Минутная слабость (Рассказ)

Александр Муленко
МИНУТНАЯ СЛАБОСТЬ

Это был бестолковый немецкий боксёр, не прошедший дрессировки. Звали его Барбос. Он вырос на втором этаже в прихожей за металлической дверью, где, взрослея, ободрал все обои. Когда хозяйка надолго уходила из дома и стены, и пол покрывались белой липкой пеной в тех местах, где возилась собака. Да и сам Барбос обрастал этой слизью. Вечерами он получал оплеухи мокрой тряпкой по голове, скулил и метался на поводке, спасаясь от гнева. После уборки прихожей, немного остынув, женщина выводила его гулять. В первую очередь пёс непристойно бежал на помойку в поиске кошек. Хрипловатый лай не утихал до тех пор, пока они не разбегались по подвалам. Опытные кинологи улыбались, глядя на эти концерты. Но, несмотря на такую беспардонность, хозяйка гордилась «интеллигентностью» собаки. Её Барбос имел безупречную родословную.

Ирина Викторовна Попова была полноправным членом кооператива «Огнеупорщик», где верховодил её муж Сергей Геннадьевич. Их наёмные рабочие выполняли футеровки печей на металлургическом комбинате, но было несколько муниципальных подрядов. Скорее неправдами, предприниматель договорился построить у себя во дворе маленький клуб для ребятни – одноэтажное здание - флигель, в котором предполагалось разместить теннисные столы и хранить иную спортивную утварь: мячи, волейбольные сетки, гири, шахматы и часы. Тут же находилась старая баскетбольная площадка с косыми столбами, несколько щербатых деревянных столов и скамеек. Их предстояло поправить и покрасить. Был маленький корт. Когда-то на нём играли в рюхи. Но подвижники городошного спорта состарились, и на асфальтированной площадке сегодня, вне весенних луж, чинно стояли машины зачинщиков стройки. Сметы были утверждены, дело двигалось в гору. Оно велось на деньги Попова, однако не бескорыстно. Хозяева не доплачивали мэрии ту сумму, которую пожирал объект.

Когда закладывали фундамент, стояла слякоть. Раствор месили на месте - лопатой. Около квартиры предпринимателя на этаже в деревянном ящике хранились материалы для стройки. Тяжёлый висячий замок и собака гарантировали их сохранность. Прежде, чем умчаться по делам, Ирина Викторовна выдавала рабочим необходимую утварь. Барбос бесновался от аммиачного запаха их одежды (огнеупорщики пахнут, как лошади, загнанные возницей), а хозяйка глумилась «по-милицейски». Она грозилась высчитать за цемент из зарплаты, если хотя бы одна его горсточка будет украдена или продана работягами. «Вы неумытые уголовники, вонючки и алконавты, - такими нелестными словами преуспевающая мадам крыла этих людей, – вы последнее подлое быдло. Я платить вам не собираюсь». Основной контингент рабочих Попова были пенсионеры-гастарбайтеры, проживавшие в счёт будущей зарплаты в аварийном общежитии комбината, куда, опять-таки, скорее неправдами, поселил их хозяин, закрывая глаза чинушам подарками и деньгами. «Последнее быдло» мирно терпело презрение женщины, ведущей бухгалтерию мужа.

Эти послушные старики скрипели костями, но работали на равных с немногими молодцами, среди которых был я. Мы приехали на чужбину не от хорошей жизни. Новый экономический кризис оставил дедов без работы, а я  рисковал её потерять, скандально оформив отпуск без содержания. Зарплату задерживали всей стране. Она была мизерна. «Поди, поищи, где платят деньги, зараза, - поучал меня прораб, визируя бумагу, - приползёшь ещё назад на коленках и попросишь прощения».

Попов узнал, что в нашей команде есть опытный водитель Анатолий Иванович Гопкалов и предложил ему шоферить на семейной легковушке.  Прежде, чем дать согласие на «льготную жизнь», Толян очень долго извинялся перед каждым членом бригады, виновато сверля глазами землю: «Болею, - мол, - трудно: артриты, радикулиты, сквозняки». Кое-кто осерчал, ссылаясь на собственные болячки, был резок в беседе с ним,  но более крепкие люди отнеслись с пониманием, хотя доля физического труда на каждого выросла. Нас оставалось немного. Деньги платили за сделанные объёмы и делили мы их по-честному, пропорционально времени, отработанному на стройке. Когда обратились к хозяину с вопросом: «Как он будет платить шофёру?», Попов пообещал уволить всех без разбора, если исключим Гопкалова из общего котла, намекая на то, что персонально платить ему за вождение не намерен. Вчерашний шофёр ушёл из-за того, что повздорил с Поповой. «И Серёга, и Ирка, и даже её собака – сволочи», - говорил он в сердцах, обивая пороги конторы в надежде получить задолженность по зарплате.

Машина «хандрила». Не знаю, какая была поломка в автомобиле, я человек далёкий от техники, в то холодное утро Гопкалов лежал под ней на брезентовом полотне и, должно быть, закручивал гайки, охая да ахая. Со старческими болячками ему было неудобно и больно выполнять этот текущий ремонт, - смотровой ямы поблизости не было. Наружу из-под машины торчали ботинки да помятые полы рабочих брюк.

На улицу выскочил Барбос. Как и всегда, он первым делом бросился на помойку. Там питалась одна единственная кошка. Дрожавшая от сырости, голодная, покрытая плешами - она находилась выше собаки и ополчились на неё: выгнулась, зашипела, выпустила когти, а когда боксёр потянулся к ней зубами, резко ударила его лапой по морде и отстояла позицию на свалке. Удивлённая псина отступила. В поиске новой жертвы она побежала ко мне. Не по-весеннему сердитый я, пожалуй, взял бы её за ошейник и ткнул бы мордой в раствор за бесшабашность, но, почувствовав такую агрессию, Барбос остановился поодаль и сварливо гавкнул, соглашаясь на мировую. Я напротив поднял лопату.

- Иди, иди сюда, поближе, у меня тоже есть опыт общения с такими, как ты.

В это время появилась хозяйка.

- В машину, - приказала она собаке.  

Безалаберный боксёр встрепенулся и помчался в сторону городошной площадки. Первое, что он сделал, это бегло обнюхал и пометил колёса автомобиля. Увидев ботинки водителя, торчавшие из-под машины наружу, тоже поставил метку. Куривший в это время на балконе ротозей рассмеялся и обратился к Поповой.

- Ирина Викторовна, ваша псина подняла лапу на человека.
- Это Анатолий Гопкалов, - улыбнулась Попова. – Мой новый водитель.
- Тогда понятно…

Барбос пометил гопкаловские ботинки вторично и запрыгнул в салон автомобиля.

- Толян, тебя оскорбили, - сказал курильщик.
- Кончай слесарить, - добавила хозяйка, брезгливо толкая деда ногой. – Давай, вылезай наружу, Толян, хватит валяться, жертва капитализма…

Тот закончил работу и виновато появился на свет.

- Фу, какой ты чумазый, - поморщилась женщина, - дожил до глубоких седин, а всё ещё Толян.
- Куда поедем, Ирина Викторовна? – стыдливо спросил Гопкалов, снимая рабочий фартук.
- Сначала в городскую управу…

Вскоре после их отъезда человек, стоявший на балконе, вышел на улицу. По возрасту он был, пожалуй, даже старше наших пенсионеров. Ему захотелось побалагурить с ними о жизни. Старикан присел на одну из уцелевших скамеек и во время бригадного перекура рассказал историю жизни Поповых.

- То ли жидовка, то ли армянка – нос с горбинкой, а десять лет она работала в столовой, мыла полы, посуду, и никто не мог подумать, что на старости лет, а ей уже пятьдесят пять, станет эдакой кралёй. Расфуфыренная, злая, не познавшая в жизни счастья, баба. Муж у неё – Серега прорабствовал, пьянствовал не в меру. Привезут его, бывало, с объекта, на улице - темень, выкинут у подъезда на лавку, почитай килограммов сто неподвижного мяса, кому охота тащить его по лестнице? «Ириха, – орут, - забирай урода, покеда его не ограбила шпана или менты». Выйдет она, ругаясь, куда деваться, взвалит себе на плечи и в гору с ним - на второй этаж… А дома закатит истерику, хлещет по морде тряпками, орёт да визжит, а когда Серёга уснёт, наконец, идёт на кухню и до утра воюет с кастрюлями – готовит жрать ему и дитяте.
- Вроде бы непьющий мужчина – Сергей Геннадьевич? - угрюмо заметил я, поддерживая беседу.
- Всю свою жизнь она таскала его по наркологам, экстрасенсам и разного рода вещуньям – не помогало, а четыре года назад накачали озоном, и чудо произошло. Бросил пить и курить одновременно. Тогда же открыл кооператив и поднялся. Дочка у него сегодня ездит на иномарке, не знает нужды, проживает в Москве, скоро станет учёной. Так, по крайней мере, Ирка рассказывает соседям, когда бывает добра.
- И такое случается?
- Да… Сергей уделяет ей большое внимание за преданность в жизни. Он осыпает её цветами на всякий праздник, чего не бывало раньше, покеда пил… Моя старуха зудит и совестит меня за то, что я не такой…

Вечером Гопкалов доложил, что нас ожидают длинные выходные. Он подслушал, как хозяин сердито отчитывал свою строптивую супругу за то, что она не в меру унижает рабочих, глумится над ними, не выбирая слов. «Ты уже не колхозница, а настоящий бухгалтер. Выпишешь им аванс». Но та - ни в какую, - упрямая женщина. Однако Сергей Геннадьевич оказался твёрдым мужчиной.

- Я своими глазами видел ведомость на получение денег, - поклялся старик. - Ирка её оставила на переднем сиденье. По двести рублей напротив каждой нашей фамилии. Скоро восьмое марта
- Вы же упьётесь на эти двести. По шесть бутылок водки на рыло…
- Болею я, Саша …

Он не высыпался в этой «командировке». Когда уже все сопели, всё ещё сидел на кровати, откинувшись на стену спиной. Так легче переносить суставные боли, поразившие тело.

- Позвоню, поздравлю старуху. Возьму себе водки, и даже что-то останется на чай, да надо ещё купить душистое мыло и одеколон. Ирина Викторовна воротит нос от меня, как от мусорной свалки. Даже её собака брезгливо себя ведёт.
- Коты чуханят эту собаку.

Я деликатно промолчал о поведении Барбоса на городошной площадке, но понял, как близко к сердцу принял старик новую службу.

Ближе к обеду седьмого марта Сергей Геннадьевич Попов собрал всех своих рабочих в конторе и выдал деньги. На руки получили лишь по тридцать рублей. На остальные старик Гопкалов закупил цветы и торжественно подарил их Ирине Викторовне Поповой «по просьбе коллектива, принявшего это решение единогласно», скрипя от бессилия зубами.

- Я же говорил, что у меня хорошие, щедрые люди, - заметил Попов супруге.

Когда она, осыпанная розами, покидала актовый зал, где происходила церемония поздравления с праздником, все наёмные работники стояли понуро и хлопали в ладоши.

- Спасибо, товарищи, - попрощалась Ирина и уехала в городскую управу на вечер, который устроил мэр для лучших женщин этого города. В салоне её автомобиля не было свободного места. Повсюду лежали розы.

- Ты очень приятный старикан, но в мэрию я поеду одна, - сказала она Толяну.

Шабашники не любят хозяев за то, что при расчете те обманывают и выдают обещанные копейки не в полном объеме. Никто не хочет расставаться с богатствами. Все желают их приумножать за счёт других. Случается, что управы на застройщика нет, и в глубокой обиде в душе у работника рождается ответная подлость. В отместку за обман бродяги-строители закладывают в стены особняков куриные яйца, чтобы, протухая, они источали вонючий запах или заливают в пустоты плит перекрытия соляровое масло, которое, напитав собою бетон, сочится на потолок, и это затруднит дальнейшую побелку помещения. Возможно, что ещё лучше для этой цели – керосин. Случайные гости застройщика догадаются о нечистоплотности хозяина в расчётах и перестанут с ним дружить. Но есть и другие изощрённые способы отместки за нанесённую обиду. Я выбрал валерьянку. Её волшебные капли обладают наркотическим действием на котов, позволяя им общаться с богами без посредства шаманов или ядовитых веществ, вроде «Вискаса». План был прост. Около квартиры Поповых между ящиком, в котором хранился цемент, и стеной была небольшая щель величиной с ладошку. Я решил оторвать этот ящик от пола и придавить им старую рукавицу, предварительно намочив её валерьянкой. «Возьму за шкирку какого-нибудь кота и покажу ему дорогу в подъезд, а через минуту-другую на этаже соберётся вся кошачья братия из подвала и будет пир. Собака за дверью поднимет лай».

Вечером я купил валерьянку, и остались деньги на сладости. Витрины пестрели печеньем, но не хотелось есть его всухомятку. В молочном отделе стояла очередь. Люди мирно ворчали, толкая друг друга. Здесь я расслабился и уснул, прислонившись к стене плечом. Мне пригрезился полосатый кот Матроскин из Простоквашино. Он шевельнулся на синей литровой коробке и ожил в предчувствие пьянки. Кот отряхнул с себя молоко и уверенно направился ко мне, чтобы отобрать валерьянку. Я хотел его оттолкнуть, да руки не слушались. Они висели, как плети. Хулиганистое животное кинулось мне на плечи и ударило лапой по голове. Я упал. Толпа засуетилась.

- Мужчине плохо…
- Расстегните ему одежду, освободите живот…
- Возьмите пульс.

Какой-то детина взял меня за рукав, но его одёрнули:

- Пульс ищите, вот здесь, на сонной артерии

Холодные пальцы схватили за горло.

- Ну что? – верещали любопытные очевидцы.
- Ещё живой…
- Может быть, это - обморок?
- Ущипните его за ухо.

Около меня волновались доморощенные знатоки медицины. Тот же детина отвесил пощёчину, потом ещё одну, - глаза открылись. Надо мной громоздились чужие лица, за ними на потолке, мерцая, качалась огромная люстра.

- Это рукоприкладство, - раздался знакомый женский голос. Многоликое братство раздвинулось. В его центре возникло лицо Поповой. - А ну-ка поднимите его под мышки и отнесите в мою машину, - так она поторопила моего спасителя и достала деньги из сумочки. – А вы, - наказала другому мужчине, - купите ему молоко.
Тот виновато кивнул на очередь у прилавка.
– Эй, торговка, - закричала Попова, - отпустите этому человеку два пакета.
Потом обратилась ко мне:
- Ты очухался?..
- Да-а…
- Берите больше, - предложила продавщица.
- Ирина Викторовна… - я показал указательный палец, собрав остальные в кулак.
- Один? – переспросила она и повысила голос: - Я же сказала – два. Без вычета из зарплаты.
- Какой он тяжёлый, - заметил человек, потянувший меня за руки.
- Ты мне уши не заговаривай, а работай, я ещё не таких мужиков таскала - не скулила, не плакала, а у этого – кожа да кости.

Двое мужчин, наконец, оторвали меня от пола и перенесли в машину Поповой. Уложили на заднем сиденье среди цветов, которых стало больше. К розам добавились коалы и мимозы. Среди них лежала почётная грамота, выданная хозяйке мэром этого холодного городка.

- Куда мы едем, Ирина Викторовна?
- К Толяну в общагу.
- Старик обижается, когда вы понукаете им, как лошадью, и называете Толяном…
- Он любит выпить.
- Разве когда-нибудь его видели пьяным на производстве?
- Нет, но я видела, как он рассматривал водку в киоске. Глаза при этом горели электрическим светом, а сам он выделял слюну, как Барбос. Я презираю таких людей.
- И мужа тоже?.. Мне рассказали, как вы его таскали по лестнице на спине. Это правда?
- И про это набрехали соседи? Да, что они знают про нашу жизнь? Мой муж – великолепный мужчина.
- В постели или при обсчёте рабочих?
- Ты - ничтожество… - растерялась она.
- Тогда к чему весь этот концерт в магазине, в машине? Остановитесь, и я найду дорогу домой без посторонних. Старик - мой земляк. Я не хочу, чтобы вы его оскорбляли…
- Лежи и не дергайся. Слушай… Был у меня сынок. Мы жили в Армении, в небольшом городке. Во время землетрясения та половина дома, в которой он спал, обрушилась, а наша, вот, устояла. Уцелевшие люди на улице жгли костры и оплакивали погибших. Через неделю мы с мужем покинули развалины и переехали жить в Россию. Какое-то время ютились на Урале у близких. Да-а, это правда, что я работала в столовой, мыла посуду… Вот, ты говоришь, обижаю Толяна, обсчитываю рабочих, напоминаю им, кто они есть на самом деле  – лентяи да пьяницы, а соседушки шепчутся за спиной, что, мол, выбилась Ириха из грязи да в князи. Да разве глумление называть безвольного человека дрянью за его никчемность? Вот тогда, в годину гибели сына, вы глумились по-настоящему, говорили, что все армяне - лаврушники, что божья кара постигла мой город, мой несчастный народ. Но я не плакала, слушая эти насмешки. Даже посуду-то мыть пошла, чтобы не называли торговкой - была наивной и доброй. Серёжа страдал. Я родила ему дочку, но больше мы не думали о детях. Когда переехали в этот город, мой супруг начал пить и чудил, напиваясь… Я ни разу его не бросила... Знаешь ли ты, алкаш, что на развалинах моей родины устоял один единственный дом, в котором никто не погиб во время землетрясения?.. Конечно, не знаешь!.. Его построил мой муж - настоящий строитель. Когда я увидела твой паспорт, то обомлела. Ты родился в один и тот же день с моим сыном. И имя, и даже отчество совпадают документально. Разве я не могу помечтать, расслабиться на минутку? Мне показалось, что это сын вернулся ко мне с того света. «Ты бредишь», - утешил муж, когда я ему рассказала об этом.  Приехали, вон отсюда…

Гопкалов, как и прежде, понуро сидел, разминая суставы.
- Ты ещё трезвый, Анатолий Иванович?
- На тридцать рублей не разгуляешься.
- На одну бы бутылку хватило.
Столько стоила водка в те времена.
- Завтра восьмое марта, - ответил старик. - Я позвоню на эти деньги старухе и поздравлю её, а потом…
- Попросишь взаймы.
- Но ты же не откажешь?..
- Не обещаю.
- Я, пожалуй, вернусь в твою бригаду обратно…
- Ты же искал работу полегче?
- Гнусная баба эта Ирка… Убивает морально.
- Я буду рад, приходи, но что ты скажешь Попову про свой уход, про его супругу?
- Я похвалю его за то, что он не спился, имея такую жену.

Кое-как, опираясь на дужку кровати руками, старик поднялся на ноги и отправился на кухню, чтобы выключить чайник, о котором забыл во время беседы со мной.

- Не уснуть мне без водки, - бубнил он себе под нос.
- Я помогу тебе, Анатолий Иванович.
- Саша, ты никогда не называл меня по имени-отчеству, что случилось?
- Есть у меня лекарство…

Ночью Гопкалов храпел, как здоровый, а я ворочался с боку на бок и думал, что капли пошли на пользу, а не в отместку, и это - хорошо. Завтра бы надо поздравить матушку с праздником да рассказать о том, что мы живы, обнадёжить её, что скоро вернусь домой и никуда уже больше не уеду в поиске лучшей доли. Я у неё последний…

25 апреля 2010 года

СПАСИБО, ЧТО ПРОЧИТАЛИ!

Дорогие читатели!
Я непрофессиональный писатель и буду признателен, если вы поможете мне правильно расставить знаки препинания и укажите на стилистические ошибки, о которых я совсем ничего не знаю. Искренне Ваш - Александр Муленко