Сила любви, или Нисхождение в рай (Проза)

СИЛА ЛЮБВИ,

или

Нисхождение в Рай

Великий Новгород
2009

Морщацкая С.
Сила любви, или нисхождение в рай: рассказы о счастливых семейных парах, один из супругов которых - с инвалидностью
Великий Новгород, «Новгородский технопарк», 2009 – 135с.

Случайно встретив где-нибудь на улице человека в инвалидной коляске, мы обычно стыдливо опускаем глаза или смотрим с высокомерным сочувствием: «Не повезло». Жизнь этих «других» людей кажется «обычным людям» совсем другой, и (что греха скрывать?) более бедной. Эта книга позволяет «приоткрыть тайную завесу» жизни людей с инвалидностью - увидеть, что они любят и чувствуют порою острее, ярче, светлее, чем многие «условно нормальные». Она помогает понять, что простое семейное счастье достижимо вне зависимости от внешних особенностей любящих.  

(с) Светлана Морщацкая, 2009

Отпечатано в типографии ЗАО «Новгородский Технопарк» - 173003, г. Великий Новгород, ул. Б.Санкт-Петербургская, 41, +7 (81622) 2-72-22
Тираж 200 экз.
От автора

Любовь – вечная истина. Ни веяния времен, ни скептицизм людей не способны повлиять на ее существование. Это неоспоримая, всепобеждающая сила. Она не имеет начала и конца, она вечна. Многоликая в своем проявлении, постоянная в своем характере. Близость двоих – соприкосновение небесного и земного. Только любовь позволяет нам испытать райское наслаждение на земле, а также дает мужество испытать страдания и безысходность, сохраняя свежесть чувств и решимость воли.

Пары, которых я описываю в этой книге, являются отрезком на бесконечной линии. История любви началась не с них и не ими оканчивается. Однако их чувства, проявленные и пронесенные через множество трудностей, открывают чудо и таинство супружеских отношений.

Мне хочется верить, что описанные примеры браков будут интересны не только тем, у кого болен любимый человек или кто сам находится в тяжелом состоянии, но и всем тем, кто просто верит в любовь и счастье.  

Благодарности

Искренняя благодарность моей семье: родителям, сестре, ее мужу и их детям за то, что дарят радость быть любимой и нужной, за то, что рядом, за то, что всегда могу доверять и рассчитывать на их поддержку, за то, что научили и учат меня любить.

Особая благодарность Августе Бауэр, которую я называю своей бабушкой, несмотря на то, что наше родство не кровное.

Благодарю всех, кто помогал в создании этой книги. Особенно супружеские пары за возможность рассказать о них: Евгения Байн и Наталию Искакову, Николая Милова и Людмилу Киселеву, Юрия Попереля, Александра и Людмилу Суршковых, Олега и Светлану Васильевых, Ива и Ксению Юррюти, а также всех тех, кто не вошел в эту книгу.

Глубокая благодарность Игорю Семеновичу Кону за то, что, несмотря на занятость, уделил внимание теме данной книги.

Спасибо за оказанную помощь редактору Владимиру Матвееву, а также редактору газеты «Мы – часть общества» Равиле Морозовой. Благодарю за помощь в работе над книгой художников Владимира Шаркова, Игоря Конькова и дизайнера Евгения Шадрина. Благодарность за содействие Анне Сафроненко, Артему  Тлеуленову, Ольге Вовченко и всем моим друзьям, которые поддерживали меня. Спасибо администраторам сайтов (www.disability.ru; www.amvego.org) Павлу Лапину, Кириллу Рыбакову и web-программисту Олегу Васильеву за оказанную помощь. Благодарю за помощь Елену Виноградову, Светлану Надёжкину и Дмитрия Зорина. Спасибо всем знакомым за те мысли, переживания, которыми они делились со мной и тем самым убеждали в необходимости такой книги.

Моей мамочке, жизнь которой полна любви и самоотверженности,
с глубокой и бесконечной любовью дочери, посвящаю

СИЛА ЛЮБВИ

В детстве я часто сидела рядом с мамой и смотрела, что и как она делает. Я любила ей помогать: например, порезать яйца в салат. Или - такое и было-то, наверное, раз в жизни – встать возле раковины и помыть посуду (главное, чтобы она была не очень жирная). Каждое движение приносило мне особое ощущение того, что и я это могу, у меня получается. Вот тогда, наблюдая за тем, как мама разделывала курицу и занималась другими домашними делами, я уже знала, каким должен быть идеальный муж, и уверенно говорила, что замуж я выйду только за такого. Я определила для него три качества: он должен разделывать рыбу, курицу и… чистить унитаз.

Только тогда, когда я еще не знала значения многих слов, в том числе и слова «инвалид», я могла легко и непосредственно говорить о замужестве и, вообще, о своих желаниях.

Гуляем с мамой летом, клубника только появилась, и, доедая купленную порцию, говорю:
- А я еще клубники хочу.
- Дочечка, так она же дорогая.
- Мамочка, да ты не волнуйся, я и дорогую съем!

Или в поездках – а ездили мы по лекарям часто – несет меня мама на руках, а знакомая ее говорит:
- Вера, ты устала, давай я Светочку понесу.
А я на ухо маме шепчу:
- Мам, скажи, что ты не устала.
И мама отвечает:
- Нет, что ты, я не устала совсем.

И так хорошо сразу. Спокойно. Мне всегда с мамой спокойно. Ее любимая фраза, если мы, дети, что-нибудь не хотели делать, и папа уже собирался на нас «нажать»: «Подожди, мы обо всем договоримся». И она договаривалась так, что слушаться ее становилось нетрудно. И никогда не кричала. Я всегда чувствовала себя с ней любимой. Ее нетрудно было о чем-либо просить. Она прибегала из кухни ко мне в комнату, чтобы подать теннисный шарик, который отлетал у меня с ракетки, и я уже не могла его достать. Пекла блинчики перед сном. Переносила меня с места на место, когда ходить я уже не могла.

Именно мама дарила мне чувство безопасности и полноценности. Она просто и естественно заменяла мне руки и ноги, так что я не ощущала себя бременем. Поэтому, когда ее впервые положили в больницу на две недели, я ощутила ужас своего одиночества и беспомощности. Я не была одна, рядом были сестра и папа, но… только мама меня всегда купала, расчесывала, одевала. Мне было тогда семь лет. Мысль о том, что я могу ее потерять, так уязвила меня, что я часами плакала. И даже когда мама вернулась из больницы, я все равно часто плакала от страшных представлений.

Папа в то время нередко приходил с работы не вовремя и был нетрезвый. К тому же у него очень непростой характер. В семье часто происходили конфликты. И хотя на меня он почти никогда не кричал, я очень болезненно переносила любые его вспышки гнева.

Я рано поняла, что болею.

Бывало, сижу у мамы на руках, в комнате играет музыка, и все хорошо, замечательно, пока я вдруг не замечаю ее вздрагиваний. Потом поднимаю глаза и вижу – она плачет. И на вопросы не отвечает. Значит, это я? Со мной что-то не так?

Нескончаемые уколы, кровь из пальца, постукивания молоточком по коленке и локтю – больницы, в которых на меня смотрят сострадательно-обреченно. Меня не видят. В больнице меня не видят. Там видят только диагноз. Кажется, что все детство состоит из таких процедур и еще поездок…

Зима. Лето. Ночь. Утро. И рано-рано меня будят. Мы снова куда-то едем. Ночные города, огни, машины, дома. Мы были у Елизарова, Касьяна, у множества знахарей и бабок. Где меня смотрели, что-то вправляли, давали пить заговоренную воду, запрещали ходить – тогда-то я ведь могла ходить, и подобный запрет был для меня мукой. Но среди неприятностей встречалась и отвлеченная радость. В деревнях я с интересом рассматривала коров, свиней, колодец во дворе, непривычное обустройство в домах.    

Или… Мне было годика четыре, когда мы в очередной раз куда-то ехали в надежде… В поезде я познакомилась с мальчиком, и мы стали играть с ним: прятали по очереди какую-нибудь вещь, а потом находили. Вещью оказался мой любимый петух на колесиках – игрушка, которую мама мне недавно купила. Каждый раз, когда петуха прятала я, мальчик находил его, поэтому, когда снова пришла моя очередь прятать игрушку, я сказала: Больше ты его не найдешь! Он закрыл глаза, а я с размаху выкинула петуха в открытое окно поезда. И – не нашел! Никто не нашел. Мама меня даже не ругала, смеялась только.

У меня вообще удивительная мама. Она никогда меня не ругала. Я помню, как неуверенно шагала по комнате, потом добралась до полки с посудой и стала бить бокалы о пол. Сколько удовольствия! А мама смотрит и говорит: «Бей, Светочка, бей». Без жалости и тоски в голосе, а словно тоже от удовольствия.

Свою болезнь и слабость я воспринимала совершенно естественно, и только иногда завидовала, что у меня коленки не бывают разбитыми, как у других. Бегать я не могла, только ходить. Трудно было проходить дверные проемы: там я не могла держаться за стенку, и от этого чувствовала неуверенность.

Меня не ранили взгляды прохожих или даже их откровенное рассматривание на улице. Как-то раз я гуляла с папой, и в очередной раз посторонний человек смотрел на меня и, кажется, еще что-то говорил. Тогда папа сказал мне: «Ты никогда не должна обращать на это внимание. Если человек так поступает, знай, что больной он, а не ты». И я запомнила.

Но вот когда я услышала слово «инвалид» и поняла, что оно относится ко мне, – испытала шок. Не знаю почему. Может потому, что в то время для меня его значение ассоциировалось с войной, старостью и увечьями. Я возненавидела это слово и всякий раз болезненно сжималась, когда его слышала.

C какого времени человек помнит себя? Не знаю. Но отдельными отрывками я помню и свою кроватку, и комнату, которую видела через ее решетки, помню и бутылочку с соской, и как папа отнял ее, чтобы приучить меня пить из кружки.

С самого детства я словно всматривалась в эту жизнь, ее события и пыталась понять… Я засыпала – да и теперь еще тоже – сжимая руки в кулак, с большим пальцем внутрь. Еще не понимая, но чувствуя, что мир таит в себе не только тайну и прелесть, но порой и опасность.

Я рано научилась читать отношение к себе во взгляде и едва уловимых жестах. Именно они - «честные», почти все другое можно «создать». И я обостренно и глубоко чувствовала это отношение. Меня любят. Но любят по-разному. Взгляд, в котором я видела, что мне радуются, стал для меня самым желанным и дорогим. Поэтому я старалась. До лет трех я танцевала. Говорят, что то, что я выделывала при этом, было очень красиво.

Я встречала печальный взгляд пожилого мужчины, друга моих родителей, который говорил: «Если бы моя жизнь стоила того, чтобы ты выздоровела, то я не задумываясь отдал бы ее». Позже я слышала подобное от другого человека. Мы познакомились с ним, когда мне было лет восемнадцать, а ему за тридцать. Даже спустя годы мне трудно судить о том, что он испытывал ко мне. Однажды он сказал: «Сегодня я молился о тебе… И просил Бога, чтобы, если это возможно, Он взял мое здоровье и отдал тебе».  

Я вновь и вновь видела, что чем сильнее меня любят, тем острее чувствуют боль за меня.

Я не ходила в садик. Мама бросила работу, чтобы ухаживать за мной. Однако нередко наш дом превращался в детсад – к нам приходили соседские дети. Мы играли вместе, дружили. Я любила многое: рисовать, шить одежду для пупсиков, играть с мячом, но больше всего мне нравились бумажные куклы. С подругой мы «перевоплощались», создавая свой мир, свою жизнь, в которой мы были взрослыми. Я никогда не любила играть принцесс, я играла… кормящую мать. Этот образ с раннего детства очаровывал меня. Конечно, у моей «героини» был любимый, и при этом она хлопотала по дому, заботилась о ребеночке, делая это со всем желанием, как моя мама…

Обучалась я на дому. После первого знакомства учительница сказала, что в первом классе мне делать нечего, но все же я не решилась идти сразу во второй. Читать я начала очень рано, в четыре года писала свое первое письмо, крестной: «Дорогая мама Рая! Я живу хорошо, пою песни». Моя сестра с детства мечтала стать учительницей, поэтому я и мои друзья превращались в ее учеников, и не бесследно. Помню, как я подошла к маме, держа лист в руке после очередных занятий, и сказала: «Мама, мама, мне Лена поставила пятерку с палкой!», то есть с минусом.

Когда я перешла в старшие классы, иногда кто-нибудь из учителей брал с собой несколько учеников и проводил такие совместные занятия. Меня хвалили, говорили, что я очень способная, а мне всегда казалось, что это лишь ободрение и снисхождение. Не знаю, может потому, что папа часто говорил, что пятерки мне ставят за голубые глаза…

Хоть я и не сбивала с ног учителей на переменах, не перекидывалась записками с одноклассниками, да и как выглядит школа, знаю только по фильмам и разовым (почти экскурсионным) посещениям, за время моего обучения тоже встречались веселые курьезы.

Многие учителя, приходя к нам после шумных классов и погружаясь в тихую домашнюю обстановку, начинали бороться с наваливающимся сном. Вот так, однажды, шел урок литературы. Облокотившись на стол и прикрыв глаза, мой преподаватель диктовал мне: «До настоящего времени не известно точное место гибели Чапаева, но предполагают, что он утонул». Тут она провалилась в сон и после паузы продолжила, не открывая глаз: «Он взял с собой пару ползунков и пеленки». Через пару секунд она открыла глаза и спросила, на чем мы остановились. Пришлось повторить последнюю фразу. Мы очень смеялись, а потом она объяснила, что после урока собиралась в магазин, чтобы купить для внука пеленки и ползунки.

К учебе я относилась спокойно. Меня не приводили к волнению предстоящие экзамены, не огорчали оценки. Я была хорошисткой, без усилий и напряжения. С первого класса я запросто спорила и отстаивала свое мнение с учителями. Со многими из них у меня складывались по-настоящему теплые отношения, и в старших классах мы могли часами говорить после урока на отвлеченные темы.

Мне очень нравилось, когда кто-нибудь из моих подруг и одноклассниц, прибегая после школы, рассказывал, что новенькая учительница сегодня вызывала к доске Морщацкую и тогда ей объясняли, что Морщацкая обучается на дому.

Время, когда начинаешь взрослеть, для многих связанно с неприятным вторжением новых переживаний в душу и тело, а для меня оно пришло обыкновенным чудом женственности. Я была еще почти ребенком, но силу пробуждающегося обаяния ощутила неожиданно для себя. Впервые я так отчетливо поняла, что внешность отражает лишь тень внутреннего.

На меня смотрели с удивлением и восхищением даже те, с кем я виделась постоянно. Мне говорили море комплиментов. Кто-то старательно пытался выяснить, покрасила я волосы или что-то другое сделала, от чего я изменилась. Причем, в чем именно эта перемена, мне никто объяснить не мог, ответ заканчивался: «Ты здорово выглядишь!»

Я замирала от этих взглядов, от комплиментов, от осознания, что могу нравиться по-настоящему. Прохожие на улице очень часто дарили мне цветы. Однажды мы откуда-то возвращались с подругами, и навстречу нам шли молодые веселые парни. Каждый нес несколько бутылок в руках: пиво, соки и разные напитки. Когда мы поравнялись с ними, один, недолго думая, решил подарить то, что у него было – подлетел ко мне и вручил бутылку лимонада. Мы обменялись улыбками и разошлись.

При этом я оставалась недоверчивой и недоступной. Вспоминается день рождения моей подруги. На нем собрались несколько девчонок и пацанов. Взрослых дома не было. После праздничного стола кто-то предложить сыграть в бутылочку. И вот ведь, среди мальчишек был тот, кто мне очень нравился. Эту идею быстро подхватили и стали уточнять, кто именно играет – нужно ведь знать, с кем целоваться.
- Свет, ты играешь?
- Нет.

К счастью, я не чувствовала себя белой вороной, так как еще одна девочка отказалась. Она всю дорогу комментировала, как ей неприятна эта игра. А я? Я отказалась только потому, что боялась встретить в ком-то замешательство, немой вопрос: «И она играет?»

Яркая косметика и одежда, вызывающее поведение, позднее – сигаретки, и все это, чтобы не выдать своей робости и ранимости, своей отчужденности от той жизни, которой жили мои друзья. Однако моя стыдливость в общении с парнями говорила скорее о боязни встретить неприятие, чем о невинности. Мне было лет четырнадцать, когда папа спокойно и без осуждения сказал маме в моем присутствии: «Если бы не коляска, она нам уже ребеночка принесла бы».

Я не стала матерью. Образ кормящей женщины так и остался для меня недосягаемым и трепетно любимым, проживаемым лишь во снах. Однако чему я всегда удивлялась - это любви детей ко мне. Ведь я не могу с ними бегать, играть в прятки, ходить в горы или лазить по деревьям, а они меня всегда окружают, стоит мне только оказаться не в присутствии взрослых.

Мне несложно отвечать на их вопросы, встречать открытый и полный готовности узнавать новое взгляд. Однажды я провожала своего знакомого, который был с сыном (годика четыре). Подражая взрослым, он подошел ко мне пожать руку и отважился спросить:
- Свет, а почему ты не ходишь?
Глядя в его умные глаза, ответить можно было только с подобной искренностью:
- Сил нет.
Он подумал и продолжил:
- А если покушаешь, будут?

В другой раз мальчик тоже долго присматривался ко мне, потом сел напротив и спросил:
- Ну и как тебе? (имея в виду коляску) Прежде чем я ответила, моя мама говорит:
- Да как, плохо. Своими ножками лучше ходить.
Полный философских раздумий, он сказал:
- А мне бы понравилось.

Их интерес, связный с коляской, проходит быстро, потом они ищут просто общения. Конечно, я играла с детьми, употребляя для этого все доступные средства, но я поняла, что они ценят то, мимо чего порой проходят взрослые – отношение, с которым ты их встречаешь, на них смотришь, с ними говоришь. И они щедро, очень щедро воздают за любовь.

Мне было тринадцать лет, когда у моей сестры родился первый ребенок. В то время Лена жила не с нами, а в расстоянии 2000 км. Поэтому приехать к нам она смогла, когда крохе исполнилось шесть месяцев. Маленькая, в желтом костюмчике, с большими карими глазами и ручками, тянущимися ко всем, – такой я ее запомнила, увидев впервые.

Помню, как Лена посадила мне ее на руки, а я боялась, что не удержу, что Ксюшка рванется, и я уроню ее. Боялась всегда, когда держала ее на руках. К счастью такого не случилось.

Лена приезжала домой часто. Когда Ксюше исполнилось два года, она уже запросто забиралась ко мне на руки сама и, обнимая меня за шею, приговаривала: «Голубушка ты моя» (так в семье меня никто не называл).

Позднее мы стали с ней еще ближе и роднее. Перед сном она ныряла ко мне в постель, и мы долго разговаривали с ней обо всем. Она принимала мои физические особенности совершенно естественно, просто приспосабливаясь к ним. Проведя рукой сбоку, спрашивала: «Что это?» И я отвечала: «Ребра» (от искривления позвоночника происходит деформация и в этой части). Или, прижимаясь к груди и желая, чтобы я ее обняла, она скрещивала мои руки у себя за спиной, зная, что сама этого я сделать не могу. Глядя на мои ноги или делая мне массаж, говорила: «Да, вот именно такие ноги должны быть у манекенщиц – прямые и худые». Я смеялась, не подозревая в ее словах лукавства. Дети не лгут, как взрослые, и меньше всего думают о том, чтобы поддержать или ободрить.

Я всегда отличалась особой чувствительностью. В детстве очень быстро могла заплакать, и мне так неловко становилось, когда папа или сестра начинали подшучивать, замечая мою оттопыренную нижнюю губу, выдающую, что скоро польются слезы. Позже я научилась глотать их, ничем не выдавая, что расстроена. И плакала только в крайних случаях, когда ни сил, ни смущения уже не оставалось.

Зачем я училась заглушать в себе рыдания? Быть сильной. Зачем? Если гораздо сложнее плакать, когда слезы к горлу подступают, и не стыдиться; говорить о своих желаниях, какими бы сумасшедшими они не казались; выражать чувства, не боясь, примут их или отвергнут.

Позже мне часто хотелось расплакаться так, чтобы никто меня не прерывал, не оценивал, не утешал и не укорял. Уткнуться в чье-нибудь плечо и плакать, так же просто и естественно, как я смеюсь. Почему такие простые желания бывают такими недоступными?

Мне было лет двенадцать, когда мы с сестрой смотрели фильм, главная героиня в котором не могла ходить. Необычный сюжет с любовной историей. Я впервые видела кино, в котором показали любовь мужчины к девушке на коляске. После просмотра, в ответ на какие-то мои слова, Лена ответила: «Это кино. Так только в кино бывает».

И вот, обычное поздравление с праздником от знакомого. И среди всех теплых пожеланий слова: «Ты будешь замечательной женой». И дальше я уже строк не вижу, они расплываются. «Будешь», а не «могла бы быть».

Мне и любить тебя нельзя,
и не любить не получается.
По кромке лезвия скользя,
душа моя передвигается…
«Кусочек солнечного лета» Ю. Циганков

Мы встретились у меня дома. Так я знакомилась со многими. Общаешься с одним человеком, потом он знакомит со своими друзьями, и этот круг постоянно расширяется. К тому времени во мне укрепилась мысль, что я «особенная» и относятся ко мне по-особенному. То есть, я нравлюсь, ко мне проявляют знаки внимания, со мной дружат, но между нами стеной стоит моя болезнь. На меня не посмотрят как на свою невесту, как на девушку, с которой можно строить планы на будущее. Да и кто верит в то, что оно у меня есть?

Я приняла это как данность. Только чувствами с этим невозможно смириться, они живые и полные. Благо – невидимые, и нужно только научиться владеть ими.

К тому времени я уже знала, как может очаровывать вид широких плеч и больших сильных рук, каким осязаемым иногда становится волнение, и как трудно все это подавлять в себе. Увидев этого парня, я подумала, что мне будет с ним легко. Он не обладал яркой внешностью и к тому же был немного младше меня.

Нам просто было интересно друг с другом, и мы все больше времени проводили вместе. Он приезжал после работы и нередко уезжал последним троллейбусом. Я удивлялась тому, как в его мужском облике, характере гармонично уживается чуткость с решительностью, нежность с твердостью. Мне хотелось говорить с ним обо всем, но я сдерживалась, понимая, что это выходит за рамки дружеского общения.

Иногда он приходил с кем-нибудь, но мы, увлекшись разговором между собой и понимая друг друга буквально с полуслова, не замечали, что тот остается совершенно в стороне. Я привязывалась к нему все больше. Начинала скучать, если не видела его дня два. Узнавала по стуку в дверь. Потом появилось то самое волнение и поведение, которое выдает то, в чем и себе трудно признаться. Мы не обсуждали наших чувств, но оба о них знали.

Отношения - как что-то живое: или развиваются, или увядают. Я понимала, что если так все будет продолжаться, мы придем с ним к сложным вопросам. Я верила во взаимность чувств, но не представляла себе, что они могут стать основой для реальной жизни, жизни, в которой я при всей глубине чувств не смогу выразить их ни в спонтанном объятии, ни в заботливо приготовленном ужине. Мне сложно было думать о буднях, с их хлопотами и бесконечной заботой. А еще более трудно осознавать, что эта забота неравная. По крайней мере, я так считала…

Мы перестали встречаться по моей просьбе. В то время он сильно изменился. Что являлось причиной такой перемены в нем, только ему известно, но из веселого, открытого парня он превратился в подавленного и робкого. Он избегал любой возможности увидеться, но если мы все-таки где-то встречались, он не смотрел в глаза и был напряженно-смущенным.

Однажды мы случайно встретились в доме наших друзей. Из кармана его рубашки торчала ручка, которую я когда-то ему подарила. Он страшно неловко себя чувствовал. Возвращаясь домой, меня нужно было пронести через несколько ступенек в подъезде. Раньше он всегда запросто это делал, а тут волновался настолько, что без конца повторял другому: «Осторожно, не урони ее!». Уронить меня было практически невозможно, но что-то произошло, и… я упала на его руки. После этого волнение стало еще сильнее. Он ушел.  

При этом между нами остались телефонные звонки, для которых всегда находился повод. Я никогда не приглашала его в гости, а он все понимал. Как-то он позвонил и сказал, что, наверное, женится, и после паузы добавил: «Она на тебя похожа». Но… не женился.

Позже мне приснился сон. Мы были в комнате, и он, как все последнее время, сидел, опустив голову, молча. Потом ушел, а на своем столе я увидела записку. С глубоким волнением, развернув ее, я прочитала: «Больше у меня нет сил делать вид, что между нами ничего не происходит. Я так не могу…». И дальше три заветных слова. Страх, радость, слезы – все переплелось в один ком, и я доверила его и нашу, может быть призрачную, любовь в руки Божьи. Тихо надеясь, что отпуская, Он вернет мне его, если… Я не хотела, чтобы я или он думали о наших чувствах, как об ошибке.

Это был сон, но проснулась я с тем же волнением и мыслями.

Прошло несколько лет, прежде чем я пригласила его к себе домой. Когда мы увиделись, он выглядел, как прежде, напряженно. Сидя за столом с опущенной головой, вздыхая и мучительно пытаясь что-то сказать, он, наконец, произнес: «Света, я должен предупредить тебя… Я могу влюбиться… в любую девушку». Я улыбалась про себя и думала: любая – это я? Да, можно разозлиться и, психанув, спросить: «Тебе кажется это таким необычным?» Но… я просто ответила: «Влюбиться можешь, жди большего чувства – любви».

Больше мы не виделись.

Мой символ любви родился из глубокой потребности выразить то, что никогда не находило выражения в реальных отношениях. Я боялась привязать своей любовью. Боялась, что искреннее увлечение человека мной потом столкнется в его совести с боязнью меня обидеть, причинить боль, и он останется рядом только из чувства ответственности.

Я написала стихотворение, даже мысленно не обращая его к кому-то из знакомых. Как признание мечты, невысказанных чувств.

Хотя мне хотелось бы сказать о них когда-нибудь, глядя в глаза, и не винить себя за то, что полюбила, посмела… Забыть обо всем и не ощущать свою любовь преступлением, посягательством на чью-то жизнь. Не ждать ответа как жертвы…  

Тебе Одному
Люби меня и чувственно, и нежно,
До полноты гармонии, безбрежно!
Люби в прикосновениях, как ветер
Листву ласкает тихо на рассвете.
Люби меня до радости слиянья,
Паренья, взлета и очарованья!
Люби до боли, слез и истощенья,
Люби до творческого вдохновенья!
Позволь и мне любить тебя всецело,
Как я давно мечтала и хотела.
Хочу любить до счастья обладанья,
До откровенья тайны мирозданья.
Поверь, ты для меня огонь влеченья,
И тайна глубины, и тишь забвенья.
Ты крылья для меня и радость встречи,
Прошу, будь рядом, и потушим свечи…

Дерзкая и свободная душа! Она любовь свою не позволяет оскорблять чувством снисходительного понимания. Ей нужно все или… ничего.

За все спасибо, добрый друг…
За то, что мне любовь твоя
Порой была нужнее хлеба -
За то, что выдумала я
Тебя таким,
Каким ты не был.
Е. Стюарт. Романс из кинофильма «Мы из будущего»

Моя работа и учеба связаны с Интернетом, поэтому я провожу там много времени. Но и просто как средство общения он для меня важен. Я не всегда понимаю термин «виртуальный» и не считаю, что общение через мировую паутину сильно отличается от общения при встрече. Телефон, почта – разве нельзя играть с человеком, пользуясь этими средствами? А встречаясь и глядя друг другу в глаза, разве нельзя оставаться «виртуальным», то есть совсем не тем, за кого себя выдаешь?

Он написал мне первым, встретив на просторах Сети. Написал, как человек, ищущий в жизни ответов на главные вопросы, как неудовлетворенный окружающей его действительностью. Писал о своих проблемах, нечасто. Потом появилась ICQ (еще одна программа для общения через Интернет). В этом подобии живого разговора терялась та осторожность и отстраненность, которые присутствовали в письмах.

Мне легко общаться с людьми, легко с первой минуты начать говорить так, словно мы знакомы сто лет. Признаюсь, нетрудно мне знакомиться и на улице, и где бы то ни было. И в этом я естественна. Непросто мне только тогда, когда речь заходит о моей личной жизни, о моих чувствах. Затрагивая эту сферу, я могу стать жгуче неприступной и ранимой, и не потому, что боюсь близости… Скорее непонимания и расставаний. Глупый страх.

Почему мне захотелось переступить через эту боязнь тогда, не знаю. Я понимала, что его расспросы и нечастая для меня открытость в ответах ни к чему не обязывают и ничего не значат. Мне был приятен просто его порыв, его интерес ко мне, к жизни, такой непохожей на его.

На следующий вечер мы снова были в Сети. «Я не спал всю ночь…» - написал он, а я легко представила его, смолящим сигареты одну за другой и думающим. Я тоже не спала эту ночь, что-то в нашем общении будоражило душу.

Меня привлекала его сдержанность, его молчаливость. Никаких комплиментов и признаний в любви. Но он говорил иначе, убеждал… Его проницательность иногда пугала. Как можно, не видя глаз, не слыша интонации, а видя лишь буквы, одинаковые во все дни, спрашивать: «Почему ты в смятении?» И спрашивать именно тогда, когда меня душило это чувство.

Однажды он написал: «Тебе нужен мужчина, который осторожно «заставит» тебя сделать последний шаг. Заставит не силой мускулов, а морально. Ты права в том, что тебе нужен мастер. Нужен тот, кто сможет тебе доказать, что лучше тебя нет и не будет…» И он словно пытался стать таким мужчиной для меня. Так казалось. Утром sms будили меня, а перед сном они дарили ощущение его присутствия.

Иногда я резко спрашивала его: «Ты решил стать для меня врачом? Альтруистом?» Полушутя он отвечал: «Не говори глупостей. Хотя диагноз тебе сейчас можно поставить – Мать Тереза».

«Я хочу приехать». - «Приезжай». Нужно было только дождаться его отпуска, через несколько месяцев. А пока e-mail, icq, sms… И один звонок. Веселый голос и никакого волнения. Мы разговаривали спокойно и легко, словно очень давно знакомы.

- …Светик, ты вызываешь во мне радость, уверенность, привязанность…
- Хочется верить.
- Не говори мне так.
- Почему?
- Вера - это основа отношений.
- Ты уже мог увидеть, что для меня вера - всегда долгий и трудный путь.
- Тогда просто не говори.

О своем состоянии я рассказывала ему настолько открыто, насколько это было возможно. Когда встречаешься и знакомишься с человеком лично, то необходимость говорить о многом отпадает – он видит. А тут, я не хотела, чтобы он обманулся собственным представлением.

При этом я впервые не хотела бояться, что он не поймет, оттолкнет… Не хотела бояться полюбить или испытать боль расставания. Я устала бояться. Устала быть сильной. Точнее, я перестала видеть силу в том, чтобы отталкивать, избегать глубоких чувств и необходимости принимать решения, подводить к ним. Я отчетливо осознавала, что чудо близости рождается из веры обоих, что счастье слагается из хрупких попыток принести друг другу радость. И думала, что мы оба можем ошибаться, можем быть увлеченными симпатией, но оставаясь искренними, в конце концов поймем, нужны ли мы друг другу и сможем ли пронести чувства к серьезным поступкам, или это останется лишь приятным соприкосновением.

Мы так и не встретились. Сначала помешали проблемы у него на работе. А потом… я почувствовала его холодность. Не сужу о ней. Я много раз пыталась все обсудить с ним. Он уклонялся. Мне ничего не оставалось, кроме как принять его холодность и молчание за выбор.

Что бы это ни было с его стороны, он многому научил меня.

Если у нас в семье начинались разговоры о любви между мужчиной и женщиной, то папа говорил о ней, как о непреодолимой силе, которая толкает на самые необыкновенные  дела и подвиги. Она загорается и пылает. И счастлив тот, кому дано ее испытать.

Мама говорила о любви как о взаимной верности и преданности, открытости и понимании. Как о том, что делает другого человека прекрасным именно для любящего и дарит искренний интерес к нему.

А какой ее знаю я? В себе я знакома с тихим искренним пожеланием счастья тому, кто дорог. Становится легко прощать и принимать, видеть особенности человека и быть еще больше им очарованной. Я знаю, как теряешь ощущение себя в желании почувствовать его.

Я слышала красивые слова, признания в любви. Знаю трепетное и бережное проявление заботы. Восторженные высказывания. Очарованный взгляд, который не сводили с меня часами. Желание узнать друг друга ближе и искреннюю привязанность. Но могу ли я сказать, что знаю любовь? Нет.

Мне не раз снился один и тот же сон. Я стою одна, позади меня стена, а впереди появляется мужчина. Я вижу его фигуру. Он подходит все ближе и ближе. Уверенный и спокойный, несущий с собой ощущение того, что он знает, что делает. И наступает момент, когда во мне не остается сил сопротивляться желанию быть с ним. Я прижимаюсь к его груди – уже не сильная и холодная, а такая, какая я на самом деле – и в этот момент чувствую необыкновенное успокоение, такое желанное, что прошу его: «Пожалуйста, обними меня и не отпускай, подержи меня так…»

А в жизни? Всякий раз, когда я слышала: «Я люблю тебя», мне хотелось спросить: «Что ты имеешь в виду?»
Нисхождение в Рай

Вместо предисловия

Я не искала специально тех знакомств, о которых речь пойдет дальше и уж тем более не выбирала их по заболеванию. Но, как это ни странно, часто знакомилась с женщинами, у которых такой же диагноз, как у меня. Соприкасаясь с их судьбами, я училась у них. Училась отношению к себе и к жизни.

Почему я назвала эту часть Нисхождение в Рай? Потому что в тех браках, которые я описываю, для того, чтобы испытать радость познания друг друга, чтобы достичь счастья взаимной любви, нужно было не испугаться человеческих страданий, понять и разделить их.

ТАК ВСЕ-ТАКИ БЫВАЕТ

В одной из газет я встретила необычную статью о супружеской паре. На фотографии – семья. Женщина в коляске. По ее положению нетрудно догадаться о диагнозе. Рядом муж и мама. Мне очень захотелось познакомиться с этими людьми. Однако редакция газеты, в которой была напечатана статья, на мою просьбу сообщить их координаты не ответила. Я знала лишь город, где жила эта пара, их имена и девичью фамилию жены, – немногое.

Предав все в руки Божьи, я оставила попытки разыскать эту пару. Прошло несколько месяцев, и на одном из сайтов в Интернете я приняла участие в форуме, тема которого касалась любви. На мое высказывание обратил внимание один из его участников и предложил переписку. Я ответила на его предложение (этот человек показался мне очень интересным) и попросила его рассказать немного о себе, чтобы иметь представление, с кем я общаюсь. В следующем письме он представился. И каково же было мое удивление: это был тот самый человек, муж супружеской четы, с которой я так хотела познакомиться! Кто знает, что такое Интернет с его множеством сайтов и форумов, поймет мои удивление и восторг.

Евгений Байн и Наталия Искакова охотно согласились, когда я попросила их рассказать историю своей любви. А мое желание написать книгу Женя встретил словами: «Такая книга необходима, чтобы все знали, что для настоящей любви не существует никаких преград!» Постепенно передо мной открывалась жизнь этих двоих людей. Я задавала им самые прямые вопросы и прежде, чем получить ответ, представляла, каким бы он мог быть в идеальном варианте. Однако он превосходил эти ожидания - жизнь и реальные судьбы гораздо богаче, красивее и ярче самых необыкновенных книг, романов.

Девочка из журнала «Пионер»

Евгению было пятнадцать, а Наталии четырнадцать лет, когда они познакомились. В те годы письмо Наташи опубликовали в одном из популярных молодежных журналов. Строчки ее стихотворения и поиск друзей, отразившийся в словах «Я больна и очень одинока», нашли широкий отклик. Ей приходили письма пачками со всех уголков бывшего Союза. Среди них было письмо и от Жени…

Из сотен, тысяч писем у Наташи завязалась тесная переписка с этим молодым человеком, который в ответ на статью в журнале прислал ей волну нежных теплых строк. Семь лет дружеского общения, в котором каждый чувствовал родство душ, переросло в нечто большее. Они поняли, что не могут друг без друга. За эти годы Евгений отслужил в армии, а Наталия окончила школу и… многое перенесла в больницах.

Ее родители работали в научно-исследовательском  институте, по профессии – инженеры-конструкторы. Наташа стала в семье первым и единственным ребенком. Родилась она без каких-либо патологий, но в три месяца ее вместе с мамой положили в больницу. После чего последовала череда обследований, волнений и, наконец, вынесенный, как приговор, диагноз – детский церебральный паралич.

Для отца Наташи это известие стало непосильным, он не смог смириться и принять ее такой, какая она есть, – и ушел к другой семье. Позже у Наташи появился отчим, который заменил ей отца. Вера Николаевна, мама Наташи, после развода с мужем была вынуждена пойти работать. С девочкой осталась бабушка. Этому человеку Наталия бесконечно благодарна. От нее она словно впитала жизненную стойкость и способность надеяться несмотря ни на что. Мудрая, добрая, щедрая – как и полагается бабушке. В годы войны она потеряла мужа и сына, а ее маленькая дочь – Наташина мама – в шесть лет стала полностью седой. Работала в институте онкологии, в буфете, а еще раньше – няней. Всегда среди людей. Всегда перед глазами людские боль и страдания. По словам Наташи, бабушка никогда не повышала голоса, не вступала в споры. Да и может ли тот, кто познал ценность человеческой жизни, омрачать ее ненужными склоками и ссорами?  

Я - коренная петербурженка. Бабушкины (с маминой стороны) родители имели свой дом и землю под Петербургом и считались середняками – в  революцию их, как и многих людей, раскулачивали. Мой дед, мамин отец, был родом из Беларуси и старше моей бабушки на тридцать лет. Первая его семья жила в Москве. Во время блокады его сын – бабушкин ровесник – привозил продукты для моей бабушки и ее детей, однако в блокаду и мой дед, и мамин младший братик все же умерли с голоду .

Потребность в близости и дружбе, а также свою горечь и печаль Наташа выражала в письмах к Евгению. Она доверяла ему и не сомневалась, что он поймет. В больницах она проводила целые месяца. При этом справлялась со школьной программой, успешно окончила среднюю школу, а позже – курсы немецкого языка.

В свои ранние годы она перенесла массу операций. Одной из них была операция в институте ортопедии, которую сделали после того, как заметили, что при ходьбе у Наташи тянет левую ногу – она была немного короче правой. Наложили гипс и выписали домой. Гипс должны были снять через три недели, а сняли его только через тринадцать! Нелепая непоправимая врачебная ошибка. В десять лет Наталия весила одиннадцать килограммов. Позже выяснилось, что у нее врожденный вывих бедра. И снова нескончаемые обследования и операции.

Позднее в этом же институте решили прикрепить к бедру лавсановую ленту, протянуть ее сквозь мышцы спины и закрепить на лопатке. Эта лента должна была оттягивать бедро на себя и облегчать движения. Максимум через три года ленту нужно было удалить. Однако про нее забыли. Наташа росла, а лента нет. Сидеть девочка уже практически не могла, выгибалась и задыхалась. В результате этого ее тело скрутило еще больше, что привело к необратимым последствиям. Про ленту вспомнили, когда Наталии было шестнадцать лет. Полностью удалить ее уже не смогли. Достали какие-то кусочки, остальное – посекли и надрезали. С тех пор координация движений и речь стали хуже.

Рапунцель

В сказке «Рапунцель» колдунья постоянно убеждала красавицу в ее уродстве. В жизни иногда происходит, как в той сказке. Девушке, которой прямо или косвенно твердят то, что она неприспособленна к жизни, неполноценна, поверить в собственные способности очень трудно. Пусть рядом не колдунья, которая убеждает в безобразии – есть больницы, доктора, окружающие, которые несут с собой весть: у тебя ничего не получится, у тебя нет будущего; посмотри на вещи реально – кто тебя полюбит? А если бы и полюбил, ты никогда не сможешь стать женой и матерью. Что ты можешь дать взамен?

Я знакома с такими мыслями слишком хорошо. Поэтому представляю, какого подвига стоит не задушить в себе веру в прекрасное, веру в любовь.

Научившись читать друг друга

03.03.90.
Здравствуй, Наташа!
Наташа, мне так плохо без тебя. Хочу видеть тебя, все время быть с тобой рядом. Ну почему я не родился в Ленинграде? (Вариант: ну почему ты не родилась в Казани?) Хотя, может быть, нам тогда было труднее найти друг друга? А? Все-таки здорово, что в тот год я (ну не я, конечно) выписал журнал «Пионер»!

Наташа, я без тебя уже не смогу. Если от тебя, вдруг, резко перестанут приходить письма, я не знаю даже, что со мной будет. Сопьюсь, наверное. Вот интересно, почему люди всегда пытаются помешать любви (обычно в роли этих людей выступают родители)? Хотя прекрасно понимают, что добром это вряд ли кончится. Странно получается: вроде желают добра, а делают все наоборот. Моя мама, правда, теперь молчит и не реагирует на твои письма ко мне. Наверное, махнула на меня рукой… Я не читал твоего письма, Наташа, которое ты написала моей маме (она его разорвала и выбросила – по ее словам) но, похоже, оно ее здорово разозлило. Ну, хватит об этом.

У меня все по-старому. Спектакль наш вроде готов. Сейчас идут лихорадочные репетиции. Подбираются костюмы, в которых мы будем играть, делаются декорации. Все ужасно волнуются и суетятся. Премьера назначена на 9 марта. Жалко, милая моя, что ты не сможешь его увидеть, ох, как я об этом жалею! Все ровно, я буду представлять себе, что ты сидишь в зале.

Ну, вроде все.
Передавай огромный привет своим родителям – особенно маме и бабушке.
Пиши почаще, ради Бога!
До свидания. Целую. Твой Женя.
    
07.02.1991.
Привет с невских берегов! Здравствуй, любимый мой Женечка!
Получила сегодня сразу два твоих письма, обрадовалась очень. Кстати, я вчера тебе, милый мой орешек, писала, что твое письмо, наверное, принесло хорошую погоду, так сегодня она еще лучше – не переставая светит солнце. Вот видишь, любимый мой Женюшка, даже погода зависит от нас, от нашего настроения, а значит, и от нашей с тобой любви.

Любимый, милый ты мой орешек, я очень счастлива, если ты твердо решил приехать ко мне навсегда так скоро. Конечно, мои родители были бы рады, если бы ты закончил свой техникум, но мы вместе сможем их уговорить, но только вместе. Да-а, не легко это будет сделать, но верю, что мы победим. Пожалуйста, любовь моя нежная, не отступай только, иначе все будет напрасно. Этот «бой» будет решающим и чрезвычайно трудным, знай об этом, звездочка ты моя ясная. Ты готов, Женечка?

Ты мне тоже почти каждую ночь снишься, любимый, ведь я уже писала тебе, что засыпаю и просыпаюсь, шепча твое имя, мой ненаглядный Женюшка. А когда идут по телевизору «600 секунд», я знаю, что в это время ты обязательно смотришь телевизор и думаешь о своей Наташке, которая (повторяю уже в тысячный раз) любит тебя и ждет и твоих весточек и тебя самого, мой родной Женюшка. Ждет всегда, вот так вот, любовь моя. Тут совершенно некстати представила себе глаза наших знакомых, когда они узнают как-нибудь о нашей свадьбе, которая, я уверена, не за горами; не  поймут они тебя – не обижайся, пожалуйста, орешек мой - хотя они неплохие люди. Не побоишься (еще раз прошу прощения за эти слова) всяких разговоров?

Соскучилась по тебе, мой Женюшка, любимый мой, ужасно, слов нет, хотя прошёл всего месяц!

Свою мартовскую работу по немецкому языку я вчера закончила, после того, как написала тебе письмо, милый мой. Я решила не задерживать работы дома, а как сделаю, так и отсылать. Это ускорит мой экзамен.

03.02.92.
Здравствуй, миленькая моя Наташенька!
Вчера получил твое письмо, обрадовался ему и немножко огорчился. Вечером мы с друзьями все обсудили и решили, что огорчатся нечему. Так что ты, любимая моя, не печалься. Мы с ними все-таки ездили в Питер.

Я думаю, что если я приеду к тебе и расцелую тебя, то в этом ничего страшного нет, правда? Тем более, что я и ты, любимая моя девочка, этого очень хотим. (Представляю глаза Веры Николаевны. Сдается мне, что это она подсказала тебе идею насчет того, чтоб я отпуск перенес) А в мае я к тебе приехать и так смогу. Дней на пять меня на заводе отпустят ради такого дела. А вообще-то по заводу ходят слухи, что заводик наш весной месяца на три закроют – денег нет, работы нет… Вот такие дела.

Цена выбора

Против нашего брака были почти все. Наташа с родителями тогда снимали дачу в Солнечном. Это курортный поселок под Питером. Там замечательно – Финский залив, сосны, песок. Очаровательное место! Они пригласили меня  провести отпуск с ними. Это был май 1991 года. Мы с Наташей гуляли по  лесным дорожкам, прохожие дарили ей цветы. Перед моим отъездом мы сказали, что хотим пожениться. Я не помню, чтобы мы с Наташенькой обсуждали этот вопрос. Для нас это было само собой разумеющимся. Начались вопросы: «Где вы жить будете? Зачем вам вообще это надо? Может, прекратить вашу переписку?» Был крик и скандал. Я сказал: «Ах так! Тогда я увезу Наташу в Казань». С тем и уехал. Мои родители, узнав о нашем решении, особой радости тоже не проявили. Вопросы были примерно такими же. Но мы с Наташей держались твердо. Мои родители, в конце концов, смирились. Мама только просила, чтобы сначала моя младшая сестра Юля вышла замуж.

Наташины родители продолжали давить на любимую дочь, выдвигая следующий аргумент: «Ему нужна прописка». У Наты в то время была жуткая депрессия, и я за нее очень боялся. Думал, что мои письма просто не будут ей отдавать. Слава Богу, этого не произошло.

А друзья мои были на нашей стороне, за что я им очень благодарен. Они приезжали пару раз со мной в Питер. Только один, увидев нас с Наташей, был против. Другой позже об этом вот что рассказал (он служил тогда в армии): «Прислал мне нервное письмо, мол, Женька такое задумал... Надо его остановить! Я сел тут же писать тебе письмо, пишу и думаю – а что я к Жене лезу? У него свои голова и сердце».          

Я тогда занимался в драмкружке, который вела замечательнейшая женщина Панькина Любовь Михайловна. Мы до сих пор дружим. Она, узнав о нашем с Наташей решении, была в шоке. Кричала и уговаривала меня не делать этого. А ребята меня защищали: «Вот вы, Люба, их не видели, а мы видели. Они здорово смотрятся вместе, и они нужны друг другу». Такие у меня друзья! На следующий день Люба позвонила мне и попросила прощения. Я, говорит, тебя очень люблю, но не понимаю.

Так реагировали наши близкие и друзья. Кстати, моя сестренка никогда не упрекала меня в моем выборе.

Родители знали, что он любит Наташу, и позже смирились с решением сына о браке. А вот мама Наталии с этим решением никак не хотела мириться, и даже пригласила священника из православной церкви, чтобы он отговорил их от намеренья вступить в брак. После того, как отец Николай поговорил с Евгением, подчеркнув, что он говорил с Женей как мужчина с мужчиной, он сказал, что будет венчать их, потому что они осознанно делают этот шаг и любят друг друга. После такого поворота событий смягчилась и Вера Николаевна.

Мои друзья, которые видели нас вдвоем, говорили, что физически ощущали, как мы тянемся друг к другу - вспоминает Евгений.

Началась желанная, хоть и непростая, с ее буднями и заботами, супружеская жизнь. После свадьбы Евгений остался жить в семье Наталии.
Утром целую жену и ухожу. Почти целый день я на работе, а оставлять Нату одну очень страшно. Я бы весь извелся. Слава Богу, что Наташины родители сменили гнев на милость и пошли нам навстречу. Прихожу домой вечером. Наташенька просыпается не рано, может полежать еще с книгой. Потом мама ее поднимает и кормит завтраком. Затем  Наташа садится к компьютеру. А когда маме надо куда-то выйти по делам, Наташа лежит до моего прихода. Лежа ей легче самой с собой управляться. Иногда, особенно летом, мы любим с ней погулять вечером. Недалеко от нас лес и какая-то речушка, там мы и гуляем.

Когда мы готовились к женитьбе, то особо не думали над вопросом «как?». Как мы будем со всем справляться. Главное было пожениться, а там с Божьей помощью… Меня, конечно же, предупреждали, что и мыть жену придется, и в туалет водить. Спасибо Наташеньке, она терпеливо мне объясняла, как и что мне нужно делать. Иногда я Наташу кормлю, укладываю спать и вожу гулять. Наверное, я – ее ноги и руки. По-моему, надо стараться поменьше плакать над этими проблемами, а вместе с любящим тебя сердцем решать их. Я не устану повторять: главное – ничего не бояться!

Когда-то меня спросили, как мы ведем интимную  жизнь. Ответил: как все нормальные люди. Хотя я был готов к тому, что практически никакой интимной жизни вообще может не быть. Поцелуи, объятия, ласки... – и все. Ну и ладно - думалось мне – с  Божьей помощью справимся. И видимо Господь действительно, помогает. Все стало получаться как-то само собой.

Моя дорогая порой грустит и начинает говорить, что, мол, я не могу тебе дать того, что дала бы другая, здоровая девушка. На что я отвечаю: «Не надо мне другой! Мне с тобой так хорошо…»

Таинство согласия

Евгений вырос в Казани. Родители работали на авиационном предприятии: отец - слесарем, мама - инженером. О своем детстве он ничего примечательного не помнит. Что касается моих первых пятнадцати лет жизни… Они самые обыкновенные. По рассказам моей мамы, я не мог пройти мимо кошки, не погладив ее. Кто-то из соседок однажды сказал ей: «У вас будет очень добрый мальчик». Во дворе играл в основном с девочками. Кем хотел стать в детстве – не помню. Кажется, археологом. Основным интересом были книги. Читать мог целыми днями (сейчас тоже). Это в родителей. У нас очень читающая семья. Еще я помню, как мы с мамой и сестренкой в школьные каникулы обязательно ходили в театр. Видимо, это подтолкнуло меня потом к театральной студии.

Я всегда ценила в человеке внутреннюю свободу. Свободу, которая позволяет не играть чувствами другого и которая дает силу оставаться честным, их проявляя. Даже  чтобы пожертвовать своей свободой ради кого-то, нужно быть свободным в своей воле. А в таком положении, когда есть видимое неравенство физических сил, существует возможность подмены подлинного чувства любви другим. Брак – союз двух свободных людей, которые соединяют свои жизни, судьбы со всем их различием ради счастья друг друга. Здесь нет большего или меньшего, есть лишь разное призвание, место. Здоровую семью невозможно построить, если один будет чувствовать себя героем, а другой – жертвой или должником.

Любовь – дар, который предлагается избраннику, и в его праве принять это или отвергнуть. Она может быть настойчивой, и настойчивостью иногда проверяется, но никогда – навязчивой. Любовь нельзя навязать. В этом было бы подавление свободы другого и неуважение к нему. К сожалению, иногда предложение выйти замуж от здорового мужчины, сделанное больной девушке, становится для него как бы средством к самоуважению, самоутверждению. Но доказывать свое благородство – неблагородно. Равно как и согласие девушки порой исходит просто из желания, чтобы было как у всех. Отравить отношения бестактностью или чувством собственного превосходства нетрудно, труднее помочь другому раскрыться, выразить себя во всей полноте – ведь в этом и есть задача любящего.

Рождение дочери

Через пять лет Наташе удалось забеременеть. Рождение ребенка было еще одним чудом, в которое верили только двое – Евгений и Наталия. Теперь за право стать родителями приходилось бороться с врачами.

Хорошо нас встречала только мой лечащий врач. Остальные были настроены враждебно и смотрели на нас, как на ненормальных. В первые месяцы мы жутко боялись выкидыша. Когда в первый раз пришли на УЗИ, к нашей койке слетелась буквально почти вся поликлиника. Женя все старался встать так, чтобы хоть немного прикрыть меня от этих любопытных взглядов и перешептываний. Сама беременность протекала на удивление легко, если бы не изматывающий кашель, который очень надоедал, особенно же по ночам. Мне советовали больше двигаться, например, переворачиваться с боку на бок, чтобы не было застоев. Рекомендовали пить отхаркивающие лекарственные настои, ведь таблетки пить было нельзя. Наблюдаться на УЗИ мы ходили почти каждые два месяца. Каждый раз, идя туда, я очень волновалась: всё ли в порядке с ребёнком? И всякий раз после этих осмотров у меня словно сваливалась гора с плеч. В районном роддоме перепутали мои анализы и приписали другую группу крови, да ещё и с отрицательным резусом. Вследствие этого пришлось пересдавать кровь в центральном городском пункте переливания крови. Позже меня перевели в центральный роддом имени профессора Снегирёва, где рожают женщины с какими-либо отклонениями. Вот там отношение было просто великолепным. Нам с мамой выделили отдельную палату – мама была со мной круглые сутки. Женю беспрепятственно пропускали каждый вечер – его (да и вообще нас) знали в лицо. Случай похожий у них уже был и до меня, но он всё-таки был легче, как говорили. Не могу ничего плохого сказать об этих врачах, без них я бы просто не выжила после кесарева сечения. Во время операции приходили врачи из института хирургии мозга имени профессора Поленова. После операции у меня, видимо, наступил шок, и мой организм вообще перестал функционировать. Если бы в течение суток я не пришла в себя, то было бы уже поздно. Многое было сделано и выстрадано за это время и мной, и врачами, пока они помогали мне. Дня четыре после операции я была практически постоянно как в тумане. Мне и дочку поспешили принести, чтобы я хоть увидела её, если со мной что случится... К счастью, через время мне стало лучше, и я начала приходить в себя. Однако Анюта успела привыкнуть к бутылочке за эти дни и от грудного молока отказалась. А потом, помню, все: и врачи, и знакомые – меня называли героиней. Но какая там героиня…

Кесарево сечение было двенадцатой операцией по счету. Так на свет появилась Анечка. Назвали ее в честь Анны Герман – любимой певицы Наталии. Материнство и отцовство как ничто лучшее отражает зрелость и некоторую завершенность супружеских отношений. Стать матерью и отцом – естественное желание человека, которому есть что передать, который готов заботиться и чувствует потребность в том, чтобы любить и научить любви другого. Евгений и Наталия испытали счастье отцовства и материнства. Они упорно шли к нему и достигли этого, как вознаграждения за то, что были выше холодного прагматизма, выше уговоров и неприятия врачей и окружающих, выше собственных страхов и отравляющего жизнь неверия. Аня – желанный ребенок и плод взаимной любви и веры.

Женина мама приехала помогать ухаживать за ребенком в первые месяцы. Потом справляться приходилось самим. Женя рассказывал, что по ночам укачивал дочурку, которая никак не хотела засыпать в кроватке, засыпал на ходу сам, а утром шел на работу. Днем с Наташей и малышкой оставалась Вера Николаевна.

Анечка словно вобрала в себя всю живость маминого характера, которую Наташа по причине болезни не могла выражать в подвижности. Также унаследовала она от родителей и творческое восприятие окружающего мира. Наталия в юности писала красивые стихи, Женя любил театр. Возможно, Аня реализует все лучшее, взятое от родителей, что не нашло воплощения в их собственной жизни, но уже своим неповторимым образом. Она любит рисовать, играет на пианино и замечательно поет (не зря, видимо, назвали ее в честь певицы)!

РИСУЯ КРАСКАМИ ЛЮБВИ
«Мечта могущественнее реальности. И может ли быть иначе, если сама она - высшая реальность? Она душа сущего» - известная фраза Анатоля Франса. В моей жизни многое родилось от мечты. От дерзновенной мысли, что у меня получится, я смогу. Смогу вопреки физической слабости, вопреки собственным сомнениям и неверию окружающих. Мне хорошо знакома дрожь, которую ощущаешь то ли в мышцах, то ли в глубинах сердца, от осознания своего бессилия. Но, несмотря на это, стремилась к задуманному. И самое страшное искушение – цинизм и малодушие. Когда подступает внутренняя насмешка или боязнь признаться в желаемом.

Линии судьбы  

Знакомство с Людмилой Киселевой для меня началось с ее картин и нескольких фраз, которые я прочитала и которые потрясли меня своей глубиной и знанием жизни. Меня посещало странное ощущение, когда я с ней общалась – некоторого родства и похожести; только в ней взгляды, переживания словно достигли полноты, пришли в ясность и завершенность, а во мне многое еще неопределенно.  

Она родилась в страшный 1942 год. Позднее ее мама рассказывала ей, как бежала под пулями среди многих убитых, думая не о своей жизни, а о том, чтобы уберечь еще не рожденное дитя. Каждая мать мечтает о счастливой и долгой жизни своего ребенка, который будет здоровым, красивым, умным, самым лучшим. Ее биение сердца и нежность, которые передаются чаду еще в утробе, творят дивное и пока еще необъяснимое – развивают тонкие черты характера и влияют на неисследимые пути его судьбы. Но нередко жизнь складывается совсем иначе, не так, как хотели бы родители. Мечтали о здоровенькой малышке с большим будущим, а услышали слова врачей о неизлечимом заболевании, с прогнозом: «Проживет лет до шестнадцати».

Людочка появилась на свет с одним из самых тяжелых нервно-мышечных заболеваний. Свобода чувств, мыслей и физическая неподвижность – вот то, что составляло ее дни с детства.

Людмила родилась и выросла в небольшом городе Боровск, Калужской области. Мама – Евдокия Васильевна – работала воспитателем детского сада. Отец – Георгий Константинович – шофером, позже инкассатором. Братика она почти не помнит, только его похороны. Ему было всего два годика.

Свое детство Людмила вспоминает как жизнь у окна. Родители работали и занимались хозяйством, а она оставалась дома и смотрела в прозрачную даль оконного проема. Там была радость движения: прыгающие дети, суетливые взрослые, а также величественная природа и постоянно меняющееся бескрайнее небо. И на каждое проявление этого разнообразия, на каждый его жест, росчерк находился отклик в ее душе.

Когда рождаешься наделенным способностью глубоко воспринимать окружающий мир, но с неизлечимой болезнью,  физическая ограниченность может стать лишь средством к более полному  выражению самого себя. Конечно, всего этого в детстве не понимаешь. Ей казалось, что жизнь проходит мимо нее, а она живет жизнью других.

В то время – тогда еще просто девочку Люду – выносили на улицу, где ее окружала местная детвора и, как это бывает, все шумят, смеются, что-то рассказывают, а через пару минут разбегаются, потому что кто-то предложил поиграть в прятки или во что-то другое. А потом находится еще тот, кто откуда-то кричит: «Эй, безногий инвалид!» И она оставалась одна, с осознанием, что она не такая как все. А ведь внутри чувствовала себя обычной девочкой, и также хотелось побежать со всеми, а еще хотелось, чтобы мальчики искали ее внимания, как у других девочек. Но все эти желание наталкивались на непреодолимые обстоятельства, которые день за днем учили терпеть и думать.

Людмила рано поняла, что если не обладаешь физической силой, нужно обладать какой-то другой. Поняла, что, научившись слушать и любить людей, она станет им нужной. Помнит, как к ней прибегали девчонки с танцев и рассказывали свои секреты, делились мечтами. Она слушала, потом включала пластинки, которые ей приносили, и плакала о воспеваемой там любви. Удивительная сила, тайна, жажда жизни, которая позволяет увидеть незримое, проникнуться глубиной не своих переживаний, подняться над собственной слабостью и распахнуться всей искренностью для каждого, с кем пересекались судьбы! Людмила говорит об этом так:
Мизерные порции жизни имеют свойство открывать великое значение своей принадлежности к бесконечности, и когда через малое научишься видеть большое, замкнутость физического пространства исчезает, и сам ты – такой маленький человек, такой от всех зависимый и смертный, однажды почувствуешь себя вне ограниченного тела, и эта протяженность за пределами самого себя бесконечна .

Она вспоминает: «… из детства я вынесла одно самое острое ощущение – ощущение своей беспомощности, беззащитности». И, если не в силах превозмочь эту сковывающую слабость мышц, нужно найти другой путь прорваться к полноте жизни и желанной реальности. Он открылся ей в искусстве. Купленная отцом коробка красок положила начало долгим и усердным попыткам отразить на бумаге в линиях и образах сначала то, что ее окружало, а потом то, что наполняло изнутри.

Первые поиски своего пути в искусстве

В семнадцать лет Людмила поступила в ЗНУИ (Заочный народный университет искусств). Этот московский университет позволял обучаться на дому и принимал всех желающих заниматься творчеством. Ей хотелось научиться выражать кистью с доподлинной точностью увиденное так, чтобы нарисованный цветок передавал всю прелесть своих лепестков, зачаровывал. Однако желание рисовать несло с собой и нечто большее, чем просто умение копировать. Вскоре она стала задумываться о том, что рисунки знакомого городка будет интересно разглядывать только знакомым. Да и вообще, что можно добавить к тому, что уже есть и существует? Так появился поиск чего-то своего, особенного в творчестве. Ее рисунки стали произведениями душевной мелодии, в них появилось все то, что было недоступно в реальности: простор, легкость движений, мир, развернутый в своей необъятности.

Именно вольность выражения в живописи долгое время не давала многим признать ее художником. Ее критиковали, обвиняли в непрофессионализме. При всем этом выставки картин собирали вокруг себя множество людей, которые присылали затем письма-исповеди. А некоторые оставляли свои отзывы: «Я счастлива, что жила в одно время с Вами, ведь могла родиться раньше – и не увидеть… Каждая Ваша картина – это целый мир. Спасибо за потрясение, равное возвращению в детство. Какая обостренная ранимость, какое озарение! Ваши рисунки – как очень хорошие маленькие рассказы. Долго-долго можно стоять возле них, думая о своем и о Вас. Откуда Вы такая? Где были раньше? Почему не все могут Вас увидеть?» Или еще (видимо от врача): «Если бы так мог жить и работать каждый наш пациент - лечить стоит». Незримо она передавала другим свое настроение и взгляд на жизнь, которую, как и живопись, составляли разные краски.

В доме тоже постоянно были люди. Мама пекла пироги и угощала, отец встречал и провожал гостей. Людмила Георгиевна поддерживала и вдохновляла других, нередко затем оставаясь со своими неразрешенными вопросами.

Женственность

Рисование - это не единственное, в чем искала и находила воплощение своих идей и выражение себя самой Людмила. Ее письма, записи становились книгами и статьями. Художественное чувство проявлялось в красоте изложения мыслей. В местных газетах постоянно появлялось ее имя.

Она привыкла к тому, что в ней видели приятного собеседника, способную журналистку, талантливую художницу, сильного человека, который не опустил рук и не потерял способности радоваться жизни. А хотелось, чтобы видели женщину…

Внутреннее «Я» во многом определяется отношением окружающих. А в этом отношении ей пришлось встретить разное. Молодой девчонке хочется нравиться, и сидя в коляске она чувствует себя привлекательной, пока… Людмила вспоминает:
Мне семнадцать лет было, тетя меня везла по городу, по нашим холмам. Медленно-медленно с горы спускала, а из дома напротив, через дорогу, женщина: «Ой, идите скорей, смотрите, кого везут!» Тетка моя ей в ответ: «Дура, что ты орешь! Кого везут? Что я, обезьяну, что ли, везу?!» Конечно, это било по сердцу.

Мои родители очень по-разному относились ко мне, как к девушке. Отец хоть никогда и не говорил на эту тему, но его сочувствие время от времени прорывалось в спорах с моей матерью, которая считала, что я должна относиться к себе, как к существу бесполому, и не строить никаких фантазий на свой счет, обрезая все свои желания, влечения и не кручиниться по этому поводу. Отец выговаривал ей: «Ты же сама была девушкой! Как ты можешь ее не понимать!...» И когда я в кого-то влюблялась, я никогда не могла поделиться своим чувством, своими переживаниями ни с мамой, которая все равно ничего не поймет, ни с отцом, потому что он мужчина. Поэтому всеми своими переживаниями я делилась только с подружками, главным образом в письмах или по телефону.

Может, самое большое мое достижение было в том, что я сумела когда-то пройти через юношеское презрение ко мне, как к недевушке, неженщине, заставить своим весельем, обаянием и прочим «шармом» обратить на себя мужское внимание. Для меня любовь всегда была культом, ибо безлюбовного состояния почти и не было – то я в кого-то, то в меня кто-то… Я с полной ответственностью могу сказать: ощущение своей полноценности как человека начинается отсюда, от ощущения полноценности себя – женщины (у меня, во всяком случае, так). Чувствуя себя «средним родом», трудно быть человеком.

Любовь как боль

Когда скользишь по поверхности чувств, принимать комплименты, будоражить зовущим взглядом становится частью игры, увлекательной и ни к чему не обязывающей. Но все иначе, если теплые слова достигают сердца, а взгляд не просто волнует, а переворачивает душу. Привязанность превращается в муку, нежность – в боль.

Догорала жизнь моего близкого друга Володи, с которым в мой дом пришла радость песен, веселья, новых друзей, любви и жажды того счастья, которого так часто не хватает на земле нам всем – жажды соединения двоих в одно.

Теплое общение не перешло в открытую симпатию или признание взаимности. Он не раз порывался что-то сказать ей, но откладывал. А через некоторое время его положили в больницу, из которой он уже не вернулся. После его смерти Людмила написала:
Во мне на годы поселилось уныние, которое я ощущала как небытие. Мир опустел и стал безжизненным, словно негатив вывернутого изображения: в нем больше не было любви, надежды, будущего….

Позднее Людмила встретила другого человека, пробудившего в ней стихию чувств, которым так трудно противостоять.

Я сильно полюбила одного человека. У нас были теплые, очень светлые отношения. Он жил далеко, изредка приезжал, но в основном мы разговаривали по телефону, писали друг другу письма. У нас было сотрудничество: он работал в газете, печатал мои материалы, ему нравился мой образ мыслей, близкий ему. У нас была такая дружба, которая очень редко встречается. Это не только сотрудничество, это родство по теплоте души, сердца, по взглядам. Эта любовь превратилась в очень страстное чувство. Я не столько страдала телесно, сколько от потребности внутреннего соединения своей женской души с душой мужчины. Вот тут меня и подкосило. Стало очень трудно жить, опустились руки. Я вообще всегда обращала внимание на свою внешность: косметикой пользовалась, прически всякие делала, кокетлива была, и молодые люди всегда были рядом, и не только молодые. Это мое «я», женское «я», тоже укреплялось: могу с ними общаться, ими «вертеть». А тут это женское «я» вдруг рухнуло. Вознеслось оно высоко на гору, а потом с этой горы очень больно, очень долго падала, к самому подножию. Такое ко мне чувство несостоятельности пришло – думаю, ну, вот и все... Как человек ты можешь и то, и это, а как женщина ты – ничто. А ведь так не бывает, чтобы как женщина и как человек внутри разделялись. Это же всегда вместе – а тут такой разрыв получился.

Мозг мой так разумен, что все время насмехается над порывами сердца, и стремится объяснить неподдающееся объяснению, и страдает от своей беспомощности.

Нетрудно представить, как чувствует себя девушка, будучи физически неполноценной, в любом обществе, а уж особенно – в обществе мужчин. Да еще если в кого-то из них влюблена… Лично я пыталась продемонстрировать свою независимость, как та лиса в басне Крылова, которая, глядя на виноград, который не могла достать, сама себя уверяла, что и не очень-то его хотела. Такая позиция  диктовала поведение насмешливое, несколько дерзкое, горделивое, а по отношению к любимому – вызывающее, колючее… ну, а  слезы потом, в подушку. И уж если отношение влюбленности открылось предмету любви, то, конечно, оно невольно становилось бременем не только для себя, но и для него, поскольку это отношение обязательно превращается в посягательство на другую жизнь. Преодолеть это бремя невозможно, по крайней мере для меня.

Беда

А в мой дом опять пришла беда, великая, которой я боялась, ожидая ее, как собственную смерть. Мои ночи часто были бессонными, и в моей аптечке скопилось много снотворных таблеток. Это меня утешало в страхе, что когда умрет моя мама – моя носительница, держательница, спасительница, пожертвовавшая мне свою жизнь, - то я уйду следом.

Мама умерла от инфаркта, на глазах дочери. Однако в те минуты мысли о припрятанных таблетках забылись, потому что рядом был отец, которого она старалась как-то утешить. Людмила также взяла на себя все заботы о похоронах матери и старалась помочь отцу, который убивался от горя. Словно бредя, он повторял дочке: «Я тебя никуда не отдам».

Что будет завтра? Как мы без мамы? Казалось бы, куда уж тяжелее: мама ушла, отец болеет, я сама только что из больницы... Это было какое-то странное ощущение неумираемости. Не знала, кто меня носить будет, кто меня мыть будет... У здорового человека не возникает таких вопросов, для меня же они всегда были основными, но теперь этих вопросов не стало: как будет, так и будет. Когда маму, еще живую, на носилках в больницу понесли, я впервые попробовала молиться, чтобы Бог ей помог... Верой это не назовешь, это какое-то чувство, что все устроится, все будет как надо. Еще не вера, а «предверие».

Жизнь, а точнее, тело Людмилы Георгиевны из рук матери подхватили руки подруги. Беспросветное время страданий. Георгий Константинович каждый день подолгу проводил у могилы своей жены. Чем он мог поддержать дочь, если оба они понимали безвыходность обстоятельств: Георгий Константинович был тяжело болен раком. В дом следом пришла вторая смерть.  

Я знала, что у меня больше никогда не будет семьи – и это стало привычным состоянием не жизни, а доживания, в котором душа успокоилась и согласилась со всем, что произошло, и что в доме нашем скоро заживут другие люди без меня.

Смерть унесла сначала ее маму, которая дарила ей чувство безопасности и опоры, надежности и спокойствия. Неудивительно, что ее смерть Людмила Георгиевна воспринимала почти как свою. Утешало лишь сознание того, что теперь ей где-то там хорошо и благостно. Потом смерть унесла отца.

Разбитая несчастьями, она стала особо чуткой к осознанию того, что не успела, не сделала, не сказала – и это лишь усиливало боль потерь. Людмила Георгиевна оплакивала отца, для которого, как ей казалось, она сделала не все, что могла, поддерживая и утешая после смерти мамы.  

Не стало рядом двоих самых близких людей. К счастью, не оставляли друзья. Кто-то продолжал ухаживать за Людмилой Георгиевной, готовил есть, стирал и убирал в доме.
В трудные дни своей жизни мы часто потому и отчаиваемся, что не предполагаем, какие неожиданные повороты нам сулит судьба, если мы претерпим то, что случилось. Все думали, что таких потрясений мне не пережить.

Аромат мечты

Время, в которое не осталось сил мечтать, желать, а жизнь потеряла вкус и все краски, стало преддверием новой перемены в судьбе. Испытав всю горечь потерь, отчаянное бессилие, передав в картинах и написанных строчках силу и красоту недостигнутой мечты, душа успокоилась, не сознавая, как близко ее воплощение.

В воздухе растворялось предчувствие каких-то событий, которым разум боялся доверять.

Однажды, посреди январской зимы, я проснулась ранним утром, было темно и отчетливо пахло черемухой. Забыть и заспать это было невозможно. И приснился мне сон: две мужские ладони, ко мне протянутые рядышком, зовущие положиться на них, я боюсь, и сомневаюсь, и хочу, и не решаюсь, и вдруг – как в холодную воду! – свою голову на руки, как на плаху (будь, что будет!), и словно тяжкий крест моей жизни руки эти приняли – так легко стало моей голове, так благостно на душе, так перестала чувствоваться тяжесть тела.

Людмила Георгиевна встретилась с Николаем Сергеевичем Миловым, талантливым человеком, который стал ее другом, а позже мужем.
Коля пришел в мой дом  27-летним, раскудрявым, еще без бороды и без усов. Мне тогда было 42 года и ни о каком браке я не помышляла. Через два года мы поженились.

Их знакомству послужило творчество. Николай писал стихи и музыку, замечательно рисовал. Вечера, которые он проводил в доме близкой по духу женщины, становились все дороже. Пока однажды он ни сказал: «Перееду и будем жить. Моего здоровья нам на двоих хватит!».

Мы с ним любили романтические вечера устраивать, при свечах, вдвоем. Он такой человек, что сам очень любопытен в жизни, потому старался и для меня все устроить. Говорит: «Ну, пойдем на улицу!» - и меня со второго этажа сносит. «Там лавочка во дворе стоит, темно, никто тебя не увидит!» Луна, соловьи – рай. Мы сидели на лавочке, хорошо... Так он преодолевал во мне мой комплекс – что пойдут какие-то разговоры. И через мои страхи, через мое «могу» просыпалась вера в его «могу». Коля хотел еще больше расширить для меня пространство. И я поверила, что он сможет.

Николай принес в жизнь Людмилы новые краски. С ним она впервые в жизни смогла увидеть рассвет не из окна, а под открытым небом. Когда он принес в дом коляску, то появилась возможность выходить на улицу и знакомиться с родным городом не из окна машины, как было раньше, а со стороны его дворовых закоулков. С ним она также узнала прелесть рыбалки и ночных прогулок.

Бытие быта

Слепой бывает страсть, ревность, но никак не любовь. Она всегда зряча. Она способна видеть то, что невидимо другим. Именно любовь дарит прозрение – возможность увидеть сокрытое: за внешностью – красоту внутреннюю, за бременем проблем – радость их решения, за отказом – робкое согласие…

В душе столько всего, что если б не мучил меня мой колит (хотя теперь у меня нет диких болевых приступов – наверное, это Колино влияние), часто напоминающий о себе то вялостью-слабостью, то тошнотой, то еще чем-нибудь, наверное, я многое могла бы еще сделать. Об одном лишь теперь молю судьбу: дать хоть немного физических сил, а уж с психологическими, духовными проблемами я постараюсь справиться сама. А их тоже много: не так просто в 40-летнем возрасте начинать жить вдвоем, адаптироваться в новых условиях, привыкать к новому режиму, ритму, к новым заботам. Опять же возрастная разница – тоже не пустяк. Но ни на минуту не жалею о случившемся и с ужасом думаю, что могло ничего не быть, если бы я была тверда, когда отказала Коле на предложение стать его женой.

Дом мой сейчас полон цветов, песен, юмора, смеха и огромной нежности. Все, кто попадают в нашу орбиту, с трудом из нее выходят, уезжают от нас, и по-хорошему, и по-всякому завидуют нам. А мы бы и рады поделиться с другими опытом счастливого сожития, да не знаем как. Очень грустно, что меня сейчас не видят отец и мать (а может, видят?). Какая была бы им радость, какое утешение – знать, что я не одна, что меня кто-то любит, а не просто ухаживает за моим телом.

Над городом паутина слухов, домыслов, вымыслов. На Колю обрушилась черная лавина подозрений в корысти, выгоде и еще чего-то такого нехорошего. Все «умы» заняты вопросами мучительного характера: как мы с ним справляемся в интимной жизни? Ситуация наша высветила еще раз всю пошлость, всю ограниченность представлений человеческих об отношениях двоих, а я еще раз почувствовала, как тяжело жить среди этих представлений, если к ним относиться всерьез. Но мы с Колей оказались хорошо защищенными психологически от этих напастей и стойко, с юмором сносили их.

Радость их встречи, взаимопонимания перешла в супружеские отношения. Первое время по дому помогала подруга Людмилы, потом они с мужем остались вдвоем, и вся тяжесть домашних забот легла на его плечи. По его словам, быт для творческого человека – бытие, которое само по себе наполнено значимостью и радостью. Нет мелочей, важно все – и обед приготовить вкусный, и подать его красиво. Николай научился накручивать жене бигуди, печь пироги, делая все это с таким же умением, как он вырезал по дереву или писал картины. Его руки создавали уютный дом.

Мы жили в радовании тому новому, чему не знали названия, но чувствовали как вдохновение, сошедшее с небес, полагая, что оно дается нам для воплощения в искусстве, - мы еще не понимали, для чего мы вместе.  Мы остались вдвоем и у меня опять появилась семья. «Семь я» заключались в нем одном: он и мать, и отец, и друг, и «медбрат», и прачка, и кухарка, и руки мои, и ноги… Мы стали жить не для искусства, а друг для друга, не вдвоем, а вместе.

После нескольких лет, прожитых вместе, на день свадьбы Николая Сергеевича «кто-то из гостей спросил: «Если бы ты знал, как трудно тебе будет в этом браке, ты решился бы на это теперь?», на что он ответил: «Как хорошо, что покрывается наше будущее, иначе никто не смог бы совершить того, что совершает по неведению: ни подвига, ни жертвы, не узнав ни любви, ни сил своих…».

В своем стихотворении с легкой иронией он говорит:
И так уж суждено случиться,
Под общее: «Не может быть!»,
Мне так смертельно полюбить,
И так упрямо не лечиться.

Николай Сергеевич рассказывает:
В детстве и юности из мировой литературы я любил читать приключенческие романы. Их персонажи честные, сильные, и необыкновенно практичные люди восхищали меня. Герои моих любимых книг научили главному – вниманию ко всему, что происходит на твоих глазах. Длинное предисловие к тому, чтобы подойти к главному событию моей жизни – я попал-таки на «необитаемый остров». По данным мне обстоятельствам я оказался рядом с человеком, чья жизнь ограничивалась стенами квартиры и потолком. Моя жизнь ограничилась этим же пространством. Все знают, откуда эти строки: «Но, Боже мой, какая скука с больным сидеть и день, и ночь, не отходя ни шагу прочь». Кто-то другой, может, вскоре и посочувствовал пушкинскому герою и пришел бы к унынию, но мне не довелось по большему счету испытать эти чувства. Не было на то времени, ведь надо было обстоятельно обживать «свой остров – наш остров».

Когда у тебя на руках дитя, которое никогда не встанет на ноги, никогда не сможет самостоятельно одеваться и обуваться, никогда без посторонней помощи не сможет перевернуться во сне с боку на бок, тогда понимаешь, что для больших жизненных планов на личную творческую жизнь времени у тебя никогда уже не будет. В то время ко мне пришло не только понимание, но и живое ощущение, что жизнь в переплетении с любыми бытовыми занятиями, если смотреть на нее глазами художника, есть не что иное, как неиспиваемая чаша творчества. Я хмелел от содержимого чаши и радовался обретению все новых и новых возможностей видеть, слышать и осязать.

Из июньского разноцветья я возвращался с венком на голове и с букетом пионов в руке, из августовского полнокровия - со снопом колосовых высоких трав и корзиной яблок. Удивлять любимого человека стало частью каждого дня, и это сделало ее свободной от болезни.

В напряжении и терпении проходили годы, но ощущение свободы было таким, будто ты ангел, для которого открыты все двери мироздания, в котором присутствие любви может сотворить любое чудо.

На вопрос о сложности брака Людмила Георгиевна отвечает:
Для меня сложность брака – это сохранить его. Не в натянутом виде, как красивую вышивку на пяльцах, а с внутренним чувством отношений друг к другу, отношений доверительных и верных. А самое большое его преимущество – не быть одиноким вдвоем. Конечно, фасад всегда красив, и только задворки – настоящая жизнь. Меня многие видят мужественной, но мое мужество – это мужество, прежде всего, моих родителей, это мужество Николая… Только я вижу его скрюченную фигуру от боли в позвоночнике, который носил меня с третьего этажа туда-сюда-обратно.

Любовь всегда тяготеет к физическим отношениям, какой бы платонической она ни была по положению влюбленного, хотя я лично переживала сексуальные «картинки» в своем воображении, но в реальности влюблялась платонически, с огромным желанием обладать этим человеком не столько его телом, а его душой, чтобы его жизнь, его желания, его чувство тесно переплетались с моими, и  чтобы во всем этом был унисон. В моем желании любви было больше романтики, чем физического влечения. Я очень остро чувствовала в мужчине мужчину – его взгляд, его голос, его интонацию, его шепот, - но мне не обязательно были нужны его руки, раздевающие меня.

Как-то я спросила мужа: «Неужели тебе не неприятно уродство моего тела?» Он ответил: «А с чего ты взяла, что оно уродливо? Оно у тебя красивое…». С тех пор я ему не задавала глупых вопросов на тему своих физических недостатков, потому что поняла самое главное: когда человек любит, ему все хорошо в любимом, а если не любит, то и в здоровой красивой женщине видит какие-то изъяны. Любовь все покрывает.

Когда мы поженились, то к мужу пристали его коллеги по работе с вопросом: «А как ты ее…?» (в основном это были мужики, и они над ним посмеивались). На что он ответил: «Да так же, как и вы жен». На этом их вопросы закончились.

Профессия – Жизнь

Несмотря на то, что Людмила Георгиевна имела в качестве инструментов лишь кисти, карандаш и телефонную трубку – все, что позволяли ее физические возможности, – она участвовала в создании художественного музея самодеятельного творчества в своем городе и стала директором общественной организации «Дома адаптации детей-сирот и инвалидов». Этой социальной работе посвящены многие годы Людмилы Георгиевны и Николая Сергеевича. Встреча с детьми, отлученными от родителей, стала для них тем потрясением, которое пробудила общее сочувствие и желание сделать для них все возможное.

Когда знаешь о существовании детских домов – это одно, а когда сам приходишь в этот дом, видишь глаза, бегущих тебе навстречу ребятишек, которые спрашивают «Ты мой папа?», «Ты моя мама?» - это совсем другое. Если находился транспорт, Коля ездил к ним. Готовился к разным праздникам, делал забавные штуки, придумывал игры – иногда на подготовку уходила не одна ночь. Например, однажды он купил несколько килограммов сушек и перевязал их все леской друг с дружкой. Получилась длинная цепь, которую он уложил в коробку (она напоминала копилку – с дырочкой) собственного изготовления. Во время торжества кто-то из детей тянул за кончик лески, и все дети были в восторге, что баранки не кончаются!

Позднее он по состоянию здоровья уже не мог столько ездить и делать для детского дома. Он стал помогать, работая за компьютером: писал письма в разные фирмы, очень красиво их  оформлял. Сделал несколько небольших фильмов о детских домах (к тому времени их было уже три), которые впоследствии показывались на кинофестивалях, и  один из них, «Отрада», получил первую премию. Фильмы эти мы делали вместе, я выступала в роли редактора в музыкальном оформлении и в композиции.

В 2005 году указом президента России Людмила Киселева была награждена медалью II степени «За заслуги перед Отечеством». Также она член Союза Художников РФ, член Союза журналистов РФ, почетный гражданин города Боровска. С ее помощью сохранена церковь Бориса и Глеба, а теперь она помогает восстановить храм Крестовоздвижения.

Сейчас Людмила Георгиевна уже не бывает на улице, она всегда лежит. Николай Сергеевич делает для нее фильмы, снимая красоту любимых мест и тех самых осколков жизни, которые открывают бесконечность. Он не только талантливый художник, поэт, музыкант, но и кинорежиссер. Николай Милов и Людмила Киселева - лауреаты международной премии «Профессия – Жизнь».

Ну, а наши отношения с Колей все нежнее и полнее. Хоть бы пожить еще – так поздно приходит счастье! Сколько в нем ласковости, сочувствия, сострадания – только через его деликатность и такт я смогла одолеть все свои комплексы, чтобы чувствовать себя с ним полноценной женщиной и небесно-любимой. Как много я рисовала бережность, добро, нежность, свет, любовь – вот мои картины и реализовались в реальное отношение ко мне, во все эти чувства. Жаль лишь, что процесс этот, порой, длиной в целую жизнь.

У них по-прежнему часто бывают гости. Погружаясь в добрую, светлую атмосферу их дома, друзья не замечают неподвижности Людмилы Георгиевны. Николай Сергеевич был вынужден по состоянию здоровья оставить два любимых занятия: плетение из лозы и лепку из глины. Но, несмотря на разные трудности, их жизнь не стала беднее, она полна творческой красоты и необыкновенности того таинства, что зовется Любовью.

МАЛЕНЬКОЕ СЧАСТЬЕ

В Германии я познакомилась с одной супружеской парой, очень милыми бабушкой и дедушкой. Им обоим было уже за восемьдесят лет. А в молодости, когда красивый и здоровый парень сделал предложение слабой девушке, многие говорили: «Ты что, с ума сошел?! На ком ты женишься? Она же умрет скоро». Тяжелый труд, которым занималась хрупкая девочка, привел к образованию горба на ее спине и сильно подорвал здоровье. Но вопреки всему они прожили долгую совместную жизнь с мужем и воспитали четверых замечательных детей.

Я нередко думала: а что, если супружеская жизнь и вправду обрывается смертью? Стоит ли вообще вступать в брак тяжелобольному человеку, который не сегодня-завтра умрет? Я читала статью о паре, пример которых в свое время меня потряс. У девушки была тяжелая форма рака. Она умерла через пять дней после свадьбы. На фотографиях она (пусть и с трубочками, без которых не могла дышать) необыкновенно красива, он – привлекателен и мужествен, и оба с горящими счастливыми глазами.

Многие скажут, что это безумие. Такой брак не имеет смысла. Возможно…

Счастье пришло незаметно

У Ирины был диагноз спинальной амиотрофии мышц Верднига-Гоффмана – прогрессирующая мышечная слабость. Любое заболевание имеет индивидуальные отличия, хотя и сохраняются основные черты его проявления. Ребенок сначала перестает ходить, потом сидеть; появляется сильный сколиоз, контрактуры, но сохраняются практически все рефлексы, импульсы и чувствительность. Обычно дети с этим диагнозом в умственном развитии опережают своих сверстников. Возможно, это в некотором смысле компенсация физических возможностей. Нередко из них вырастают неординарные и очень талантливые люди. Как бы нескромно эти слова ни звучали от меня, но даже мои личные наблюдения (не ссылаясь на медиков) подтверждают такое высказывание. Вот только возраст двадцати пяти лет и выше считается при этом диагнозе редким исключением.

Об Ирине Овчаровой я узнала, когда ее уже не было в живых. Почти через месяц после смерти Ирины я познакомилась с ее мужем  – Юрием Попереля.

Оба они, Ирина и Юрий, жили в северном городе Ноябрьск, где осень мало отличается от весны, короткий день быстро сменяется ночью, а серость неба навевает гнетущее настроение. Он проводил все время дома, слушая тяжелый рок и не желая (или не решаясь) заводить новые знакомства или проводить время в веселой компании, она – постоянно знакомилась, общалась, хоть и была почти все время дома.

Может быть, счастье всегда наступает незаметно? Просто замечаешь, что все вокруг изменилось. А потом понимаешь, что это ты изменился, а мир все тот же. Это был телефонный звонок. Звонила незнакомая веселая девушка с приятным голосом и подкупающе открытой манерой общения. Бойкая – вот наиболее подходящее определение для нее .

Ира позвонила Юре просто как случайному пареньку, номер телефона которого она узнала у своего знакомого.
У нее была просьба. Ее подруга, Марина, сидела дома одна и скучала. Нужен был достаточно смелый парень, чтобы позвонить ей. Просто поговорить, чтобы Марина не грустила. Мне не хотелось отказывать такой приятной собеседнице, поэтому долго уговаривать меня не пришлось, я согласился.

Ира вообще была очень неравнодушным человеком и любила помогать. Общение Юрия с той девушкой ограничилось парой звонков (он ей не понравился), зато с Ирой они стали созваниваться постоянно.

Разговаривали обо всем подряд. С ней было легко. И не страшно было открыто говорить то, что я никому никогда не рассказывал. Помню, телефон у нас стоял в коридоре, у входа, и мне приходилось сидеть там на маленьком стульчике – шнур не дотягивался до моей комнаты. Говорили долго, до часа или двух ночи. После нашего знакомства мы созванивались ежедневно. Однажды она позвонила вечером, и ее первым вопросом было: «Почему ты не звонил днем?». Я ответил, что думал, она в школе или может быть занята (тогда я еще не знал, что Иришка не ходит и почти все время проводит дома). Мы разговаривали подолгу, а сидеть в коридоре не хотелось, поэтому телефон я переместил на стул, в итоге трубка дотянулась до двери моей комнаты. Это было неудобно. На следующий день я пошел в магазин и купил там длинный телефонный провод. Теперь я мог переносить телефон в любую точку своей комнаты. Когда я рассказал об этом Ире, она очень удивилась, и потом часто говорила, что я - единственный парень, который ради общения с ней пошел на такие серьезные шаги. В общем, созванивались мы и в обед, и вечерами.  

Встретиться и не потерять друг друга

Иногда мне кажется, что, когда жизнь человека сжата до недолгого срока, она является в мире как некий концентрат переживаний, мыслей, событий. Может поэтому соприкосновение с такими людьми оставляет особое впечатление.  

Не прошло еще двух недель с момента нашего первого разговора, а мне казалось, что прошел месяц или даже больше. Время было насыщено событиями, переживаниями. Такого со мной никогда не было. Я никогда ни с кем не общался так близко. Она была необыкновенной девушкой. Меня удивляло то, что у нее нет парня. Я считал себя недостойным ее. Мне хотелось просто пройти с ней рядом по улице, поговорить. Это являлось верхом моих надежд. У меня в компьютере был телефонный справочник, по нему я узнал ее адрес. И рассказал ей об этом. Позже Иришка говорила, что это было не в ее планах, она никогда не встречалась с парнями после такого недолгого периода общения. Я не настаивал на встрече, просто из самих наших разговоров получалось, что нам нравится общаться, и мы хотим увидеться.

Так же как многие, кто ограничен в свободе своих действий, Ира находила удовольствие в рукоделии. Она вязала. А еще периодически записывала свои мысли в дневник.

Я, как «чучело», одна, сама с собой… Погода скверная, поэтому не гуляю. Вяжу, и вяжу, и вяжу…

И откуда только силы берутся, чтобы с друзьями заразительно хохотать, зажигая их своей жизнерадостностью; чтобы, забыв о своих трудностях, о которых другим и догадываться не приходится, выслушивать жалобы подруг и утешать их; чтобы, зная о том, как страшно выглядит болезнь, оставаться привлекательной и желанной для других; чтобы, чувствуя до боли, до отвращения свое одиночество, искать новые знакомства и общение; чтобы, чувствуя себя так, словно сегодня умрешь, жить, как будто перед тобой огромное будущее?! Об этом я думала после того, как поговорила со многими ее знакомыми, желая лучше узнать, какой она была, и прочитала ее дневник, где она открывалась по-настоящему собой.

Можно было бы уснуть и не проснуться, не умереть, а уснуть…, чтобы мне снились сны, и я помнила, кто я, откуда, чтобы сохранилась память. Но это невозможно. Я думаю, умереть все-таки страшно, несмотря на то, что некоторые говорят, нет. Мне, например, очень страшно! Иногда я задаю себе вопрос: «А какая она, смерть…?»

Когда я была младше, то думала, что я не совсем простая девочка. А сейчас, посмотрев на себя со стороны, убедилась: я заурядность.

Ира не могла ходить и практически не могла сидеть. Все, чем она занималась, она делала лежа на животе. Рядом стояли видеомагнитофон, телефон, лежали спицы и нитки, недалеко располагался телевизор, – все эти вещи помогали ей провести время, когда она оставалась одна. Время от времени заходили друзья.

От нечего делать задумываюсь о всякой глупости. Например, сколько мне нужно денег для полного счастья и на что бы я их потратила… Или ещё: почему вселенная не кончается? И: кто мне постоянно мешает и путается под ногами?

Через месяц общения по телефону (а разговаривали они по часов шесть и больше в день) Юра, наконец, пришел к ней. К этому моменту они уже многое знали друг о друге и очень сблизились. Ира не любила говорить о своей болезни, поэтому то, что она не ходит, Юра узнал не сразу, а ее состояние стало ему известно лишь при встрече.

Первое впечатление было тяжелым. Я все представлял себе не так. Это был шок. Потом разговорились. Все-таки столько общались до этого. Целовались. А по дороге домой я много думал. Решил, что не смогу, что слаб. Я думал тогда на годы вперед. Она так далеко не заглядывала. Пришел домой и позвонил ей, сказал, что у нас ничего не получится. Прости. Нам лучше не общаться.

Позже мы часто мысленно прокручивали этот эпизод. Он был самым тяжелым воспоминанием для нас. Но она никогда не упрекала меня. Она поняла.

Если нужна не просто дружба…

Когда осознаешь, что ты не такой как все и жизнь твоя ограничена не только физическими возможностями, но и временем, возникает желание распустить ее, как клубок ниток, забыв про все рамки и ограничения. Просто расточить себя. Хочется многое успеть и донести до других свою суть, все сказать, все пережить и, исчерпав себя, тихо уйти. По телу, пусть и скованному слабостью мышц, пульсирует кровь, горячая и пылкая, а живые чувства ищут своего выражения.

Я знаю, как хочется порой цинично улыбнуться в лицо судьбе, день за днем бросая ей вызов. Возможно поэтому многие поступки совершаешь не потому, что в действительности этого хочешь, а потому, что понимаешь – больше тебе ничего не светит. Удивляешься упорству, с которым продолжаешь надеяться, вопреки всем убеждениям разума, продолжаешь искать, ждать и… холодный цинизм периодически плавится от жгучих слез, наивных мечтаний, неподкупности желаний.

В дневнике Ирина писала:
Моя мечта – это муж, с собственной благоустроенной квартирой и машиной. Чтобы он меня ужасно любил! И необязательно, чтобы мы были расписаны. Чтобы делал все, что я захочу, но при этом у него было свое мнение (ненавижу тряпок!). Чтобы не зависела от родителей. Чтобы у нас был один ребенок – неважно, мальчик или девочка. И еще сибирский пушистый жирный кот (Барсик).

Мой муж: страстный, сексуальный, не очень мускулистый, красивый, умный, чтобы умел одеваться со вкусом и работал на высокооплачиваемой работе.

И еще..., чтобы у нас никогда не было тараканов.

Это моя скромная мечта, но она несбыточна…

После звонка Юры прошло два дня, и Ира позвонила ему сама.
Она сказала, что все равно будет мне звонить, а если я против, то могу бросить трубку. Я не был против. Объяснил только, что это будет дружеское общение. Так и продолжали созваниваться.

Хочется казаться самодостаточной или даже циничной, но не получается, когда осознаешь потребность в другом человеке. Трудно сказать, что нуждаешься в нем, а не говорить – невозможно. И любишь. И ждешь. Не позволяя оскорблять в себе это чувство снисхождением. И вот ведь… Предложение дружбы, которое всегда является чем-то ценным в человеческих отношениях, больно бьет, когда любишь. Тебе доверяют себя, но частично. Тебя принимают, но не полностью. Ира согласилась на такое общение, ухватившись просто за возможность говорить с ним, быть с ним. И все же лучше честное признание, чем игра! Игра в искренность с постепенным охлаждением чувств так, чтобы и выглядело естественно, и было не очень больно. Убежать от себя, солгать (даже не признаваясь в этом, оставшись наедине с собой) - проще, чем признаться, что кроме дружбы нечего предложить.

Так прошла еще неделя или две. Потом я пришел к ней во второй раз. Стал приходить вновь и вновь, через два дня, через день, каждый день... Первое «люблю» я сказал ей еще по телефону, даже не зная, что она не ходит. Потом жалел и думал, что это неправильно, ведь мы даже не виделись. Вообще я очень внимательно отношусь к словам. Любовь, дружба – такие слова наскоро не произнесешь. Нужно много времени, и все скажется само.

В общем, мы продолжали общаться. Болтали друг с другом круглосуточно. Пришлось признать, что да, нравишься ты мне, просто я в себя не верю. А ей все равно было, она вдаль не смотрела. Подтрунивала иногда надо мной. Постепенно я понимал - знал это -  что не могу бросить ее. Как такую бросишь? Слишком хороша, открыта, честна, ранима…, бесконечно можно перечислять. Не такая же я скотина, чтобы человеку говорить одно, а потом думать только о себе.

Она долго не верила в длительность наших отношений. Я был для нее просто парнем, ее парнем.

Услышать того, кто тебе важен, это не подвиг. Люди меняются, в том числе и ради других.

Любимый вопрос Иришки был: «О чем ты думаешь?» Раньше я иногда сердился на него. Потом понял смысл. Все намного глубже. Этим вопросом показываешь, что человек тебе интересен, интересен его внутренний мир. Очень интимный вопрос, к нему не сразу подойдешь, нужно деликатно.

Любовь ничего общего с глазами не имеет. Когда любишь, внешность не главное, она  вообще никакой роли не играет. Потому что потом начинаешь присматриваться и всегда найдешь изъяны. Но, если тебе они, наоборот, нравятся, наверное, это любовь. Любят не благодаря, а несмотря ни на что. Это что-то внутри. Причем для меня интересно не то, что внутри меня, а то, что внутри другого человека. Он видит во мне что-то, чего я не замечаю и не знаю. Удивительно, особенно учитывая, что в действительности никто не может знать, каков человек на самом деле...

Я никогда не верил в любовь, поэтому не искал. Она сама меня нашла. В Иришке любой был бы рад увидеть свою девушку. Просто многие парни боялись, жалели себя. Дурачки. Я не упустил свой шанс. Сделал так, чтобы она стала моей. Это нельзя назвать везением. Это настоящее чудо, подарок Бога. Жаль только, что Он не дарит, а только дает и забирает, когда приходит время. Хотя и это уже тоже многое.

Мне не были нужны друзья. У меня был любимый человек. На остальное не было времени, да и желания тоже. Иришка – самый жизнерадостный человечек на свете. Для меня она была всем. А я для нее был единственным, опорой. Никто мне не помогал и никто мне не был нужен, только она. Рядом с ней я не чувствовал одиночества. Она одна заменяла всех. Я всегда считал, что мы подходим друг другу: у  нее физические болезни, у меня духовные. Не было никогда «девочки-инвалида» и «простого здорового парня», как все думали. Она мне очень помогала.

Я захотел исполнить ее мечту. Терять мне было нечего, разменял существование на жизнь.

Трепет перед необыкновенностью

А если не заходить так далеко? Можно ли остановиться на теплых дружеских отношениях? Можно ли заменить любовь просто состраданием?

У каждого свой путь, соответствующий его силам. Дружба между мужчиной и женщиной вообще дело особенное... Делаешь одно, подразумеваешь другое. Делам больше веры, чем словам. Конечно, платоническая любовь существует, но она как бы неполная. Для любящего естественно желать физической близости.

А вот с жалостью… все просто, легко. Не нужно напрягаться, чтобы пожалеть. Любовь сложнее. Я и через полгода еще в себе ковырялся – люблю - не люблю. Потом понял, что все усложняю, что действительно люблю.

Когда впервые признавался ей в любви, меня всего трясло. Это был импульс – тогда я сложностей не рисовал в голове – но он был настоящим.

Эротический интерес не был первичен или даже вторичен в наших отношениях. Все дело в душе. Хотя секс для нас всегда был очень важен. Ее физическая беспомощность не мешала мне, не отталкивала. Мы уже были слишком близки духовно, слишком долго общались на любые темы.

Я просто подходил к вопросу интимности. Делал то, что ей нравилось. Мне хотелось быть лучшим мужчиной для нее. Сначала я вообще не знал, что и как. В то время я еще не носил ее на руках. Мне нужно было узнать ее физические особенности. Она расстроилась, когда у нас ничего не получилось в первый раз, подумала, что она не нравится мне. Но мы поговорили, и все прояснилось. Позже все произошло спонтанно – и это было замечательно.

Страх потерять того, кто беспредельно тебе дорог, идет параллельно с чувством бережной привязанности к нему. Желание, которое врывается в душу неподдающейся силой, лишает всякой рациональности и тогда просто мечтаешь или боишься.... Это подобно неконтролируемому страху, который овладевает, и уже не видишь, не чувствуешь, есть ли основание для него.

Меня всегда удивляло: как можно бояться, что разлюбит? Хотя моя Ирочка постоянно боялась, что я ее брошу. Мне кажется, это был инстинктивный страх, неконтролируемый. У меня никогда даже тени мысли такой не было. Человек сам управляет собой. Если ты уверен в своих желаниях, то сомнений в себе самом быть не может. А сомневаться в другом человеке неправильно. Просто надо отдавать себе отчет в том, что все относительно. И если двое встретились - это уже очень многое. Хочешь стать счастливым – станешь, если действительно этого хочешь. Нужно верить в то, что нет ничего невозможного.

Жизнь вдвоем

Юра и Ира жили сначала с ее мамой, потом с его, а в последнее время они снимали квартиру отдельно. Утром Юра уходил на работу, а  в обед прибегал, чтобы помочь ей повернуться (при ее заболевании лечь со спины на живот и обратно – движение, которое осуществимо только с посторонней помощью) и сделать все необходимое, с чем невозможно справиться самостоятельно. Он оставлял с женой все необходимые предметы так, чтобы она смогла достать до них и спокойно дождаться его прихода. А вечером приходил с работы и готовил ужин. Иришка рядом что-нибудь при этом рассказывала или, если готовили ее любимое блюдо – мясо по-французски, чистила чеснок. Перед сном он ее купал и укладывал в постель, нередко засыпая первым, так как она могла долго проводить время в Интернете. Иногда ходили в гости или гуляли. Для Иры это было одно из самых любимых времяпровождений.

Мы были с ней неделю в Париже. Меня отправляли по работе на курсы. Жили в гостинице. А ночью выходили на крышу и смотрели на ночной город. Красиво.

Такие разные, они открывали в жизни новые стороны, смотря на нее глазами друг друга. Он сделал ее чуть ироничнее, она его мягче. Каждый находил в другом то, чего не доставало ему самому, от физических возможностей до душевных качеств.

Чего же в жизни ты хочешь?

Общаясь с Юрой, я попросила его написать то, что он мог бы сказать человеку, который полюбил больную девушку и находится в раздумьях.

Пожалуй, все зависит от того, к чему же ты стремишься на самом деле. Действительно ли ты нашел того человека, после которого тебе даже не приходит в голову мысль о других? Человека, представляющего для тебя такую ценность, настолько тебе интересного, с которым тебе хотелось бы не просто часто общаться, а жить? Множество сложных вопросов, требующих честных ответов. Впрочем, честность - это не проблема, когда спрашиваешь себя сам. Основная проблема – сомнения, скрывающие верный ответ. Когда-то и я оказался в подобной ситуации. И было множество сомнений. Меня спасло лишь ясное виденье того, чего я хотел добиться. Думаю, это главное – не размышлять над тем, подходит тебе это или нет, постараться не взвешивать по сто раз все «за» и «против», а поставить перед собой цель и приложить все усилия, чтобы добиться ее. Этим настоящий мужчина отличается от капризного мальчика. Я понял главное – нет готовых решений. Не существует на свете человека, который так идеально тебе подходит, что тебе даже не нужно прилагать никаких усилий, чтобы что-то изменить в себе или в ней. Классик писал «Не позволяй душе лениться».

Со временем все меняются. И ты тоже изменишься. Важно найти человека, с которым тебе было бы комфортно «меняться». Твое счастье только в твоих руках.

Да, совсем забыл – о физическом здоровье… Вот ведь проблема-то. Сейчас мне даже смешно об этом думать, хотя тогда жалость к себе любимому захлестнула почти до слез – ну надо же, как мне бедненькому не повезло. Потом стало очень стыдно за такое малодушие. А сам ты собираешься дожить лет до семидесяти и умереть во сне? Или безболезненно умереть молодым и здоровым? Я больше надеялся на второе. Но когда понял, чего хочу добиться в жизни – для меня это перестало быть проблемой. Жизнь оказалась полупустым кувшином, который наполнился до краев новым смыслом. Откуда взялись силы? Они есть в каждом. Наверно, подсознательно я искал этого, а сознательно не верил. О любви ведь только в глупых книжках пишут. Поэтому так легко убедить себя в том, что ее нет. Тем не менее, настоящая любовь существует, тихо и незаметно. Повторюсь – все только в твоих руках. Обращайся аккуратно со своим маленьким счастьем, и оно согреет для тебя всю вселенную…

Расставание…

С диагнозом бронхита Иру положили в реанимацию. Оттуда она уже не вернулась…

Впервые в жизни мы с моей Иришкой ехали в разных машинах. Ее гробик поместился в Тойоте Вилл ВС со сложенными задними сидениями. Ей никогда не нравились «машинки без жопы» - хэтчбэки и универсалы, только седаны,  может быть, она чувствовала, что в последний путь ее повезет именно такая машина? Тогда я ехал молча и много думал.  

Больше никто не говорит мне, что нужно сделать. Приходится все делать по памяти. Протереть пыль, постирать, пропылесосить. Следить за собой.

Все же меня мучает совесть: может, она могла бы жить? Может Он ее забрал потому, что посчитал, что она мне мешает? Может, я был слишком несерьезен, думал о других? Если бы слезы были кровью, я давно бы уже умер…

Когда Юра еще только родился, его дедушка купил ему обручальное кольцо, которое много лет хранил для него. А Ире подарила обручальное кольцо ее мама, которое сама она не носила. Эти кольца Юра с Ириной надели после свадьбы и выгравировали на них: «Гузики навсегда» - слова, смысл которых был известен только им двоим.

Я ПОДНИМУСЬ РОВНО СТОЛЬКО РАЗ, СКОЛЬКО РАЗ УПАДУ

«Если я упаду, пытаясь с неба достать звезду,
я поднимусь ровно столько раз, сколько раз упаду....
Я не буду лежать на песке, ломая руки в тупой тоске -
я поднимусь ровно столько раз, сколько раз упаду!..»

Это любимые строки Ксении Юррюти (Богомоловой), их автора она не знает, но говорит, что эти стихи отражают ее внутренний настрой.

Мы познакомились с ней через сайт «Одноклассники» – голубоглазая девушка написала мне теплое письмо. Я смотрела на ее фотографию – милые черты лица и что-то притягательное во взгляде – и еще ничего не зная о ней, чувствовала, что она станет героиней моей книги. Позже, когда я рассказала ей о книге, Ксения написала мне: «Тема, которую ты затрагиваешь, очень  хорошая и нужная. Если бы подобная книга попалась мне в мои двенадцать-тринадцать лет, я могла бы избежать очень многих ошибок и вообще вся жизнь сложилась бы наверное по-другому... Но, к сожалению, такой книги не было, поэтому были  слезы, неверие, разочарование, страх, а главное много лет жизни прожитых без любви...»

Ее письма – рассказы о себе слагались в повествование о своей семье, о своей любви. Я привожу его дальше, не «перебивая» своими рассуждениями.

Родители

Нужно отдать должное моим родителям - они воспитывали меня как обычного ребенка. Любые поползновения с моей собственной стороны или со стороны окружающих вольно или невольно подчеркнуть мою «особенность» (ненормальность) в категоричной форме. «Да, ты не можешь бегать наперегонки с другими девочками. Но это единственное, что тебя от них отличает, во всем остальном ты такая же, как все, запомни это!» - говорила мне мама. Я всегда старалась прислушиваться и запоминать то, что мне говорили родители. И вовсе не потому, что была этакой паинькой-дочкой. Просто интуитивно чувствовала, что родители меня любят всем сердцем, а самое главное, что они верят в меня и доверяют моим способностям.

Мне было лет пять, когда мама посадила меня перед собой и сказала: «Доченька, чтобы продолжать лечить тебя, нам нужны деньги, зарплаты одного папы недостаточно (семья в то время жила материально очень трудно), и для этого мне нужно выйти на работу. Как ты думаешь, сможешь ли ты позаботиться о себе сама в течение дня (желающих присматривать за больным ребенком не нашлось даже в кругу ближайших родственников...)?» Со мной говорили на равных, как со взрослой, это подкупало, а за спиной как будто вырастали крылья!.. И я, конечно, сказала «да, я справлюсь». Мы с мамой продумали все детали, и я действительно справилась. Правда, первые дни много плакала, потому что было страшно и неприятно оставаться совсем одной в квартире, но маме я не признавалась – уже тогда не хотела, чтобы меня гладили по головке и жалели, хотелось, чтобы мной гордились, чтобы меня уважали. Особенно мои родители.

Почему особенно они? Потому что они оба никогда не боялись трудностей, не ныли, не жаловались на судьбу и не боялись следовать своей мечте, и рано или поздно эта мечта становилась реальностью. Мне хотелось быть похожей на них. Взять хотя бы папу. В свое время возможности купить машину не было, тогда он решил... собрать ее сам по деталям! Нет, он вовсе не автотехник, как кто-то может подумать. По профессии он – юрист, но желание было настолько сильно, что он собственноручно изготовил каждую часть машины, попутно освоив при этом несколько технических специальностей. Конечно, на это ушло несколько лет, но! Я помню тот день, когда мы, безумно счастливые и ужасно гордые за нашего папу, первый раз ехали по городу в своей машине. Все в ней смотрелось великолепно, и я до конца своих дней буду помнить запах ее свежей бежевой краски, которую мои родители накануне накатали на нее валиком...

Или мама. С юности она мечтала учиться. Ее интересовала психология, взаимоотношения, но жизнь складывалась так, что ни о какой учебе не могло быть и речи: работа, как у всех, дети и их болезнь, как испытание на прочность, клиники, врачи, смерть сына... Из уроков истории помню пример настойчивости тяги к знаниям – Михайло Ломоносов, который из Сибири добрался до столицы и, будучи двадцатилетним, сел за парту вместе с отроками. У меня же есть другой, более близкий и более внушительный в этом плане пример – моя мама. В 43 года она улетела в Москву и выдержала вступительные экзамены наравне с семнадцатилетними, а еще через пять лет стала дипломированным психологом.

Брат

Когда мне было семь лет, у меня родился брат. Я помню, как мама вернулась из роддома и дала мне в руки очаровательного малыша в зеленом одеяльце: «Вот, это – наш с папой подарок для тебя! Он – лучшее, что мы могли бы тебе подарить, и он будет таким, каким ты его воспитаешь. Ты уже большая, доченька, время кукол прошло. Воспитай-ка теперь живого человека, вырасти себе друга и помощника. Ну а мы с папой тебе, конечно, поможем в этом, как сможем». И они помогали. Как могли. Они всегда оставались со мной рядом, мои родители, незаметно направляя в нужное русло, обогревая своей мудрой любовью.

И мы справились – наш Саша вырос не просто умным, отзывчивым и чутким человеком, но и на самом деле, он вырос Другом для каждого из нас. И когда его, вдруг, не стало, мы – его семья - словно осиротели, жизнь наша превратилась в страшный черный вакуум... Думали, что на этот раз мы не справимся. Но во имя любви друг к другу, во имя памяти нашего Саши папа продолжал покупать наши любимые конфеты, мама по утрам заваривала, как и прежде, ароматный травяной чай, а я протирала пыль с мебели там, где могла дотянуться рука. Мелочи? Конечно, но ведь именно из них и состоит наша жизнь. И именно порой за них, за повседневные мелочи, мы пытаемся зацепиться нашим умом, нашей душой, всем нашим естеством, пытаясь вытащить себя из болота горя и отчаяния. В тот раз у нас это получилось – мы снова справились, даже с этим испытанием, помогая друг другу, потому что мы были вместе, потому что мы были нужны друг другу. Справляться своими силами со всем, что посылает тебе жизнь, не ныть, не злиться и не завидовать, а мечтать, свободно и сильно, и стремиться обязательно осуществить свою мечту – вот то, что вынесла я из детства от своих родителей, и эти правила теперь уже останутся со мной навсегда, до тех пор, пока бьется мое сердце. Эти правила теперь уже мои!

Внешность

У меня красивая мама, поэтому в том, что я похожа на нее, и, следовательно, была красивой девочкой (ну или просто симпатичной), моей заслуги нет совершенно никакой. Те самые гены, что сыграли жестокую шутку, отняв мое здоровье и способность двигаться, они же, эти самые гены, ответственны и за мою внешность. Я очень рано поняла, что нравлюсь окружающим – и детям, и взрослым. Со мной было весело играть, я охотно делилась всем, что имела, знала бесконечное множество стихов, песен и всевозможных историй, и еще... у меня был заразительный смех, огромные голубые глаза и две длинные косы.

Мама шила мне кокетливые платьица из своих блузок, а я вертелась в них перед зеркалом и воображала, что вот, однажды, стану такой же талантливой и знаменитой, как Алла Пугачева (нравилась она мне очень) и спою свою самую главную песню, слушая которую, люди будут плакать от счастья. А я буду тоже плакать от счастья, что сумела спеть такую песню. А еще у меня будет много детей, много мужей, много шикарных машин и много сумочек и туфель, подходящих по цвету к каждой машине...

В восемь лет я на две недели попала в больницу с аппендицитом, и это событие стало в какой-то степени переломным для моего настроения и самосознания на долгие годы. Когда отходила от наркоза, моя соседка по палате, сердобольная женщина, пыталась пошевелить мое тело и при этом поделилась своими соображениями с другой женщиной (по-видимому, думая, что я еще сплю): «Какая девчоночка хорошенькая – ручки, ножки словно точеные. Только что совсем неходячая, значит не быть ей ни матерью и ни женой. Уж прибирал бы Господь таких горемык пораньше, чтобы зря не страдали...» А несколькими днями позже, убирая швы, доктор заметил медсестре: «Что-то шовчик-то у девочки не ахти получился». На что она ему огрызнулась: «Таким, как она, на кой ляд красота необходима? Она же инвалид, не видишь разве?!»

Вернувшись из больницы, я перестала вертеться перед зеркалом, я стала грустной и задумчивой. Потому что столкнулась с другим восприятием меня, с другим восприятием ценности моей жизни и моего будущего, точнее сказать, там вообще не подразумевалось никакого моего будущего. Все это меня просто ужаснуло.

Я начала читать много книг о людях с непростой судьбой. «Как закалялась сталь», «Овод»... В десять лет мне попалась книга Цвейга «Нетерпение сердца», и опять – куча негативных эмоций. Может, в десять лет слишком рано читать подобные книги? Не знаю. Но однозначно, мне не понравилась описываемая в ней любовь, не понравились и слабые малодушные герои. Во всяком случае, я тогда для себя решила, что если это лишь единственный вариант взаимоотношений, на который я могу рассчитывать в своей жизни, то я заранее от него отказываюсь, поскольку чувствую, что он (такой вариант отношений) меня унижает. Вот так, несколько категорично.

Лет в тринадцать болезнь уже внешне стала очень заметна, и в то же время у меня начался период духовного поиска, я увлеклась восточными философиями. В конечном счете, именно благодаря им я сумела понять себя, свои стремления и желания. Благодаря им я сумела осознать себя и как женщина...

В раннем детстве я имела много друзей-ровесников. Дети приходили ко мне домой, папа привозил меня раз в неделю в школу. Потом, буквально за одно лето между пятым и шестым классом, моя спина изогнулась дугой, а я как всегда приехала в школу и уселась за свою первую парту. Потом не знала, куда спрятать свою спину – молча на меня глазели не только одноклассники, но на переменах приходили ребята и из других классов. Очень мне это не понравилось, и в школу я больше не приезжала. Никогда. Постепенно у меня появились друзья старшего возраста, в первую очередь разделяющие мои интересы, а не только любопытствующие о моей внешности.

Тайна привлекательности

Я всегда была (да и остаюсь таковой по сегодняшний день) очень любознательной. Но я никогда, даже в ранней юности, не стремилась к тому, чтобы в моей жизни было так, «как у всех». Во-первых, я понимала, что это невозможно, а во-вторых, я как-то и не особо к этому стремилась. Я стремилась к тому, чтобы жить в соответствии со своими желаниями, чтобы с интересом встречать каждое новое утро и чтобы со мной рядом всегда был кто-то дорогой моему сердцу – с ним встречать каждое новое утро вместе. Это могла быть моя мама, мой папа, хорошая подруга, добрый друг, или муж – неважно, главное, чтобы в моей жизни всегда был Такой Человек!

Про интимную близость я думала, что когда я буду к ней готова, и в моей жизни появится человек, с которым подобные отношения будут для меня иметь особое значение, тогда... Ну а если подобного в моей жизни никогда не случится, что ж, значит, я найду себя в чем-то другом, найду себя в каких-то других отношениях – жизнь очень интересна и многогранна, и зацикливаться на чем-то одном не стоит.

Попробовать отношения ради того, чтобы только попробовать – тоже не совсем мой путь. А зачем пробовать, когда можно и не пробовать?! С моей точки зрения, пробовать можно и даже нужно в этой жизни все, но только тогда, когда чувствуешь для себя в этом потребность и даже необходимость, когда чувствуешь, что достаточно созрел для того, чтобы по достоинству оценить новый вкус... Я по натуре – гурман, поэтому никогда не спешила, никогда и ничего в жизни не пробовала торопясь, а растягивала и предвкушала удовольствия. Всему, как говориться, свое время...

Сексуальность, в моем понимании, это особый оттенок привлекательности в человеке, нечто очень тонкое и неуловимое, но вместе с тем настолько сильное по своему воздействию, что заставляет нас среди десятков других людей задерживать внимание именно на Нем или на Ней. Это и улыбка, и взгляд, и движения... Если женщина обладает такого рода привлекательностью, то она вызывает у мужчины непреодолимое желание быть в ее обществе, прикасаться к ней, вдыхать аромат ее волос, слушать звук ее голоса... И при этом совсем необязательно, что она красива. Как раз наоборот: возможно, совсем некрасива. Она может быть хромой или даже сидеть в инвалидном кресле, но при всем этом оставаться чрезвычайно сексуальной, и для нее будут писать стихи, и ради нее будут преодолевать расстояния в сотни и даже тысячи километров!

Я помню, как будучи еще школьницей, сделала для себя открытие про великую соблазнительницу Клеопатру: ведь по заключениям археологов она была очень и очень далека от идеала красоты – низкорослая, большеносая, с маленькими близкопосаженными глазами. Такая пройдет рядом, и не обратишь на нее никакого внимания. А ведь между тем, сквозь века, ее мужчины донесли до нас образ Клеопатры как несравненной красавицы! Значит, не только в одной лишь внешности дело, значит, есть еще «нечто», что невозможно увидеть глазами, а можно только почувствовать, и это «нечто», порой, решает все.

Мелочи жизни

Мелочи жизни – они могут заполнить наш день до краев как приятными эмоциями и хлопотами, так вконец всю жизнь испортить и вообще довести до отчаяния. В том-то и состоит вся трудность этой жизни, чтобы найти «золотую середину» во всем, некий баланс между хорошим и плохим. Ведь, по большому счету, все в этом мире относительно. И то, что было для тебя хорошо вчера, сегодня может на поверку выйти уже чем-то не совсем хорошим, а назавтра и вовсе может плохим оказаться. А то, что тебе давно наскучило, для другого может принести огромную радость. Скажем, пьет человек кофе с молоком и с сахаром и думает про себя: «Господи, ну что за жизнь такая, однообразная и монотонная, даже кофе каждое утро одно и то же... Какой я несчастный!» А кто-то недоволен от того, что в кофе у него нет ни сахара, ни молока. Другой же жалуется, что приходится начинать ему каждый день с чая, а не с кофе, как хотелось бы. Ну а кто-то вообще в то утро умер, и уже нет у него такой возможности - разводить кофейные страдания. Всегда найдется тот, чья жизненная ситуация во стократ сложнее, чем твоя, и твои «мелочи жизни», твоя рутина, возможно, стали бы для него огромным облегчением, имей он возможность обменять их.

В школе я училась довольно обычно, средне, на «4» и «5», хотя в младших классах была «круглой отличницей» – сказалась мамина подготовка к школе. Все предметы мне давались без особого напряга, а наибольший интерес вызывали физика и биология. После школы какое-то время я не могла определиться, и в первую очередь даже не с самой профессией, а с учебным заведением - с «контингентом в колясках» не желали работать никак, ни очно, ни заочно. Да и вообще, все мои поползновения в сторону высшего образования, мягко скажем, встречались с налетом легкого недоумения и непонимания. Но, в конце концов, мне все же улыбнулась удача, и я поступила на заочное отделение УРАО в Москве. Исторический факультет, отделение искусствознания и культурологии – как раз то, что мне по душе, хотя на тот момент я очень расплывчато представляла себе, где именно смогу применять полученные знания у себя в Заводоуковске. Однако сфера деятельности для меня нашлась как-то вполне естественно: я стала активно сотрудничать с газетами – районной и областными, готовила передачи на местном радио и телевидении, а немного позднее стала читать лекции старшеклассникам в школе и вести кружки по народной росписи для младших школьников.

Корреспондент из Франции

Мне было лет двадцать пять, когда я почувствовала очень сильное неудовлетворение по поводу своих познаний в английском языке. И хотя в дипломе напротив строчки «иностранный язык» у меня и стояло «5», сама я прекрасно понимала, что эту оценку выставили за мое знание и понимание учебника по языку, но отнюдь не за знание самого языка. Для того чтобы свободно читать, писать, а самое главное – говорить, нужно было живое общение. К сожалению, у меня не было возможности поехать на стажировку в Англию (хотя, очень хотелось), но зато перед носом был компьютер… Я с детства обожала писать и получать письма, и иной раз наш почтовый ящик не мог вместить всю приходившую ко мне корреспонденцию. А тут – Интернет с его почти безграничными возможностями! Дашь команду «отправить» и уже буквально через несколько секунд твое письмо достигло адресата. В общем, уже через пару месяцев я очень бойко писала по-английски без словаря и «обросла» международной перепиской настолько, что теперь уже электронный ящик не справлялся с количеством моих сообщений. Япония и Перу, США и Австралия, Финляндия, Новая Зеландия, Египет... Список моих друзей рос день ото дня, а я упивалась свободой и ощущением того, что любая страна мира находится от меня на расстоянии всего лишь одного клика «мышкой». Таким образом, моя давняя мечта о путешествиях отчасти становилась явью.

Ну а этот корреспондент из Франции поначалу показался мне занудой. «Не могли бы Вы мне объяснить, - спрашивал он, - почему молодые девушки, как Вы, ищут знакомства с мужчинами в возрасте?» Таким образом, я сделала для себя вывод, что вероятнее всего, он уже далеко не юноша, и написала: «За всех девушек сказать не могу, поскольку у каждой – своя причина, а за себя отвечу…», ну и дальше все так, как было: про мой английский, про удивительные возможности Интернета, про дружбу во всем мире и, конечно же, чтобы не было войны... Он мне не поверил и опять за свое: «Ну а все же?» Потом догадался спросить про мою профессию. Узнав, что я – журналист, облегченно вздохнул (написал, то есть): «А, ну теперь понятно! Так бы сразу и сказали, что у Вас чисто профессиональный интерес к переписке данного рода. А то, знаете ли, все эти философствования насчет дружбы во всем мире и уникальности Интернета как-то малоубедительны, особенно в наши дни». Конечно, для него, пользовавшегося компьютером и Интернетом уже лет двадцать, никакого чуда в клике «мышкой» не было, да и в дружбе он уже успел разочароваться. И не раз. Да и не только в ней...

У нас с ним вообще, на первый взгляд, было очень мало общего. Он, европейский житель, привыкший к тому, что в январе на газонах зеленеет трава, в то время как для меня в Сибири -30 – совершенно нормальная зимняя температура. Мне еще нет тридцати, и я всю жизнь прожила «под крылышком» своих родителей, ему - сорок пять, и за плечами двадцать пять лет брака, трое детей, развод. У меня вся деятельность подчинена эмоциям, предчувствиям и... буквам, он же – авиаинженер, больше всего доверяющий логике и цифрам. И, тем не менее, несмотря на все различия, нас несомненно что-то связывало, и наша нечаянно завязавшаяся переписка продолжалась. Помимо электронной почты, мы писали друг другу и обычные письма, в старомодной манере «от руки», обменивались фотографиями: вот те самые серые уточки в пруду в парке, которых он подкармливает каждый вечер хлебом... А вот он вместе с младшим сынишкой удит рыбу.... Ну а вот мои родители и наш рыжий и хулиганистый пес Ватсон…

Потом он как-то написал мне: «Приезжайте в гости, увидите все своими глазами. Франция – красивая страна, и Вы с вашей чувствительностью ко всему прекрасному найдете здесь немало тем для Ваших будущих статей, - я в этом уверен!» - «Большое спасибо, - ответила я. - На самом деле я бы очень хотела воспользоваться Вашим приглашением, потому что чувствую – оно искреннее. Но мое состояние здоровья вряд ли позволит мне справиться с таким путешествием в одиночку – я не могу ходить и передвигаюсь только на коляске. Приезжайте лучше Вы! У нас в Сибири тоже очень красиво - весной так цветут яблони, что аж дух захватывает, а зимой морозные узоры на окнах каждый день новые...»

На этот раз вместо письма от него был звонок:
- Это Ив. Это так печально, что Вы не можете приехать, и в особенности то, что Вы рассказали о своем здоровье... Почему Вы никогда мне раньше об этом не рассказывали?
- Потому что Вы меня никогда об этом не спрашивали. И вообще, разве этот момент так уж важен для... дружбы?
- Нет, для дружбы совсем неважен, - согласился он. - У меня вот тоже, знаете ли… очки... Вы, наверное, заметили на фотографиях? Так вот, я совсем ничего без них не вижу. И исправить это никак нельзя – это уже навсегда. А Ваше состояние... можно как-то вылечить или улучшить? Вы ведь еще совсем молодая и такая... красивая.
- Нет, это тоже, как и Ваши очки – навсегда. А на прощание он сказал: «Я ничего не хочу Вам обещать, потому что не знаю, как все сложится в будущем, но возможно я к Вам приеду... когда-нибудь... однажды...»

«Когда-нибудь» случилось полгода спустя, как раз в канун годовщины нашего «эпистолярного романа». На дворе был декабрь, а мой гость был одет в легкую ветровку и осенние туфли. Четыре тысячи километров, два самолета, столько волнений, сомнений и ожиданий… И всего три дня на все. На то, чтобы все сказать, все понять, почувствовать, и все решить. Все решить о будущем нашей особой дружбы...

Не среднестатистическая пара

Неделей позже, уже вернувшись назад во Францию, он мне писал: «Вы – именно такая, какая и есть в своих письмах и на фотографиях, я узнал Вас сразу и сразу принял в свое сердце. Точно так же, как принял и Ваше состояние. Хотя поначалу я растерялся – ведь я никогда прежде в своей жизни так близко не общался с человеком в коляске... Да и честно говоря, проблема таких людей мне виделась, в основном, только в одном – в том, что они не могут сами встать и пойти. Глядя на Вас, я узнал другое… Я понял, что иногда и простое движение пальцев и даже поворот головы могут даваться с великим трудом, но, несмотря на это, человек все еще способен жить полноценными чувствами и стремлениями. Он продолжает мечтать и... любить жизнь и людей, да так, как порой полностью здоровый и успешный человек не в состоянии сделать. Пожалуй, это самое большое открытие в моей жизни, за которое я благодарен Вам... Я сделал запрос в Посольство на следующую визу, я приеду к Вам опять в феврале, если Вы, конечно, не против...»

Я была не против, и он приехал еще раз. А потом – еще и еще... Нам было хорошо и легко друг с другом. О любви еще не говорилось, но она подразумевалась во всем: в интонациях, взглядах, жестах, в тех милых открытках и сувенирах, которыми мы обменивались во время наших встреч. Мы, наконец, перешли на «ты». А потом он как-то сказал: «Я так хочу, чтобы ты все-таки побывала в Париже, я хочу показать тебе мою страну и познакомить тебя со своими друзьями. Приезжай вместе с родителями или с кем-то из них».

И мы поехали вместе с папой, на две недели. Я боялась, что не выдержу это путешествие – четыре тысячи километров, два самолета. Но про себя решила: даже если это путешествие будет последним, что я сделаю в своей жизни, я от него все равно не откажусь. Ведь теперь моя мечта о путешествиях из виртуального мира полностью перенеслась в мир реальный, и, испугавшись или отказавшись от нее, я бы предала ее. А мечту предавать нельзя, за ней надо следовать!

Был май и цвела сакура, и был Париж с высоты Эйфелевой башни, и первый поцелуй был тоже где-то там – на каком-то этаже, между небом и землей... А потом расставание, без всяких обещаний и разговоров о будущих встречах. И слезы уже в самолете, так, чтобы никто не видел. Слезы, потому что, наверное, это был последний красивый аккорд в завершении не очень длинной истории. Ведь всему однажды приходит конец. Но даже если это и так, то я не имела в душе никакого сожаления ни о чем, а только благодарность судьбе за то, что это было в моей жизни: такая встреча, такая дружба, такая... любовь, такое путешествие!

Однако я ошиблась: наши письма и звонки продолжались, мы обменивались новостями и просто подолгу болтали «ни о чем». А еще через месяц он приехал и спросил меня совершенно неожиданно, но очень серьезно:
- Как ты смотришь на то, чтобы… стать моей женой?
- Вопрос, конечно, интересный, - ответила я, - но ты знаешь, я не люблю спешить. Ни в чем. Поэтому надо немного подумать.
- Ну, что ж, подумай, конечно... Я в августе приеду, и мы поговорим.

В августе он приехал с шампанским. Налил его в бокалы и спросил:
- Ну и как, насчет моего вопроса, - ты подумала?
- Подумать-то подумала, - ответила я. - Но понимаешь ли ты, что в нашем случае все будет гораздо сложнее, чем у обычной среднестатистической пары и понимаешь ли ты, что вряд ли из меня получится традиционная жена с уборкой, глажкой, стиркой и пирогами по воскресениям? Однажды ты сказал, что-то обстоятельство, что я в коляске, неважно для дружеских отношений. А как насчет... других отношений, которые выходят за рамки дружеских? Не боишься ли ты...
- Я уже мало чего боюсь в этой жизни, - перебил он меня. А если я чего и боюсь, так это как раз проблем, присущих так называемой «среднестатистической» паре. Наша с тобой история с самого начала незаурядна, и уж тем более не «среднестатистична», и это значит, что у нас есть счастливый шанс продолжать отношения вне пределах всякой статистики. У нас, возможно, будут трудности, но они будут только нашими, и мы сумеем их преодолеть, если будем помогать друг другу... К сожалению, я не могу предложить тебе роскошных условий жизни, да и здоровье для тебя не смогу купить в магазине ни за какие деньги, но я могу предложить тебе свою любовь и заботу, если они тебе приятны и нужны. А насчет стирки и глажки – не беспокойся – существуют на то стиральные машины и одежда из немнущихся тканей. Да и пироги по воскресеньям у нас тоже будут, если ты потрудишься объяснить мне, как их приготовить. И вообще, о чем весь этот разговор: если ты согласна, без всяких оговорок, взять меня в мужья вместе с моими очками, то я тем более буду считать за честь жениться на такой красавице, как ты... вместе с твоим личным «автотраспортом», разумеется!

Эта его последняя фраза, про очки и мой «автотранспорт», высказанная так искренне и горячо, меня ужасно рассмешила. Ну что поделаешь, если наши с ним такие, казалось бы, разные проблемы со здоровьем он ставил на один уровень. Действительно, без очков он не видел ничего дальше вытянутой руки, и это обстоятельство, в свое время, помешало ему стать летчиком-испытателем, о чем он продолжает переживать и по сей день.

- В таком случае,- сказала я, - я согласна взять тебя в мужья... вместе с твоими очками!

В дальний путь…

Родители все приняли очень спокойно и мудро (хотя, как нелегко порой дается такое спокойствие и такая мудрость!...). Меня не подталкивали вперед, но и не ставили на моем пути преград. Конечно, разговаривали насчет того «а вдруг..?», «а что если...» и т.д. Были и тревоги, и переживания. Но в целом родители мне доверяли в том, что если уж я решилась на такой шаг, то это означает, что для меня он действительно очень серьезен и очень важен, и что в таком случае не стоит меня отговаривать, а стоит дать мне попробовать взять на себя ответственность за это решение. К тому же, наши отношения с Ивом развивались открыто на их глазах, и, наверное, они сумели сделать обо всем свои выводы сами, да и он тоже за два года своих регулярных приездов к нам сумел завоевать их доверие. Вот примерно с таким настроем мы готовились к новой поездке во Францию, на этот раз мы ехали уже втроем: папа, мама и я, ровно через год после моего первого путешествия...

Свадьбы, как таковой, не делали, а произошла довольно скромная регистрация в мэрии, по месту жительства Ива, с последующим ужином в ресторане. Народу тоже было не очень много: только родители, дети Ива и несколько уже наших общих французских друзей. С самого начала отношение ко мне со стороны французской родни было приветливым, хотя и очень сдержанным. Нужно сказать, что здесь вообще не очень принято как-то эмоционально реагировать и обсуждать поступки других. Естественно, наше решение с Ивом вступить в брак, мягко скажем, оказалось слегка неожиданным, как для его, так и для моего окружения. Но открыто никто не продемонстрировал своего неприятия к нашему союзу. Да, встречала удивленные и изучающие взгляды, которые я порой ощущала на себе и замечала на Иве. Также какие-то комментарии (особенно на российской стороне), как правило, за нашей спиной, случайно оброненные, скажем так, в «третьем лице». Но и только! По большому счету, и здесь и там люди замерли в ожидании, похожем на «Ну хорошо, пожениться-то поженились, а что дальше?..»

А дальше – я уехала вместе с родителями обратно домой, потому что квартира Ива была расположена на третьем этаже, и в здании не было лифта, потому что была ванна вместо душа, и много чего еще, совершенно не подходящего для моей каждодневной жизни. Тем не менее, несмотря на бытовые трудности, мы все же решили начать нашу совместную жизнь именно во Франции. Главным образом потому, что мое неуемное любопытство толкало меня к исследованию новой страны: хотелось понять людей, их культуру и обычаи, хотелось увидеть все эти знаменитые музеи и замки, да и просто хотелось испытать свои силы, как умственные, так и физические, по адаптации в новых условиях.

Вернулась я сюда уже в качестве жены лишь спустя несколько месяцев – тогда, когда Иву удалось создать подходящие для меня жилищные условия. Он приехал за мной, очень волнуясь, поскольку понимал, что для меня и моих родителей такое происходит в первый раз: мы расстаемся друг с другом и, возможно, надолго. Волновался папа, переживала мама... Все мы четверо понимали, что идем на риск, каждый из нас по-своему, но в то же время – все вместе, в одной связке. И что стоит только лишь одному из нас проявить слабость, сомнение или обронить слезу – как все то, что мы так терпеливо создавали, «взращивали» в течение последних лет, можно разрушить бесповоротно. Поэтому слез никто не ронял, даже мама..., хотя я видела, как они блестели иногда в ее глазах. Она лишь сказала мне на прощание: «Если тебе будет тяжело, знай, что ты всегда, в любой момент, можешь вернуться домой, потому что здесь тебя очень любят и ждут!»

Ну а у меня было такое ощущение, что я вот-вот прыгну в ледяную прорубь, глубокую и темную как ночь, без всякой уверенности, что у меня хватит сил всплыть на поверхность. Прыгнула... Вместе с коляской и чемоданом. Четыре тысячи километров... два самолета... И вот ведь – всплыла!

Ощущение ситуации, как «ледяной проруби», неслучайно: на дворе был январь, и мы даже опасались, что у нас в Тюмени отменят рейсы из-за морозов и риска обледенения. Но рейсы не отменили, а во Франции, куда мы с Ивом приземлились спустя 18 часов после начала нашего путешествия, на газонах росла зеленая трава!

С первого же дня моей новой, уже семейной жизни, я во всем чувствовала помощь и поддержку своего мужа, его искреннее желание, чтобы мы справились с нашим новым образом жизни, чтобы я сумела адаптироваться как можно быстрее. Трудности были, и их не счесть (да они есть и по сей день), но мы с ним как-то старались подстраиваться друг к другу, что-то меняли в нашем быту. Передвигали мебель, меняли режим дня, Ив с удовольствием выполнял для меня роль личного переводчика во всех моих контактах с окружающими. Он сменил работу ради особого графика, который позволял бы нам с ним больше времени проводить вместе, а также использовать это время для решения каких-то административных вопросов, которых была уйма в связи с моим статусом «иностранки». Постепенно исчезли и удивленно-выжидательные взгляды на нас со стороны: люди, увидев, что мы справляемся, как-то успокоились и расслабились. С некоторыми из них отношения переросли в дружеские.

Спустя два года совместной жизни, я по-прежнему встречаю каждый новый день с интересом и волнением: что он мне принесет, какие открытия и испытания на стойкость и терпимость (а без нее невозможно строить серьезные и долгие отношения!)? Я по-прежнему ужасно скучаю по своим родителям, и мне по-прежнему очень не хватает именно их любящей заботы и помощи. Но я ни на минуту не сомневаюсь в правильности того, что несколько лет назад я рискнула последовать за своей Мечтой, в том, что всецело доверилась ей. Моя Мечта меня не предала и не обманула. Что сказать еще? Вслед за Эдит Пиаф я лишь могу повторить: «Я ни о чем не сожалею…» Повторить уже по-французски…

ОБРЕСТИ СЕБЯ В ДРУГОМ – ЗНАЧИТ ПО-НАСТОЯЩЕМУ СТАТЬ СОБОЙ

Как-то раз ко мне обратился знакомый со словами: «Свет, я с девушкой одной общался, она беременна от парня, у которого миопатия. Поговори с ней, ее отговорить нужно. Так же нельзя, или пусть обследуется серьезно».

Так началось мое знакомство со Светланой.
- Какой у тебя срок?
- Еще небольшой.
- Что ты думаешь?
- Не знаю. Может, схожу к генетикам.
- А что говорит твой любимый?
- Чтобы ни о чем не думала, все будет хорошо.

Мне сразу вспомнилось, как моя сестра ходила к генетикам, когда ожидала ребенка. Оттуда она вынесла одно твердое убеждение: ни один генетик в мире не может с полной уверенностью прогнозировать здоровье будущего ребенка. У совершенно здоровых родителей рождаются больные дети, и наоборот, и ни один врач не сможет сказать, в каком случае и что будет. Рождение, как и сама жизнь – тайна. Я поддержала Свету в том, чтобы она не причиняла вреда их малышу, не мучилась сомнениями, а хорошо ела, спала и наслаждалась этим удивительным временем. Через девять месяцев родилась пухленькая, симпатичная и здоровая девочка, Кира, а я чувствовала какое-то смутное и косвенное причастие к этому рождению.

Жизнь несправедлива?

С Олегом мы познакомились чуть позже. Талантливый программист и дизайнер. Уверенный и спокойный, он рассказывал о своей жизни, семье, а я вновь удивлялась непохожести и богатству судеб.

Олег родился в ноябре 1982 года, а в июне 1984 родился брат Олега, Дмитрий, у которого тоже проявилось нервно-мышечное заболевание.

Странно, но многое о детстве из памяти стерлось. Наверное, в этом неосознанная попытка защититься и просто что-то забыть. Порой возникает чувство, что детства и вовсе не было. Нечто призрачное, далекое, как будто и было не со мной.

Когда думаю о тех временах, вспоминаются летние теплые дни - лучшие воспоминания и чувства из детства. Прекрасная беззаботность. До тринадцати лет я много гулял в летние дни. Зимой же сидел дома. Только когда совсем маленький был, мама выходила со мной и братом, покатать нас на санках.

Пока я мог, катался на «велике» во дворе своего дома и близлежащих. Всегда под присмотром мамы. Часто бывали в гостях у соседей. Ездили на природу летом. Но, к сожалению, единственное, что врезалось в память - это ощущение, чтобы мы с братом не мешались под ногами. Вся забота родителей сводилась к тому, чтобы просто нас растить – одеты, накормлены. На всех праздниках нас всегда отправляли в свою спальню, мол, не мешайтесь взрослым, у них свои разговоры. Редко когда позволяли посидеть со всеми. В то время как другие дети могли постоянно шнырять туда-сюда, наш с братом удел был сидеть в спальне.

Оттуда тянется мое равнодушие ко всем праздникам и даже к собственному дню рождения. В детстве доставалось ремня за каждую, на родительский взгляд, провинность. Особенно доставалось от отца – мужская попытка воспитать детей.

Ходить я мог где-то до девяти лет. Хотя это трудно назвать ходьбой, скорее, попытка ходить, держась за что-либо. После девяти лет я уже не мог вставать, просто не хватало сил. Лет до одиннадцати родители еще пытались куда-то возить, что-то предпринять.

Потом наступил подростковый возраст, переломный момент в жизни.  В этот период все друзья начали ходить на море, влюбляться, ездить в город. А мы с братом остались предоставленными сами себе. Родители тоже стали отмахиваться «я занят». Мы с Димой много размышляли, философствовали: о жизни, об этом Мире. Наблюдали за другими. В общем, проводили время в духовном развитии. Конечно, иногда становилось крайне обидно, что жизнь так несправедлива .

Если закрылась одна дверь, откроется другая

Олег учился на дому. Все, кроме русского языка, давалось ему легко. Хорошая память и любознательность делали его не просто способным, но и очень интересным учеником.

Уже с шестого класса я никогда не перечитывал задания по биологии, истории и по другим гуманитарным наукам. Все пересказывал по памяти с прошлых уроков. А так как любил биологию, то добавлял и еще много нового и незнакомого для  преподавателя. Школу окончил хорошо, правда, без медалей. После 11 класса поступил в университет ИНФО, филиал МГУ Тамбовского государственного университета на дистанционную форму обучения, факультет «Математическое обеспечение систем управления и автоматизированных сетей». Это единственный филиал, который согласился взять студента с инвалидностью. Остальные университеты и филиалы в городе отказались, просто не захотели лишней головной боли.

К сожалению, а может, и к радости, я проучился там всего один курс. Этот филиал обязал оплачивать только 50% от стоимости обучения. При этом оплачивать взялась частная компания из благотворительных побуждений. Но к концу первого курса университет изменил свое решение и попросил оплачивать 100%. Компания оплачивать отказалась, родители тоже, сказав, что я не потяну высшее образование. Так закончилось мое обучение. Спустя время я понял, что родители поставили на мне крест, посчитав, что в жизни мне не пригодится образование и работать я не буду...
Тогда я стал подрабатывать на наборе документов (курсовые, рефераты, дипломы и т.п.), оплачивать сам себе интернет, искать учебники по программированию, дизайну, в общем, занялся самообразованием. В голове не укладывалось, как можно сидеть и ничего не делать. Я хотел утвердиться в этой жизни.

Порой упрямство появляется как ответ на безысходность, как отчаянная попытка не сломаться перед обстоятельствами. Отношения с родителями у Олега не складывались, казалось, что с каждым днем они становятся все дальше друг от друга. Между собой родители тоже часто ссорились, пока это не привело к окончательному разрыву. Отец ушел из семьи.

Вынужденное одиночество, физическая зависимость все острее вызывали стремление вырваться из таких обстоятельств. Олег серьезно занялся изучением программирования.

В детстве были друзья, соседские мальчишки, но в 13-14 лет наступил переломный момент. Друзья стали заглядывать крайне редко. Летом вообще не заходили почти, а зимой появлялись почти каждый день, так как на улице холодно, делать нечего. В то время у меня уже был персональный компьютер – большая диковинка – вот и шли все...

Я искал лучшего

О себе и девушках я не думал, как и о своем будущем в целом, не хотел его знать наперед. Просто жил. Хотя, как и любой парень, стремился к близости, но разум убеждал, что отношений у меня не может быть.

Лет до восемнадцати я любил поплакаться, как все плохо, как жизнь несправедлива. Естественно, шарму мне это не добавляло. Изменился позже, когда изменилось мировоззрение.

В восемнадцать лет я познакомился с девушкой из Украины. Она была старше меня на пять лет. Долгое время мы переписывались в Интернете. Потом она приехала в гости на неделю. После того, как она уехала, я сказал родителям, что мы хотим быть вместе. Много чего услышал в ответ... Со временем мы прекратили общаться как-то само собой.

В сентябре 2001 года познакомился с другой девушкой. Жили в соседних районах. Месяц переписывались, потом она внезапно нагрянула в гости, я даже не ожидал. Стала приезжать в гости чаще. Начали встречаться, потом полюбили друг друга. Первые  два года все было хорошо, а потом все изменилось. Появились ссоры, ревность к другим девушкам (даже по работе), стала мешать работать, требовала внимания только к себе.

При всем этом она скрывала от своей мамы, что любит меня. В итоге мне все надоело, я хотел либо нормальных отношений, хотел жить вместе, либо строить свою жизнь дальше, но без нее. Меня не устраивало скрываться, делать вид, что мы друзья. Я поставил ее перед выбором: или мы расстаемся навсегда, или она рассказывает все своей маме и переезжает ко мне. Выбор она сделала в пользу расставания.

Спустя месяц мы ненадолго сошлись, чтобы расстаться уже навсегда. Она влюбилась в турка, решила уехать к нему. Мне предлагала остаться запасным аэродромом, говорила, что любит нас обоих, но не знает, вернется ли из Турции.

Многие наверное подумают: радовался бы тому, что есть, не в твоем положении выбирать. Но я для себя желаю лучшего, второсортного мне не надо.

Девушки в гости к Олегу приезжали нечасто, а так, чтобы издалека и гостили какое-то время – один единственный раз. Его мама не приветствовала подобное – появлялись недовольство и резкие замечания, не хотела, чтобы друзья оставались ночевать, и неважно, девушка это или парень. Брат сторонился девчонок, если они приезжали в гости, то к Олегу, а уже он знакомил и Дмитрия с ними.

Доверительные разговоры в семье тоже были не приняты. Своими переживаниями, размышлениями братья больше привыкли делиться скорее с посторонними людьми, чем с родителями. Всегда все держалось внутри.

Каждый в жизни когда-то расставляет для себя приоритеты, а если говорить о родителях, то видимо он звучал как «пожить для себя», со всеми вытекающими последствиями. Если они куда-нибудь уезжали, то нас всегда брали с собой. И со стороны смотрелось, что мы хорошая семья. Но брали нас не потому, что хотели быть с нами, а потому, что иначе нельзя, нас нельзя было оставить одних.

Возможно, неосознанно или из лучших побуждений, но нас растили как растений, не задумываясь о нашем будущем, о том, как мы будем дальше жить. Получим ли мы достаточно знаний, чтобы жить в обществе, будем ли мы готовы и способны к социальной жизни. Нам не уделялось их внимание как родителей, а лишь по принципу «кормим, поим, одеваем, что вам ещё надо?!» В моральном, духовном, умственном плане приходилось развиваться самим.

Наслаждение

Со Светой Олег познакомился через популярный сайт знакомств. В четыре часа ночи оба были в Сети. Непринужденное общение, искренняя заинтересованность друг в друге располагала к встрече. Спустя несколько дней Светлана приехала к Олегу. То, что он в коляске, ее не смущало. Главное, что с ним она чувствовала себя легко, и жизнь открывалась в каком-то новом свете.

Он привлек меня тем, что просто не такой, как все. По крайней мере, не такой, как те парни, которые попадались мне до него. Светлый, добрый, озорной... И что-то еще такое… необъяснимое.

Я успела полюбить его еще до того, как он все рассказал о себе. А когда рассказал, то мне его инвалидность была уже неважна. Правда сначала я испытала не то чтобы шок, но удивление, и некоторые вещи стали понятны. Моя семья поначалу не знала всей правды. Я  рассказала им все только когда почти жила у Олега. Боялась. Но на удивление мне позволили самой решать, как и с кем жить.

Свете было семнадцать лет, когда она переехала к Олегу жить. Училась в филиале Современной Гуманитарной Академии (СГА). Познакомились с Олегом на летних каникулах, она как раз перешла на второй курс. В восемнадцать Светлана стала мамой. Академический отпуск Света взяла за месяц до родов, но учиться стало сложно еще раньше. В первые месяцы беременности начался сильный токсикоз, из-за которого не получалась вовремя сдавать зачеты и письменные работы.

Брак Олега и Светы воспринимали по-разному. Его родители были более категоричны, ее - не упрекали и не давили на дочь, понимая, что, значит, это ее судьба, ее любовь. Подруга Светы за них порадовалась, а знакомые парни в основном говорили ей, что она сильно поторопилась, что «брак продержится максимум полгода, а потом треснет по швам, и вы разбежитесь врагами»...

Ни с братом, ни с родителями мои чувства к Олегу, да и вообще к кому бы то ни было,  никогда не обсуждались. Как-то не сложились у нас в семье такие доверительные и теплые отношения, чтобы делиться друг с другом душевным состоянием... Когда я узнала, что беременна, то просто сказала родителям о нашем с Олегом решении пожениться. Родители, конечно, переживали за мой выбор, но не мешали. Единственный вопрос, который мне задавала мама: «Скажи, что ты в нем нашла?» Но, кажется, она так и не получила ответа, который бы ее удовлетворил в полной мере. А я не знаю, как можно ответить на этот вопрос. По-моему, если любишь, то просто любишь, а не за что-то.

Я никогда не думала, что в восемнадцать лет у меня будет ребенок. Была уверенна, что такое может случиться с кем угодно, только не со мной. Мужа я себе тоже не представляла. Единственное, о чем я думала: что моя семья не станет похожей на ту, в которой росла я, в ней близкие люди не закроются друг от друга, в ней будет взаимопонимание, она будет счастливой.

Олег все больше предавался новым чувствам и, не будучи поэтом, рифмовал строчки для Светы:
Хочу туда, где только ты,
Где солнце светит нам обоим,
Где  воплощаются мечты....

А через время снова:
Таких, как ты, бывают единицы –
Прекрасно-нежных, истинно-родных,
Весенне-теплых, озорных...

В первый же день знакомства я сказал Свете, что мы споемся и будем как два сапога пара. Мне понравилось с ней общаться, к ней почему-то тянуло. Хотя я видел ее только на фото. И, если честно, на фото мне она не понравилась (Света об этом знает и часто вспоминает шутя). Мы созванивались и разговаривали ночи напролет. Когда Света приехала, я ею любовался, мне она очень понравилась. Она пробыла у меня весь вечер и пропустила все последние автобусы, не хотела уезжать. После того как Света вышла от меня, я понял, что мы не сможем больше друг без друга.

После первой встречи мы виделись каждый день. Да и в будущем больше никогда не расставались. Через две недели Света осталась у меня ночевать, а потом и совсем переехала. Переехала в июле, а в августе она забеременела. Своей маме я сказал, что она скоро станет бабушкой. С этого момента начались сплошные скандалы. Под различными предлогами все сводилось к одному: «делайте аборт». Были даже попытки запретить нам со Светой встречаться. Тогда мы сняли квартиру и стали жить отдельно. В переезде помогали мои друзья.

16 ноября 2007 года мы поженились. Свадьбу отметили скромно. Зарегистрировали нас в машине друга. В загс не стали подниматься, так как он просто не приспособлен, к нам спустился сотрудник.

Трудности Свету не пугали, впрочем, и трудностями она не считала заботы по дому или помощь Олегу. Даже когда друг жил с ними и Олег старался всячески освободить ее от забот, она «ревниво» не доверяла делать никому то, в чем нуждался муж, и за Олегом ухаживала сама. Если же нужна физическая сила - что-то по дому сделать, передвинуть – Олег просит помочь друзей.

Дочка

17 апреля с утра Свету увезли на скорой в роддом. Естественно, я целый день ни о чем больше думать не мог, сидел возле телефона. В этот день приехал мой папа и двоюродный брат. Они узнали первыми о рождении Киры. Пока жена лежала в больнице, со мной остался друг. Он жил с нами еще какое-то время, пока Света не поправилась и не смогла со мной управляться сама.

Еще до того как мы узнали, что у нас будет ребенок, мы уже со Светой придумывали как назовем наших будущих детей. Девочку хотели назвать Анастасия, а мальчика Владимир. Но потом, перебрав множество имен, остановись на имени Кира. Когда ребенок начал шевелится, я очень любил прикладывать руку и чувствовать эти толчки – восхитительные и неописуемые мгновения! Родилась Кира 17 апреля 2008 года, в 15:20. Через неделю Света с ней уже пришла домой. Я не мог налюбоваться ей - такая маленькая, крохотная. Я и сейчас налюбоваться ей не могу. С младенчества она не сосала бутылку и соску - только грудь, и иногда признавала стаканчик (с таких обычно водку пьют), а также обычные кружки.

К сожалению, я не мог держать ее на руках, просто не хватало физически сил… Однажды взял, но побоялся уронить. Когда она научилась стоять, Света начала ставить мне ее за спину, Кира тогда активно меня дергает за шею, плечи, прыгает,-  в общем, не стоит на месте и смотрит, что бы ухватить интересного своими маленькими, но цепкими ручками. Мне уже сейчас тяжело что-либо удержать в руках, если она пытается вырвать.

Кто-то сказал, что «дети все равно что деревья, вы не можете указывать, куда им расти и как им расти, вы можете только помочь им окрепнуть, устоять, но не более». Думая о  воспитании, я бы не хотел ее наставлять, а просто рассказать все, что знаю, умею и понимаю сам. А потом она во всем разберется самостоятельно. Мне кажется, главное всегда разговаривать с ребенком, не бросать его, чтобы он не замкнулся. Его нужно просто любить и почаще вспоминать, какие были мы и что хотели в детстве.

Любовь невозможно описать

Молодая пара живет почти на краю света, в городе, расположенном на побережье Японского моря, Находке. Олег проводит большую часть времени за компьютером, Света – с маленькой дочуркой.

Видимся мы толком только за столом, не считая того, что я к нему захожу в комнату, пока он работает. Но с ним невозможно общаться, когда он за компьютером – он весь там.

Олег никогда не считал свою болезнь поводом для подавленности, ощущения ущербности. Физическая слабость – условие, обстоятельство, которое не может унизить человека или сделать его жизнь менее ценной. Также для того, чтобы чувствовать себя состоявшейся личностью, мужчиной, не нужно обладать огромными бицепсами. Другими словами, осознание своей значимости пришло к нему не из видимых причин. Есть качества, поступки, которые помогают осознать не только смысл собственной жизни, но и ее особое место в судьбе другого.

В отношениях главное - не только любить друг друга, но и пытаться понять любимого человека, измениться ради него. Все это дается порой большим трудом, а иногда и не без ссор. Но мы все-таки стараемся. Ведь жить вместе значит отказываться от чего-то ради другого. Мы сильно изменились с момента знакомства, но по-прежнему любим друг друга и даже с каждым днем крепче. Любовь невозможно описать, ее можно сравнить с чем-то, но любое сравнение меркнет с самим чувством. Когда любишь человека, готов ради него на все!

Их спокойные отношения словно передаются девочке, о которой врачи говорят: «Удивительно гармонична». Олег верит, что Кира их первый, но не последний ребенок.

ОТ НОТ К МЕЛОДИИ ЖИЗНИ

В детстве я очень любила танцевать под быструю ритмичную музыку. Сейчас лишь смутно это помню, но любовь к ритму и мелодичности осталась, я по-прежнему реагирую на них всем существом, незримо пританцовывая. Любовь к музыке делает меня к ней причастной. Я замечала, как иногда мелодия вызывает из памяти всю остроту чувств, которые сопровождали ее звуки ранее, и наделяет минуты вновь теми же запахами, мыслями, ощущениями.

Музыка – особый язык. На нем невозможно научиться говорить, признаваться в любви, выражать страдания, если не обладаешь творческой чуткостью. Точнее, выучить ноты и играть можно, но без внутренней вовлеченности она будет мертвым языком. Музыка требует много сил, подлинный композитор пишет ее кровью, но она также восполняет силы и дарит способность по-новому воспринимать события и саму жизнь.

Я верю в неземное происхождение музыки, в ее особое действие. Верю, что на Небе, где умолкнут все человеческие языки, она останется единственным из доступных нам и теперь.

Музыкант

Встретить музыканта, который из-за физической слабости с трудом держит наполненную чашку в руках, можно нечасто. Кажется, что быстро бегать пальцами по клавишам фортепиано при прогрессирующей мышечной дистрофии, из-за которой с раннего детства вынужден передвигаться в коляске, вообще невозможно. Но это не так. Людмила Васильевна Суршкова (Лапоногова) тому пример.

Небольшого роста, с сочетанием изящества и твердости, у пианино… Вокруг музыкальные инструменты, книги. У нее нежный и какой-то устремленный вглубь, внутрь себя взгляд. Рядом ноты, на которые она не смотрит: музыка послушно струится из-под пальцев при прикосновении к клавишам. Если у фортепиано не она, значит она рядом, а у инструмента – ученик. Иногда фортепиано молчит, но разливаются веселые звуки баяна -  на нем играет муж.

Людмила Васильевна жила в Казахстане, городе Текели, Алма-атинской области. Рядом были любимые родители, брат и бабушка. Недалеко жили родители ее отца – еще одна бабушка и дедушка.
Дед меня очень любил, и я часто была у них. Со слезами он рассказывал, как забирал меня из детского садика, а я убегала вперед и кричала ему: «Деда, ты меня не догонишь!». Позже я заболела дизентерией, и мне сделали какой-то укол, после него начало развиваться мышечное заболевание (возможно, просто прогрессировать). Дедушка вспоминал об этом плача, и говорил, что не надо было обращаться в больницу, ведь если бы не тот укол, я бы ходила. В то время у меня никогда не было мысли, что моя болезнь - это навсегда. Думала, что меня вылечат, и я обязательно буду ходить. Родители ездили со мной по многим больницам и лекарям .

Заболевание Людмилы Васильевны коварно тем, что прогрессирует в течение всей жизни. Мышцы, несмотря на сохраняющуюся чувствительность, теряют свою работоспособность, и трудно осознавать непреодолимость овладевающей слабости. Нужно иметь в жизни прочное основание и твердость личных убеждений, чтобы не сломаться под грузом возникающих сложностей и порой неразрешимых вопросов. Близкие люди и их любовь – часть такого основания.

До двадцати восьми лет я жила в частном доме с родителями. Позже мне выделили благоустроенную квартиру, и я стала жить одна. Квартира была двухкомнатная, на втором этаже. В то время папа работал в геологии, его предприятие сделало мне подъемник с балкона квартиры. По  квартире я передвигалась в коляске сама, по дощечке садилась на кровать и обратно в коляску, самостоятельно одевалась. Но когда  папа умер, я очень тяжело  перенесла эту потерю, и заболевание начало прогрессировать. Мне было тридцать два года. В том же году мы познакомились с Сашей. С ним я еще тоже несколько лет «держалась», хотя на коляску и на кровать он сам стал меня пересаживать, чтобы я не мучалась.

Сейчас я уже не могу самостоятельно одеться и пересесть, не могу поворачиваться в кровати, по квартире тоже почти не передвигаюсь без чьей-то помощи. Саша устроился работать недалеко от нашего дома, чтобы быть рядом.

Необычная студентка

Училась я в обычной школе, сначала общеобразовательной, потом музыкальной. Моя мама – преподаватель русского языка и литературы, и я училась в той школе, где она работала. Отношения с ребятами всегда были хорошие. Никто и никогда меня не обижал. Наоборот, часто двое девчонок или мальчишки скрещивали руки, а я садилась на них. И вот так, обнимая их за шеи, появлялась в классе. Все уроки я проводила за партой. Потом девочки выносили меня и на уличной коляске (сейчас таких уже нет, раньше их называли крокодилами: два колеса сзади, одно спереди, и с ручными рычагами) везли в музыкальную школу. В класс заносили снова на руках и сажали на стул к пианино.

Музыкой я начала заниматься на дому у замечательного педагога Веры Федоровны Копф, а позже сдала экзамен в музыкальную школу, и меня приняли сразу в пятый класс. По документу об окончании музыкальной школы получается, что я окончила ее за три года, хотя обучение игре на фортепиано занимает семь лет.

Школа была восьмилетней, когда я ее окончила, меня положили в больницу. По этой причине я пропустила один учебный год. Последние два года училась в другой школе. В десятом классе начала готовиться к поступлению в институт. Готовила меня Ольга Павловна Мартынова, позже она была моим наставником.

Представления, которые мешают жить и знать по-настоящему, могут касаться чего угодно. Например, откуда появляется отчуждение, неловкость  при встрече с человеком, пораженным тяжелым недугом? Кто сказал, что мы разные и выстроил стену? Когда на свет появляется ребенок и по причине заболевания не может бегать, видеть или слышать, он рождается наделенным способностью любить, думать, чувствовать… Его заболевание воспринимается им просто и естественно. Если в солнечную погоду поднять глаза к бездонному небу, в котором птицы парят на расправленных крыльях, возникает желание испытать ту же легкость полета, но она не отнимает вкус у жизни и радости, которая доступна. Ощущение ущербности приходит к ребенку позже, когда он сталкивается с неприятием в людях.

В институт принимать меня не хотели, но так как по конституции все имеют право на труд и учебу, документы приняли с надеждой, что я не сдам экзамены или не пройду по конкурсу, но… я сдала и прошла на дневное отделение. Обучение в институте было очным, факультет музыкально-педагогический, специальность: музыка (фортепиано) и пение (хоровое дирижирование). Папа возил меня на занятия, мама помогала пока я была абитуриентом, а бабушка потом сопровождала меня во время всей учебы. Мои трудности, испытания, учеба – это трудности и моих родителей, бабушек, дедушки, благодаря им я смогла преодолеть все препятствия и достичь того, что достигла. Я благодарна Богу за то, что у меня замечательные не только родные, но и друзья. Встречалось также много доброжелательных людей. Отношения со студентами складывались очень хорошие. Они помогали подниматься на этажи, и никто из них никогда меня не обижал.

После окончания института я хотела поступить на факультет психологии, но такого факультета в вузе, где я училась, не было, а поступать на заочное отделение в другой университет не получилось – он находился далеко от дома. На последнем году обучения я поступила на московские курсы иностранных языков, с правом преподавания немецкого. Окончила их заочно.

Со слабостью у клавиш

Желание, которое овладевает сознанием со всей силой страсти, способно изменить реальность вокруг. Иначе не было бы слепых художников, глухих композиторов, футболистов без ног, рукодельниц без рук. Человек нередко являет собой пример того, что невозможное возможно. Ограниченность, если не всегда, то почти всегда находится в нашем уме и сердце – там корень того, что сковывает и мешает жить наполненной жизнью. Страх, чувство неполноценности, неуверенность, поселяясь в душе, парализует человека, и физическое состояние играет в этом далеко не главную роль. Можно быть парализованным физически, но превосходить своей активностью и деятельностью того, кто имеет здоровое тело. Нет, я конечно не хочу сказать, что здоровье и болезнь равноценны – это абсурд, но я уверена в том, что эти понятия обладают более глубоким смыслом, чем порой им придают.

После окончания института я работала в детской музыкальной школе преподавателем по классу фортепиано. Дети, которых я обучала, приходили ко мне домой. Позже появилась идея объединить творческих молодых людей, которые в колясках, и вытащить их из дома. Хотелось создать не только хороший коллектив, но и поддержать примерами жизни людей старшего поколения с инвалидностью.

На репетициях я играю на пианино только основные партии. Пальцы у меня уже почти не работают. Слава Богу, что смогла окончить музыкальную школу и институт. Я не только играю на фортепиано, но являюсь еще и дирижером-хормейстером. Иногда с глубоким волнением вспоминаю, как я, сидя в коляске, дирижировала хором красивых, здоровых девушек и парней с двух курсов нашего вуза. Когда дирижируешь, нужно держать руки, владеть ими...., а у меня от волнения в глазах темнело.

Когда я работала в музыкальной школе, у меня уже пальчики плохо работали, но главным было правильно объяснить, где-то пропеть, простучать ритм... поэтому иногда говорю, что действовать приходится головой – это главный инструмент. Творчество – моя боль и радость. Моя жизнь, моя профессия. Оно воспитывает меня, учит стойкости и восприятию не только светлого, розового, но и всех звуков и красок действительности нашей жизни. Творчество дарит мне силы быть терпеливой, выносливой.

Творить невозможно по принуждению или в соответствии с чьей-то заданностью. Создавать – подобно процессу вынашивания и рождения ребенка. Через озарение, осознание, радость открытия красоты, потрясение, глубокое переживание возникает нечто, что, достигнув апогея, выражается в любом виде искусства. Такой порыв не может сдержать даже физическая слабость.

Так как я с детства болею, то меня всегда интересовали люди, которые превозмогли всевозможные трудности и многого достигли. Я читала о них, а с некоторыми знакомилась лично. Я вообще много читала. В основном книги по психологии, нравственности, публицистические статьи. Но с особым желанием читала о людях с тяжелой судьбой, которые вопреки боли находили возможность жить и работать. Они  восхищали меня, а их слова о смысле жизни отражали мои собственные мысли и чувства.

На моем жизненном пути встречалось много замечательных людей, и встречаются… - друзья, студенты, знакомые и незнакомые люди, которые помогали и помогают мне. Без них многого в моей жизни могло не состояться даже при настойчивости и целеустремленности. Без понимания и отзывчивости людей этих качеств недостаточно…

Творчество – целительный процесс

Я люблю, когда внутри появляется вопрос, неуверенность, сомнение в своих представлениях. Это начало поиска, начало пути. Выход за рамки самоуверенности или неуверенности к крупицам настоящего знания. Нужно обладать пытливым умом, всегда готовым вникать и познавать, а также внутренней решимостью, чтобы выйти из круга ограничивающих представлений и претворить в жизнь то, что кажется недоступным. Правда есть пути, которые преодолеть можно только вдвоем. Нужен кто-то, кто будет рядом.

В музыкальной школе я проработала семнадцать лет. В 1988 году к моей основной работе добавилась еще общественная: меня избрали председателем Текелийского городского общества инвалидов. Именно там я организовала первый и единственный вокальный ансамбль людей с нарушением разных функций организма. Все репетиции, встречи проходили дома, и только на концерты, пленумы, конференции приходилось выезжать.

Через десять лет наша семья выехала из Казахстана в Россию, в Кемерово. В 2001 году на базе Всероссийского общества инвалидов я организовала вокальный ансамбль. Создала Кемеровскую городскую общественную организацию творческой реабилитации инвалидов «Созвучие». Я часто говорю, что «Созвучие» - это не только музыкальный аккорд, это также единство мыслей, дел, преодоление всевозможных трудностей, своеобразная область притяжения Добра.

Занимаясь творчеством, мы становимся видимыми. Выход из квартир, на концертные площадки с нашими музыкальными подарками – движение. Если его нет, быстрее источаются силы. Я часто говорю своим ребятам, что творчество – целительный процесс: при пении - правильное дыхание, дикция, темп, динамика. Человек  дарит его людям (выставка, поэзия или концертная программа), мы волнуемся, переживаем. Так рождаются новые идеи и стремление сделать еще лучше. А волнение на сцене… Здоровые волнуются, а когда сидишь в инвалидном кресле или имеешь какие-то другие физические нарушения, волнение непередаваемое, но, преодолев его, мы преодолеваем себя, свои комплексы и становимся сильнее, увереннее.  

Мне кажется, есть тот предел чувств, когда уже невозможно выразить их словами, и единственный язык, способный хоть отчасти передать глубину внутренних переживаний – это музыка. Наверное, поэтому, слушая некоторые мелодии, удивляешься тому, что они способны творить в сердце. Порой она сотрясает страстным желанием чего-то достичь или пережить в жизни. Вызывает из недр души такие устремления, о которых даже не догадывался раньше. Иногда, слушая мелодию, плачешь, не понимая почему, словно страдая через музыку с кем-то или вспомнив собственную боль, которая через ее ноты вдруг оживает заново. Другая композиция окрыляет, дарит радость, возможно, кем-то прочувствованную и высказанную таким образом.

От музыки к внутреннему единству

У любого творчества есть свой источник вдохновения. Трудно написать стихотворение, если не испытал потрясение от увиденного, прочувствованного, осознанного. Так с музыкой, и с живописью, и со скульптурой, с любым видом искусства. Оно - выражение тонкой материи: внутренней жизни человека. Простор чувств Людмилы Васильевны нашел выражение не только в музыке, она встретила человека, которому смогла посвятить глубину невысказанного искусством.

В городе Текели - это место моего рождения в Казахстане - у меня был друг  Избасар Касымбаев. В результате нелепой случайности он получил травму шейных позвонков и передвигался в основном на коляске. Мы познакомились с ним уже после случившегося. А в юношеские годы, когда он был здоров, он познакомился в техникуме с моим будущим мужем, Сашей. Они вместе учились, дружили. Потом армия и… жизнь разбросала их. Избасар вернулся в Текели, а Саша уехал в Вологодскую область. И спустя годы Александр написал письмо Избасару. Они решили встретиться.  Саша в то время еще не знал о травме Избасара.

Однажды Избасар сказал мне, что к нему приехал друг. Вскоре он познакомил нас – Саша позвонил мне. Мы созванивались, но я не считала наши разговоры серьезными отношениями. Нам просто было интересно разговаривать друг с другом. Саша рассказал, что приехал ненадолго, из Алма-Аты поедет в Киргизию, чтобы сделать материал о каком-то человеке для публикации и снова уедет в Вологодскую область. Предлагал увидеться, а я отказывалась. В день своего отъезда в Алма-Ату, он позвонил мне с автовокзала, уговаривал встретиться, но я так и не согласилась.

Избасар не говорил ему о том, что я на коляске, поэтому в день отъезда Саши я сама рассказала ему о себе (даже не помню, какими словами все объясняла). Он принял мои слова без всяких вопросов и удивления, как-то просто и естественно. Я не почувствовала страха, испуга, изменения в отношении…  

Александр Семенович пишет стихи и музыку. Его называют необычным, самобытным поэтом. Замечать красоту, по-новому ее открывать для себя лично и показывать другим – необходимое качество, способность в любой творческой работе. В каждом человеке звучит своя мелодия и существует свой тембр жизни. Наверное, именно этот эмоциональный мотив, который звучит в каждом из нас и который так трудно объяс¬нить научно, но так просто почувствовать, пережить, помогает объяснить тайну пристрастности, избирательности в отношении к явлениям природы и искусства, жизненным ситуациям и, главное, другим людям. Именно степень совпадения душевных мелодий или, скорее всего, их созвучия лежит в основе отноше¬ния к другому человеку: от легкой симпатии до страст-ной любви, от нежности до глубокой дружбы на всю жизнь. Это внутреннее единство приносит сознание родственности, помогает в открытии другого человека, рождает чувство, которое не может быть исчерпано словами, но которое вновь и вновь пытаешься высказать.  

В свое время я окончил музыкальную школу по классу баяна, с детства писал стихи, публиковаться начал во время службы в армии в Средней Азии, фотография тоже с детства меня интересовала. Когда встретились с Людмилой, я уже руководил фото-клубом, создал литературное объединение и продолжал заниматься музыкой.

Уехал… и вернулся с чемоданом

Всегда нужна смелость, чтобы рискнуть и выйти навстречу другому. Не бывает доверия на пустом месте, оно из чего-то произрастает. И любовь… каким бы спонтанным ни было это чувство, оно – лишь искра, которая либо возгорится, либо потухнет.

Из Алма-Аты Саша снова приехал к Избасару, а от него позвонил мне, и мы договорились увидеться. Избасар привез Сашу на своей машине к нам, в родительский частный дом. В это время я была у мамы. Были теплые сентябрьские дни. Я сидела во дворе, ждала, но не волновалась. Подъехала машина, из нее вышел Саша, а Избасар уехал. Помню, что он подошел ко мне и мы улыбались друг другу. Я пригласила его пройти в сад. Не задумываясь, без всякой суеты он повез меня, абсолютно свободно. Инвалидная коляска, в которой я сидела, не замечалась. Мы долго беседовали, потом мама пригласила нас к столу. Ночевал Саша на веранде, а бабушка все расспрашивала меня, что это за человек, порядочный ли он, не хулиган ли? На следующий день мы с Сашей ушли ко мне, в мою квартиру, она находилась недалеко от родительского дома. Через два дня Александру нужно было уезжать, отпуск заканчивался. Эти дни пролетели очень быстро. Саша пообещал вернуться через месяц… навсегда. Я почти каждый день получала от него теплые телеграммы, а если не было их, то он звонил. Через месяц Саша позвонил в дверь. Он стоял на пороге с большим чемоданом. Мы были счастливы.  

Когда из-за физического состояния переживаешь о том, как стать действительно нужной, непритворно любимой, не из чувства благородства кем-то почитаемой, не обостренно чувствительной и гордой, то учишься смотреть на мир и себя глазами другого человека, а также помогаешь ему увидеть жизнь в свете своих чувств и сокровенных ожиданий. Ведь и он, тот другой, кто проявил чуткость и пожелал стать еще роднее, часто совсем не догадывается, не знает, когда затронет ранно-чувствительную часть души, и каким именно прикосновением вызовет чувство обиды, оскорбленности, боли… Приносить наслаждение, так же как и избегать горечи, следует учиться через взаимное самораскрытие.

Если мужчина проявляет нежность и интерес, не надо охлаждать пыл, боясь неискренности. Это видно, когда для человека главное - не твое физическое состояние, а ты сама и то, что приносишь ему. Чувствуешь, когда становишься действительно нужной для него, необходимой. Ведь главное родство душ, а все остальное приложится.

До Саши у меня было много друзей, и я всегда чувствовала, как парень воспринимает меня – как нормального человека или как немощную. Я никогда не унижала себя своей болезнью. Вот Сашу я тоже почувствовала, он как будто не замечал моей коляски, словно ее и не было. Для него главное голова, а все остальное, как он говорит, есть у всех.

Почувствовать другого

Красота – что же это? В чем она заключается, и есть ли критерии внешней красоты? Можно ли вообще отделить ее от внутренней жизни человека, от его духовной красоты? Почему один привлекает, еще ничего не сказав, не сделав, а другой наоборот отталкивает? А кто-то, несмотря на первое неприятное впечатление, очаровывает в процессе общения. Все это - те вопросы, над которыми задумывались раньше и теперь и на которые нет и не может быть однозначного ответа. Великое благо в том, что у всех людей разные вкусы, пристрастия, абсолютно разное восприятие.

Есть красота, которую можно измерить портняжным метром, а есть другая, иногда едва уловимая. Ее скорее нужно почувствовать, чем увидеть. Она не бросается в глаза, но  при этом остается отчетливой. Думаю, что человек, будучи духовным существом, обладает телом как некой тонкой материей, неразрывно связанной с его глубинной сутью, и эта материя тонко копирует и передает ее.

Удивительно, но отношение человека к самому себе и к жизни передается другому каким-то непостижимым образом. Чувство собственного достоинства, мягкость нрава, постоянство в убеждениях вызывают соответствующее расположение. Равно как и жестокость и враждебность тоже ощущаются без слов. Внутренняя свобода другого человека притягивает, очаровывает и порой действительно затмевает любые внешние недостатки.

Когда встречаешь своего мужчину, то трудности быта и тяжесть собственной физической беспомощности перестают восприниматься как личное страдание, а если и страдание, то, по крайней мере, разделенное, в котором ты уже не одинок.

Он должен чувствовать тебя: как посадить, положить, поставить ножки, перевернуть, - и так во всем. Все трудности решаемы, но..., конечно, на все нужно иметь духовную и душевную силу.

Александр Семенович говорит:
Живем мы вместе с Людмилой уже восемнадцать лет, помогая, дополняя и доверяя друг другу. Сейчас у меня помимо стихов, поэм, повести и эссе написано более сорока песен на мои стихи. На многие из них и музыку написал тоже сам. Освоил на высоком уровне игру на гармони, исполняю старинную эстрадную классику. Первым моим слушателем является, конечно, Люда. Все мои произведения, написанные с 1990 года по 2008, и которые будут еще написаны, посвящены моей Люсеньке. Вот так и живем на высокой поэтической и музыкальной ноте, счастливо!

Людмила Васильевна получила премию «За любовь к жизни». Она также лауреат областного конкурса «Социальная звезда», лауреат городского конкурса  «Кемеровчанка», имеет диплом Признательности, награждена медалью «За веру и добро». Ансамбль «Созвучие» награжден различными дипломами и подарками городских и областных фестивалей «Преодоление», а также стал номинантом Международной премии «Филантроп» 2004 года.

Все участники проекта «Гармония Добра» неравнодушные и добрые люди, благодаря которым живут наши ансамбль и организация. Плоды профессии и творчества – мои ученики, ансамбли. В области воспитания, культуры и искусства я работаю уже двадцать четыре года.

Людмила Васильевна, ее мама и Александр Семенович живут в Кемерово уже десять лет. В их доме часто звучат музыка и песни, собираются интересные люди. В каждой судьбе есть что-то необычное, свое. Но меня не перестает удивлять пересечение, казалось бы, совсем разных судеб и их особенное созвучие.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

«Редкая книга...» - именно эти слова первыми возникают в сознании по прочтении. Редкая не только в перечне той литературы, которая издается по проблемам людей «с ограниченными возможностями» (или, как сейчас говорят, «с дополнительными потребностями»), но и главное –  в том ряду книг, которые рассказывают о силе настоящей  любви.

Редкая по содержанию и по силе воздействия. Что нас, современных людей, может удивить, тронуть, заставить остановиться на мгновение в бешеном ритме жизни? Что? Сенсации, убийства, катастрофы – не всегда, ведь мы ко всему привыкаем. Захватывает разве что масштаб трагедий и смертей, да и то ненадолго…

Специалисты по рекламе убеждены, что есть только три темы, которые всегда будут «волшебными кнопками» для любого человека: здоровье, секс и деньги; и обращение к этим сферам – безошибочный маркетинговый ход. Возможно, они правы, и несовершенство человека можно использовать по-разному: к нему взывать, его пробуждать, эксплуатировать и насиловать. Однако даже при самом глубоком  опьянении, очерствении, остервенении и скудости нашего духа мы остаемся людьми с самой неистребимой потребностью в жизни: потребностью в любви, в ее понимании и осуществлении!

Любовь – тема-стихия, тема-бездна, тема-вечность…  Тема, сама сущность которой имеет опасность утонуть в том море человеческих страстей, предрассудков и неверия, которым является современное информационное пространство. Мы жаждем любви, жаждем чуда жизни и часто при этом абсолютно не верим в ее возможность, цинично и иронично комментируем все то, что напоминает о ней, или вовсе стараемся  не замечать ее. А она рядом, она везде, она в нас…

Очень часто ее воплощением, ее содержанием и носителем становится Женщина! Та, которая способна любить не только в радости, но и  страдать, жертвовать, отдавать себя во имя ее. А Мужчина? Разве он не сопричастен этому таинству бытия? Разве не проводник и ваятель жизни?

Мы живем во время царства Унисекса, когда не только вечные понятия подвергаются сомнению, новому осмыслению, но и сами понятия того, кто есть «мужчина» и «женщина», - под вопросом. Что способно влечь их друг к другу, удерживать? Да и нуждаются ли они в этом?

Автор рассказывает непридуманные истории жизни и любви не совсем обычных мужчин и женщин. Необычных в своем отношении друг к другу, к жизни, к любви и к смерти. Внешне они - как все, они среди нас, ничем не приметны, разве только тем, что это семейные пары, в которых жена или муж неизлечимо больны. И они – о чудо, любят друг друга! Любят тихо и глубоко.

В последние годы, преподавая гендерную психологию, я задавала студентам вопрос: «Почему, согласно статистике, подавляющее большинство браков заключаются по любви и больше половины из них – распадаются?»  Ответы звучали разные: любовь ушла, быт убил любовь, не сошлись характерами, несовместимы в сексуальной жизни и т.д.  А может быть мы иногда принимаем за любовь чувства, которые ей вовсе не являются, или, полюбив, оказываемся абсолютно неготовыми сохранить это чудо в себе? Мои студенты с юношеской горячностью верят в любовь–страсть, в чувства, которые способны захватить всего человека и удерживать на пике возбуждения некоторое время. А дальше? Дальше привыкание и забота о детях…  И то, это удел молодых и здоровых. Но любовь больше страсти, как  душа больше тела. Разве тот человек, которого мы любим – только плоть, способная будоражить и привлекать?

Именно поэтому эти удивительные истории семейной жизни любящих людей, описанные в книге, вызывают, лично у меня, чувство глубокого уважения, изумления и радости!

Елена Ёрш, психолог

Один из главных критериев, по которым оценивается любое общество, - способность понимать  тех,  кто чем-то отличается от большинства, особенно слабых и тех,  кого мы называем инвалидами.  А  один из важнейших моментов такого понимания  -  признание за этими людьми способности любить и  быть любимыми.
К сожалению,  здоровым и благополучным людям это понимание дается с трудом.  Мы часто думаем, что человек с серьезным  телесным изъяном  не может и даже не имеет права испытывать любовные переживания, а те, у кого такие чувства вызывают взаимность, - странные люди и чуть ли не извращенцы. Такая установка не имеет ничего общего ни с моралью, ни с наукой, ни с нашим повседневным опытом.  
Разумеется, слабому и больному человеку найти себе пару труднее, чем сильному и красивому. Но ограниченность собственных физических возможностей нередко компенсируется яркостью и исключительностью чувств, а любящий человек в состоянии принять другого в том теле, которое ему принадлежит, любовь делает это тело эротически привлекательным.  
Талантливые рассказы Светланы Морщацкой  не только знакомят читателей с одним из самых драматических аспектов жизни, но и способствуют формированию доброты и сочувствия,  которого нам часто недостает.

Игорь С. Кон,
кандидат исторических наук, кандидат философских наук, доктор философских наук, профессор, академик Российской Академии образования, почетный профессор Корнелльского университета, доктор университета Серрей.