ВОСПОМИНАНИЯ ВЕТЕРАНА ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА
В Казахстан мои родственники переехали еще по реформе Столыпина, в 1910 г. Когда образовали колхозы, отец работал бригадиром. В 1938 г. он заболел, от переохлаждения пошла экзема по телу, случилось это потому что кони взбесились, по степи его долго носили. Врачи порекомендовали ему климат поменять, хотя бы несколько лет в тёплом климате пожить. И мы в сороковом году возвратились в Донецкую область, к родственникам.
НАЧАЛО ВОЙНЫ
Началась война. Сначала нас послали в Славино, со всей Донецкой области тысячу подвод туда собрали. Там еще при царе сажали дубы, грабы, их решено было срубить и вывезти на Урал. Твердая древесина нужна была оборонной промышленности. Деревья валили осуждённые, а мы возили. С бричек перегружали только в вагоны – на землю запрещалось, чтоб не намочить дерево. А оно тяжелое, на бричку клали только по три бревна. Возили месяц, в сутки по одному-два эшелона загружали. Все дубы, грабы, ясени были срублены, даже ветки собрали и увезли.
Потом копали противотанковые рвы возле Хлебодаровки. Летал немецкий самолет, сбрасывал листовки: «Дамочки, не копайте ямочки, придут наши таночки, засыплют ваши ямочки»
Стали слышны орудия. А потом видим: уже запалили Хлебодаровский элеватор, мы снялись и пошли по домам. А по железной дороге эшелоны с запада шли каждые 15 минут, состав за составом, на запад шли редко и только ночью. Везли немцев с Западной Украины, оборудование заводов... Даже на открытых платформах, по краям которых просто забили колья, обшили доской, люди ехали.
Прошел слух, что немец уже к Мариуполю подошёл. В колхозе начался грабеж. Всех стали опрашивать, кто будет эвакуироваться. Местные уходить не хотели, а мой отец и еще две семьи собрались. Отцу поручили гнать на восток крупный рогатый скот и лошадей. А мне, румыну Бандже и бывшему осужденному Егору поручили следом гнать отару овец. Отошли от села, а Егор заявил: «Никуда я этих баранов не погоню» И Банджа не хочет идти, а что мне одному делать? Встретил на дороге председателя колхоза с правлением, они на бричке едут, с ружьями, впряжены 2 лошади, и еще две пристяжные. Сказал им, что не хотят Егор с Банджей отару гнать, а председателю уже всё равно. Пошел я дальше один, а через день, у Коньково, немецких мотоциклистов встретил. Так я и остался в оккупации, вернулся к родне.
В ОККУПАЦИИ
Немцы не разгоняли колхозы, заставили всех работать. Я был молотобойцем в кузне. Потом попал в отряд по ремонту дорог от Ростова к станице Московской, от Григоро-Польской до Армавира, потом к станице Барсуковской. Были в отряде немцы невоенные, просто работяги, и мы. Выкладывали камнем дороги, для этого разбирали каменные ограды, бывшие помещичьи усадьбы. В Барсуковской я знакомых встретил, один учитель, другой был раньше председателем сельсовета, они сказали, что будут тикать в сторону фронта, через Калмыкию. Тогда не знали, докуда немец дошел, думали, что и Калмыкия вся захвачена. И мы с другом просились, чтобы они нас взяли. Договорились, где встретимся. Мы убежали из отряда, добрались до Армавира, где с ними встретиться договорились, а не нашли там мужиков. Решили сами дорогу искать. Плутали, плутали долго, но не сумели пройти.
У Ботайска наблюдали, как немцы облаву устраивают. Это была большая узловая станция, ночью налетали советские самолеты, люди сигнализировали лётчикам следующим образом: в дымоход дома ставили свечу иль зажигали лампу. Когда самолеты прилетели, мы сначала в полуразрушенном доме прятались, а потом решили к речке, в кусты перебежать. Как только залегли, появилось немецкое оцепление, они шерстили дома.
Зашли к родне, а там письмо от моих родителей. Оказалось, что скот они на эшелон погрузили, отправили, а сами застряли в Сотниковко. И пошли мы к ним. В немецкой комендатуре работала знакомая, которая нас тихонько зарегистрировала. Без ее помощи надо было идти к коменданту, подвергаться допросу.
Там тоже колхоз работал, мы стали пасти овец. В поле будка была, собаки овец охраняли, у нас лошади были.
НОВОБРАНЕЦ
Под Новый год барана зарезали, сварили. А ночью наша разведка появилась, человек 12 на конях. Покормили мы разведчиков, и они поехали дорогу на Ставрополь проверять. Когда освободили Сотниковку, пошли мы с другом в штаб, стали проситься к ним. Политработник тут был, он сказал: «У нас пока сила есть, мы немцев гоним, а потом сила еще потребуется. Вы работайте, налаживайте хозяйство, а мы вас вызовем» Ну и пошли мы работать, дел-то после боев много было. А 17 февраля 1943 года нам пришли повестки.
Меня отправили на пополнение 3-го кавалерийского корпуса. Построили нас, новобранцев, и спрашивают, кто что умеет? А я много чего умел: трактористом, молотобойцем работал, плотницкое дело знал. Старший лейтенант Перерва, командир саперного эскадрона, меня к себе взял, назначил командиром отделения. При кавалерии и артиллерия, и радиостанции на конной тяге, тачанки пулеметные были, и саперы были свои.
Должен сказать, что в атаку саперы редко ходили. Строили наблюдательные пункты, мосты, переправы, минировали, если надо, делали завалы лесные, сопровождали разведчиков. Если едет генерал, мы по дороге фронтовой перед ним. Перед наступлением нас выдвигали вперед мины искать. Тут главное первую мину найти, а дальше они уже в шахматном порядке стоят. Такая в целом служба была.
ОТ ГОРОДА БЕЛЫЙ ДО НЕМАНА
Корпус сформировали, погрузили в эшелоны и погнали «по сталинскому зеленому свету» без остановки на Калининский фронт, на Ржевско-Вяземское направление, где с 1941 по 1943 очень жестокие бои шли. Там в обороне дырка образовалась, надо было срочно закрывать. В апреле 1943 вступили в бой у города Белый. Он был разрушен весь, уцелело только 4 дома. Здесь первое поощрение заслужил. Нас отправили в разведку, а там наткнулись на немецких мотоциклистов. Одних убили, других взяли в плен. За это получили по 15 дней отпуска. А ехать некуда, побывали в Белом, помылись в бане, накупили леденцов – вот и весь отпуск.
От Белого пошли на запад, участвовали в освобождении Смоленска, а в город не заходили. Дальше была переправа перед Витебском, там быстро прошли, я первую медаль «За отвагу» получил. А у Березины на двое суток застряли. Только сделаем мост, немец налетит, разбомбит. Пока лес к переправе натаскаешь, пока все сладишь, а он разбомбит, и всё заново делать надо. Здесь и нашего комдива убило, он под бомбу попал. А до следующего моста километров 60. Потом НКВДэшники подошли с собакой, обнаружили пещеру, и там белоруса с рацией, которого еще в германскую войну немцы завербовали. Мы только закончим работу, он и сигналит. Под обрывом немцы туннель построили, земли туда навозили, дёрном сверху заложили, нам не видно, а собака нашла. Пустили в пещеру дым, он и вылез: здоровенный старик. И всё, немцы перестали прилетать. Я получил за этот мост орден Красной Звезды.
Догнали мы своих, пошли на Жлобино, Минск, потом на Лиду, Неман. Кавалеристы научились вместе с танками в атаку ходить, не кучей лезть на немцев, а врассыпную. Танки быстро идут, и кавалерия быстро, а пехота-то отстает. И в Белоруссии, и в Польше, и в Германии – везде так уже в атаку ходили. Пехота первой была там, где надо из окопов, из оборудованных блиндажей немцев выбить, а потом, когда фронт прорван, уже танки с кавалерией развивали успех. Пехота шла следом и закрепляла победу.
Под Лидой самому пришлось бой принять. Залезли мы с разведчиками куда-то, попали под прожектора, в сторону кинулись, а там засада. Мы конными были, отбились. Когда наша дивизия оборону занимала, в разведку без лошадей ходили. Надо ведь знать, где минные поля, где болота пройти можно, всё замечаешь...
Освободили Ровно. А остался в тылу немецкий состав, и он прорывался к своим. Мы уже подходили к Неману, перешли железную дорогу, и тут поступила команда срочно остановить поезд. Возвратились, а у нас не оказалось взрывчатки, стали пути разбирать. И только успели свалить одну рельсу вниз, он и идет на большой скорости, уже пробитый, свистит. Команда: «Разбегайсь!» Поезд перевернулся, покорежилось всё, в нем не меньше двадцати вагонов. Люди сборные были: венгры, болгары, большинство погибло, но были и уцелевшие. Я подошел, солдат просит по-русски: «помоги, я чех», другой: «я слОвак». Но буферами их придавило, как вытянешь? А поворачиваюсь: на меня оберлейтенант пистолет навел, хорошо, Лобачев его опередил, выстрелил раньше. Лобачев из штрафников. У меня в отделении было 5 штрафников – надежные ребята, один из них даже орден Красной Звезды получил. Сначала мы одни собирали немцев, потом подошли тыловики, и мы на них это дело оставили, сами на конях поскакали фронт догонять.
Прискакали к Неману, а там надо срочно переправу наводить. Войска подошли, а саперов нет. Собрали мост, пошли части по нему, а немец разбомбил, одного солдата у меня убило. Снова строим. Потом наши самолеты стали рядом кружить, немцев не подпускали. А надо еще следить, чтобы не заходило сразу много техники, мы регулировали движение, чтобы мост не провалился. Часов 5 так стояли. Потом команда: сниматься.
ВОСТОЧНАЯ ПРУССИЯ
Пришли к Августовским болотам, это на стыке Латвии, Польши, Белоруссии. Мы там немало поползали в грязи, плоты, мосты, укрепления сложные строили, проходы в минных полях делали.
Дальше срочно поскакали в Восточную Пруссию. Пехота, конечно, первой вошла. Взяли несколько небольших городков и пошли на штурм Кенигсберга. Вот там нам, саперам, досталось! Амбразуры в землю врыты глубоко, бетон мощный, щели закрывали чугунными створками: наши бьют из пушки, и ничего! Между собой они соединены; что там за подземные ходы, до сих пор никто не знает. Приходилось под каждую амбразуру по полтонны взрывчатки таскать. Они стояли где через 50-100 метров, а где пореже, у каждой свой сектор обстрела. Ползать с грузом у них под носом опасно, мы приспособились на длинной веревке подтаскивать мины. Сам залезу к амбразуре и мины подтягиваю одну за другой. За 5 дней я подорвал 7 или 8 амбразур. Меня здесь представили к медали «За отвагу».
ГЕРМАНИЯ
Пошли на Пилаву, Кезлин, Шмозлин...
Нам дали команду: убрать всё гражданское население с побережья Балтики. Переселяли в другие городки за 50 км от моря, следили за порядком сами немцы из комендатуры, а мы перевозили. В другом городе эти семьи подселяли к местным. Побережье оставили пустым. А в море накануне наши потопили немецкий караван, и после шторма стало выбрасывать на берег разные вещи. Чего там только не было! Чемоданы, спасательные круги с утопленниками и много бомб глубинных и мин. Нам дали команду обезвредить эти мины. А они уже в ракушках. Мы одну разобрали, раскрутили её, но слишком долго провозились. Другие уже просто взрывать стали. Ставили свою шашку 400гр. Там много команд сапёров работало, у каждой свой участок.
На Кезлинской косе был ангар с водными самолетами, и послали меня его проверять. В мастерской обнаружили две мины. Нашли мы провода, перерезали, пошли по кабелю, пришли к окопчику, а там немец уже убитый, рядом с ним - динамо-машинка. Если бы он успел крутнуть, то всё бы взорвалось. Убил его кто, иль сам застрелился, не знаю…
Вернулись, а уже летчики наши приехали. Они просят: «просмотри, не заминированы ли самолеты». Здесь на поплавках около мастерской 10 водных самолётов было. Нет, говорю, в самолетах я ничего не понимаю. На лодку сели, я поплавки осмотрел, а дальше лётчики уже сами. Подтянули к берегу, давай проверять. Два самолета взлетели при нас.
В этом ангаре и заночевали. Ночью слышим стрельбу. К пристани катер подошёл, его подбили, и он врезался в берег. Нам кричат: «Сапёры, проверяйте!» Забрались мы на катер, а там сидят немцы напуганные: такие жирные дамы, такие чемоданы, такие в чемоданах ценности! Это богачи немецкие тикать собрались. Их сразу под охрану взяли, отвезли куда-то.
А в Кезлине был шарико-подшипниковый завод, его приказали вывезти в СССР. Зам. главного инженера был русский, что в Ленинграде учился, и он все документы передал. Наши срочно решили увезти всё оборудование, нам приказали разобрать, погрузить. На заводе было 1500 рабочих, они жили рядом. Домики у них маленькие, только спать, и по 2-3 сотки земли, где грядочки сделаны. Рабочих собрали и приказали заняться демонтажем. К заводу был послан автобат - машины от Ставки Верховного. На фронт они везли продовольствие, боеприпасы, а назад мы их загружали. Покуда война шла, считали, что можно всё брать. С этого завода всё оборудование, вплоть до болта, было вывезено.
Делали упаковочные ящики. А станки же сложной конфигурации, надо ящики точно подгонять, чтобы станок не побился при перевозке. Мы начали делать – не получается, а потом немцев поставили, они всё точнёхонько подгоняли. А ведь всё равно в ящике место пустое оставалось, надо было чем-то забить, чтобы станок не шатался, не поломался. Собрали на заводе всё, что можно, а потом поехали в Кезлин, заходили в магазины (хозяев-то там уже не было), нашли 3 тюка сапог офицерских, ткани, платья, шубы хватали охапкой и везли на завод. И этим добром стали ящики со станками забивать. Наша братва хватает и забивает сапоги, платье как попало – лишь бы утрамбовать, а немцы платье вывернут, аккуратно сложат и в ящик аккуратненько запихивают. Вот как! Немец всё делает по-своему.
Потом на Одере наша дивизия встала напротив города Швед. Южнее нас части Жукова были уже на том берегу, готовились к штурму Берлина. Жуков начал наступать, и мы в это время пошли на переправу. Швед взяли, немцы здесь не особо сопротивлялись. И наш второй Белорусский пошел километров на 35 севернее Берлина, чтобы отрезать части, которые могли прийти к Гитлеру на помощь. Был такой генерал Венк, он стоял в Прибалтике, говорят, что Гитлер ждал его.
7 мая еще был сильный бой, мы немцам отрезали путь к Эльбе. Кавалерия, танки гнали их назад. Наш генерал на виллисе рядом с атакующими ехал, торопил: "Вперёд! В обход!". Здесь и мне пришлось из автомата пострелять и шашку вынимать. 8-го мы пришли на Эльбу, в город Демец. Американская парашютно-десантная дивизия вышла к Эльбе на день раньше, но они реку не форсировали.
9 мая стали праздновать, накрыли столы на улице. Водки было мало, вина много. Подошли немцы, молодежь. А я всю войну не пил… У меня ездовым дядька Матвей из-под Ворошиловграда, ему 42 года, а мне 22, и он все время говорил: «Лучше ляжь отдохни, но не пей. Сапер только раз ошибается!» Он всё меня приглашал к себе, свою дочку сватал. Говорил: «У меня такая Галя, полна пазуха цветов!» Значит, грудастая очень. Добрый дядька, хозяйственный. Всё время бричка была на ходу, седла чинил, вся сбруя в порядке.
Столько дорог прошел за войну: Белый, Невель, Смоленск…До Эльбы дошёл. Подо мной убило три лошади, товарищей погибло много. А мне везло, и ранен не был.
ДОРОГА ДОМОЙ
С Германии мы шли домой своим ходом, рядом - трофейные команды. Сначала немцы из России всё вывозили, а потом, пока не был заключен договор о репарациях, наши от них добро повезли. Солдаты-то мало что могли прихватить, эти трофеи везли гражданские: белорусы, украинцы, из тех, что были угнаны в Германию на работы. Они брали у немцев лошадей, подводы, грузили все, что могли, собирались в колонны.
По Германии шли спокойно, а в Польше на них стали нападать. Банд много появилось, которые охотились за ними. Впереди квартирьеры едут, ставят указатели, а бандиты поворачивают указатели, заманивают колонну в засаду. Корпусу приказали взять под контроль все дороги и малые, и большие, чтобы наши люди шли спокойно, бандитов в плен не брать, расстреливать. Приходилось по 20-50км, не слезая с лошади, догонять. Был приказ: поляков не трогать, но на бандитов он не распространялся. Бандитов в плен брать и перевоспитывать не надо. В Чечне сейчас решили перевоспитывать, и что из этого получили? Трофейные команды прошли Польшу, и мы с ними.
Есть погранзастава Рава Русская, прошли через нее. И вот здесь командир эскадрона майор Перерва дал команду: «Принять вправо, спешиться, встать на колени и поцеловать землю» Кого видел, все мужики в слезах были…
Пришли в Изяслов Ровенского района, до начала войны там стояла наша дивизия. Казармы остались, офицерские дома тоже. Офицер бежал бегом к своему жилищу, это ж ему был родной дом. А семьи у всех были эвакуированы. Они каким-то образом успели отправить свои семьи вовремя. Хотя и нельзя было в письмах сообщать о том, где часть стоит, был приказ: можно сообщать родным только то, что мы вернулись в Союз, а они как-то сумели передать. Через неделю семьи стали приезжать. В палатках жили, зато сколько радости было у них! Меня сразу работой загрузили, ремонтировали казармы, дома офицеров.
Потом вышел приказ расформировать корпус. В кавкорпусе было около 60 тысяч служащих, до 100 тысяч лошадей, приказали оставить одну дивизию, лошадей отдать в народное хозяйство, солдат демобилизовать. Я перешел в артиллерийско-танковый полк. Командира полка там все звали «Батя», он прошел от солдата до командира полка, и он взял меня в свой полк. Служил там старшиной 3-й батареи.
Не хотел больше служить, а не отпускали, посылали на офицера учиться. Помог дядька Поликарп из моего отделения – у него племянница в угольном тресте замом главного бухгалтера работала, он сначала сам демобилизовался, а потом мне вызов как шахтеру прислал. Был приказ, что надо в первую очередь увольнять из армии специалистов угольной, металлургической промышленности. 2 апреля 1946 г.я уехал из части.
МИРНАЯ ЖИЗНЬ
Поехал к родителям, они уже вернулись в ту землянку, где и до войны жили. Первой меня встретила соседка Мария, она была угнанной в Германию, и уже вернулась. Она первая подбежала ко мне, поцеловала. И я на ней потом и женился.
А когда нас ещё только мобилизовали, мне гадала цыганка-сербиянка по руке. Сказала, что я пройду войну, не буду ранен, доживу до отцовых лет, что будет у меня жена Мария и будет детей сколько, сколько и у батьки. Всё так и сбылось. Отец мой умер в 82 года, а я уже пережил его, у отца один сын и три дочери, и у меня один сын, и три дочки, и жена Мария. Я спросил её, а больше, чем батька проживу, иль нет? А она говорит: про то я не знаю. Об этом я сразу написал матери, чтобы они не волновались, мол, мне на роду написано долго жить.
Пожил на Украине, потом переехал в Казахстан. Заочно окончил техникум и всю жизнь проработал в сельском хозяйстве. А из Казахстана на север перебрались. Сын и дочь переехали 24 года назад, и нас с бабкой забрали. Теперь в Высоком около Мегиона живут сын и две дочери, и одна дочь под Челябинском. У всех семьи, у меня сейчас 6 внуков и 11 правнуков.
