устремились к дому, где на веранде стояли встревоженные Агатти Иссет и незнакомый седой бородач.
- Мама! – Нэфри обогнала всех и бросилась к госпоже Иссет. – Не плачь, все хорошо, я вернулась, я вернулась!
- Нэфри! Ой!
- Что?
- Ноги не держат… Прости…
- Мам, ну что ты… - девушка крепче прижала ее к себе и стала целовать мокрые горячие щеки.
- Я уже не верила…
- А ведь Ту-Эл вам говорил! – бодро ввернул, проходя мимо них, Камро.
И тут Нэфри снова встретилась взглядом с юным дикарем из сельвы. Озарение окатило ее волной, а юноша слегка подмигнул – как тогда, у ТДМ в Пирамиде Путешествий.
- Эфий… - обомлев, прошептала она, но юноша и Камро уже уводили Учителя в дом.
- А ты, девонька, часом, ничего не забыла? – спросил седой бородатый старик, щурясь на нее. – Наверху твой Ноиро.
- Хаммон, - Эфий остановился в дверях и быстро что-то добавил на языке Птичников.
- Вот и я пригодился, - сказал старик. – А с Кристи что?
Эфий произнес что-то еще. Нэфри с тревогой посмотрела на свесившего голову Та-Дюлатара, который теперь даже не переставлял ноги, а просто волочил их за собой, и на Хаммона с вытянувшимся помрачневшим лицом. Так вот он кто, тот самый легендарный Фараон!
- Я могу помочь? – шепнула она юноше, но тот сначала приложил палец к губам, а потом указал им куда-то наверх. – Поняла.
Девушка взбежала на второй этаж. Горничная-блондинка показала ей нужную дверь и не без любопытства оглядела с головы до ног, прежде чем уйти.
Ноиро казался мертвым. Тело его было, как лед.
Нэфри и плакала, и гладила его по светлым волосам, и что-то шептала, сама не ведая что – оно приходило само, такими же волнами озарения, как она вспомнила Эфия. И казалось в приглушенном свете ночника, что кровь снова побежала по жилам Ноиро, озаряя лицо его жизнью, что вот-вот он раскроет глаза и улыбнется ей со словами: «Я разыграл тебя!»
Но так лишь казалось – она хотела видеть это.
«Явись!» - тихонько позвала девушка, однако ничего не произошло.
- Сначала я, теперь ты… Но я не отпущу тебя.
Нэфри заперла дверь и протянулась рядом с ним. Серая пустошь приняла ее в свое извечное безмолвие.

* * *

- Только ты, - сказал Айят, глядя на Хаммона. – Больше никто.
Тревожно поглядывая на лежащего Элинора, все вышли из комнаты, оставив их втроем. Кожа на лице и на руках лекаря была покрыта мелкой сыпью ожогов, глаза словно выцвели.
- Альфа и Омега, - юноша придвинул кресла к постели умирающего. – Альфа и Омега вместе.
- Что ты там несешь? – вслушался Хаммон. – Он же помирает.
- Он умрет. Тело умрет, - кивнул Айят. – Сядь там, бери его руку.
- А делать чего?
- Ничего. Просто сидеть и держать.
Элинор пришел в себя и повел зрачками. Кровь снова выступила из носа и на губах:
- Кто тут?
- Кристи! Мы это! Не дури! Мы здесь!
- Ничего не вижу, темно и холодно.
- Давай включу отоп…
Айят резко перебил его:
- Хаммон! Не двигайся, держи его!
- Да ты же видишь, руки как лед. Он помирает!
- Да, я же сказал!
- Нэфри вернулась, или мне почудилось? – через силу спросил Элинор, и темно-багровая струйка покатилась на подушку из угла рта. – Вы тут?
- Вернулась. Мы тут, мы ведь держим тебя за руки, Кристи!
- Да я уже не чувствую рук, - пробормотал он, пытаясь улыбнуться. – Только болит все внутри… Но это не…
Тело его вдруг сжалось, стало каменным, и, не выдержав дикой боли, он сдавленно закричал.
- Святой Доэтерий! – едва не рыдая, простонал Хаммон. – Что я наделал?!
- Кри! – вдруг воскликнул Айят на кванторлингве. – Кри, ты слышишь меня?
- Эфий? Где ты? – но судорога снова сдавила задыхающегося Элинора пыточными обручами. – Я брежу? Это бред?
- Кри, уходи из тела, уходи сейчас же! Ты нужен Нэфри и Ноиро там – иди к ним, иди за мной, я веду!
Слушая их крики, старик не выдержал и завопил:
- Да что вы делаете?!
Но Элинор и Айят одновременно лишились сознания.

* * *

И перед Междумирьем Нэфри призвала все свое самообладание, чтобы выполнить то, чему учил ее Форгос, и то, от чего отказался отец, решив, будто бы это невозможно.
Она чувствовала, как становится черной дырой и как гаснет, растворяясь в мнимой сингулярности, ее золотисто-огненная сущность. Но – Святой Доэтерий! – это было так больно! Нэфри никогда не думала, что быть не тем, кто ты есть на самом деле – это такая невыносимая пытка.
Истошно закричав, она разломала реальность и вылетела в промежуток между мирами. Здесь, в синей мгле, высились гигантские пылевые колонны с тусклыми фонариками зарождающихся звезд внутри. Здесь было еще страшнее, чем в серебристых небесах над вращавшейся воронкой.
То, что Соглядатаи узнали о вторжении, она поняла, ощутив погоню, но мчалась вперед, боясь отвлечься и рассмотреть внимательно. Нэфри видела все вокруг – и позади, и сверху, и снизу, все одновременно, однако смутно и смазанно, стремясь лишь вперед. Преследователи настигали и вот уже стали окружать.
Она завыла от отчаяния и приготовилась биться до последнего, останавливаясь между колоннами и делая вид, будто тянет в себя вещество, как всякая черная дыра.
Но что это? Вокруг были двенадцать и…
«Учитель!»
Незнакомец сидел верхом на гигантском соколе, и впервые капюшон был скинут с его головы. Длинные серебристые волосы светились в синем вакууме, а лицо было точно таким же, как в том мире.
«Нас выпустили за тобой Соглядатаи, бейся! - шепнула ей мысль Та-Дюлатара. – И подпусти меня к себе!»
«Так значит, они обманулись!» - восторжествовала она.
«Да».
Нэфри стала тянуть в себя силы двенадцати, а те, шутя, принялись заковывать ее в броню Благословения и спрашивать, где она была так долго и почему ее память показывает такие странные картины. Тем временем сокол подлетел вплотную к «черной дыре», и Незнакомец что-то извлек из складок балахона.
«Умирать должен кто-то один. Это неприятно. Пусть лучше это будет со мной, мне не привыкать, - подумал он. – Летим туда, к Обелиску. Держи свой пропуск в мир иной!»
И, вернувшись в земной облик на перекидном мосту надо рвом, Нэфри увидела в своей ладони обыкновенную пуговицу.
- Что это? – спросила она вслух.
Учитель и Айят стояли перед ней такими же, какими она только что видела их в физическом мире, только у Кристиана не было никаких ожогов от облучения. Двенадцать союзников остались ждать по ту сторону рва.
- Сейчас там начнется очень серьезное сражение, - сказал Элинор, хмурясь. – Тебе надо успеть вызволить Ноиро – позови Аучар.
- Аучар?
- Позови Аучар и веди Ноиро прочь из Междумирья, мы вас прикроем.
- Да, хорошо. А тебя я рада увидеть вновь, - и она легонько толкнула локтем улыбнувшегося Айята.
Едва «пуговица» утопла в углублении у ворот, Обелиск раскрылся и поглотил Нэфри. Она видела только фиолетовый туман и блуждала в неизвестности, пока на память не пришли слова Элинора.
- Аучар! Ноиро!
Туман стек в пропасть. Перед девушкой открылась просека посреди загадочного ночного леса, и где-то там, в конце, мерцал влекущий свет. Она ступила было в тоннель из переплетенных древесных веток, но ее оттолкнули обратно.
- Рано тебе сюда, - насмешливо сказал Ноиро, и немая женщина в черной накидке, стоявшая у него за спиной и положившая ладонь ему на плечо, медленно кивнула.
Он и она возникли внезапно, из ничего.
- Джоконда! – увидев женщину, воскликнула Нэфри. – Вы что здесь…
- Это Аучар, она мать вождя Араго, Улаха, и Айята, - возразил Ноиро. – Ей нельзя говорить, а нам нельзя здесь долго находиться.
- Но ведь вы Джоконда! – настаивала девушка. – Только совсем молоденькая… Но это вы, вы! Я видела ваши снимки в юности, я помню вас и зрелой, я…
Та покачала головой и отступила в темноту аллеи, растворяемая дальним светом. Ей нельзя было разговаривать с живыми.
- Но… - Нэфри никак не могла успокоиться: что-то здесь было не так. – Но разве может быть такое? Вы ведь она, она! – крикнула девушка вслед исчезающей Аучар.
Та подняла руку и плавно, величаво ею взмахнула перед тем, как исчезнуть совсем…
…Всё вокруг Нэфри переменилось. Она стояла на коленях в каком-то доме и при тусклом свете факелов на стенах и лампадки на полу бормотала неведомые ей самой заклинания над раненым человеком. Это был совсем еще молодой мужчина, пришлый – он явился к ним со звезд. Нэфри поймала себя на том, что считает его божеством и чувствует, как утекает его жизнь, отмеченная проклятием. Она оглянулась и увидела сидевшего неподалеку другого белого мужчину, постарше. На его немой вопрос Нэфри не ответила, лишь сделала какой-то знак рукой. Тогда он ушел за ширму.
Раненый снова заметался в приступе лихорадки. Он раскрыл глаза и начал бредить на непонятном ей языке, а взгляд его при этом был на удивление осмысленным – но лишь до тех пор, пока дурнота снова не заволокла его сознание тягучим туманом. Решительно встав с колен, Нэфри сдернула с себя через голову длинную широкую рубаху и, обнаженная, легла рядом с ним.
«Я здесь!»
Звездный странник пришел в себя и вперился в нее очарованным, обожающим взглядом, а она вдруг поняла, что никогда раньше не чувствовала подобного счастья – когда на тебя так смотрит именно тот, на кого так же смотришь и ты, страшась упустить хотя бы миг. Даже тело ее, из которого уже давно вытянули все соки, стало просыпаться, пустая отвисшая грудь обрела былую округлость, налилась и стала упругой, словно в юности, и вместо глухого молчания, привычного во время близких встреч с мужем-вождем, ее взбунтовавшееся естество вдруг откликнулось, завопило, восторжествовало: «Я нашла тебя!»
Нэфри не видела себя и оттого не знала, что куда-то канули сейчас два десятка лишних прожитых весен, что лицо ее молодо так же, как и лицо этого белого путешественника. Она понимала, что любят не ее, что шепчут чужое имя, что все это обман ради спасения, но вынужденная неправда была стократ сладостнее привычного уклада нелегкой жизни, и, вожделенно отвечая на его ласки и поцелуи, Нэфри точно знала, что будет помнить эти минуты всегда – может быть, даже в ином мире…
А под утро, когда дыхание странника по звездам впервые за много дней и ночей стало ровным и спокойным, она поднялась, едва найдя для этого силы. Никогда еще Нэфри не чувствовала себя такой счастливой и легкой, никогда прежде воздух сельвы так не заполнял сладко ноющую грудь, никогда она не испытывала такого страдания от того, что надо уйти без права вернуться. Женщина со вздохом надела рубаху, сказала что-то второму, старшему, жильцу дома и, не оглянувшись, выбежала прочь…
…И вновь вокруг странный лес, а позади – жуткий Обелиск в Междумирье.
- Я не должна оглядываться на тебя? – спросила Нэфри, обнимая Ноиро и про себя давая клятву Молчащей Аучар сохранить их с Айятом тайну, потому что она узнала «бога» из навеянного чарами видения, хотя там он был еще удивительно молод и до неузнаваемости измучен хворью...
- Почему?
- Да так… вспомнился один миф… не из нашего мира. Идем!
И опять нахлынул фиолетовый туман.

* * *

Дрожа от ужаса, Хаммон смотрел, как изменяется лицо старого друга, обостряя черты и теряя последние приметы жизни.
- Что ж я сделал, Кристи! – плача без слез, проговорил он и прижался лбом к холодной руке, еще совсем недавно выхватывающей из глотки смерти множество людей. – Что я утворил! Не прощу… Никогда не прощу себе… Айят! Айят! Ну очнись хоть ты!
Юноша оставался неподвижен, крепко сжимая левую руку умершего.

* * *

Локалы гудели, собирая отовсюду странников, столкнувшихся в огромной схватке между мирами. Пылевые колонны закручивались, погибая в жерлах гигантских черных дыр, а Соглядатаи зациклились в своем намерении установить прежнее равновесие, и синяя мгла без конца наполнялась вечно враждующими сущностями грубого мира.
«Сюда!» – увидев пылевой утес на гигантском столбе, воскликнул Ноиро, и Нэфри последовала за ним.
Там уже находились, держа оборону, двенадцать и Элинор с Айятом. И тут Ноиро наконец увидел того, желтого. Верхом на огненном коне, под прикрытием черных дыр, он разил мечом сопротивление, подбираясь к центру, где стоял Учитель.
И вдруг, ничего не говоря, Элинор перебросил синергическое Благословение на них с Нэфри, а сам поднял из клубов пыли мерцающую льдом секиру, выступил навстречу Желтому всаднику и сгреб кинувшегося следом Айята себе за спину.
Едва общая энергия соединилась с попутчиком и попутчицей, кругом вспыхнули радуги, отбрасывая прочь наступавших «детей мертвых звезд» и создавая вокруг утеса кокон недоступности для чужеродных.
«А! Едва успел! – прорычало черное существо, взлетая к ним. Оно так походило на один из образов Элинора, что Ноиро невольно взглянул на дерущихся пеших и конного. – Соглядатаи все-таки обманулись, и численный перевес теперь на нашей стороне!»
Существо забило перепончатыми крыльями и улыбнулось Нэфри огромной пастью, громоздясь на краю уступа и огненным дыханием отметая тянувшиеся к ним ко всем черные щупальца.
«Гатаро, вы тоже здесь!» - девушка протянула к нему мысль, одновременно стараясь держать защиту кокона.
«Тут уж хочешь – не хочешь, никто не спросил. Сейчас налетят «угольки» из Тайного по мою душу. Они еще не знают, что я здесь, потому что меня извлекли Соглядатаи»…
«Так это они управляют Призывом?» - догадался Ноиро.
«Рад видеть, Сотис. Да, это они управляют твоим Призывом, твоим «хочу» и «не хочу», а заодно и кем тебе родиться. Но на то ты и человек, что можешь обмануть даже их, Сотис! Обмануть и выбрать сам».
«Кто вы?»
«Это Гатаро Форгос, Ноиро! – со смехом ответила Нэфри. – Вот вы и встретились! Ну, хотя бы так»…
Утомившись цепляться когтями за оплывающий край уступа, чудовище снова взлетело в воздух и закружило над дерущимися всадником и пешими воинами.
«Ха-ха-ха! Вот вы где! Давно хотел увидеть эту картинку – она ведь в точности как у меня во сне!»
Парировав удар пламенеющего меча, Незнакомец прокатился по утесу и, не выпуская из рук секиру, посмотрел вверх.
«Кто это?»
Форгос обрушился рядом с ним. Окинув двойника быстрым взглядом, он  с усмешкой подытожил:
«Форма одежды – парадная, цвет – покровительственный!»
И вдруг все поплыло, антрацитные крылья дракона начали сливаться с черным балахоном Незнакомца. Желтый всадник заорал: «Нет!» и кинулся к ним, но было поздно.
И тогда, перерубив острым кремнем сухожилие на ноге коня Желтого всадника, рассмеялся Айят. А затем исчез.

* * *

Хаммон закрыл глаза и, целуя ледяные пальцы мертвого друга, затрясся от рыданий, но внезапно ощутил, что его рука сжала пустоту.
Пробудившийся Айят с довольной улыбкой потягивался в своем кресле, а постель, где только что лежал труп Элинора, пустовала. На всякий случай старик еще раз зажмурился и снова открыл глаза. Все было так же, как и в прошлый раз: Элинор исчез, а мальчишка вращал затекшими плечами и выглядел почти счастливым.
- Ты что улыбаешься? Или не знаешь, кто он тебе? – возмутился Хаммон, подумав, что за эти минуты просто успел незаметно потерять сознание, и умершего уже унесли.
- Знаю, - юноша улыбнулся еще шире.
- Так плакать надо, мальчишка, а не веселиться. Или у вас не так, у Птичников?
- Это смотря когда, Хаммон.
- Да у вас всегда оплакивали мертвых, особенно родных!
- Мертвых – оплакивали. И хоронили. А кого оплакивать и хоронить сейчас? – Айят поднялся и развел руками над пустой кроватью. – Ты кого-нибудь видишь, Хаммон?
Старик насупился и неодобрительно покачал головой, все еще не понимая истоков произошедшей перемены.
- Все становится на места. Исчезают те, кто никогда не должен был оказаться здесь. Очередь за мной.
Юноша отодвинул кресло на прежнее место и легкой, упругой походкой умелого охотника сельвы покинул комнату.
- Эй! – крикнул было ему вдогонку Хаммон, но понял, что тот не вернется, и обреченно махнул рукой. – Мир сошел с ума… Да какое там! Все сошли с ума… И я, кстати, тоже – эх, напиться бы!

* * *

Нэфри перестала ощущать себя, как ощущала прежде. На смену тому, что было раньше, пришло всепобеждающее «мы», и она была каждым из других двенадцати, и видела, как видят они и как видит Ноиро. Желтый всадник канул в небытие вместе с исчезновением Учителя, Форгоса и Эфия-Айята, но бой продолжался, и «дети погасших звезд» отступали всюду, впервые ощутив столь яростный отпор.
Чьей-то победы, единственной и вечной, быть не могло. Все временно. Когда-то перевес был на стороне тех, кто физически существовал в Тайном Кийаре, но сегодня все переменилось. Надолго ли – неизвестно, но те, кого Форгос в шутку называл «угольками», отхлынули и, пробив границу между реальностями, убрались на перекресток, чтобы нырнуть в материальные тела и прийти в себя.
«Смотри! – сказал Ноиро, едва они кувыркнулись на радугу. – Я уж и забыл, каково это!»
Нэфри с остервенением забарахталась, отбивая атаки охранников, насылавших пытки неудовлетворенным сладострастием. Мало того: эти сущности теперь не подпускали ее и Ноиро друг к другу, чтобы те не смогли их нейтрализовать.
«Это несправедливо!» - вспыхнула она, тем самым лишь усиливая свои мучения.
Ноиро уже вырвался на свободу и ждал ее:
«Ты как новичок! Перестань сопротивляться!»
Вместо ответа она с остервенением бросила ему воспоминание о том, как ее хотели изнасиловать в Са-Аса и что за это она с ними сделала потом.
«Я понимаю, но это в прошлом! Не позволяй прошлому стать своим повелителем в настоящем!»
«Иди домой! Я разберусь как-нибудь сама!» - рявкнула Нэфри, и, хмыкнув, Ноиро приказал себе вернуться в тело.
Он не мог пошевелиться, не чувствовал себя и едва двигал зрачками. Зрение восстанавливалось постепенно, извлекая из темноты сначала свет, потом краски и очертания. Сердце неохотно застучало – сначала медленно, потом все скорее, - и кровь горячо хлынула по жилам, возрождая его к жизни.
Рядом что-то зашевелилось. Ноиро с трудом повернул голову и увидел Нэфри.
- Наконец-то! – воскликнула она.
- Ты… поспешила… - сказал журналист, видя, как вьется вокруг нее вихрь, пробуждающий страсть, и давно минувшие мгновения в домене археологов, когда она впервые призналась ему в том, что умеет покидать физическую оболочку, были тусклой копией в сравнении испытанным сейчас, когда он смог разглядеть ее.
- Я ошиблась тогда, - ответила Нэфри сбивающимся голосом. – Если бы я не была так глупа, все было бы иначе. Тебе не пришлось бы уходить в те края…
Ноиро привлек девушку к себе и – откуда только взялись силы – стал целовать ее губы, шею, плечи...

* * *

Первым делом, еще не открыв глаз, Форгос похлопал возле себя ладонью: он чутко уловил чужое присутствие рядом, но это были не Хаммон и не Айят. Что-то сильно мешало, придавливая туловище к постели.
Это была какая-то женщина, лежала она чуть ли не поперек его бедер, привольно раскинув конечности по кровати. Окружающая обстановка показалась бывшему мэру смутно знакомой. Он слегка потер пальцами веки и, вертя кистями, изучил свои руки прояснившимся взором. Руки как руки, только бледные и без рубцов от многочисленных ожогов реактивами.
В душной комнате пахло алкоголем, женской парфюмерией и сексом, а незнакомка ассоциировалась с воспоминаниями о разговоре в клубе, о вестибюле этой гостиницы, о бурных возлияниях и жаркой страстной ночи. Голову наполнял шум – знакомый и незнакомый одновременно. Кажется, кто-то здесь решил вчера вволю расслабиться… Уф!
Форгос аккуратно переложил ночную подругу на свободное место, обмотал нижнюю часть собственного – гудевшего от усталости – тела простыней и выглянул из комнаты, опасаясь увидеть за ее пределами еще какого-нибудь нежданного гостя. Однако маленькая прихожая была обнадеживающе пуста. Гатаро перевел дух и заперся в ванной.
Встроенное в кафель зеркало отразило его во весь рост. Форгос пришел в замешательство. Он долго сравнивал себя с отражением, особенно пристально разыскивая старые шрамы на груди и животе, но обнаружил лишь один, под левым соском, на своем привычном месте. Это была метка Желтого всадника. И ничего более – ни шрама от луча плазмы, ни следов сражения с хищной рептилией…
Проведя пальцами по аккуратно остриженным волосам и холеному, пусть и чуть больше суток не бритому, но все равно откровенно ухоженному лицу, Гатаро отступил на шаг и в раздумьях упер руки в бока.
- Так… Странно… - пробормотал он. – Всё очень странно…
При всей анатомической схожести с настоящим это тело было откровенно чужим ему: изнеженным, не привыкшим к маломальским испытаниям и, хотя тренированным, но совершенно не гибким, словно замороженный каучук. Кожа выглядела так, словно он только что вернулся с дождливого Фауста, где солнечный свет был редким гостем. Форгос попытался выполнить несколько не самых сложных упражнений из своей обычной монастырской разминки – с младенчества он делал их автоматически, не задумываясь о растяжке мышц и способе действия. Не тут-то было. Плоть не повиновалась, тело просто не желало принимать верное положение. Бывшему мэру показалось, что он запеленат в смирительную рубашку. А зачем нужны литые мускулы, если распорядиться ими правильно ты все равно не сумеешь? Это было ему непонятно.
Воспоминания двоились, и оттого бедная похмельная его голова плыла еще сильнее. Две жизни медленно соединялись в одну, но каждый день был прожит будто бы дважды и совершенно по-разному.
Тихо застонав от обреченности, Форгос рванул кран и стал горячей водой смывать с кожи запах чужой женщины, пока не ощутил себя чистым до скрипа. Только после этого он вернулся в номер и, чтобы заглушить смятенную пляску мыслей, выпил прямо из горлышка остатки содержимого бутылки, после чего долго морщился от жжения во рту и спазмов в многострадальном пищеводе. Запах и вкус он теперь чувствовал остро, как зверь, великолепно различая нюансы и немного удивляясь тому, что раньше у него так не получалось, даже до того, как подступила эта проклятая сенная лихорадка.
Что там говорил желтый всадник Мор? Объединить все воплощения во всех мирах? Но как это случилось теперь? Для этого была нужна не только Альфа, но и Омега…
И самое страшное: трансдематериализатора Тайного Кийара больше не существовало, и даже если бы можно было прокопать к нему коридор, за это никто не возьмется из-за свирепствующей там радиации.
За спиной послышался скрип кровати и сладкое причмокивание. Он обернулся. Это приходила в себя ночная гостья. Лишь теперь ему удалось разглядеть ее подробно: смуглая, черноволосая, с тяжелым лицом и томным взглядом из-под приопущенных век, невысокая, но пышная, лет тридцати или чуть старше…
- Подашь водички? – с сильным местным акцентом хрипловато пробасила она.
Форгос плеснул ей в стакан воды из-под крана и молча пронаблюдал, как она выпьет. Женщина улыбнулась, показав блестящие, как фарфор, крупные зубы, а потом снова заговорила. Голос ее стал куда звонче:
- Не надевай больше эти линзы, они тебе не идут.
- Какие линзы?
- В которых ты был вчера. Некрасивые. Твои глаза сияют, как звезды – зачем ты прячешь их? Или в вашей стране принято нарочно уродовать себя, кемлин?
Гатаро пожал плечами. Она уже успела надоесть ему своим навязчивым приторным запахом косметики, пота и вчерашних духов.
Женщина села и принялась натягивать на себя незамысловатую одежду.
- Ну и напились же мы вчера, кемлин. Я даже не помню, как тебя зовут.
- Взаимно, - ответил Форгос, хотя не помнил этого не только из-за пьянки. – Я тоже не помню, как зовут тебя, но думаю, что это не так уж страшно. Пожалуй, мне пора ехать. Я тебе что-то должен?
Она расхохоталась и, откинувшись на разобранную постель, засучила короткими загорелыми ногами:
- Нет, кемлин! Просто ты мне понравился. Видимо, мы и впрямь хлебнули лишка, если и этого ты не помнишь. Хотя, конечно, если хочешь, я не откажусь быть твоей законной женой – это если говорить о долгах.
Застегивая брюки и рубашку, Гатаро не стал отвечать. Двигаться в этом теле ему было неудобно, однако постепенно он заставил себя привыкнуть, поскольку выбора не предвиделось.
Местная все подтрунивала над ним и хихикала:
- А что? Я могла бы по утрам печь тебе лепешки и подавать их со сливками прямо в постель. А ты за это проделывал бы со мной все то, что и сегодня ночью. Какие вы, белые, глупые – вы сами не понимаете своей выгоды! Самые страстные женщины – это франтирианки!
- Ну так оставь мне номер телефона, а я подумаю, - Форгос поиграл бровями, веселя ее тем пуще, но оставаясь с виду абсолютно серьезным. – Вдруг мне и впрямь захочется лепешек.
- Со сливками! – подметила она. – И со мной.
- Именно. Тебя подвезти?
- Ну, подвези, если рискнешь в таком виде сесть за руль, - франтирианка кивнула в сторону бутылок на столе и под столом.
Поработав для нее таксистом и небрежно бросив в отсек на панели листочек с записанным номером телефона, бывший мэр взглянул на часы, а потом набрал номер франтирского аэропорта.
- Когда ближайший рейс до Узлакана?

* * *

Госпожа Иссет сочувствующе покивала:
- Да, совсем невозможно дозвониться из столицы, мэтр директор. Кийар будто отрезан от всего мира…
Директор тайбисского краеведческого музея вздохнул и жестами обеих рук пригласил ее присесть в глубокое кожаное кресло.
- Я знаю, госпожа профессор, это прискорбно. И все-таки не могу понять, что могло заинтересовать КИА в нашем захолустье? Максимум, что вы найдете в этом музее – несколько побитых молью чучел да пару каких-нибудь глиняных осколков, не поддающихся датировке.
Мать Нэфри с хитроватой улыбкой обозрела кабинет, увешанный старинными картинами, которые наверняка ни разу не выставлялись в общем зале.
- А знаете, кто жил в этом здании два столетия назад, мэтр Ривенкус?
Он сделал неопределенный жест.
- Судя по архитектуре, не более чем какие-то мещане. А вы думаете, нет?
- Я просто спросила, клянусь вам! Это вовсе не экзамен, хотя я помню вас студентом.
- А вы тогда были совсем молодым лектором и однажды читали нам что-то по истории Энку…
- Когда приболел мэтр Гариммон!
- Точно! Кстати, как он сейчас, госпожа Иссет?
- К сожалению, мэтр Гариммон скончался в позапрошлом году.
Они повспоминали общих знакомых на кафедре, и вскоре Агатти Иссет решила, что пора перейти к делу, из-за которого они с Нэфри и Ноиро приехали в бывшую столицу Кемлина.
Все получилось само собой: дочь постучалась к ней прошлой ночью и сказала, что с Ноиро теперь все в порядке и он крепко спит, а им всем осталось лишь добраться до старого дома в Тайбисе и забрать там один артефакт. Госпожа Иссет стала расспрашивать, но девушка ничего не говорила до тех пор, пока не получила клятвенного заверения в том, что ее никто не поднимет на смех. Услышав невероятную историю встречи жены кавалера Сотиса с опальным астурином Гельтенстахом, Агатти не знала, что и думать, но решила довериться интуиции дочери – все-таки та была еще и дочерью шамана Кьемме, а шаманы чувствуют много тоньше простого смертного.
Лад заверил их, что по этому адресу теперь находится краеведческий музей Тайбиса, и все вместе они набросали план, как проникнуть в подвал и достать искомое. План был хлипковат, но лучше уж это, чем ничего. Многое зависело от красноречия госпожи Иссет-старшей и ее авторитета в глазах директора музея.
- Собственно, меня интересуют не ваши экспозиции, а запасник, мэтр Ривенкус. Вы же знаете мэтра Лада?
- О, несомненно! – хохотнул директор и, пальцем «подрисовав» себе усики, изобразил голос Йвара Лада: - «Я тоже хотел бы верить в прекрасное, но, увы, господа, все ваши версии, идущие вразрез с академической наукой – не более чем фантазии романтиков!» Кстати, а как он перенес последний выпуск программы Сэна Дэсвери с Симманом и Сокаром?
Тут госпожа Иссет сделала вид, будто бы только что вспомнила, хотя все было разработано с педантичностью Лада, который учел известное тщеславие мэтра Ривенкуса:
- Святой Доэтерий, я же едва не забыла! Мы ведь добирались сюда, к вам, в одном купе с Симманом! – (И это была чистая правда.) – Когда я предложила ему посмотреть ваш музей, он с радостью согласился. Вот я и подумала: а не покажете ли вы ему ваши выставочные залы лично, мэтр?
Большие выпуклые глаза директора загорелись:
- Ну конечно! Какие вопросы! Он… здесь?
- Да. А не будете ли вы так любезны подписать нам вот это разрешение?
- Разрешение?
- Разрешение для меня и моей аспирантки посетить запасник вашего музея, - госпожа Иссет указала в пол, имея в виду подвальные помещения.
Он поставил росчерк, почти не глядя, и бодренько встряхнулся:
- Ну, и где же Сэн-Тар Симман?
- А вы подойдите к двери, откройте и… - сладко проговорила профессор, и когда он поступил в соответствии с ее инструкциями, вышла в коридор, пропуская внутрь вместо себя Ноиро. – Прошу вас знакомиться: Сэн-Тар Симман – Чейро Ривенкус.
Нэфри уже ждала ее неподалеку от служебного входа и просто приплясывала от нетерпения:
- Мам, ну что, что там?
Госпожа Иссет победно сжала кулак и показала ей разрешение.
- Один – ноль в пользу Лада! – чуть не взвизгнув от радости, подпрыгнула девушка. – Дядя всё не верил.
- Чтобы мне да отказали? Так, теперь быстро напусти серьезность. И это… - она кашлянула и обвела пальцем свои губы.
Нэфри слегка покраснела, стерла платком размазанную помаду, а встрепанные волосы ей пригладила мать, шепотом обозвав их с Ноиро маньяками.
В запасник их проводили два скучающих охранника. Тот, что был помоложе, то и дело косился на Нэфри и пытался привлечь ее внимание странными ужимками лица и прыжками бровей, а госпоже Иссет пришлось делать вид, будто она ничего не замечает. И только в подвале, оставшись с дочерью наедине, она высказалась насчет вредящих делу поцелуйчиков по углам, вызывающих у некоторых юных девиц «недвусмысленный блеск в очах».
- Ну что, вспоминай, где эта стена.
Нэфри зажмурилась, постояла так с минуту и наконец указала в дальний угол:
- Кажется, там. Тут все так изменилось…
- Как бы твой тайник не оказался давно обнаруженным.
- Да? И ты что-нибудь знаешь по истории о послании Гельтенстаха? – на ходу съязвила девушка.
- Я не знаю о послании Гельтенстаха, но прекрасно знаю, что такое «Тайный Кийар» и «параноики».
Отодвигая всякий пыльный хлам, встречавшийся по дороге, ибо это была скорее свалка, нежели запасник, женщины пробились к нужному участку.
- Протоний покарай! – прошипела Нэфри, увидев, что кирпичная кладка давно замазана многими слоями штукатурки и краски. – И что теперь делать?
- Не будет от вас, молодежи, толка! – и госпожа Иссет с ворчанием извлекла из миниатюрной дамской сумочки целый арсенал складных инструментов для ремонта. – Я постою и понаблюдаю за входом, а ты, милая, поработай. А то всё бы тебе вместо работы с микрофоном по сцене скакать или парней в командировках клеить!
- А-а-а! Убейте меня кто-нибудь! – запрокидывая голову, простонала Нэфри, измученная материнскими назиданиями.
- Как археолог ты давно умерла. Работай, лентяйка!
И с этими словами профессор удалилась в дозор, а Нэфри начала отковыривать покраску и штукатурку, надеясь, что не ошиблась местом.
Кашляя от сухой вонючей пыли и сплевывая скрипящий на зубах песок, до кирпичной кладки она добралась только через полчаса работы.
- Есть! – шепотом крикнула она матери.
- Отлично. Нужно фонарик?
- Нет.
Нэфри сунула руку в отверстие, оставшееся от вынутого кирпича, и в испуге отдернула, ощутив, как что-то там пробежало, пощекотав ее кисть. Не то чтобы она особенно боялась насекомых, даже и ядовитых, но неизвестность порой страшит сильнее наглядного яда. Переведя дух, она снова запустила руку в тайник и нащупала продолговатый округлый предмет, и в самом деле напоминающий бутылку.
- Есть! – снова сообщила девушка.
Госпожа Иссет на цыпочках подбежала к ней, вдвоем они задвинули раскуроченную стену какой-то коробкой. Нэфри сдула пыль со стекла сосуда, а ту, что налипла за два столетия, без лишних церемоний стерла рукавом, вызвав у профессора Иссет мелкую судорогу щеки и нервный тик века.
- Святой Доэтерий, и этот человек стремится в археологи!
Она отобрала у дочери отслужившие свое инструменты, помогла ей отряхнуться и двинулась к выходу. Девушка пинками загнала под коробку слишком далеко отлетевшие куски штукатурки, а потом догнала профессора.
Ноиро же отбивался от директора еще два часа. Тем временем женщины в ближайшем парке осмотрели свою добычу. Бумага из бутылки все-таки пожелтела от времени, однако записи сохранились идеально.
- Тут же все на ва-кост! – с досадой проговорила госпожа Иссет. – Да еще на дореформенном!
- Конечно, Гельтенстах ведь не знал, что через полвека после его смерти ва-косты проведут языковую реформу! – парировала дочь. – Он вообще полагал, что Гайти Сотис, как честная супруга, передаст документ мужу и…
- Он ошибся только в датировке того, когда она это сделает, - в тон ей отозвалась профессор. – Ну что ж, дождемся вашего избранника, юная кокетка.
Ноиро примчался к ним изрядно уставшим, но бодрым:
- Я не видел большего зануды, чем этот Ривенкус! Он вытряс из меня все знания, какие только можно было вытрясти!
- Гм… В таком случае удивительно: почему так долго? Вы упирались?
Они с госпожой Иссет поглядели друг на друга и расхохотались, вызывая у Нэфри ревнивую мину, хотя она и не определилась, кого к кому больше ревнует.
- Подвергаться маминой тирании – это вообще-то моя привилегия! – сказала девушка. – Ты как?
- Нормально.
Он и в самом деле удивительно быстро пришел в себя после возвращения из Обелиска. Рана зарубцевалась, болезненная, даже смертельная худоба исчезла – он поправился за сутки, и, хотя до прежнего спортивного Ноиро ему было еще очень далеко, Нэфри поняла, что они победили проклятие Улаха раз и навсегда.
- Нам нужен перевод, - высвободив одну руку из его объятий, объяснила она и показала ему манускрипт полководца.
- У-у-у… - Ноиро окинул взглядом записи и даже тихонько присвистнул. – Старый ва-кост!
- Угу.
- Тут только со словарем. Я знаю современный, а вот с дореформенным, увы, не дружу. У дедушки с бабушкой есть, поехали…
В дом родителей Эрхо Сотиса они нагрянули этим утром, переполошив и обрадовав жильцов, которые все это время сидели в неведении, не зная, что творится в Кийаре, и пугаясь слухов – один страшнее другого, – долетавших из столицы. Дед Ноиро и Веги подробно описал им расположение музея и даже вызвался проводить, но госпожа Иссет его отговорила, объяснив, что по плану их не должно быть много – достаточно трех человек. Гайти Сотис молчала, но очень внимательно разглядывала мать и дочь Иссет, пока журналист не почувствовал, что ее мнение насчет Нэфри изменилось в лучшую сторону. За то время, пока они не виделись, мама распрямила спину, расправила плечи, помолодела, а в глазах ее снова вспыхнула жизнь, и молодой человек дал себе обещание, что больше никогда у них на пути не встанет Гинни-гиена.
Оккупировав беседку в саду по возвращении из музея, Ноиро и Веги стаскали туда всю справочную литературу, которая могла бы им пригодиться при переводе, а Нэфри, сидя за небольшим столиком, листала книги и пыталась прочесть записи Гельтенстаха. Но дело шло туго.
- Ко мне вчера заходил в гости Файро, - успела шепнуть ей Веги. – Они живут тут, поблизости. Помнишь его?
- Твой смелый ухажер? Конечно, помню.
- Хватит шептаться! – Ноиро потеснил их на скамеечке. – Приступим!
Веги перебралась на другую сторону и села по левую руку от брата. Обе девушки, посапывая, подглядывали за его работой и мешали подсказками.
- Не понимаю этого словосочетания, - наконец признался он. – Гельтенстах указывает здесь какую-то местность, но у него такой почерк, что я уже перебрал все варианты – и ничего не подходит. Вег, посмотри свежим взглядом, ты ведь умная.
Нэфри закивала и подвинула к ней манускрипт, а Ноиро широко зевнул. Веги разглядела тонко начерченный рисунок какого-то побережья и много перекрещивающихся надписей. В некоторых фигурировали цифры.
- Ва-эсто… ва-эсто… - забубнила она. – Кажется, это все-таки «ва-эсто»… Что-то, связанное с воздухом… Мне кажется, тут говорится о чем-то воздушном. Может быть, тут написано, что этот рисунок был сделан с воздуха? Летающий шар? Нет, суффикс «ите» в существительном у них мог принадлежать только одушевленному… «Ва-эсто преавитенрос ле»…
- В том-то и дело: я не уверен, что там именно «преавитенрос»… Не смотри в мои записи, думай сама.
- «Преатенрос» - «сундук». Летающий сундук? А что такое «преавитенрос»? Оно должно быть чем-то живым. Пф! Не мог разве ваш Гельтенстах писать на свободном месте и поаккуратнее?
- Да я сам задаю себе этот вопрос…
И тут на заваленный книгами стол упала тень, возникшая у них за спинами.
- Остров Летящего Змея, - произнес знакомый Ноиро и Нэфри голос. – Вам в школе преподавали историю и географию, ребята?
Разом вздрогнув, все трое обернулись и увидели сидящего на перилах беседки Гатаро Форгоса.
- Гатаро? – удивилась Нэфри. – Что вы здесь делаете?
- Если бы! Боюсь, я не совсем… гм… Гатаро.
Ноиро прислушался. Дикция у мужчины была поставлена идеально, и все же некоторые слова он, как-то странно сбиваясь, нет-нет да и проговаривал чуть неправильно: где-то тянул, где-то смещал ударение на другой слог. И это так напоминало…
- Та-Дюлатар? – не веря себе, проговорил журналист. – Но Хаммон сказал, что ты…
Тот коротко улыбнулся и пересел на скамейку напротив них:
- Мне кажется, я знаю, у кого позже попрошу объяснений. Я не понимаю, как это получилось. По всем признакам, я должен был умереть, когда вернулся из Агиза: поражения были необратимыми. Наверное, это произошло, но в вашем мире у меня оказался двойник, вернее, я сам, но сформировавшийся под влиянием иных обстоятельств… А вот как всё случилось, я спрошу у Айята. Сдается мне, этот хитроумный мальчишка знает куда больше, чем хочет показать. Он всегда был себе на уме…
Нэфри улыбнулась в сторону, и все же ничего не сказала. Она ведь пообещала.
Та-Дюлатар посмотрел на заваленный книгами стол.
- Можно?
С любопытством, но исподтишка разглядывая незнакомца, Веги протянула ему гельтенстахов манускрипт. Та-Дюлатар раскрыл энциклопедию и нашел карту южного полушария Тийро.
- Смотрите, - он указал на остров, где закончил свои годы знаменитый полководец.
Западное побережье Летящего Змея в точности повторяло изгибы на чертеже астурина.
- Это координаты некой локации, которая была для него очень важна и о которой он хотел сказать кавалеру Сотису, - объяснила Нэфри. – Я тоже чувствую, что это важно. В последнее время меня просто преследуют те или другие воспоминания, которые в итоге оказываются спасительными…
Та-Дюлатар протянул ей руку:
- Поздравляю, в тебе развиваются задатки псионика. Это здорово.
- Ого! И я смогу стать почти как Джоконда? – Он вздрогнул, а девушка закивала, крепко пожимая его ладонь. – Да-да, Кристиан! Они все ждут тебя, они проделали всё, чтобы помочь тебе выбраться отсюда.
Элинор хотел о чем-то ее спросить и даже сделал ради этого вдох, но передумал и сдержался.
- А как вы нас нашли? – спросила его Веги.
- А вы прятались? – Покачав головой, она засмеялась, и тогда он продолжил: – Я тоже думаю, что эти записи очень ценны, Нэфри. У меня есть предчувствие, что описание и указанные там координаты принадлежат третьему телепорту планеты. Теоретически он должен существовать, и, думаю, он существует близ Южного полюса.
Молодые люди переглянулись.
- Как вовремя Эгмон забрал твою шкатулку! – воскликнула Нэфри. – Я тоже чувствовала, что она еще пригодится!
- Шкатулка у нас? – удивленно и даже несколько растерянно спросил Та-Дюлатар, обозревая их обрадованные, оживленные лица. – Правда?
- Правда, Кристиан, - ответил Ноиро. – И уж теперь-то мы отправим тебя домой.
Нэфри смотрела на Учителя и не верила, что они снова все вместе. У нее не шевельнулось и сомнения в том, будто это не Элинор, а недавно проводивший ее на самолет Гатаро Форгос, который прикидывается Элинором. Кроме того, Эфий-Айят выкроил миг, чтобы шепнуть ей кое-что о возвращении Учителя, и сделал это с такой уверенностью, что девушка даже не успела опечалиться загадочным того исчезновением. Прошлой ночью после разговора с матерью она выглянула из дома Сэна Дэсвери и увидела Всполоха, который задумчиво ждал ее, положив морду на перила террасы, и фыркнул, когда Нэфри подошла и погладила его по щекам.
- Спасибо, мудрый Всполох. И прости, что я тебя когда-то укрощала.
- Он пришел проститься, - отозвался из темноты Айят на языке племени Птичников, но специально говорил медленно, чтобы она успевала понять.
Юноша появился бесшумно, как черный бемго-бемго, но не таил в себе опасности дикого зверя. Глаза его улыбались.
- Прощай! – она обвила руками сильную шею коня.
- Бог-целитель скоро вернется, - добавил Птичник. – Ему нельзя умирать. Осталось совсем немного, совсем немного…
- …Остался последний шаг, - шепнула Нэфри теперь, спустя сутки, чувствуя, как слезы жгут глаза, а в горле становится тесно и больно.
Элинор опустил голову и медленно кивнул, видя то, чего не видят остальные.

* * *

Обнимая за плечи продрогшую Нэфри, Ноиро смотрел, как поднимаются на круглое заснеженное плато Учитель, Хаммон и Айят, и все в его душе переворачивалось и ныло. И не только потому, что здесь заканчивалось большое и опасное приключение и что не вернуть тех, кто ушел навсегда. Вместе со странником по звездам с ними прощалась эпоха, когда ты чувствуешь себя юным и знаешь, что за тобою есть кто-то, кому будет не трудно взять на себя ответственность, защитить, научить – даже если это лишь твоя фантазия.
Они не говорили друг другу прочувствованных речей. Путешествие вымотало Элинора, по-прежнему непривычного к морской качке и еще более ослабленного нездоровьем тела Форгоса, а добраться до Сузалу на самолете кемлинские эмигранты не могли. И даже выступление «Создателей», все время плавания потративших на репетицию нового концерта, порадовало лишь немногих сузалийцев, Ноиро, Веги и Хаммона, а остальные по прибытии были готовы на все, лишь бы скорее добраться до гостиницы и перевести дух. Не тут-то было: полный энергии Рато Сокар кинулся узнавать насчет возможности добраться до острова Летящего Змея и вышел на связь с Гэгэусом, бежавшим в Майронге, в дорогой его сердцу Амеенти.
Бывший главред форгосовского журнала выслал им приглашение в свою страну.
Проводить «звездного странника» пришли все, кто пережил вместе с ним много тревожных дней в доме-убежище Сэна Дэсвери, и все ощутили, что успели привыкнуть к этому необычному, всегда стремящемуся отступить на второй план человеку.
- Спасибо вам всем, - сказал он, переводя взгляд с одного лица на другое. – Мы были заодно в изгнании, так не теряйте друг друга и после. Я тоже не забуду никого из вас!
А напутствуя сына в дорогу, Гайти Сотис тихонько призналась:
- Все же, Ноиро, я была не права, когда называла его дикарем. И мальчик у него толковый, весь в него. Знай, что я беру те свои слова насчет дикарей назад.
Журналист засмеялся и поддразнил:
- Лучше признай, что он тебе понравился!
Госпожа Сотис возмущенно вспыхнула, но спорить не стала, и Веги показала брату язык: она первой раскусила мамины чувства и даже слегка поспорила об этом с Ноиро во время плавания.
Впятером – Ноиро, Нэфри, Элинор, Айят и Хаммон – отправились на посадку и очень скоро покинули Сузалу.
Гэгэус лично приехал встречать их в аэропорт Амеенти. При виде Элинора ему едва не сделалось дурно, ведь он не ожидал увидеть бывшего шефа еще когда-нибудь в этой жизни. Объяснять, кто есть кто на самом деле, ему не стали, и Гэгэус с прежним рвением начал искать возможность отправить нескольких человек с попутной экспедицией на полюс, а его «мамуля»-Окити побежала по магазинам в поисках теплой одежды для путешественников.
Экспедиция подвернулась на удивление удачно (видимо, сыграл роль знаменитый псевдоним Ноиро, как бы невзначай упомянутый изворотливым Гэгэусом), и вечером того же дня пятеро путешественников поднялись на катер к полярникам. Всю дорогу была вьюга и болтанка. Чтобы не мучиться, Элинор вколол себе снотворное и проспал почти до самого места прибытия. Хаммон и Ноиро разговаривали с полярниками, среди которых журналист нашел несколько старых знакомых, а Нэфри и Айят шептались о чем-то своем и загадочно улыбались.
Остров заточения Гельтенстаха показался на рассвете. Он уже успел заледенеть и белел среди черно-серого пространства между водой и небом, словно гигантский айсберг. Хребет Летящего Змея и в самом деле напоминал змею, изогнувшуюся в море. А вдалеке смутно простирались берега Туллии.
Их высадили на берег с указанием, когда и где ждать обратного рейса. Это касалось только Ноиро и Нэфри – те уже знали, что Хаммон и Айят отправятся вместе с Учителем.
Вел их журналист, привычный к суровым козням заполярья, и в пути было не до разговоров: острый ледяной ветер бил прямо в лицо, слепляя ресницы и покрывая белой коркой брови и волосы. Время от времени Нэфри останавливалась, чтобы отдышаться, и вскоре Элинор с Айятом стали поддерживать ее под руки, облегчая путь, а она шутила над ними, ведь никогда прежде ей не доводилось видеть людей в зимней одежде, да еще и поседевших от инея.
Ноиро знал: сейчас она выдавливает из себя смех, а потом будет рыдать, как прорыдала всю прошлую ночь. Он понимал это, потому что и сам чувствовал себя не лучше, но в то же время ему хотелось, чтобы всё поскорее завершилось, чтобы Элинор обрел наконец покой в том мире, где остались его сердце и душа, и чтобы у всех знакомых кемлинских эмигрантов началась новая жизнь в приютившей их стране. Это были противоречивые чувства, и потому внутри журналиста бушевала вьюга смятения, похожая на ту, что назревала на материке, готовясь добраться и сюда, на остров.
ТДМ находился на плато над небольшой долиной. Он сам был частью этого плато, и когда-то его окружали постройки города, ныне мертвого и давно уже не похожего на город.
Впятером они расчистили устройство, и каждый опустил по каменному шару из шкатулки в предназначенную для этого «лунку» - отверстий в земле также было пять. Нэфри охнула, увидев, как выстрелил в небо луч ожившего портала и как взвихрились вокруг него серые облака. Это было и прекрасно, и страшно, как прекрасен и страшен великий Змей Мира – спиральный ворот перекрестка реальностей.
На прощание Элинор прижал к себе учеников, и вот стал слышен бешеный стук его сердца и сбивчивое, тревожное дыхание.
- Последний шаг! – шепнул Ноиро, наконец-то поняв Учителя и ужаснувшись, сколько приходилось прятать в себе страннику по звездам. – Всё получится, всё будет как нужно, это последний шаг!
Тот кивнул, сбрасывая с себя меховую шапку и тяжелую многослойную куртку. Ему хотелось уйти отсюда без одежды чуждого мира. Нэфри задрожала, ткнулась лицом в плечо Ноиро, а журналист обнял и привлек ее к себе, чтобы согреть и успокоить. Добродушно улыбаясь, Айят помахал им рукой: юный охотник с душой взрослого мужчины так и не успел хорошо выучить кемлинский язык, чтобы верно высказать им то, что было сейчас на сердце. Глаза говорили больше и честнее.
Напоследок Элинор поднял лицо к небесам, что-то шепнул, глядя в серебристый просвет. Ноиро мигнул; привиделось ему, будто на месте Учителя стоит теперь стройный юноша с длинными волосами и красивым, но настороженным лицом и усталым взором.
Тут старый Тут-Анн Хаммон обернулся, а ветер донес до них с Нэфри слова:
- Если станет скучно – зовите, и чудеса войдут в вашу жизнь!
Отовсюду хлынул свет. Плато опустело.

* * *

Тут дрогнула каждая частица мироздания. Что-то зрело, что-то менялось, и не было того, кто смог бы увидеть это, охватив полностью, ибо не существовало ни начала, ни конца, а было лишь бесконечное, вечное самопорождающее и самоистребляющее пространство. Никто не ведает, случается это постоянно или всего однажды, но вот всё стало искажаться, выворачиваясь наизнанку.
И великий Змей Мира, корчась, выбирался из старой кожи давно прожитого. И никто не знает, однажды или всякий раз появляется шанс изменить всё, что было неправильно. Нет такого глаза, который увидел бы, как линяет великий Змей Мира, нет такого уха, который услышал бы страшную музыку его самопревращения.
Пройдя через точку, где любое сущее становится пустотой, мироздание всецело воскресло, сверкая чешуей обновленных звезд, и снова грянула симфония бесконечной Вселенной – той Вселенной, которую на одной маленькой-маленькой планетке большие-большие мудрецы назвали Уроборосом.
Малое стало великим, и круг замкнулся.

ЭПИЛОГ

Второй день клонился к закату, но всякое указанное Сейлио Ваднором место источника оказывалось пересохшим колодцем. Терпение здоровяка Валторо подходило к концу.
- Ты обманул, сказав, будто знаешь путь к спасению! – прорычал рыжий каторжанин.
- Я не виноват! Тут должна быть вода, я видел ее!
- Ты еще и лжец!
Валторо кинулся на Сейлио и свернул приятелю шею, но тот успел полоснуть его ножом по бедру. «Уж лучше вернуться в каменоломни!» - подумал рыжий.
Вскоре он истек кровью и умер посреди пустыни, не пройдя и половины обратного пути.

* * *

Ученый-альбинос из Ва-Кост по имени Бороз Гельтенстах прибыл в Восточный Кийар, не замеченный ни историей, ни жителями молодой столицы – никем, кроме таможни. Предъявив полученное разрешение, он был направлен к Зако Фурону, давно ожидавшему его приезда.
Это гипотеза астрофизика из Кемлина заставила Гельтенстаха оставить дела в родном городе и явиться на встречу. Фурон предложил очень простое и в то же время грандиозное объяснение мироустройства, доказывая, что миры могут существовать, находясь один внутри другого и соединяясь посредством неких порталов. Эти порталы должны функционировать благодаря магнитным полям небесных тел. Гипотезу Фурона в ученом обществе не приняли – хоть и не осмеяли, – но астрофизик и не подумал отказаться от нее, увлеченно разыскивая доказательства.
Портал они с Гельтенстахом так и не нашли. До поры до времени никто не ведал, что находится он всего-то в нескольких тысячах кемов от Кийара, в развалинах древнего города посреди пустыни Агиз. Однако имена этих ученых, прославившихся иными открытиями, вошли в историю и не раз звучали из уст учителей во многих школах мира.

* * *

«Думай о своем народе!» - назойливо жужжало в ушах совсем еще юной девушки.
За великие умения ее прочили в раванги племени, но для этого она должна была оставаться нетронутой и посвятить себя служению шепчущим духам. Родня – ее и новоявленного жениха – хотела иного. После смерти своего отца он должен был стать вождем, и все знали, как он засматривается на прекрасную дочь охотника, тогда как полюбившая его Керечар, крутобедрая дочь гончара, рыдает по ночам с тех пор, как узнала о сговоре.
Аучар стояла перед всем племенем, у высокого костра – и сильная, и беззащитная. Только что духи открыли имя ее настоящего попутчика. Он родится нескоро, через много весен, и далеко-далеко отсюда, а это значит одно: великий Змей Мира не желает, чтобы в нынешней жизни они были вместе. Аучар должна была выбрать путь и не имела права на просчет. Слишком дорога цена ошибки Говорящих.
Когда вопрос раванги прозвучал в третий раз, девушка опомнилась, подняла голову и тряхнула густыми, забранными на затылке в толстый пучок волосами. Извиняющимся взглядом простилась она с женихом, посмотрела на его и своих родителей, друзей, на заплаканную Керечар, которая робко выглядывала из-за спин подруг, распрямила плечи и тихо, но твердо ответила:
- Нет!
Ропот возмущения многих и вскрик радости одной стихли, когда Аучар продолжила:
- Я думаю о своем народе, и потому я стану равангой. Ни один мужчина не коснется меня до конца моих дней! Так хотят те, кто давно ушел за горизонт, в ночь. Я всё сказала.
И раванга радостно вскинул руки к небесам.

* * *

Гайти Сотис было неприятно. Эта женщина так и въелась в нее пронырливыми глазками, не обращая внимания на Эрхо. Но они ездили по городу уже столь долго, что беременной Гайти не хотелось и думать, чтобы снова выйти под жаркие лучи солнца. Ноги ныли и готовы были взорваться, а сердце часто колотилось, трепеща в груди напуганной птицей. А еще все время хотелось пить, однако пить много воды ей было нельзя, как любой женщине на сносях.
- Отличный дом! – нахваливала соседка. – Да, меня зовут Гинни. Я вижу, вы в положении, у меня тоже есть сынок, уже три годика. Они будут друзьями. Он ведь вот-вот родится, да?
Когда они перешли через дорогу и взглянули на дом со стороны, Эрхо шепнул жене, что ему здесь отчего-то не по себе. Та кивнула.
- Ну что, отказываем? – он ждал ее слова.
И тут ребенок в утробе сильно толкнул мать ножкой под ребра. Гайти ахнула, прижала руку к животу, взглянула на мужа, на дом, вспомнила неприятное лицо Гинни и ответила:
- Давай откажемся! Мне здесь нравится, но я не хочу, чтобы нашей соседкой была эта навязчивая женщина. Может, поищем что-нибудь еще?..
Эрхо воодушевился:
- Знаешь, есть еще один вариант. Это почти за городом, по соседству с одной пожилой профессоршей. Ее племянник преподавал у нас математику. Дочь ее сейчас живет где-то в Узлакане, но они с мужем собираются приехать. Мне кажется, такие соседи будут лучше Гинни. Как считаешь?
Гайти засмеялась и повисла у него на шее:
- Почему же ты не сказал сразу?
- Это был запасной вариант, потому что тот дом и в самом деле далеко от центра, а ты...
- А я выбираю соседей-профессоров! – радостно воскликнула она.

* * *

- Ну ты и вырядился! Что ты за шаман, Кьемме, Протоний покарай?! Ты комедиант!
- Всё в честь тебя! Правда, Нэфри? – и синеглазый узлаканец, сохраняя абсолютную невозмутимость, подбросил на руках маленькую дочь. – Эта одежда поможет мне достигнуть вдохновенного состояния и…
Гатаро Форгос покосился на окружающих – а в огромном вестибюле кийарского Дворца Науки людей становилось все больше  и больше – и хлопнул себя по бокам:
- Это будет спектакль, а не торжество!
- Так и есть! Поверь моему опыту, мальчишка: чтобы запомниться на всю жизнь, торжества должны проходить, как веселые спектакли. Не каждый день ты получаешь диплом хирурга.
- Нейрохирурга.
- Какая разница?
- Протоний покарай, Кьемме, не зли меня сегодня, только не зли! – Гатаро потряс у него перед носом указательным пальцем и вовремя отдернул руку, когда четырехлетняя малышка-Нэфри попыталась его за этот палец укусить. – Дожить до таких лет и не понимать разницы между хирургом и нейрохирургом?!
- Прими что-нибудь от нервов, мальчишка, и прекрати психовать, всё будет как надо, я поддержу тебя. Когда придет время... Правда, колючка?
- Нет! – по привычке замотала головой упрямая Нэфри.
Тут на плечо Форгоса легла чья-то рука. Он оглянулся, увидел протолкавшуюся к ним сквозь толпу жену друга, ироничную Агатти, и перевел дух:
- Как хорошо, что ты пришла. Ты – мой талисман, не то, что этот ряженый комедиант, который меня же еще и называет мальчишкой. А ты посмотри, посмотри на него, что он напялил! Там будет целая куча кийарских и узлаканских знаменитых хирургов. Это же… это... В каком свете он меня выставит, так нарядившись?.. Он опозорит меня перед коллегами на весь Кийар! Я буду читать доклад, потом вдруг увижу среди слушателей его рожу и… Нет, боюсь даже представить! Лучше хорошенько набраться и ни о чем не думать!
- Всё просто: притворись, будто вы незнакомы, - хохотнула Агатти, и лучики солнца запрыгали в ее серо-голубых глазах.
- Что еще за сговор? И это говорит моя любимая женщина, как не стыдно! Чему ты учишь этого молокососа?
- Не знаю почему, но меня сегодня трясет, - признался Форгос, не слушая дурачившегося друга. - Клянусь, такого со мной не было еще никогда! Как будто происходит что-то, что повернет всю мою, и не только мою, судьбу… не знаю, куда…
- Поздравляю, Гатаро! – она расцеловала его в обе щеки и крепко похлопала ладонями по плечам. – Все будет отлично, поверь!
- Спасибо, Агатти, и пусть Святой Доэтерий сделает так, чтобы моя помощь никогда не понадобилась никому из вас.

* * *

Упустив из вида приятеля, Тут-Анн не сразу сообразил, что они не только отстали от экскурсии, но и заблудились в бесконечных коридорах подземного города. Кругом одни развалины, освещенные лучами солнца, которые то здесь, то там заглядывали сверху, в провалы между постройками верхних этажей. Пыль клубилась внутри толстых золотых струн горячего светила.
И чья только лихая голова подала идею продолжить празднование Нового года в городе древних кемлинов? Будто мало было походов сюда на уроках истории в школе! Наверняка это все придумал Оз Таггерт: только в его хмельную голову могла прийти такая глупость.
- Оз! – крикнул Хаммон. – Протоний тебя покарай, мы заплутаем в этих лабиринтах и нас сожрут гиены! Где тебя носит, идиот? Имей в виду, я не буду тебя искать и догоню группу!
От его воплей и суетливых шагов сдвинулась последняя песчинка. Этажом ниже началась осыпь.
- Только не это! – ужаснулся заблудившийся.
Понимая, что если ничего не делать, песок заполнит и этот коридор, он кинулся, куда глаза глядят, не разбирая дороги, и очень скоро очутился глубоко под землей в большом темном зале. Единственный луч солнца тускло освещал большой круглый диск.
Набравшись пьяной смелости, Хаммон взобрался на него и…
…и сбил кого-то с ног в полной темноте, совершенно голый, с плывущей от опьянения головой…

* * *

Они втроем стояли посреди большого пустыря. Невдалеке чернел древний сломанный мост, а за рекой высился невероятный город, и утреннее небо кишело летательными аппаратами.
Память Хаммона двоилась, как будто ему довелось прожить одновременно две разные жизни. Он смотрел на своих спутников – совсем юного мальчишку-клеомедянина и Кристи, хирурга-интерна, помощника Тьерри Шелла – и уже не мог понять, что было сном, что явью, откуда они тут взялись и что, черт возьми и Протоний покарай, вообще происходит в этом мире.
Кристи и Эфий озирались с таким же изумлением, разглядывая друг друга, себя и все вокруг. Впрочем, в глазах бывшего пастушка с Клеомеда удивления было куда меньше, чем у того, кто еще мгновение назад был сорокапятилетним мужчиной и явно помнил все, от начала до конца.
- Что все это может значить? – наконец выдавил из себя Элинор. – Где мы? Когда мы?
- Вчера был День весеннего равноденствия, - вдруг проговорил Эфий без малейшего клеомедянского акцента. – А там – старый Бруклин. Узнаешь, Кри?
Тот развернул к себе таращившегося по сторонам Хаммона и вгляделся в его лицо:
- Фараон, но ты такой же, как был тогда…
- Э-э-э… Я хотел тебе сказать то же самое.
Закинув концы вязаного шарфа за спину, Эфий хитро улыбнулся в воротник своего пальтишка:
- Ну ладно, мне пора…
- Стоять! – тут же прикрикнули на него мужчины, и Кристи добавил: – Никто не уйдет отсюда, пока ты не объяснишь, какого… Протония… тут делается? Откуда ты взялся?
Юноша вздохнул и постучал пальцем по лбу:
- Откуда мне взяться, если я – Омега? Сам подумай.
От безысходности Хаммон воздел глаза к пасмурному небу:
- О, нет! Снова он несет эту чушь!
Но Кристи не счел это чушью.
- Я знаю, что ты Омега, - ответил он, - я знаю, что там ты был Айятом, да и, в конце концов, я уже давно догадался, особенно после ваших дурацких ужимок и экивоков, что Айят был моим сыном и мои галлюцинации после проклятия не были галлюцинациями, как мне казалось на протяжении многих лет. Я спрашиваю о другом: что здесь делаешь ты, такой же молодой, как и тогда?
- А себя ты видел? – вмешался Хаммон. – Ты даже одет так же, как в то 22 марта, - он дернул его за ремень с подвесной аптечкой-минимизатором и пультом ОЭЗ.
- Давайте по порядку! – отрезал Кристи, задергивая полы куртки. – Сначала Эфий.
- Да отстань ты от парня! Ты слышал что-нибудь про откат системы? Не знаю, как тут у вас, а у нас его делали, когда не помогала перезагрузка и запуск антивирусных программ.
- «Rollback» называется по-здешнему, - поддакивая, ввернул клеомедянин. – Только любые новые данные, появившиеся за этот период, потеряются…
Кристи подбоченился:
- Так вот и я об этом же! О потере данных! Почему я всё помню? Хаммон, ты ведь помнишь всё?
- В двойном размере. И, покарай Протоний вместе с чертом и, вон, с Эфиевыми тегинантьеста, я даже не знаю, какой из вариантов этих воспоминаний правильный: где в меня стреляют или где я отстал от экскурсии… Кристи, ну так чего ты выступаешь? Ты можешь все прожить заново! Это называется чудом, а ты…
Доктор покачал длинноволосой головой, откровенно огорченный его недалекостью, и Хаммон понял, что из-за радости упустил какой-то важный нюанс.
- Ты и правда не догадываешься? – тихо спросил Кристи, глядя на Хаммона такими глазами, что тот содрогнулся и, словно ошпаренный догадкой, как стоял, так и сел на кочку.
Кристи понял сразу: если всё так поменялось, то в этой реальности может просто не быть тех, кого он любил и к кому стремился из той. Он настолько привык к постоянным подвохам и необходимости расплачиваться стократно за сущую безделицу, которую снисходительно швыряла ему в виде подачки жизнь, что и теперь не верил в отсутствие скрытой каверзы.
- Я должен проверить! – сказал он и почти побежал в направлении города. – Я должен всё это проверить!
Эфий и вскочивший Хаммон кинулись вслед за ним.
- Чудеса случаются! – крикнул клеомедянин, но Кристи лишь махнул рукой и прибавил шагу.

* * *

Фанни молча помешивала свой чай – пятую чашку за утро! – и не знала, как поступить. Джо позвонила и впервые заговорила именно с нею, а не с Диком. Лицо красавицы-итальянки припухло от слез, глаза стеклянно блестели, и под ними пролегли тени скорби. Фаина даже не предполагала, что в этой «коробочке с секретом» бушуют страсти из ларца, некогда раскрытого одной любопытной феминой по имени Пандора.
- Давай позавтракаем вместе в кафетерии, Джо? – предложила она, и Джоконда без колебаний согласилась.
- Ей просто нужно выплакаться, - сказал Дик, после вчерашних похорон такой же мрачный, как и начальница «Черных эльфов».
Но та не стала больше ни плакать, ни выговариваться. Фанни почувствовала, что ей просто хочется находиться рядом с кем-то, кто тоже знал Кристиана и кто понимает ее без лишних слов.
Так они и сидели за столиком, друг против друга, в полном молчании. Кафе то пустело, то вновь наполнялось людьми. Посетители оживленно шумели, играла музыка, бегали «синты»-официанты – всё как всегда. Утомившись от ничегонеделания, Паллада поняла, что пора уходить, и уже наклонилась к Джоконде, чтобы сказать об этом, как вдруг появление нескольких фигур у входа заставило ее замереть и отпрянуть. Джо ничего не заметила, продолжая крутить на блюдце чашку с давно уже холодным кофе.
Вихрь мыслей тут же пронесся в голове гречанки, когда она увидела Элинора, Эфия и Хаммона. Первой была: «Они передумали и не полетели в Египет». Но присутствовало что-то странное во взгляде Кристиана, чего она не замечала прежде, даже вчера, прощаясь с ним после траурного торжества и не подозревая о его самоубийственных намерениях насчет прыжка в мир Фараона. Глаза Элинора словно состарились на много десятилетий, а лицо и тело остались прежними. Да и Эфий, лукаво улыбнувшись, приложил к губам палец – и это был жест, не присущий культуре клеомедян, - подавая Фанни знак ничего не говорить Джоконде.
Хаммон и Эфий остались неподалеку от входа, а Кристиан осторожно подошел к Фанни с Джо и сел за свободный соседний столик. Гречанка сначала подумала, что он хочет разыграть Джоконду, но в следующее мгновение осязаемо почувствовала, что он просто пытается совладать с собой, как смертник на эшафоте, которому вдруг объявили об амнистии. «Почему он медлит? Что-то хочет выяснить?» - подумала Фанни.
И тут Джоконда наконец уловила его присутствие. Она вздрогнула, оставила чашку, посмотрела сквозь витрину на улицу, завертела головой, пристально вглядываясь в лица окружающих. Паллада указала ей глазами на соседа, и рука Джо мелко задрожала. Они с Кристианом, окаменев, с минуту смотрели друг на друга, а Хаммон поманил Фанни к ним с Эфием и мотнул головой в сторону улицы, приглашая на прогулку втроем.
И уже никто не обращал внимания на двух тихо обнявшихся молодых людей – девушку-южанку и юношу-северянина. Они стояли, прижимаясь друг к другу, и молчали, изо всех сил проглатывая рвущиеся рыдания и боясь, что первое же сказанное слово заставит хлынуть бурные, не предназначенные для любопытства зевак слезы.
«Этой ночью мне снился кошмар, Кристиан. Мне снилась жизнь без тебя»…

* * *

Племя Птичников пришло к кругу из белых валунов, чтобы принести дары великим богам, которые приходят со звезд. У вождя Сейхета и его жены Керечар, прежде рожавшей только девочек, сегодня появился наследник, и его назвали Араго, что означало «ястреб» и прочило будущему главе племени храбрость, ум и острый взор. Сама раванга Аучар, Говорящая Аучар, которая и в сорок весен казалась юной девушкой, посмотрела судьбу новорожденного и объявила ее счастливой. Птичники торжествовали, плясали неподалеку от белых валунов и пели песни во славу щедрых божеств.
И вот в самый разгар веселья, когда солнце уже закатилось за горы, в центре круга появился тот, кого никто не ждал. Голоса смолкли, и племя замерло.
Нетвердой походкой мужчина вышел наружу. Он был как обычный белый, кудрявый и не очень молодой – обычным белым был он, пришелец со звезд!
- А, это опять вы! – рассеянно сказал он на языке Птичников, и Говорящая, а вслед за нею и остальные опустились в траву на колени, но звездный странник этого даже не заметил. – Вы тут пляшете, а мне теперь черт знает сколько до дома добираться…
На щеке его краснело яркое пятно в форме женских губ, а взгляд был мечтательным-мечтательным. Отмеченный поцелуем белый бог картинно запрокинул голову, застил глаза рукой и оперся спиной на ствол сухого дерева.
- Ах, Фанни! Ах, чертовка! Проводила так проводила… Всю душу всколыхнула! – он посмотрел на вождя: - Ну вот и что мне теперь прикажешь делать, Сейхет?
- Будь нашим богом! – ответил тот, и за ним то же самое стали повторять сородичи.
- Да ну вас всех! Эх, Фанни – это Фанни! И чего мне не тридцать, и чего я не из ее мира?..
И тут мертвое дерево не выдержало его веса – или витиеватости речей – и сломалось. Но, даже падая в траву, Хаммон сохранил блаженную улыбку.

* * *

«Переписать историю заново нетрудно. Однако подумай, Фараон, так ли просто переписать жизнь?»

КОНЕЦ КНИГИ

Первая редакция: апрель - август 2004 гг.
Последняя редакция: декабрь 2009 - май 2010 гг.

_________________________________________

Примечания

Уроборос (егип. - Ороборо, круг вселенной) – змей, кусающий себя за хвост. Греки называли его также «Всё в одном». Уроборос - эмблема цикла утраты и восстановления целостности, силы, которая вечно сама себя тратит и возобновляет, вечной цикличности, цикличности времени, бесконечности в пространстве, истины и познания в одном лице, соединения двух прародителей, андрогина, первобытных вод, тьмы, предшествовавшей творению, замкнутости вселенной в хаосе вод до прихода света, потенциала до его актуализации.

Бог из машины (лат. - Deus ex machinа). Фразеологизм, пришедший к нам из Древних Греции и Рима. Когда коллизии греко-римских спектаклей заходили в тупик и распутать их обычным, логическим способом, не представлялось возможным, древние постановщики вводили в сюжет некое божество, которое появлялось на специальной, весьма странного вида машине и произносило вердикт, всё расставляя по местам. Ныне это синоним сверхъестественного, божественного вмешательства в человеческие дела, счастливого случая, неожиданного и чудесного разрешения очень запутанной проблемы.

«Лангольеры» (англ. The Langoliers) – повесть американского писателя Стивена Кинга, впервые опубликованная в сборнике «Четыре после полуночи» в 1990 году эпохи войн и катаклизмов. Лангольеры – вымышленные страшные существа, которыми одного из героев повести пугал в детстве деспотичный отец. Эти твари якобы уничтожают прошлое и угрожают сожрать того, кто бесцельно растрачивает отпущенное ему время жизни.

_______________________________________
(с) Сергей Гомонов «Режим бога (Последний шаг)»