Вот и сейчас она была здесь - я увидела съежившуюся, вдавленную в землю фигурку. Она тихо плакала, но потом вдруг дернулась, обняла руками холмик и зарыдала в голос. Мне стало не по себе - долго сдерживаемое отчаяние выплеснулось из нее стихией, проснувшимся вулканом, захлестнуло снежной лавиной…
Влезать в чужие дела - это не мое. Но она так страшно кричала, что я подошла и молча стала гладить ее по плечу. Вулкан начал затухать: теперь она лишь всхлипывала, как дитя, и ловила ртом воздух.
- Ну все, все, успокойтесь! - я отняла ее от могилки. Мать честная! Совсем молодая, лет тридцати, не более! - Может, воды?
Она смотрела на меня непонимающими глазами. Ее миловидное лицо казалось мне мокрым белым листом, по которому течет акварель. Неприбранные волосы слиплись от слез на щеках, губы еще дрожали, но я видела - она приходит в себя.
- Посидите, хорошо? Я схожу за сумкой, там бутылка с водой.
- Подождите, - взгляд ее прояснился, - а… вы кто?
- Я? У меня тут рядом подруга похоронена…
- Поняла… Да, если есть вода… Мне бы попить. Я не взяла с собой ничего.
Я метнулась через рядки могил, подхватила сумку, по дороге схватила какой-то ящик - не на земле же сидеть - и помчалась обратно. Усадила ее на ящик, плеснула в пластиковый стаканчик воду. Она выпила ее одним глотком, как водку. Я налила еще. Она снова влила в себя воду так, словно она обжигала, глубоко вздохнула и окончательно пришла в себя.
- Спасибо. Мне лучше. Простите… Вы беспокоились… Я вообще-то не плачу, а тут вдруг…
- Не стоит, - я села рядом, - вы бы так же сделали на моем месте.
- Пожалуй, - она вдруг виновато улыбнулась, - а сигаретки у вас не найдется? Я сегодня все забыла.
Я протянула ей пачку. Она затянулась и замерла, прислушиваясь к себе. Потом посмотрела на меня.
- Я… Я Лиза.
Я назвала себя. Закурили. И какое-то теплое чувство светлой дорожкой пролегло между нами.
Молча докурив, Лиза указала на могилку и произнесла со странной ноткой гордости: «Это мой муж!» Я растерялась. Так девчонки-подростки хвастают подружкам: «Это мой парень!» Но здесь, на кладбище, фраза звучала как-то странно...
Я тронула ее за руку:
- Хотите поговорить? Мне почему-то кажется, что это нужно.
Лиза помолчала. Закурила вновь.
- Да… Мне нужно поговорить. С тем, кто не станет меня утешать пустыми словами о том, что «жизнь продолжается» и «все наладится». Я так устала от всей этой дурацкой опеки, от банальщины, ужасных штампованных фраз! Мне кажется, - Лиза посмотрела на меня, - вы - не такая!
Я не была в этом уверена. И сомневалась, что вообще умею утешать. Но она смотрела так, что ничего не оставалось сделать, как согласиться - и кивнуть: да, я не такая.
...Они познакомились два с половиной года назад в Крыму, в Симферополе, куда Лиза поехала отдыхать. Поехала - одна, а уехала - с удивительным ощущением единства. Случилось то, что бывает так редко - встретились две половинки.
- Я тогда смеялась, - Лиза улыбнулась, - говорила, мол, Дим, меня сделали специально для тебя. Сначала тебя родили, а потом - меня для тебя придумали. Он же был на 12 лет меня старше.
Она говорила о нем с гордостью, замолкая лишь для того, чтобы затянуться.
- Знаете, когда я решилась-таки притащить его в Питер, и мы приехали с вокзала домой, мы так устали, что просто упали вдвоем на диван и долго и молча лежали, обнявшись. Что-то происходило между нами в тот момент. Мы точно срастались кожей. Я поняла, где мое сердце, с какой стороны.
Лиза замолчала и, глядя в небо, улыбнулась чему-то.
- Да, я же не сказала. Димка был инвалид-колясочник. Но я все придумала, переоборудовала квартиру под него, пандус в подъезде сделали…
Она взглянула мне в глаза. Наверное, она прочла в них то ли изумление, то ли непонимание, и потому вдруг серьезно сказала:
- Он был самый лучший. И мне плевать, что он передвигался в коляске. Я любила его как есть. И не считала его инвалидом. Он просто передвигался в коляске!
Я перебила:
- Но как же вы его везли? Ведь из Симферополя до Петербурга сколько? Суток двое? И коляска…
- Да это почти не проблема. Купили СВ, нам там никто не мешал. Ну а бытовые моменты - справлялись.
- Так он вообще не ходил?
- Вообще. Он даже стоять не мог. Я знаю, о чем вы спросите - мол, как же ты решилась и все такое. Я решилась. У меня не было выбора - я любила.
- Да я не о том… А как он-то решился на такие перемены? Переехать в другой город, в другую страну всегда страшно, а уж имея некоторые… - я подбирала слово, – ограничения…? Лиза, это поразительно! Он настолько вам поверил, что решился на 180 градусов повернуть свою жизнь!
- Я же говорю. Меня придумали для него.
…Они очень хорошо и дружно жили. Лиза наладила быт так, чтобы Димка свободно чувствовал себя в квартире. Они ходили гулять и по магазинам, в суши-бар напротив дома, иногда друзья вывозили их за город или катали по Петербургу. Они растворялись в своем тихом счастье. И вместе боролись за его здоровье, часами делая гимнастику в надежде, что когда-нибудь парализованные ноги откликнутся.
Димка был настоящий боец. И видя его нечеловеческие усилия в боях за здоровье, восхищаясь силой его духа, Лиза думала: ну раз уж с ними случилось чудо - найти друг друга, то, может, в качестве подарка случится и еще одно?
…Беда пришла оттуда, откуда не ждали. Димка начал слабеть. Лиза списывала это на болезнь, усадившую его в свое время в коляску. Отлежали в больнице… Но Димка продолжал слабеть. И тогда Лизе стало страшно. Она бросилась искать врачей, заказывала обследования, выискивала какие-то нетрадиционные методы - все без толку. В Димкиных глазах поселилось отчаяние. Она заглядывала ему в глаза и молчаливо спрашивала: «Ты же не оставишь меня?» Он так же отвечал ей: «Нет, никогда».
А однажды утром она проснулась оттого, что Димка нехорошо дышал. Включив свет, она обомлела: шея у него была синяя. В ожидании «скорой» она посадила Димку повыше и держала так до тех пор, пока он не начал обмякать, хрипеть и валиться на бок.
Последние слова, которые вырвались из булькающего горла: «Крылья! Дайте мне свободные крылья!»
- Я просила врача со «скорой» сделать что-то. Но он сказал - поздно. - Лиза посмотрела на меня жалобными глазами. – Поздно… А у него еще минут пять назад губа дергалась. Потом всякие формальности. А мне так к нему хотелось. Посидеть рядом. Я пришла в комнату и вдруг подумала: «Надо ему распрямить ноги и подвязать бинтиком челюсть, а то ведь окоченеет, и в морге его будут ломать…»
Она все сделала.
Вскрытие показало, что причиной смерти была острая сердечная недостаточность. Двадцать минут - и человека не стало.
- Потом похороны, хлопоты. Я держалась. И думала, что должна достойно его проводить, а потом будь что будет. А когда все закончилось, я перестала жить. Погрузилась в вакуум. Чувствовала себя жуком, которого накрыли сверху банкой темного стекла. Сначала билась и плакала, потом просто перестала что-либо делать. Вообще. Не мыла голову, не ела, не говорила, перестала ходить на работу. Господи, как это мучительно - возвращаться в пустую квартиру! Натыкаться на его вещи! Я иногда сплю с его джемпером в обнимку. Вроде не одна. Но… как он мог? Как он мог меня бросить? Он же обещал, что будет со мной всегда, и… ушел!
…Я обняла ее за плечи. Нужные слова не подбирались. Да и были ли они? Но она ждала слов, и я начала говорить.
- Послушайте, Лиза… Не знаю, поймете ли вы. Если что не так - вы мне скажите, я остановлюсь. Мне кажется… Мне кажется, это хорошо, что ваш супруг ушел…
Лиза дернулась и посмотрела на меня бешеными глазами: «Да как вы…»
- Погодите. У меня сложные отношения с верой и церковью, но я понимаю четко: смерть вашего мужа называется «легкой». Понимаете? Он не гнил, парализованный, годами, не лежал в собственном дерьме, не терял рассудок, превращаясь в овощ. Он ушел на пике счастья, быстро и почти легко, у себя дома, на руках у любимой - согласитесь, такую смерть нужно заслужить перед богом. Вы подарили ему два года счастья, настоящего. Он любил вас. А как бы он страдал, если бы совсем слег? Подумайте, он был достоин такого ухода. Для него эта перемена - к лучшему. А если верить, что и «там» есть жизнь, то ему точно лучше - он ушел тогда, когда почувствовал необходимость. Не предал, не бросил вас, а просто кое-что изменил в тот момент, когда мог менять. Ушел в иную жизнь, но ушел - любимый и любящий.
Я замолчала, не зная, что еще сказать. Лиза тоже молчала, ткнув лицо в ладони. Потом подняла голову, по щекам текли слезы. Глаза ее светились каким-то особенным светом, тихим, серебристым…
- Это правда. Я зарылась в своем горе и о том, что ему ТАК лучше, даже не подумала! Представить его, полностью парализованного, а к этому бы рано или поздно все равно пришло, такова болезнь… Нет! Вот это были бы страдания для него! Я так закопалась в жалости к себе, что уже ничего не соображаю. Теперь будет все иначе. Пусть не сразу, но все изменится. И помнить надо не его смерть, а торжество его нелегкой, но удивительной жизни.
Она посидела, закрыв лицо руками. Потом достала салфетку, промокнула глаза, улыбнулась...
- Пойдемте, а то мне бы еще в церковь зайти, боюсь, не успею.
