Мои дети были напуганы странного вида старухой, сидящей на остановке, и потому вели себя необычайно смирно. Она то и дело бросала реплики неизвестному адресату; лил проливной дождь, но громоподобный голос странной дамы перекрывал и шум воды, и дорожную какофонию.
Одета старуха была в пальто когда-то бирюзового цвета, лицо населяли родинки с торчащими пучками волос. От кожаной индийской сумки с тиснёными по обеим сторонам сюжетами из Бхагавадгиты, купленной, по всему, ещё в "Берёзке", исходило зловоние. Мальчишки забились в угол и не сводили с неё глаз. По временам из её уст доносились не слова – слитки отборного мата, я надеялась на то, что ЭТИ словечки вскорости будут забыты, как бывают забыты случайно услышанные, ничего не значащие для нас, слова чуждого языка.
"Ничего...-утешала себя я, - Вот сейчас придёт наш семьсот седьмой и мы скоро окажемся дома, есть ещё шанс успеть к "Спокойной ночи…"
Я велела не прислоняться к грязной стене старшему сыну - видя, как он скорее от страха, нежели от холода, жмётся в угол. Несмотря на то, что не жаль было испачканной куртки - рядом в огромном пыжившем бока пакете лежало купленное на последние сбережения чудо финских нанотехнологий – трёхсотдолларовый комбинезон.
Я была довольна покупкой – это несколько сглаживало атмосферу дождливого вечера.
Прошло ещё минут сорок, прежде чем подъехал наш автобус. По счастью у входа оказались свободными сразу четыре места и мы с радостью плюхнулись на них. Объёмистый пакет с покупкой я положила позади сидений - у нас с собой были ещё ракетки в чехлах. Усевшись, мы принялись за журналы, но не прошло и трёх секунд, как недавняя знакомая украсила наше общество. Все с горечью переглянулись, но путь был неблизкий и перспектива ехать стоя в течение часа, болтаясь как карандаш в стакане никого не прельщала. Мы с кротостью уткнулись в прессу.
Пассажи нашей спутницы не утихали и, после того как, накренясь на повороте в мою сторону, в очередной раз она выдала эскападу, автобус замер, дверь водительской кабины со свистом распахнулась и оттуда с резкостью мурены высунулась голова. Роскошная чёрная шевелюра свивалась кольцами, а усами мог бы гордиться и Ржевский, голос же зевесоподобного водителя не уступил бы по густоте голосу Ричарда Львиное Сердце, от которого, как сказал классик, приседали даже кони.
Этим леденящим душу басом водитель пригрозил высадить городскую сумасшедшую на ближайшей остановке.
Пассажиры, сидящие неподалёку, мрачно усмехнулись. Она ненадолго притихла, но весь оставшийся путь её голос зловеще парил, растворяясь в тусклом освещении салона; раскаты его то утихали, то бушевали с новой силой. Дети, слава Богу, отвлеклись на распрю из-за куска запотевшего стекла.
«Конно-спортивный комплекс...» - пропел динамик приятным женским контральто и мы с облегчением вышли из почти пустого автобуса, оставив проводившую нас туманным взглядом городскую сумасшедшую.
Я взяла детей за руки, направляясь к переходу И...о, ужас!...вспомнила, что драгоценный пакет с комбинезоном уехал вместе со старухой. Как ошпаренная, я побежала вслед за автобусом, но он продолжил свой путь не обратив внимания на мои энергичные жесты. Остановка, на которой мы вышли, была предпоследней, это давало мне надежду на скорую встречу с тем же автобусом, или же на то, что я найду его на конечной. Как назло, на дороге не было ни одной машины, дети уже устали бежать и просились домой.
Лил дождь, мы, обессилев, шли вереницей по направлению к диспетчерской; грязь хлюпала под ногами, живописно блестя в оранжевом свете фонарей.
На конечной стояла уйма автобусов, мы походя вглядывались в лица водителей, но всё это были блёклые нордические типажи, корсара не было.
Мы подошли к обитому лиловым сайдингом домику диспетчера и поднялись по ступенькам, очутившись в жуткой конторе начала восьмидесятых. Не хватало какой-нибудь трещащей как грешник на адской сковороде пишущей машинки "Ятрань" да графина с водой. Стены были выкрашены любимым ранними импрессионистами цветом - немытым серо-голубым.
Диспетчер обсуждала по телефону минувший уик-энд – ничуть не смутившись нашим появлением. Я терпеливо дождалась окончания беседы; утирая слезы и сопли, обрисовала ситуацию в полной уверенности, что сейчас эта женщина в ангорке выдаст мне вожделеннный мешок, но та лишь недоумённо пожала пышными плечами, сказав, что водитель отметился и уехал в парк на мойку; никаких пакетов он не оставлял и кто его знает, куда он ещё заедет по дороге в парк.
Упоминать о существовании мобильной связи в этой богадельне было всё равно что снимать фильм об Иване Грозном с крытыми Лужниками. Конечно же, у корсара мобильника не было.
Улетел наш Finisched Ясный Сокол и пёрышка не оставил. Диспетчер оказалась доброй самаритянкой и позвонила в автопарк, попросив, чтобы водитель по приезде оставил мешок на проходной.
Да, шансов было мало , но я думала: водитель просто не обнаружил пакет, и, приехав в парк на мойку, обязательно это сделает. И я поеду в этот чёртов автопарк, пусть и на другоу конец города, и заберу чёртов пакет.
Я уже представила как остановлю первую попавшуюся машину. Даже если это будут «Жигули» шестой модели и оттуда будут звучать "Чёрные глаза".
Я попросила ангорскую девушку записать номер маршрута, фамилию корсара и телефон диспетчерской и вышла.
Улица была безлюдна - в девять вечера в спальном районе на конечной, естественно, ни одного такси.
Мы остались ждать хоть какой-нибудь транспорт. Посмотрев на сапоги я разрыдалась, увидев, что они стали одного цвета с зеленоватой весенней жижей. Дети разрыдались вслед за мной.
После тщетного получасового ожидания машины я решила позвонить по номеру, записанному на бумажке.
На другом конце провода меня молча выслушали и попросили назвать номер автобуса и фамилию водителя. Продиктовав цифры, я хотела было назвать фамилию, но прочитав её, я зашлась в истерике. Фамилия корсара была Каканькин.
В трубке что-то спрашивали, но я не могла остановиться, рыдала второй раз за день и уже от смеха. Мне вдруг показалось таким ничтожным стремление вернуть эту пропажу и вся эта возня с телефонами и такси и так стало легко на душе, что я успокоилась и решила пойти домой.
Через десять минут мне перезвонили из автопарка, сказали, что Каканькин заезжал к ним и сообщил, что пакет выбросил на остановке. Я бесстрастно слушала этот голос и стук своих каблучков по асфальту.
-Да, хорошо, - ответила я и нажала "отбой".
Под дождём, мимо пустыря и конно-спортивного комплекса, мы побрели тем же путём обратно - от конечной остановки до своей.
В метрах пятидесяти от фонаря с жёлтой табличкой, на которой плакали две семёрки и ноль, мой сын вскрикнул:
- Ма!!! Наш пакет...
- Подожди, с чего ты взял, что он наш?
Я нашла неподалёку палку и осторожно тронула пакет. Оттуда вывалилась красно-белая бирка комбинезона.
-Вот даёт, - пробормотала я, - и вправду выкинул... А если б там взрывчатка была?..
Ещё не веря своему счастью, я проверила содержимое пакета.
- Ураааааа!!! – заорали мы так, что нам ответили комплексующие кони.
- Ураа!!! - всё громче орала я фонарям, утирая свисающие с носа капли, и несясь вприпрыжку.
Мешок мешал мне, но я не обращала на это ни малейшего внимания.
Дети бежали рядом со мной, еле успевая уворачиваться от качавшегося и бившего их наподобие боксёрской груши пакета.