Супру-женская верность
Когда ты с работы припрёшься
голодный, усталый и грязный,
я эту кабальную ношу
впрягу на себя как заразу.
Налью тебе щей со сметаной,
сосиску с лапшой на второе.
И буду смеяться устало,
с тобой говоря, как с героем.
А после, когда на диване
ты ляжешь, накрывшись газетой.
Вздохну лишь:
"Эх Ванечка... Ваня..." -
И тихо исчезну при этом.
И храпом твоим, как Ди Пёплом,
наполнится воздух фигурно.
Эх дать бы тебе, блин, по свёкле
за то, что взяла тебя, дура!
Небритик
Располовинило зимой
поднебье колкое.
Ты колешься,
небритик мой,
иголками.
Душистым чаем напою
с конфетками,
чтоб ты сказал,
какая я
эффектная.
Смолёным боком сникнет день,
в снегах уложится.
Руками теплыми раздень,
и скорчи рожицы.
Беспечно рассмеюсь в ответ,
бессильно падая.
Ну кто сказал,
что счастья нет -
тебе так рада я!
Затяжной поцелуй
К затяжному прыжку
я готовилась, верила,
будет всё, как всегда:
дрог... запаска... цеу...
Стреньг пошел в перехлест. -
...Ты поймал меня бережно,
чтоб уже не отдать,
в затяжной поцелуй.
Стаи тянутся в юг,
растянувшись под весями.
Как я губы твои
затяжные ценю...
Ночи долгой зимы,
что снегами подвешена,
мы с тобой превратим
в затяжной поцелуй...
Я тебя под расписку взяла
Я тебя под расписку взяла
у мамочки.
И теперь ты остался у нее
в рамочке.
Увещала она, чем кормить тебя,
потчевать,
словно ты от ее воспитания
порченный.
Я теперь по тетрадке кормлю тебя
кашами,
чтобы ты на наташ свои глазки
не скашивал.
По будильнику сексом балУемся
меркою.
Я сдала бы тебя под расписку,
да некому.
Мой кофе чёрен
Мой кофе горек, чёрен, густ
от аромата зерен зрелых.
Меланхолично тает груз
всего, что жгло, но отгорело.
Я положила бы тебя
как сахар в чашку и пила бы.
Мы так и жили бы любя,
когда бы если бы не кабы.
Однако кончится зима,
и растекутся в руслах реки.
И вновь сводящее с ума
твоё "люблю" забьется в брейке.
Ты снова сложишься судьбой -
беспечный, глупый и веселый,
и новым ветром занесенный
мне в руки упадешь собой.
Мороженое на стекле
Мороженое на стекле
оконном.
Подрамник скромный.
Тебя не удержать в тепле.
Но мир мне кажется светлей
с тобой,
он, как и ты, огромный.
Я отражаюсь в зеркалах,
ревнуя,
вздрагивая в двери.
И предрассветная игла
царапнет
новый день недели.
В янтарной пагубной смоле
под солнцем,
хоть и странно это,
в твоих затяжках осмелев,
слетаю искрой сигаретной!
Никто не угадал
Никто не угадал судьбы,
не совладал,
не переспорил. -
А кабы да...
А если бы...
И стонет в глубине историй
классического оха пыль,
испив себя надеждой в завтра.
И вдруг проснешься, так внезапно,
от мысли,
что растрачен пыл
на мелочи приобретений.
И в лету отшатнутся тени -
ты есть,
но был
или не был?
Никто не угадал судьбы.
Ну за что!
Поиграю, затискаю,
задушу, откачаю.
Растоплюсь барбарискою,
оттяну от печалей.
Прокляну,
в двери выставлю,
заболею,
дрожа я...
Ну за что так неистово
я тебя обожаю?!!
Потешное
Ты мой праздник, которого нет,
и желанье, которое судят.
Задохнусь в дымной мгле сигарет
и пошлю на три буквы простуду.
Ты боли, ты полынью горчи,
жги огнем обнищавшее сердце.
По весне черным пеплом грачи
растревожат любовь как инфекция.
А когда я устану желать
замереть у тебя на коленях -
не любовница, и не жена -
непонятное миру явленье,
ты отбрось все дела на потом,
оглянись на меня долгим эхом.
Все равно без тебя я никто,
словно дикий зверек для потехи.
Родней тебя не было
Костлявые пальцы зимы
заползают под шарфик
и щиплют неласково шею,
неспешно, зловеще, похабно.
И скачет судьба по ухабам.
А струны желаний
кричат в переплетах оконных.
Ты конником белым летишь,
небесную бездну пронзая.
Я знаю, что это печаль твоя снится ночами.
Размешано сладкое в чае,..
а горечи кажутся злей.
Родней тебя не было...
но разбиваются лучшие веры.
Доверено сольнице неба просыпаться в раны открытые.
Пусть ангелы крыльями машут беспечно и сыто,
а счастье ногами твоими идет по земле.
Укорами любви не сложишь
Дождь. Дворники. Стекло.
Дорога...
Фонтаны брызг распались лужами.
Ночь. Поворот. Блеск фар.
И волгло...
Ты нужен мне, ты очень нужен мне.
Виброзвонок. Газ. Тормоз.
Вправо руль.
Спит за спиною пёс без ужина.
Спидометр. Жезл. Права.
Что - правила? -
Ты нужен мне, ты очень нужен мне!
Развязка. Стоп. Сцепленье...
Скоро ли?
Першит. Я, кажется, простужена...
Светает. Жизнь. Судьба.
Укорами
любви не сложишь.
Ты так нужен мне!!
Что едят ангелы по утрам
Что едят ангелы по утрам? -
Жареных грешников,
они, как семечки, очень вкусны.
Вы же слышите птичий гам -
конечно.
Это наитие новой весны.
И еще вам услышатся волны в хоре,
когда ракушку приложите к уху.
А те, кто глухи,
напрасно решат, что они бетховены.
Шушпанчик
"ШУШПАHЧИК (евр. shooshpah, N'мохнатое', N'неготовое', N'неоформленное').
— * —
Шушпанчик на пальчике был хорош.
Брокколи таяла между острых
зубчиков белых.
Ты сыпал хлопьями ватными ложь
мягкостью рыжей, смешно и просто,
шкурками белок.
В припадке смеха стало сердце
кататься по телу катком чугунным,
звеня углеродом.
И я в институт не пошла на лекцию,
и не узнала о войнах и гуннах,
слушая рондо
твоих притязаний
на искренность.
Но разве спрячешь
шушпанчик на пальчике?!
Электронная свеча
Когда не ладится вечер
и горько во рту от конфет,
дождь по карнизу унывно кропочет: «одна...»
зажгу компьютер, как свечку,
увижу из аськи: «привет!»
и сразу теплым манто приобнимет меня тишина.
Привет! мы рожицы корчим,
целуясь смешно, невсерьез.
Но я из всех одиночеств
тебя выбираю в ночи.
Мы скоро встретимся, знаю...
а, может быть, нет,
но из роз
ты шлешь букеты...
и сердце,
и сердце
ответно
кричи-и-ит!..
Я на иглу твою подсажена
Не приговаривай меня
к себе,
я на иглу твою подсажена.
Прощальною листвой сто бед
под черной саржею
уже готовятся войти
в мой дом без полиса.
Мне наложить бы карантин
на горечь голоса.
Но жизнь берет свое,
и влёт
вдруг сердце выстрелит.
...Ах это счастье на денек
такое быстрое!
Я тебя ожидала
Я тебя ожидала...
А поезд на стыках стучал.
Дважды в реку не входят,
но мне так хотелось войти.
Представляла, как ты
пил в купе из пакетиков чай
под гудошный,
почти теплоходный,
истошный
мотив.
Я тебя ожидала...
Но дважды войти не смогла.
Будет то же, что прежде -
разлука,
вина,
тишина...
Напророчь мне удачу,
поникшая в озимь ветла. -
Как избыть свою нежность,
что в сердце еще не прошла?..
Я тебя ожидала...
Так долго тянулась зима.
Ты всегда был не рядом,
решив, что карьера важней.
На перроне вокзала
рассыпалась топок зола.
И уже не помогут заклятья
семи ворожей...
Языками сомлев
Противоположные события
несовместны,
по теории вероятностей
не встречаются.
Над кем-то кресты давно,
а на мне — крестик. —
То ли смеяться им,
то ли мне печалиться.
Песок по песку ползет,
ветрами тревожимый.
Нищая просит на хлеб,
ожидая участи.
Мальчик с девочкой
едят мороженое,
языками сомлев
в сладкой тягучести.
Жужжалка
Спит толстый жук,
жужжа во сне жужжалкой.
У пчелки жалко есть,
но ей не жалко,
что отцвели цветы,
ведь полон улей.
Два счастья - я и ты
в кустах уснули.
Не говори
Загадала голос твой и взгляд,
руки, что обнимут и поймут.
Взбалмошная - все мне говорят,
только мне тепло в твоем плену.
Странный, непонятный и родной
ты явился из веков других.
Трудно, знаешь, женщине одной -
замкнут круг, и впереди ни зги.
Что за дело? - ты сойдешь с ума
от волос разбросанных,
и плеч.
Поплывут дурмана острова -
упадет твой шлем
и щит,
и меч.
Отметелит желтый звездопад,
заполошный мир - смотри - парит.
Взбалмошная - все мне говорят...
Пусть!
Но только ты...
не говори.
За тех, кто не дожил
Пока стремишься ты в приматы,
и в мате ищешь слова соль, -
я слышу боль травы примятой
и всех распятых колесом.
На четвертушку хлеба взглядом
молчит девчушка из блокады -
она умрет...
И всё не сон.
Я распахнусь:
кто друг,
кто пошлость?
Еще чуть-чуть
и снега крошки -
посыплются в мои ладони,
и в прошлом растворится донник...
Но память ноет
и болит
за тех, кто не дожил,
не прожил.
Мы в небо голубое можем
смотреть
на облако зари
и ничего не говорить.
Под угольками спит зола -
так хочется любви без зла!
Шаман
Праздничный столик
в зеркалах шоколадной фольги —
сияющий страз.
Шаман,
полоненный экстази,
облитый пенной слюной в сто карат
воплем неистовым
звал темноту и страх.
Люди,
из тех, что боялись увидеть ад,
смотрели в глаза сумасшедшему из дураков.
Кто-то тащил врагов,
а кто-то — детей,
в кипящий котел совокупленных жертв.
Все, что сейчас были кучным словом
т о л п а,
просто пахали землю и мяли жесть.
А он один не умел,
не хотел
ничего —
только кричать
в тесноту ожиревших душ!
И все уверились,
что шаман всемогущ,
не замечая плаху...
и палача.
