Телефон зазвонил снова. Двигаясь почти на ощупь (за окном уже сгустились сумерки, погрузив комнату в полумрак), ковыляю в сторону коридора, долго шарю рукой по тумбочке, отыскивая трубку.
- Ну, наконец-то! - спросонья я не сразу узнаю голос матери. - Я уж думала, что опять не застану тебя дома.
- Почему «опять»? Ты что, уже звонила сегодня?
- Сегодня еще нет. А вот вчера раза три звонила.
- Вчера… Да, вчера меня действительно не было.
- Ну, и где ж ты шлялся?
- Не помню… Какое это имеет значение, мама? Я что, должен отчитываться о каждом своем шаге?
- О, давно ли ты стал таким самостоятельным?!
- Давно! А ты до сих пор не заметила?.. Ладно, зачем ты звонишь?
- Что значит «зачем»? Что, мать уже и позвонить тебе не имеет права?..
Ну, начинается! Все эти материны звонки ужасно действуют мне на нервы. Наверно, оттого что похожи один на другой, как две половинки яблока. Обычно вначале следуют упреки в невнимании и напоминания о том, что я как-никак ее родной сын, что официально мы все еще живем под одной крышей, и то, что я на какое-то время поселился в квартире у тетки, не дает мне никакого права игнорировать семью и так далее и тому подобное. После этого мать переходит на просительный тон и начинает настойчиво приглашать меня в гости, хотя бы на один вечер, мотивируя это тем, что наверняка я там целыми днями сижу на сухомятке, а дома меня ждет вкусная домашняя еда, что как раз сегодня она пожарила мои любимые блинчики с творогом, которые я должен непременно попробовать. И, хотя блинчики это, безусловно, аргумент (все эти приготовленные на скорую руку супы с «анакомом» и жесткие, отдающие синтетикой отбивные, которые я иногда покупаю в ближайшем супермаркете, действительно уже малость поднадоели), но стоит мне вспомнить ее испытующий взгляд, каверзные вопросы, которые она имеет привычку задавать во время ужина, плюс угрюмое молчание отца, иногда прерываемое какими-нибудь скептическими замечаниями, и у меня тут же пропадает всякая охота проводить этот вечер дома. Поэтому, сглотнув слюну, я привычно бубню в ответ, что сегодня у меня масса неотложных дел, поэтому при всем моем желании встретиться скорей всего не получится… На этом, собственно, все и заканчивается. Мать в раздражении бросает трубку, а я в который раз с ужасом думаю о том, что когда-нибудь моему добровольному заключению придет конец, и я снова вынужден буду вернуться под родительский кров. О, только бы это случилось как можно позже!
Сегодняшний разговор мало чем отличался от предыдущих. Разве что вместо блинчиков мать пыталась соблазнить меня своими фирменными котлетами по-киевски, которые на этот раз ей особенно удались, но я, как всегда, остался непоколебим. Тогда, уже совсем другим тоном, она поинтересовалась, чем я собираюсь заняться в отпуске (за день до этого я имел неосторожность сообщить ей о некоторых своих планах на будущее), на что последовал прямой и исчерпывающий ответ: «Творчеством». Это, по-видимому, ее немного успокоило. По крайней мере, никаких новых вопросов не последовало, и на этот раз наш разговор закончился вполне миролюбиво.
Вообще, как я успел заметить, слово «творчество» всегда действовало на мать как-то по-особенному. Ведь именно она - никто другой! - в свое время разглядела во мне зачатки будущего таланта (отец, как всегда, предпочитал хранить многозначительное молчание) и настояла на том, чтоб ее сын связал свою жизнь с живописью, другими словами, пошел учиться на худграф. И потом, когда, вернувшись из армии, я, собираясь изменить раз и навсегда выбранному пути, стал вдруг всерьез подумывать о том, чтобы полностью переквалифицироваться, именно она подсунула мне то самое объявление в газете, где говорилось, что одному из наших заводов срочно требуется штатный художник, решив таким образом мою дальнейшую судьбу. Да, что там говорить, мать всегда мечтала видеть во мне человека искусства. Мне кажется, она до сих пор твердо убеждена в том, что из ее сына может запросто получиться если не Рембрандт, то уж второй Глазунов, как минимум. И - я больше чем уверен - ей даже в голову не приходит, что художник на заводе имеет столько же отношения к творчеству, сколько, скажем, театральный гардеробщик к тому, что, собственно, и называется театром.
Хотя зайти к родителям в самое ближайшее время мне все-таки придется, как я это делал каждый раз, когда отдавал матери часть своей месячной зарплаты. Теперь же мой взнос должен быть более значителен, с учетом того, что с сегодняшнего дня я нахожусь в отпуске. Сыновний долг и все такое! А может, просто отделаться каким-нибудь подарком? Но тогда и отцу придется что-то покупать… Надо будет хорошенько обмозговать это на досуге. Думаю, это в какой-то мере примерит их с тем, что я сейчас живу у тетки, практически оборвав все отношения с семьей. Мать, конечно, будет долго отказываться, может быть, даже вообще не примет от меня этих денег, но в любом случае это будет уже на ее совести…
Чуть заплетающейся походкой возвращаюсь в комнату и, нашарив на стене выключатель, первым делом смотрю на часы. Ого, уже половина седьмого! Хорошо же я придавил! Состояние сонной расслабленности, однако, не проходит, и в какой-то момент у меня вдруг возникает предательская мысль снова нырнуть в объятия морфея. Искушение настолько велико, что я даже делаю шаг по направлению к дивану и - чуть было не растягиваюсь во весь рост на полу, споткнувшись обо что-то мягкое. Это мой хвостатый сожитель - черт бы его подрал! - со всей возможной деликатностью пытается напомнить мне о том, что с десяти утра еще ничего не ел.
Громко выругавшись, нехотя плетусь на кухню и, пока скармливаю Тобику остатки любительской колбасы, вдруг вспоминаю, что принимал пищу примерно в одно время с ним, и, значит, мне тоже сейчас не мешало бы подкрепиться. Однако все, что мне удается отыскать в недрах холодильника - это не совсем свежее яйцо, два малосольных огурца и наполовину выдавленный пакет майонеза. Плюс полпачки перловки, чудом обнаруженные в одном из настенных шкафов, и кусок черствого коржика в хлебнице. М-да, как тут не вспомнить о материных котлетах, так необдуманно отвергнутых мной несколько минут назад!
Впрочем, я недолго предаюсь унынию. Магазин, слава Богу, рядом, так что умереть от голода мне сегодня не грозит. Накинув на плечи куртку, проворно сбегаю вниз по лестнице. Вечерний воздух чуть отдает сыростью. Легкий ветерок игриво ерошит волосы, проводя влажной губкой по лицу, выгоняет из глаз остатки сна. Тут и там на асфальте пятнами свежей смолы тускло отсвечивают лужи с плавающими в них разноцветными огнями фонарей - значит, дождь все-таки прошел.
Чтобы сократить путь до магазина, я пересекаю улицу и ныряю в ворота ближайшего проходного двора. Впереди еще одни ворота, потом поворот. И тут совершенно неожиданно путь мне преграждает длинный забор из плохо сколоченных досок, за которым угрюмой тенью высится остов недостроенного дома. Вот тебе и срезал угол! Да, давненько я, оказывается, не ходил этой дорогой. Опять придется плутать вкруговую.
Забор почему-то долго не кончается. А может, это только кажется, потому что мокрая галька, в которой нога вязнет чуть не по щиколотку, сильно замедляет движение. Вдобавок ко всему на пути то и дело попадаются кучи битого кирпича, нагромождения каких-то железных труб вперемешку со строительным мусором, которые постоянно приходится обходить. Во мне начинает расти раздражение, которое усиливается еще и оттого, что в какой-то момент мне начинает казаться: когда-то я уже был в этих местах, причем совсем недавно. И, хотя здравый смысл подсказывает мне, что такого просто не может быть, что этой дорогой я не ходил по меньшей мере год, иначе бы давно знал про эту стройку и ни за что бы сюда не поперся, ощущение дежа-вю продолжает преследовать на каждом шагу.
И вдруг меня озаряет. Это происходит в тот самый момент, когда, преодолев очередное препятствие, я буквально натыкаюсь на выстроившийся вдоль забора длинный ряд мусорных баков. Ну, конечно же! Как я раньше не догадался! Ведь именно это место я видел сегодня во сне. Я даже остановился от неожиданности, еще раз внимательно обежав глазами окрестности. Точно! Вот ржавая арматура у забора. А это тот самый бак, в котором я (или кто-то, похожий на меня) рылся в поисках пустых бутылок. Для верности я даже заглядываю внутрь бака… Тьфу, дьявол! Но ведь этого просто не может быть! Какое-то наваждение, не иначе.
Яркий свет фар выскочившей из-за угла машины резко бьет по глазам. Я быстро отскакиваю в сторону, вжавшись спиной в забор. Жалобно скрипнув тормозами, автомобиль проезжает в каком-то сантиметре от меня, обдав целым каскадом гальки. Это возвращает меня к реальности. Нет, все это ерунда! Просто ряд совпадений, не иначе. И не стоит забивать этим мозги!..
Решительно тряхнув головой, я продолжаю путь. Вот и магазин, весь в ярких огнях реклам, демонстрирующих невиданное изобилие всевозможных деликатесов. Внутри, как всегда, многолюдно. Два парня в одинаковых форменных костюмах, выстроившиеся наподобие оловянных солдатиков с двух сторон от дверей, придирчиво оглядывают меня с головы до ног.
Потянув за ручки из стоящих на столике воткнутыми одна в другую пластмассовых корзинок самую верхнюю, начинаю неспешное шествие вдоль полок с продуктами. И - вдруг с опозданием понимаю, какую непростительную ошибку совершил. В голове, словно гул далекого моря, возникает до боли знакомый шум. Это опять дают о себе знать мои экстрасенсорные способности. Черт! Как же я мог забыть!
Я невольно ускоряю шаг, словно хочу убежать от этого все нарастающего шума. Но куда там! Он уже прочно обосновался внутри моей черепной коробки. Теперь это уже не гул моря, а гомон птиц, кружащихся, казалось, над самой моей головой.
Я быстро проталкиваюсь к одному из трех больших морозильников с выложенными под стеклом образчиками мясной и рыбной продукции, второпях выуживаю оттуда несколько коробок с изображениями каких-то не то котлет, не то отбивных - мне уже, в общем-то, все равно, - потом, также не глядя, хватаю с деревянного лотка первую подвернувшуюся под руку буханку хлеба. Шум в ушах все больше нарастает и, достигнув своей наивысшей точки, вдруг раздробляется на десятки отдельных голосов - мужских, женских, детских. Они звучат то попеременно, то как бы перебивая друг друга, пропадают, появляются, вновь пропадают, чтобы через секунду зазвучать с удвоенной силой.
«…Интересно, что они подмешивают в эту колбасу. Вид у нее какой-то уж больно неаппетитный…»
«…Мамочка, ну пожалуйста, давай купим того шоколадного мишку! Он такой симпатичный, мамочка!..»
«О, какая интересная бутылка! Таких я еще не видел! Вино, конечно, так себе, обычная кислятина, зато как смотрится!..»
«…Может быть, взять еще тортик?.. Нет, лучше воздержусь! А то я уже в джинсы не влезаю…»
«Слушай, а пиво-то как подорожало! На три банки может не хватить!..»
«Ну надо же! Во всем магазине нет лаврового листа! Безобразие!..»
Изо всех сил зажмурившись, несколько раз встряхиваю головой, но ничего не помогает. Нет, это, в конце концов, невыносимо! Почти бегом направляюсь в сторону касс. Выбрав ту, где поменьше людей, пристраиваюсь в спину высокой женщине в светлом плаще, которая в этот самый момент мысленно пересчитывает продукты в своей корзинке, лихорадочно прикидывая, хватит ли ей денег за все заплатить. Наконец, еще раз для верности заглянув в свой кошелек, она ненадолго успокаивается.
Молодая девчонка за кассой, окинув ее равнодушным взглядом («У, сучка крашеная! Самой, небось, под шестьдесят, а все туда же - молодится!»), заученным движением начинает выуживать продукты из корзины, по одному поднося их к сканеру со штрих-кодом. Тот отвечает ей послушным попискиванием. Цифры, цифры, цифры… («А набрала-то, набрала! Чтоб ты подавилась этими пельменями, падла!»)
Наконец, расчет окончен, и девчонка одаривает женщину дежурной улыбкой:
- Спасибо за покупку! Заходите еще!
Та отходит от кассы, скептически разглядывая ценник.
- Молодой человек, вам пакет нужен? - я не сразу соображаю, что вопрос обращен ко мне, несколько раз быстро киваю. («Тю, притырочный какой-то! Он что, с луны свалился?») При этом девчонка даже не смотрит в мою сторону. Рука механически перекладывает мои покупки из корзинки в пакет. Снова у меня в ушах нескончаемый ряд цифр… Кажется, моя голова скоро лопнет от цифр!
- С вас двести двадцать пять рублей сорок копеек.
Пока я лихорадочно роюсь в портмоне, кассирша мысленно награждает меня еще одной не слишком лестной для меня характеристикой: «Как пить дать, холостяк! И как он только жрет всю эту блевотину!»
Наконец, со всеми формальностями покончено, и я со всех ног мчусь на улицу. Скорей-скорей, подальше от этой стервы за кассой, не забывшей протараторить мне в спину свое «Спасибо за покупку!», подальше от всех этих покупателей с их дурацкими мыслями, мимо форменных мальчиков у дверей… Скорей! На воздух!
Только оказавшись за пределами магазина, начинаю понемногу приходить в себя. Гул в голове, наконец, умолкает, но я, как бы не веря своему счастью, несколько минут стою, прислонившись лбом к влажной стене («Боже! Какое облегчение!»), пока какая-то незнакомая старушка не останавливается возле меня, участливо заглядывая в лицо:
- Молодой человек, вам плохо?
- Нет-нет, все в порядке.
Она отходит, но как бы нехотя, несколько раз оглядывается, недоверчиво покачивая головою, и тогда я, чтоб не привлекать к себе внимания, чуть ли не бегом устремляюсь в противоположную сторону. Кровь бухает в висках, как будто в моей голове работает целая насосная станция. Черт возьми! Такого со мной еще не было! Что ж это получается, мне уже и в магазин нельзя сходить! Да что магазин! Для меня теперь любое закрытое пространство с большим количеством людей ничуть не лучше камеры пыток! Приятная перспектива, ничего не скажешь!..
Я настолько удручен этим открытием, что чуть не проскакиваю нужный мне поворот. Да, похоже, случилось именно то, чего я больше всего опасался! Мой дар начинает выходить из-под контроля. С каждым днем (нет, с каждым часом!) он становится все более неуправляем! Надо срочно что-то предпринимать!
Я еле сдерживаюсь. Я иду, даже не глядя себе под ноги. И только у самого дома вдруг вспоминаю, что забыл купить Тобику его любимой колбасы. Ладно, там, кажется, еще остался кусок. До завтра как-нибудь протянет!..
Впрочем, я недолго предаюсь унынию. Дома, после плотного ужина (не иначе, как по счастливому стечению обстоятельств я приобрёл в магазине именно котлеты по-киевски, и они, вопреки прогнозам этой дуры за кассой, оказались вполне съедобными), мои мысли принимают несколько иной оборот. В конце концов, все, что со мной сегодня произошло - далеко не смертельно. И вообще, в любом деле наряду с отрицательными надо видеть и свои положительные стороны. Ну что с того, что с появлением у меня экстрасенсорных способностей я стал испытывать некоторые неудобства в быту. Зато теперь я сам решаю, с кем мне общаться, а с кем не стоит. Зато теперь я любую сволочь за версту вижу, и меня не так-то просто обвести вокруг пальца. Неужели это не стоит того, чтобы поступиться некоторыми своими привычками!
Вдохновленный этими мыслями, я даже не поленился помыть накопившуюся за три дня посуду. Журчание воды и сытое ворчание разлегшегося на подоконнике Тобика (вдобавок к последнему куску любительской я от широты души угостил его также половиной своей киевской котлеты, принятой им с большой благодарностью) действовали на меня умиротворяюще. Нет, ну в самом деле, стоит ли так расстраиваться из-за пустяков! По здравому рассуждению, продукты ведь можно покупать и в ларьке. Или раз в неделю прогуляться на рынок. Подумаешь! Не велика потеря. Отказался же я от посещения заводской столовой… Хотя то, что я испытал тогда в столовой, не идет, конечно, ни в какое сравнение с тем, что мне довелось пережить сегодня. Тогда, помнится, было лишь слабое потрескивание в ушах и легкое головокружение. Кажется, что-то похожее я пару раз почувствовал вчера в «Белоснежке» и даже не придал этому значения. И это при том, что людей в кафе было немногим меньше, чем в магазине… Черт! Выходит, мое предположение подтверждается: то, что находится внутри меня, неуклонно набирает силу, ширится, растет и, вполне возможно, когда-нибудь полностью выйдет у меня из повиновения. И что тогда? Да, действительно, ЧТО тогда?..
Покончив с посудой, я, словно убегая от кого-то, быстро прохожу в зал и, плюхнувшись на диван, с остервенением щелкаю кнопкой телевизионного пульта. На экране тут же начинают мелькать какие-то бородатые люди в камуфляже с автоматами наперевес. Идет программа новостей. Взволнованный голос диктора, с трудом прорываясь сквозь разрывы шрапнели, сообщает, что на восточных границах России снова ведутся бои за раздел каких-то уже много раз поделенных территорий.
Через минуту вооруженных людей сменяют кадры с раскуроченными железнодорожными путями и лежащим на боку составом. Рядом сгрудилось несколько машин «скорой помощи», санитары в голубых спецовках вытаскивают кого-то из-под обломков вагона. А на первом плане испуганный человек в форме железнодорожника, уставившись прямо перед собой остановившимся взглядом, бубнит что-то про то, что это не просто несчастный случай, что не исключена возможность террористического акта.
И вновь смена кадров. Напротив друг друга за столом наш президент и министр обороны. Последний, подавшись всем телом вперед, с жаром говорит о внезапно обострившихся отношениях с западными партнерами, о необходимости как можно скорей разгадать стратегию наших политических противников, чтобы принять необходимые меры к скорейшему урегулированию международных отношений…
Неожиданно меня разбирает смех. Интересно, что бы запели все эти важные господа в безупречных костюмах, когда б узнали, что в какой-то сотне километров от них есть человек, способный без особого труда разгадать тайны их западных партнеров, просчитать на десять шагов вперед коварные планы всех политических противников. Да что там говорить! Я мог бы так же спокойно проникнуть в мысли самого что ни на есть засекреченного агента ЦРУ или Моссада, с легкостью спутать карты любому новоявленному Бен Ладану, вздумай он снова где-нибудь объявиться…
Да-а, если б они только знали! Я был бы сейчас персоной нон-грата, первым человеком после президента, с меня бы пылинки сдували, берегли как зеницу ока. А как бы охотились за мной западные разведки!.. Хотя, если трезво разобраться, ничего хорошего в этом нет. Возможно, сейчас я бы уже лежал в каком-нибудь глухом переулке с простреленным черепом или кормил рыб на дне Серебрянки.
От всех этих мыслей меня даже пот холодный прошиб. Нет, уж лучше мне со своим даром сидеть да помалкивать. Мало того, что я человек, в общем-то, аполитичный, я и в международной обстановке довольно слабо ориентируюсь. Ну, как, в самом деле, я смогу решать все эти мировые проблемы, когда и со своими-то разобраться не в силах!
Я выключил телевизор, в раздражении прошелся по комнате. Взгляд упал на стол с сиротливо лежащей на нем стопкой эскизов. Вот о чем сейчас следовало бы подумать! О моем так и не доведенном до ума рисунке. Проклятье! Неужели я так быстро сдамся? Ведь решился же я снова на этот чертов эксперимент по переселению душ. Ха! Хорошо сказано! Переселение душ… Ну, а что, разве не так? По-моему, эти мои путешествия из одного тела в другое и есть самая настоящая реинкарнация. Даже странно, что раньше это как-то не приходило мне в голову. Да-да, именно так! И я не какой-нибудь тайный соглядатай, жалкий вуайерист, а исследователь глубин человеческой природы, старающийся разобраться, понять, что там, за гранью… Вот и сегодня я отправился в свое путешествие вовсе не из праздного любопытства, а чтобы лучше узнать девушку, которая мне сейчас очень дорога…
Ну, и что же я выяснил? То, что Таня все еще меня любит, но при этом панически боится близости со мной?.. Да, прямо скажем, не густо. Вот уж верно говорят, чужая душа потемки! И даже мой дар, как выясняется, не такой большой помощник в этом деле. Он только позволяет на короткое время проникнуть в мысли, в сущность интересующего меня объекта, а что случится с ним потом, через день, через час или уже в следующие пять минут, мне, увы, не доступно…
Я вышел на балкон, закурил. Небо, почти очистившись от туч, прямо на глазах меняло свой цвет, из синего переливаясь в темно-фиолетовый. Двор внизу блестел, как облизанный, и был виден весь как на ладони, только в местах, перечеркнутых длинными тенями от деревьев, от низких карнизов над дверями подъездов, уже безраздельно царствовал сумрак.
Да, вот так и наше сознание. Оно как этот освещенный луной двор - все на виду, за исключением этих коварных темных участков. В них - наше второе «я», те наши мысли и побуждения, которые возникают буквально из ниоткуда, и которым ты сам порой не можешь дать логичного объяснения. Хм, интересная ассоциация! В духе дедушки Фрейда. Ну, а разве не так? Ведь это, кажется, он писал про темную половину, которая присутствует в каждом из нас. Да, буквально в каждом - во мне, в Тане… В Тане?!
В эту секунду меня, что называется, осеняет. Постой-постой! А что, если в портрете, над которым я сейчас работаю, попытаться показать эту скрытую от глаз половину? Ну да, точно! Это и будет моим ответом на один из главных вопросов бытия, моим вкладом в проблему, мучившую многие умы! Только вот как это сделать?.. Как? Да очень просто! С помощью тех же самых теней! Надо только «посадить» Таню так, чтобы они полностью скрывали какую-то часть ее лица... Ну-ка, ну-ка, надо попробовать!
Озаренный этой новой мыслью, я почти бегом возвращаюсь в комнату, щелкнув кнопкой выключателя, буквально впиваюсь глазами в Танину фотографию. Увы! На карточке ее лицо сияет почти девственной белизной. Никаких тебе полутонов, игры света и тени, за которые можно ухватиться, чтобы довести идею до логического завершения. Черт возьми! А ведь каких-нибудь пять часов назад я находил этот снимок вполне удачным! Да, чувствую, что потрудиться мне придется немало…
Я снова хватаюсь за карандаш, делаю несколько быстрых набросков, выбирая подходящий ракурс. Мне нужно, чтобы тень закрывала лишь половину ее лица. При этом не должно создаваться впечатления, что это простая случайность. Ведь я рисую не совсем обычный портрет. Вернее, совсем необычный. Он должен наглядно продемонстрировать двойственность человеческой натуры, наличие в ней некой тайны, которая даже Фрейду не по зубам. В этом и будет заключаться новаторство, неповторимость моей картины…
Хотя, если трезво разобраться, над этим вопросом задумывались многие портретисты. Взять того же Леонардо с его знаменитой «Джокондой». Ведь до сих пор ломают головы над тем, что означают этот ее взгляд и эта не то улыбка, не то ухмылка, застывшая у нее на губах!.. Однако времена классицизма давно прошли. В сегодняшнем искусстве совсем другие формы и методы, не в пример прежним более смелые и радикальные. Сегодня «зацепить» зрителя можно чем-то таким, что сразу останавливает на себе взгляд. Чем-то простым и в то же время необычным. Ярким и одновременно эпатирующим. А потому к черту все эти красивости, свойственные, скажем, тем же «прерафаэлитам». Портрет должен сразу бросаться в глаза, завораживать, буквально пригвождать к месту…
Ну, вот, ракурс, кажется, выбран правильно. Можно приступать к основной работе. Я с удовлетворением откидываюсь на спинку стула, машинально покосившись на часы. Ого! Уже половина двенадцатого! Да, похоже, сегодня мне предстоит бессонная ночь…