Звезда отражается в черной воде.
И август торжественный и просветленный,
Плывет по реке в золоченной ладье.
А я собираю улыбки поэтов,
Целуя доверчиво музу в уста.
Смотрю с обожанием,
средь пышных букетов,
Как гостья моя лучезарно проста.
***
Вне времени и вне творца,
По стенам жизнь живут картины.
И манят нежные сердца,
Шагнуть в зеленные куртины.
Иду разомкнутой строкой,
Жара, песок шуршит в ладонях.
Сквозное небо надо мной,
В моих глазах соринкой тонет.
Здесь смерти нет,
лишь яркий свет,
Ложится розами на щеки.
Зови, кричи, беги во след,
Пока не встрепенулись Боги.
Поминание.
Когда сгущается над миром ночь,
И развернуть пора заветный свиток.
Едва ли можно сердцу превозмочь,
Весь перечень смертей и пыток.
Им нет числа во граде именитом,
И только мертвый смертью знаменитый.
***
Когда в догадке слабоумной,
Бегу за пылкою певуньей,
Не повернется враз язык,
Сказать:"Постой, убог мой стих!"
Так в час воскресный и вечерний,
В тоске тяжелой и весенней,
Скорбит о таинстве земля,
Черны леса, черны поля.
А я в родстве с кривым оврагом,
Несу корабль - скорлупку с флагом,
Звенит ручей, трещоткой - сойка,
Вся жизнь - сплошная неустойка.
Танец.
Сверкают зеркала и рукоплещет зал,
И в небеса летят победно звуки,
Обнажена и губ прелестных лал,
Томит соблазном столь греховной муки.
Все круче поворот и на паркет,
Как брызги - юбки переливы.
Танцуют двое,словно судей нет,
А есть любовь и первый летний ливень.
Ссора.
Остались пятна слез на белизне бумаги,
И шелковый платок совсем намок от влаги.
Кудрявая заря легла в подглазья тенью,
Но тянет со двора пахучею сиренью.
В саду ликует дрозд и свищет сладко-сладко,
А я сижу и жду, не взглянешь ли украдкой.
Стирка.
***
Вглядись же, глаза твои зорки,
замах бельевой веревки,
длиной в обгорелый день.
Полощутся: майки и брюки,
сияет восторгом рубашка
и платьице в строгую клетку,
порхает в углу двора.
Пока ты ходил за мясом,
пока ты ходил за хлебом,
белье пропиталось небом,
окрасилось синевой.
Мы все чего то боимся,
когда надеваем кольца,
а я говорю прекрасно
и долго ищу лицо.
Взлетают крылышки-рюши,
и так эфемерны души,
как в повести Пу Сун Лина,
одна лишь сплошная синь.