Яблоня (Лирика / философская)

         Проснулся я где-то около пяти утра. Это время, кажется, люди называют рассветом. Небо только начинал заливать нежно розовый свет, а деревья нехотя начинали трепать листьями. Вид из моего маленького окна в комнате представлялся не очень обширный, но именно его я любил больше всего в этом доме. Он походил на картину маслом летом(из-за четкости линий)и на картину акварелью осенью, когда лил дождь и изображение искажалось под многочисленными капельками воды. Из своего окошка, я видел дом миссис Бринджи, и огромную яблоню у нее во дворе. Из под кроны яблони, иногда я видел кусочек неба залитого светом, либо несколько звезд(иногда мне даже удавалось их посчитать). Открыв глаза, я убедился, что мое окошко никуда не исчезло, и вид остался на месте. Осторожно отодвинув одеяло от подбородка, я немного привстал. Провел медленным взглядом по моей комнате. Она была маленькой, и находилась на чердаке. Из-за ломаной крыши, кое-где взрослому человеку пришлось бы пригибать голову. Мебели в комнате было не много- у окошка стоял старый комод с четырьмя ящичками, доставшийся мне от бабушки. Он даже чем-то походил на бабушку, такой же старый и сморщенный, голубая краска облупилась и походила на океанские волны, и пахло от него так, как от бабушки, сыростью и одиночеством. В нем я хранил вещи. А если быть точным, в нем моя мама хранила мои вещи. Кованая кровать стояла под стенкой слева от окна. Ее сделал мне дядюшка Том, когда мне исполнилось 12. Я хорошо его помню, он был высокого роста, с густыми усами, и седой шевелюрой. Еще он любил горох, отчего от него, всегда дурно пахло, но я все равно его очень любил, а потом он изменился, как и все они... Но речь сейчас не об этом. Еще в мой комнате был огромный книжный шкаф, там стояли мои самые любимые книги, в пестрых обложках и с прослойкой пыли на желтых обложках. Я давно их не читал, просто любил смотреть на них. Больше не было ничего, как утверждали взрослые, но я то видел множество ярких картин на стенах. Там был и капитан Крюк с зеленым попугаем, и «вечная осень» неизвестного автора, там даже был нарисован папа с большим красным мячом в руках-  эта картина радовала меня больше остальных, ведь на ней был мой любимый папа, с моим любимым мячом. Проводив взглядом все картины и поздоровавшись с нарисованным папой, я уверенно сел на кровати. Уже пять минут как я бодрствую, а «надоедливые голоса» не появились, значит, сегодня их не будет. Скинув разноцветное одеяло на пол, я ступил на холодный пол. От неожиданного холода, я хотел было запрыгнуть обратно, но не мог так быстро перефокусироваться, потому просто прошел к комоду. Половицы ужасно скрипели, а это означало, что сейчас кто-то проснется и уложит меня обратно. Мне этого жутко не хотелось, по этому я стал аккуратно ступать на «особенные половицы,», которые совсем не скрипели. Я успел их выучить еще год назад, и изрядно этим пользовался. Подойдя к комоду, я открыл верхний шкафчик. Кажется, именно туда мама вчера положила мои джинсы. Признаться, я подглядывал, куда она кладет их, потому, что мне не велено вставать с постели, а мне так хотелось поиграть...
Кое-как натянув свои темно синие джинсы, я решил забраться на комод и посмотреть как дела у миссис Бринджи. Залезть на него не составило труда, так как уже лет с 6 я наловчился на него залазить.(в то время я любил наблюдать как бабушка подрезает розы, она раньше часто это делал, а потом стала другой. Как и все.)Ну, а сейчас, когда мне было уже 15 мне ничего не стояло просто усесться на него. Глядя на окошко, я провел кончиками пальцев по белоснежной раме, она походила на раму от окна в сказке про Ганзеля и Гретхен, ну, то которое было сделано из взбитых сливок. Так, похоже, что однажды, я даже решился попробовать его, но сильно разочаровался, узнав вкус древесины. А мама после, так и не поняла, почему я намудрился его пробовать и вызвала доктора Гринхи. Конечно, она ведь наверняка не читала эту сказку, вот и не знает. Откинув от себя желание, вновь попробовать сливки, я аккуратно поднял раму вверх, и поток свежего, сладкого весеннего воздуха обжог мои ноздри. Яблоня миссис Бринджи как раз цвела, и я не мог налюбоваться на нее. Проезжали первые машины, велосипедисты, развозчики молока, я слышал их, я почти уверен, что слышал их, но я не мог отвести взгляд от этих нежно розовый цветков. Все остальное, просто потеряло интерес. Именно тогда в мою голову закралась мысль, что небо заливается светом не от солнца, а от этой яблони. Я всегда знал, что она особенная. Наверное, тоскливо людям, которые не живут на нашей улице, ведь у них небо так и остается темно-темно-синим.
Снизу скрипнула дверь. Значит,  мама проснулась. Если бы я не болел, я бы, наверное, сумел быстро спрыгнуть с комода и лечь в кровать, что бы никто ничего не заподозрил, но впереди меня стояла огромная яблоня, и ничто больше не представляло интерес. Дверь медленно открылась, и зашла мама. Я слышал, как она ступала на скрипучий пол. Конечно, она ведь не знала про «особенные половицы». Я слышал ее встревоженное дыхание. Но я не могу пошевельнуться, или не хотел. Мне показалось, что я даже не моргал. Я был уверен, что мама слышит мои мысли, она уже все услышала и поняла. Но ничего, сегодня победил я, я успел добраться до окна и увидеть яблоню. Положив тощую и бледную руку мне на плече.
-Сынок, слазь оттуда, ты же можешь упасть и пораниться.
Глупая, она не знала, что мне не больно. Если бы сейчас рядом были «надоедливые голоса», они бы, наверное, сказали ей, что мне это безразлично. Хотя она делает вид, что их не слышит. Скорее всего, мама просто обиделась на то, что я подумал, что она проиграла, но ведь это действительно так. Она тяжело вздохнула и повернула меня лицом к себе.
-Энди, прошу тебя, не вставай с постели до моего прихода, - она нервно поправила мою светлую челку, - прошу.
Я утвердительно кивнул. И послушно сполз с комода. Не потому, что мне больше не хотелось смотреть на яблоню, нет, она была для меня превыше всего, я сделал это лишь потому, что если бы я не сполз, мама бы опять вызвонила этого лже-доктора. Почему лже?
Потому, что он лишь притворяется моим другом. На самом деле он мне не верит, и говорит, что я больной. Я слышал, как он говорил это маме на кухне. А если он притворяется моим другом, значит, он может притворяться кем угодно, даже доктором. Став на холодный пол, я снова захотел подпрыгнуть, и в этот раз мне удалось забраться на комод. Мама немного отошла и присела на корточки возле комода.
-Пол холодный, да мой хороший?
Она была очень красивой. У нее были черные длинные волосы, которые беспорядочно вились, большие темные глаза и длинные ресницы. Она обожала всякие летные платья в цветной узор. Вот и сейчас на ней было светло-голубое платье в темно-синие цветы. Настолько же темные, как небо в полночь. Странно, что все говорили, что она плохо стала выглядеть, она ничуть не изменилась.
-Мы обязательно положим тебе ковер, - она встала и хлопнула в ладоши, невзначай, но у нее это получилось громче чем мы оба ожидали,- а то тут всегда пол холодный, еще простудишься. Я кивнул и подумал, что очень ей благодарен. Ведь так поступают хорошие дети. Она  открыла первый ящик и достала оттуда серые носки. Ага, вот, где она прячет носки, теперь и я буду знать. Главное об этом не думать, иначе она все услышит и перепрячет их. Надев их на меня, она встала и протянула руки ко мне.
-Идем дорогой, пора покушать.
Я снова сполз с комода ожидая почувствовать пронзающий холод, но этого не произошло, в носках мне было тепло и мягко. Улыбнувшись, я кивнул и последовал за ней. Мы спускались по дубовой лестнице без перил. Коридор, по которому тянулась эта лестница, был слишком узкий, и не требовал перил. Стены в нем окрашены в темно-зеленый цвет, такой же, как и листья на моей яблоне. Спустившись вниз, я увидел все членов нашей семьи. У плиты, в желтом фартуке с эмблемой выпечки «Боба и Дила», стояла бабушка и, кажется пекла блины. Увидев меня, она радушно улыбнулась, но как только она отвернулась, ее улыбка исчезла и превратилась в гримасу толи боли, толи отчаянья. Я думаю, бабушка просто подумала, что мне не захочется пробовать ее блины, вот и расстроилась. В просторной бежевой гостиной на большом темно-зеленом диване сидел дядя Том. Мне следовало бы называть его дедушкой, но они с бабушкой так и не поженились после смерти моего родного деда Фредди. Она был сопливым и гнусным, это все что я помнил о нем. Дядюшка Том сидел, сгорбив спину, и щелкал телевизор. Он всегда был одет в зеленую рабочую робу (поскольку работал строителем, по соседству), коричневые футболки и зеленую бейсболку. Иногда он походил на старого рыбака-отшельника, но я никогда не думал так в его присутствии, ведь он мог обидеться. Мама подошла к бабушке и приобняла ее за плечи. Я остался посреди комнаты, которую все звали столовой, а я просто «переходом». Ведь именно она была переходом из кухни в гостиную. Мама увидев, что я не пошел следом, окликнула дядю Тома.
-Том, заберите его пока к себе, а мы с мамой приготовим завтрак. Хорошо?
Он, тяжелый как грузовик запыхтел и поспешил подняться с дивана.
-Конечно Маргарет, я не заметил нашего парнишку. Он протянул свои засаленные руки ко мне. И улыбнулся, вот точно так же как бабушка. Взяв меня за руку, он потащил меня к дивану, приговариваривая таким приторно-сладким голоском.
-Ди, наш хороший Ди, посидишь немного с дядюшкой Томом. Я лишь покосился на него и смирно сел рядом. Я-то знал, что скрывалось под его улыбкой. Он изменился. Мне кажется, он что-то скрывает. Он наверняка замешан в каких-то грязных делишках, возможно, где-то грабит почтовые ящики, или ворует молоко у соседей. Он явно не так прост, как кажется. Естественно погрузившись в эти раздумья, я совсем забыл, что он рядом, и мог все э то услышать. Но он, похоже, был занят своим делом, он что-то тараторил и улыбался. Вскоре мама позвала нас на завтрак. И он вновь потащил меня к столу своими старыми засаленными руками.
После завтрака мама сказала, что нам пора заглянут к доктору Генри. Хм, она совсем не хочет понять, что я ей говорю. Он явно шарлатан, и просто притворяется. Если бы он был доктором, зачем тогда он совал бы меня в эту трубу, которая пищит, и смотрел что у меня в голове. Он просто догадывается, что я знаю, что он не настоящий доктор, а только притворяется. Усадив меня на задние сидение нашего доджа ярко красного цвета, она села вперед и направив зеркало заднего вида на меня, напряженно улыбнулась.
-Все хорошо дорогой?
Я кивнул. Мне сейчас было не до нее. Повернувшись к заднему стеклу, я смотрел на «королеву неба», скоро она будет давать большие красные цветки, которые можно будет есть. Это очень здорово. Надавив на газ, мама ехала быстрее, чем обычно. В этом я был уверен, поскольку яблонька исчезла быстрее, чем обычно. И почему же она так торопится к этому лже-доктору. Хоть и окно доджа было больше, чем мое в комнате, вид из него был некудышний, все было размытое и однотипное, вовсе не интересное. Через несколько минут или часов (точно я не уверен, поскольку я по-другому считаю, время нежили мама и остальные. Надо считать его от конца завтрака до начала ленча. ),  ну по крайней мере, по моим подсчетам, прошло около часа после завтрака. Остановились мы у белого здания с большими синими буквами «Медикал Индастрил». В этом доме, почему-то прозрачные двери. Это странно, зачем кому-то нужны прозрачные двери? Выйдя из машины, я остановился у входа. Входить туда без мамы не хотелось. И вовсе не потому, что страшно, нет, просто мне не хотелось оставлять маму одну. Подойдя ко мне, она взяла меня за руку и улыбнулась. Мне показалось, что она хотела что-то сказать, но в последний момент передумала. Открыв передо мной одну из прозрачных дверей, она позволила мне пройти вперед. Оказавшись внутри, мама отпустила мою руку и подошла к женщине за большой круглой стойкой. Та была одета в светло синий халат, и походила на воздушный шарик. О чем-то поговорив с ней, мама улыбнулась, поблагодарила, и снова взяв меня за руку, повела по коридору. Вокруг было много таких же прозрачных дверей в комнаты, тётенек в халатах, и больших светлых квадратов на потолке. Слишком светлых, так что мне не удалось понять что это. Вдруг, мама остановилась, и, сжав мою руку сильнее, постучала в знакомую дверь. Да, эта дверь того самого шарлатана. Эх, мама, мама, вот зря ты меня не слушаешь. Он точно задумал что-то не хорошее. Услышав приглушенное «да», мама открыла дверь и мы зашли. В кабинете у этого Генри все было как всегда. Большой письменный стол, с грудой бумаг на нем. Думаю, он в этих бумагах что-то прячет. Стул, который мог крутиться, два больших шкафа с разными папками и кремовые жалюзи на окнах. Сам же он был в таком же светло-синем халате. Ха, он думает провести меня этим халатом. Как будто говорит мне «эй, мальчишка, взгляни, я в точно таком же халате, значит я тоже доктор». Да врун он несчастный, вот кто. Увидев нас, он приветливо улыбнулся и предложил маме присесть. Мама села на стул напротив его стола, а меня отправила на кушетку. Я с большим удовольствием улегся на нее, ведь что толку слушать его обманы. Все же краем уха я слышал обрывки. «Миссис Бейли, мне очень жаль..» «Доктор, говорите, прошу вас» «Шизофрения…но послушайте, мы можем оставить его у нас, а вы сможете посещать его, ну..ну, довольно»  Тут, услышав мамин плачь я хотел было подскочить, но как всегда не успел сфокусироваться. Медленно поднявшись, я подошел к ней, она обхватила меня почти стальной хваткой. Я зло посмотрел на доктора. Нет, ну я же так и знал, что он негодяй. Что-то, сказав доктору, мама, сжав мою руку, потянула меня через коридоры. Ее слезы стекали по летнему платью и бились о плиты на полу. Они так красиво падали. Как будто дождь с листьев моей яблони. Выйдя на улицу, я резко остановился. Мама повернулась ко мне.
-Ч-что такое милый? Вытирая глаза, она пыталась выговаривать слова. Жаль, что я не могу слышать ее мысли, ведь тогда было бы проще. Я подумал, что очень ее люблю, и что мы накажем того негодяя. Обняв меня, она поцеловала мои щеки и усадила в машину. Пока мы ехали, я заметил, что она не сводила глаз с зеркала заднего вида, наверное, думала, что этот лже-Генри преследует нас, и иногда замечая, что его нет, улыбалась. А я сразу знал, что он ее обидит. Эх, мама, мама, ну вот почему ты никогда мне не веришь. По приезду домой, меня отправили в комнату. После того, как мама захлопнула дверь ко мне, я еще немного постоял возле нее. Отчетливо было слышно голоса внизу. Они вздыхали, кричали, плакали. Бабушка тоже заплакала, а дядя Том ругался. Видимо бабушке просто стало жалко маму, ведь ее так обидел этот Генри, а дядя Том, ругался на нее, что она так доверчива и верит всем проходимцам. Солнце начинало спускаться, и комнату снова озарил нежно-розовый свет  моей «царицы». Забравшись на комод, я с восхищением наблюдал за ее цветочками, и за тем, как она освещает все небо. Да, грустно, наверное, тем людям, которые не живут на нашей улице, ведь у них небо всегда остается темно-темно-темно синим.