Из цикла: «Начало ХХI века»
Понедельник. Рань несусветная. Еще бы, пять часов утра. Солнце уже встало и через густой туман освещало округу рассеянным светом. На фоне размытого молоком пейзажа, умытая росой трава, вблизи смотрелась очень сочно. Так рано в город после выходных проведенных в деревне я еще не разу не выезжал. Обычно в воскресенье вечером. Но в этот раз пришлось переиграть. Все дело в том, что накануне я не смог отказаться от предложения соседа - хорошего приятеля из Москвы, откушать угря. Вернее трех угрей горячего копчения. Мы их в воскресенье утром по дешевке купили у местного рыбака. Потом, потрошили и коптили на свежих ольховых сучках. Самим готовить и не откушать? А как можно есть угря без ледяной водки? Можно, конечно, с холодным пивом, но лучше и с тем и с другим. Так и сделали. В итоге, не ехать, же, пьяному? Вот отъезд в город и пришлось отложить на понедельник.
Вставал я аккуратно, чтобы никого не разбудить. Попил вместо завтрака водички, одел костюм, в котором приехал в пятницу вечером и, уже садясь в машину, увидел на пороге жену в ночной рубашке. Она стояла абсолютно заспанная и держала в руках мой телефон. Уф, чуть не забыл. Хорошо, что у меня супруга есть. Вышел из машины. Чмокнул ее на прощание, выехал со двора, закрыл ворота и поехал на работу в Питер. Ехать мне до офиса ровно четыреста пятьдесят километров. Если торопиться и без нужды лишний раз по малой нужде не останавливаться, доехать можно за пять часов. То есть приехать к десяти.
Больше всего времени теряешь на грунтовке. Протяженностью она всего-то тридцать пять километров, но сколько не проверял, быстрее чем за полчаса никогда ее не проезжаешь. Когда сухо, еще ладно, гребенку проскакиваешь на скорости, а когда лужи, да еще и большие, вот тогда и идет основная потеря времени. Грунтовка петляет все время вдоль берега озера Селигер. То по густому лесу, то по холмистым полям. В некоторых местах дорога подходит почти к самому урезу воды. Тряска заканчивается в деревне Полново. Дальше плохой асфальт сто километров, а потом уже трасса Е-95, вернее нынче она называется Е-105 Хельсинки – Москва. Причем, через Петербург, в котором я имею счастье проживать.
Сама трасса из Петербурга в Москву давно и безнадежно устарела. Постоянные населенные пункты и вдобавок – узкая, а в некоторых местах, вообще - двухрядная. Имеется ввиду - один ряд в одну сторону. На сегодняшний день пропускать такое огромное количество машин без пробок дорога уже не в состоянии. Но все равно, на контрасте со ста километрами по дорогам местного значения, пускай и асфальтных, она все же - трасса. Вдобавок ко всем перечисленным трудностям, отравляют жизнь водителям еще и жадные, хитрые гаишники. Если быть точным, в современной аббревиатурной интерпретации – ГИБэДэДэшники. Ладно, отвлекся, до трассы доехать еще нужно.
Утренний туман почти рассеялся. Ехать по грунтовке осталось около пяти километров. И в этот момент перед крутым подъемом на границе поля и густого леса я увидел старушку, которая медленно взбиралась в горку. Опиралась она на высокую палку, которая доходила ей почти до плеча. Верхушка палки красиво венчалась витиеватой косой из трех сплетенных веток. Из-за этого природного украшения и приличной длины, ее можно назвать посохом. Через плечо висела котомка. Пожалел я ее и решил подвезти. Подумал, до деревни Полного пять километров через лес топать, а с ее скоростью – это часа два. Остановился и сказал старушке:
- Дай бог здоровья, бабуля. Садись, подвезу. Куда ж ты в такую рань собралась-то?
- Ой, спасибо, родненький, – сказала она, залезая ко мне на переднее сидение.
- Бабуль, до куда путь держишь? До Полного?
- Да хуля, если бы до Полного!!! Мне, мил человек, до Гнездилихи нужно.
Это – «хуля», у нее получилось так мило, и совсем не пошло. Я тем временем стал вспоминать, где же такая Гнездилиха. Вроде, когда едешь в Питер, такую деревню не проезжаешь. Значит в сторону. Только интересно, на сколько? Не высаживать же старую в Полного. Уж ежели взял к себе на борт, то нужно доставить до места. Мы поехали, продолжая болтать:
- Бабуля, а далеко твоя Гнездилиха от Полного?
- Да не… Часов пять пешком.
Я чуть не выронил руль, когда в голове умножил, пять на пять, получив в итоге красивую двузначную цифру. Ну допустим, она идет в два раза медленней. Двадцать пять пополам, получается двенадцать с половиной. Тоже не плохо. А если туда и обратно, то те же двадцать пять. Вот попал.
- Ладно, бабуль, там покажешь.
- Покажу, мил человек, покажу.
После Полного начался асфальт. Через три километра от этого населенного пункта главная дорога уходила налево, но бабуля сказал держать путь прямо. Метров через триста асфальт закончился и я машинально засек километраж по спидометру. Дорога становилась все хуже и хуже. Про себя я стал вспоминать карту Селигера. Действительно, эта грунтовка на карте есть и она вроде бы замыкалась на другую, которая шла с противоположной стороны озера, а потом уходила куда-то на север. Она давно привлекала мое внимание, но проехать вокруг озера по ней я все никак не решался. Все дело в том, что рассказы местных про ту дорогу были очень противоречивы.
Один местный тракторист рассказывал, что лет пять назад еле-еле прошел по ней пешком. Результат его пешей прогулки – потеря в грязи резиновых сапог. Другой же, гутарил, что лет пятнадцать назад, когда еще дороги были хорошими, его приятель, тракторист, утопил там гусеничный трактор. Он мол, до сих пор там в грязи стоит, одна кабина торчит. У меня хоть и с полным приводом машина, но все же не гусеничная. На сленге крутых джиперов она называется джип паркетник. Мало того, что советская, вернее отечественная, так еще и фултайм. Фул тайм, это и есть паркетник. А вот если партайм, тогда у тебя уже джип. Для примера. УАЗик – партайм, то есть с жестким межосевым дифференциалом, а Нива фултайм, с возможностью его блокировки.
Я ехал на своем отечественном фултайм в загадочную деревню Гнездилиху. Ехал уже восемь километров. Ежели исходить из моих вычислений, осталось мучаться около пяти километров. Действительно мучаться. Лужи стали большими, от одной обочины к другой. И чем дальше, тем глубже. Скорость сократилась до десяти километров в час. На большой скорости въезжать в лужу – глупо. Можно катушку зажигания намочить и на некоторое время встать, пока она не высохнет.
Когда проехали от асфальта одиннадцать километров я издалека увидел долгожданную Гнездилиху. Она действительно напоминала воронье гнездо. Большой холм, к которому шла извилистая дорога, а с двух сторон холма два небольших озера. Деревня располагалась на самой макушке большого пологого холма. Может, она раньше и была большой, но сейчас, домов в ней насчитывалось не больше десятка. Я поинтересовался у бабки:
- Бабуль, это и есть Гнездилиха?
- Да сынок, она самая.
- И много народу в ней живет?
- Пару дачников, а из местных – только мы с мамой остались.
- А сколько маме лет?
- Да церковный староста потерял учетную книжку-то, а мама сама не грамотна у меня, так что точно год рождения ейный не знаю.
- А тебе бабуль сколько годочков, ты-то хоть помнишь?
- А как не помнить-то, ить и паспорт у миня это исть.
- И в каком году ты бабуля родилась?
- Вересня пятиалтынного по старому стилю, в сентябре то исть, году в таком же - пятнадцатом, при Николашке ешо.
- Ого! А как мама себя чувствует?
- Клюкву уже не собирает, видит плохо, ягоды зеленые приносит, но по грибы еще ходит. Она их по запаху находит. Только белые домой ташшит.
- А ты бабуль, в этой Гнездилихе давно живешь?
- А как родилась, так и живу. И мать моя тоже отсюдова.
- Слушай, бабуля, а дорога, которая через Гнездилиху проходит, куда идет?
- А прям до Валдая.
- Хорошая дорога-то?
- А кто ж ее знает нынче-то. Мы раньше до войны на телеге по ней тряслись, до самого города. Зерно там продавали. Давно по ней уж не ездила. Помню, прошлым летом две машины туда проехали.
- А с той стороны, машины приезжают?
- Машины давно не проезжали, а лет десять назад солдаты пьяные на танке приехали. Заблудивши хлопцы были. Неделю у нас квартировали, выпили весь самогон, сломали танком забор и обратно уехали.
- Забавно.
- Ну, вот и доехали. Спасибо тебе мил человек, а закурить дашь бабке старой?
- Держи, бабуля, - одновременно с этими словами, протянув ей сигареты «Парламент».
- Спаси господи, сынок, подожди минутку, покурю я и пойду. Не торопишься?
- Уже не тороплюсь, - посмотрев на часы, сказал ей я.
Бабуля лихо оторвала у сигареты фильтр и держа ее большим и указательным желтыми пальцами прикурила от коробка спичек, которые достала из многочисленных юбок. Я тоже закурил. Торопиться действительно больше не было смысла. Придется на работе что-нибудь придумывать. Главное часов в десять быть уже на связи. А связь появляется только на трассе. Бабуля после третьей затяжки решила нарушить молчание:
- А я смотрю мил человек, что ты все же спешишь и хочешь по этой дороге проехать?
- Да вот подумываю, но страшновато немного.
- А ты не бойся. Хочешь, я тебя заговорю?
- Как это?
- Давай руку и смотри мне в глаза.
Метрах в ста я заметил старушенцию, которая тащила из леса полную тележку дров. Судя по размерам тележки, в нее раньше запрягали осла или маленькую лошадь. Она целиком была деревянная, даже колеса. Бабуля держала небольшие оглобли у себя под мышками и довольно бодро взбиралась в горку. Дрова представляли собой разный сухостой, наваленный вперемежку большой кучей. Увидев, что я отвлекся, бабуля тоже повернула голову, а потом радостно сказала:
- Это матушка моя. Совсем на старость лет из ума выжила. Каждый день за дровами ходит. Уже весь дом в этих сучьях, жить просто негде.
И вдруг, уже громко, обращаясь ко мне:
- В глаза мне смотри!!!
Я посмотрел ей в глаза. Брови седые, ресниц почти нет. Старушечьи глаза. В углах на скулах глубокие морщинки, которые делают взгляд очень добрым. Зрачки маленькие, маленькие, прямо точечки, ели заметные на фоне темно-коричневой радужной оболочки. Они смотрели на меня радушным, теплым взглядом и совсем не моргали. От них было не оторваться. Ручка ее маленькая и сухенькая, не по-старушечьи горячая, крепко сжимала мою ладонь. Прошло секунд пять, десять и она заговорила. Тихо, быстро, и как-то очень вкрадчиво:
- Я вижу ты добрый и дюже везучий. Бог дал тебе силы. И силы благие. Делись ими часто, тому - кому плохо. Да не оскудеют они, а будет их больше. Чем больше отдашь, тем их больше вернется. Тогда и удача тебя не покинет. Она будет рядом, и сразу поможет. Поможет тебе и спасет от старухи. Старуха с косой тебя долго не тронет. Живи долго-долго дари людям радость. Дари людям радость и сам будешь счастлив. Я верю и знаю - ты будешь удачлив. Чу-чу-чу злые силы завяньте на веки. Сплюнь быстро налево и иди дальше с миром.
Я три раза плюнул через левое плечо, а когда обернулся, старуха вытащив свой витиеватый посох уже проворно шла помогать своей матушке везти телегу с дровами. На мои прощальные «би би» она никак не прореагировала. В пепельнице тлела плохо затушенная сигарета без фильтра. Работал движок. Я, загасив этот окурок, хотел его выкинуть, но почему-то в последний момент передумал. В углублении перед лобовым стеклом лежал спичечный коробок странной бабули. Окурок перекочевал туда, а сам коробок я положил себе в карман. Ощутив прилив сил, я резко тронулся и поехал прямо по дороге, по которой обратно еще никто не возвращался.
Примерно через километр от Гнездилихи следы от машин пропали вовсе. Не нужно быть следопытом, чтобы это понять. Дорога стала уже, а лужи глубже. Маленькие островки без воды состояли из желтого песочка, испещренного ямками от капель дождя, как щеки после перенесенной оспы. Еще через километр дорога стала зарастать травой и мелкими побегами деревьев. Не знаю, почему меня это не останавливало. Я продолжал упрямо ехать и ехать вперед. В некоторых местах трава достигала крыши машины, и мне приходилось ориентироваться только по деревьям, стоящим на обочине. Вот глухомань. В таком лесу можно запросто с медведем встретиться нос к носу.
По моим расчетам дорога скоро упрется в другую дорогу, более проезжую, на которой где-то стоит застрявший гусеничный трактор. По ней нужно повернуть налево. После поворота, через несколько километров, будет деревня Ребежа. Почему запомнил, да потому что название уж больно интересное, с французским прононсом. Дальше, после Ребежы, карта озера Селигер заканчивается, а дорога уходит на север. Картинку я вспоминал по памяти, изображенной на крупномасштабной карте, которая естественно осталась висеть в деревне. Ну ничего, главное до Ребежы доехать, а там спрошу у кого-нибудь. Кстати, это уже будет Новгородская область, соответственно снабжение деревни происходит с Севера. Значит, после деревни дорога станет лучше. А может быть и вообще хорошей.
Наконец и перекресток. Действительно, я выехал на большую дорогу, по которой недавно ездили. Судя по следам, не больше года назад. Причем ездили большие машины, типа лесовозов с огромными колесами. Проехав по ней около ста метров, я неудачно съехал в колею и сел на нее пузом. Все мои четыре колеса закрутились в воздухе. Вот тебе и полный привод. Как еще говорят? Вот тебе бабка и Юрьев день. Да по разному можно говорить. Я тоже говорил по-разному. Говорил вслух, громко матерясь и никого не стесняясь. А кого стесняться? Медведя? Пускай лучше медведь боится.
Я снял модельные ботинки, засучил костюмные брюки и вылез на свежий воздух. Тишина!!! Мокрая трава приятно охлаждала босые ноги. Двигатель, естественно, выключил, зачем бесполезно жечь бензин, которого, кстати, осталось уже не так и много. Вокруг стояли вековые сосны огромной высоты в два обхвата, если не больше, стволами. Не сосны, а мутанты какие-то. Я таких больших хвойных деревьев никогда и не видел. Представляю, какие в Сибирской тайге кедры. В этом месте тоже тайга, не лес, а сказка. Взять хотя бы папоротник, который выше меня ростом. И вообще, я в этом лесу на время ощутил себя лилипутом.
Возвращала к реальности машина, которая беспомощно висела на пузе. Ждать подмоги собственно не откуда. Идти в Ребежу? Можно конечно, но не факт что там есть трактор. Значит, нужно рассчитывать только на свои силы. А они у меня в отличии от мотора не лошадиные. Одна человеческая сила. Так себе, среднестатистическая силушка, не штангиста, а бывшего биатлониста. Придется тогда воспользоваться головой. И воспользоваться по прямому назначению, то есть – включить смекалку. Безвыходных ситуаций не бывает. Не бывает и все. Эх, сейчас бы лебедку. Зацепился бы за дерево, нажал кнопочку и всего делов. Но лебедки нет, даже ручной. А что есть? Есть еще полпачки сигарет.
Я закурил и вдруг вспомнил про окурок в своем кармане. Зачем я его взял? Фетиш? Или напоминание о колдовстве? Тем не менее, я почему-то оторвал фильтр и затянулся и так неслабым «Парламентом». Голова приятно закружилась. Я даже присел на ствол упавшего толстого дерева. Черт, почему машина не вертолет? Взял бы и полетел над этим лесом, непролазной дорогой. И лету до Питера всего-то около трех часов, если скорость вертолета километров двести. Правда, опасно. Падают они потому, что тяжелее воздуха. Какой-то бред полез в голову. Самая бредовая мысль, поймать лося, а то и двух и запрячь, как оленей. А почему бы нет? Лоси бегут впереди джипа запряженные цугом, а ты им движком немножечко помогаешь. Так слегка, чтобы бензин экономить.
Настроение от таких мыслей повысилось. Я уже сам над собой смеялся. Размечтался глупенький. Прилетит вдруг волшебник, в голубом вертолете. А лучше гаишник. Скажет, что стоянка в этом месте запрещена. Зацепит крюком и отбуксирует по воздуху на штраф стоянку. А стоянка эта в Питере, рядом с работой. Я пойду от нее пешочком, пожалуюсь руководству, мол, забрали на стоянку за неправильную парковку, пока я ходил по делам фирмы. Забрали, ни за что ни про что. Дайте денег, чтобы выкупить. Чем не сюжет?
Ладно, мечтать не вредно, нужно что-то делать. А то на самом деле придет медведь и покажет, кто в тайге хозяин. Ну его на фиг. Лучше, побыстрее отсюда уехать. Я открыл багажник и стал изучать его содержимое. Ничего особенного. Домкрат, запаска и веревка. Домкрат отпадает. Уж больно неудобно его ставить в бездонную яму с водой. Остается веревка. Самому что ли в нее впрягаться, вместо лося? Ладно, сейчас что-нибудь придумаю. Тем не менее веревку я все же вынул. Что еще интересного есть? Ключи понятно, а помимо? Помимо – есть топорик. Жалко, что не настоящий топор, но хоть что-то для леса полезное.
Через десять минут я с его помощью завалил стройную сосенку. Затем, отрубив верхушку и пару сучьев, я из дерева сделал бревно, около шести метров длиной, толщиной в комле сантиметров двадцать. Ну вот, теперь повоюем. Точек опор предостаточно, значит либо землю, как Архимед сдвину, либо машину из ямы вытащу. Естественно, получился второй вариант. Правда не без труда, но получился. Выскочила машинка из ямки, как рыбка из пруда.
Бревно я использовал, как удилище. Буксировочный трос, являл собой подобие лески, один конец которого цеплялся за переднее ухо машины, а второй – я намотал на бревно. Опорой служила высокая осина с толстым и ровным стволом, которая росла возле самой обочины. Рычаг у меня получился один к десяти. Значит, при моем весе под центнер, усилие получалось около тонны. Я вывернул передние колеса в сторону обочины, и взяв бревно за тонкую сторону, пошел навстречу машине. Шел я по большому радиусу. Если я проделал четверть окружности радиусом пять метров и мой вектор составил не больше четырех метров, то машина, соответственно, сдвинулась в десять раз меньше, но ей это все равно хватило, чтобы передние колеса выскочили из колеи. Что и требовалось доказать.
Заднее правое колесо тоже выскочило из колеи. Дальше я, отвязав веревку и включив раздатку, выехал самостоятельно. Ну вот, и топорик с веревкой пригодился. И хорошо, что в лесу. А если бы в чистом поле? Мало того, что там нет деревьев, так там и с точками опоры беда. Ну да ладно. Нужно поаккуратнее дальше ехать. Не брать же бревно с собой. А если, каждый раз работать лесорубом, то я в город только к вечеру приеду. И так полчаса потерял на эти упражнения.
Лес потихоньку начал мельчать и редеть. Вот и поле. Дорога пошла по небольшим холмам. Взобравшись на очередную возвышенность, я впереди увидел деревню. Слава богу, наконец-то Ребежа. Другой, здесь быть не может. Но, доехав почти до самой деревни, меня ждало разочарование. Моя дорожка действительно упиралась в наезжанную дорогу, которая в виде перевернутой подковы с двух сторон огибала деревню. Интуиция подсказывала, что нужно ехать налево. А если направо? Придется спрашивать у местного народонаселения.
Я поехал по центральной улице деревни. Дома находились с двух сторон пыльного проезда, штук десять слева и столько же справа. Самое интересное – все нежилые. То есть, с заколоченными ставнями или с окнами, крест-накрест забитыми досками. Что за черт? Действительно, деревня производила вид давно заброшенной. На земле лежали несколько столбов с оборванными проводами. Один столб вообще проломил крышу одного из домов. Самое интересное, что все строения производили впечатления еще довольно крепких. И это в разгар лета? Странно, очень странно.
В самом конце деревни, перед небольшим озерцом стояла перекособоченная изба. Крыша, покрытая почерневшей дранкой неправильной формы от кое-где сгнивших стропил. Окна, о чудо, не заколочены. Мало того, на них весели подвязанные посередине белые занавески. Дверь на крыльце слегка приоткрыта, а во дворе на веревке сохли мужские вещи. Все свидетельствовало о том, что здесь жили. Слава богу, удача. Хоть будет у кого спросить. Главное, чтобы не бабка какая-нибудь полуслепая, полуглухая. А то от нее добиться, в какую сторону ехать будет очень затруднительно. Хватит уж бабок, лучше уж дед.
Я остановил машину, выключил двигатель и пошел в избу. На пороге приоткрытой двери деликатно постучал. В ответ тишина. Постучал еще раз, более требовательно. На сей раз, встречать меня вышел большой рыжий кот. Он стал бешено тереться о мои ноги и громко урчать. Похоже домашнее животное изголодалось, или соскучилось. Что меня удивило, так это рост этого котяры. Именно котяры. Представьте, его изогнутая рыжая спина доходила мне до колена. Не кот, а собака средних размеров. Может быть он мутант? Я вспомнил недавний сказочный лес с двухметровым папоротником. А может здесь радиация? Тогда понятно, почему деревня вымерла.
Мне почему-то стало страшно. Я представил себя Сталкером. Не смотря на красивый пейзаж с маленьким зеркальным озерцом, вымершая деревня действовала гнетуще. Или угнетающе, один хрен. Можно еще сказать – депрессивно. В этот момент я услышал странные звуки: Хммм – шшшик, хммм – шшшик. Звуки оказались шагами. Делал эти шаги странного вида мужчина. Не смотря на жару, одет он был в серый ватник и старый мотоциклетный шлем, застегнутый крепко-накрепко кожаным ремешком. На ногах вместо брюк длинные семейные трусы. Одна нога обута в хромовый ботинок, а другая на половину отсутствовала. Вместо нее к согнутому колену крепился деревянный протез, по форме бутылки, горлышком книзу. Хммм – шшшик, хммм – шшшик.
Ботинок при каждом шаге скрипел хммм, хммм, а деревянный протез глубоко врезался в песок с шикающим звуком: шшшик, шшшик. За горбатой спиной висела рядная двустволка, а в руке калека тащил в сетке только что пойманную, еще живую рыбу. Видочек, да? Что только не увидишь!!! Котяра бросился к своему хозяину, вернее к живой рыбе. «Странный» довольно точно и сильно зафутболил рыжего кота своим деревянным протезом со словами:
- Брысь, чума, бля! Вчерась тока кормил. Еще раз мяукнешь, я тя самого живьем, как рыбу в глине зажарю.
- Доброе утро! – сказал я ему, как можно более приветливо улыбаясь.
- Спрашиваешь или утверждаешь? – вместо приветствия вопросом на вопрос ответил мне «странный».
Действительно странный. Я себе почему-то представил картинку, приготовленного в глине рыжего кота. Есть такой охотничий способ приготовления рыбы или дичи. Рыбу или птицу потрошат, солят, а потом густо измазывают глиной и засыпают углями. При этом не обязательно чистить от чешуи или ощипывать, потому что после приготовления, перья и чешуя остается в засохшей, обожженной глине. Удобно и вкусно. Может быть и котов так можно готовить, я до этого не слышал. Но если «странный» говорит, значит можно. Наверняка уже готовил в голодную лютую зиму. Продолжая улыбаться, я ему ответил:
- Я думаю, что утро доброе. Могу смело сказать, что утверждаю это. Мне сегодня везет. Я уже и не чаял тут кого-то встретить. А тут, такая удача, живой человек.
- Курево есть? – почти перебив меня, задал он следующий вопрос.
- Есть.
- Два месяца не курил. Самосад уже надоел. Горло дерет и кислый он.
- Шесть секунд. – с этими словами я залез в карман, достал полупустую пачку, открыл и в таком виде протянул ее «странному».
- Сколько можно взять?
- Все кроме одной.
- Понятно, значит тоже не очень куревом богат.
- Чем богаты, тем и рады.
«Странный» оторвал фильтр, достал из кармана спички и сложив руки лодочкой прикурил сигарету. Я обратил внимания на кисти. Они все были синие от татуировок. Мода здесь что ли такая фильтр отрывать. Сначала бабка, потом я, теперь – «странный». Наш диалог продолжился:
- А в шлеме мотоциклетном не жарко? Да и в ватнике?
- А у меня кроме ватника и нет ничего. А шлем нужен. Без него никак.
- А зачем он, да еще в такую жару.
- Я его круглый год ношу. Боюсь голову простудить или повредить. Смотри…
С этими словами он растянул ремешок, снял свой шлем и продемонстрировал, что под ним. Под ним была голова, только странной формы. Вы когда-нибудь наливали в надувной шарик воду? Нет? Тогда расскажу. Если налить в шарик воду и положить на стол, то шарик будет выглядеть ватрушкой, причем такой, живой, аморфной ватрушкой. Так и лысая голова у «странного». Она свешивалась над ушами колеблющимся студнем. В районе темени находилось маленькое пульсирующее углубление. Не человек, а прям андроид какой-то.
Тем временем «странный» наклонился, и вытянувшуюся под действием силы тяжести, как яйцо каплевидную голову, поместил обратно в обшарпанный шлем. Чудеса. Я стоял с открытым ртом и не мог от удивления ничего сказать. Действительно. Такую метаморфозу с головой не каждый день наблюдаешь. «Странный» меня успокоил.
- Да не боись ты. Я уже привык и почти не замечаю.
- Не ожидал просто такое увидеть. А ты что один тут живешь?
- Один.
- А давно?
- Тута? Уже второй год. Все хорошо, только эвона сигарет и пороха не купить.
- А давно деревня вымерла?
- Да не знаю. Я шел, шел, смотрю, деревня пустая стоит. Выбрал дом похуже и поселился. Света нету. В прошлом году летом дачник один из Новгорода приезжал, в центре деревне дом кирпичный - это евоный будя. Пожил без электричества месяц и уехал. Больше его и не видел. Мне тута нравится. Тихо.
- А на какие деньги порох да курево покупаешь, да и вообще продукты?
- Продукты? Какой соберу урожай, да что подстрелю, вот те и продукты. А деньги мне не нужны. Зачем мне деньги?
- Пенсию, ну или инвалидность, тебе не платят?
- Так, а меня нет официально на белом свете, кто мне платить будет.
- Как это нет?
- Долго отвечать. Пустое это. Забудь меня, мил человек и все. А ты сам, как тута оказался?
- В Питер я еду. Решил посмотреть новую дорогу, вдруг получится короче. По карте, вроде, проехать можно.
- По карте всегда гладко, только ехать не сладко. Ты на своей машинке-то могешь и не доехать. Трилевочники там вязнут гусеничные.
- А в какую сторону-то ехать?
- Тут заблудиться невозможно. Еже ли с этой стороны озеро объезжать – и он показал на водную гладь правой рукой – то дорога через двадцать километров упрется в заброшенную воинскую часть. Там сейчас семья медведей живет. Лучше летом туда не ходить. А с ентой стороны, через лес будя деревня большая, там дальше асфальт уже идет.
- А куда асфальт идет?
- Кто ж его знает. Я говорю, где был, то и знаю. А по асфальту не ходил. Врать не буду.
- А сколько до той деревни километров?
- Да около сорока будет, точно. Часов десять ходьбы. Я там шкурки на порох меняю и куревом запасаюсь.
- Слушай, подожди, а я на своей машине там проеду?
- Вряд ли. Там лесовозы год назад всю дорогу разбили.
- Что же делать?
- Езжай, откуда приехал. Вот тебе мой совет.
- Хорошенькое дело. А тебе самому за порохом еще не пора? А то поехали.
- Неа, шкурок еще мало, недельки через две пойду. Да и пешком быстрее выйде.
- Ну спасибо, мил человек. Нужно ехать. Счастливо оставаться.
- Тебе спасибо. А про меня не говори ни кому, не надо.
После этой фразы он посмотрел на меня совершенно водянистыми глазами неопределенного цвета. Взгляд его при этом был, как будто через меня, куда-то в даль, словно меня уже нет. Я почему-то явственно ощутил спичечный коробок в своем кармане. Он на короткое время стал тяжелым, как камень. Странно все это. А «странный» почему-то быстро, быстро заморгал глазами, повернулся ко мне обрубленной культяпкой и вперевалочку, пошел в избу. В полной тишине, скрепя своим ботинком и деревянным протезом. Хммм – шшшик, хммм – шшшик.
Я почти бегом запрыгнул в машину, завел двигатель и развернувшись в три приема на узкой дороге, поехал на перекресток, на котором полчаса назад решал, куда же мне ехать, налево или направо. Интуиция не подвела. Держать путь, действительно, нужно было налево. Правда, теперь в моем случае, направо. Назад ехать не хотелось. Да и бензина не хватит. Нужно только вперед. Да и не в моих правилах отступать. Уж если я чего решил, то выпью обязательно. Странный взгляд конечно у «странного». Я бы на месте дачников с таким андроидом в одной деревне не соседствовал. Мало ли что у него на уме. Завернет, как кота в глину, приготовит на углях и сожрет. Брррррр.
Вот уже полчаса от странной Ребежи я ехал по узкой лесной дороге. Сосновый лес сменился на лиственный. Больше всего росло осины, изредка попадались дубовые рощи. Дорога представляла собой широкую лесную тропинку, которая пока не заросла лесом. Машина на ней еще помещалась, но все чаще и сильнее по бокам меня хлестали придорожные ветки. Разъехаться на такой дороге, даже с мотоциклом представлялось затруднительным мероприятием. Но я все равно, думаю, обрадовался бы такой встрече. Причем, с любым человеком и любой техникой. Пускай даже и встречной. Лучше конечно с попутной.
А вот и попутчики, причем с техникой. Словно накаркал. Впереди меня шли три мужика. Одеты все одинаково. Зековские ватники без воротников и брюки, засученные в кирзовые сапоги. У двоих за поясом по топору, а третий тащил на плече допотопную бензопилу. То ли «Дружбу, то ли «Урал». Объехать их не представлялось возможным. Я остановился. Мужички тоже, как вкопанные встали и после синхронно повернулись ко мне лицом. Их физиономии выражали неподдельное удивление. Прямо картина Репина – «Не ждали». Меня не ждали. Вернее не конкретно меня, а вообще, технику или живого человека не ожидали тут увидеть.
Крайний слева от меня, снял с плеча свою бензопилу, поставил ее на землю и улыбаясь беззубым ртом подошел к водительской двери. Я открыл окошко. Состоялся интересный разговор:
- Ого, фраерок! Тебя каким ветром сюда занесло? Весь цивильный такой и в ма-ашинке ка-азырной (букву «а» он немного растягивал).
- Да вот, решил разведать дорогу новую. По карте она вроде километров на тридцать короче будет.
- А куда путь держишь в таком пинжаке красивом (так и сказал – «в пинжаке»)?
- В Питер на работу.
- Ого, далеко. Небось на-ачальник, ключик, чайник? Мы поближе идем и тоже на работу. Лес тут недалеко валим. Подвези нас прямо по дороге, километров семь, восемь отсюда. К тому же через два километра болотце будет, там даже трелевочники застревают. Мало ли забуксуешь, так мы тебя на руках вытолкаем. По рукам, на-ачальник?
- Садитесь, без проблем.
Лесорубы сели. Интересно, хоть и худые, кожа да кости, но тяжелые. Машина сразу же ощутимо под ними присела. Через минуту разговорились. Оказалось, что мужики идут из Ребежи. Два раза в месяц они ходят за двадцать километров к мотоциклисту в баньке мыться. Расплачиваются с ним овальными сигаретами. Они его так прозвали за мотоциклетный шлем, в котором он ходит круглый год. По слухам, он беглый зек. Якобы получил серьезную травму на зоне, попал в тюремную больничку, а там после трепанации черепа сразу же соскочил. От него, одноногого, такой прыти не ждали и не охраняли. Чего его охранять, если ему черепную крышку после операции даже поставить не успели. А он взял и сбежал.
Через пару километров, действительно, дорога превратилась в широкую поляну, на которой проводили учения танкисты или бульдозеристы. Я дал задний ход, а потом с разгону, на приличной скорости, чуть не перевернувшись, мастерски преодолел ее. Лесорубы даже захлопали в ладоши. Они уже были готовы вылезать и толкать меня. Я им такую возможность предоставил чуть попозже. Впереди оказался брод, с крутыми берегами. Вниз я съехал, и даже переехал широкий ручей, но вот забраться на раскисший глиняный берег не смог. Помогли лесорубы.
В первый раз они толкали сзади. Ничего не получилось. У них тоже скользили ноги. Потом они взяли мою веревку, залезли на сухой берег, воткнули в землю топоры, уперлись в них ногами и, как бурлаки и вытащили меня наверх. Самое интересное, что после брода осталось им буквально чуть-чуть. Там они со мной попрощались. Где-то в глубине леса, в трех километрах, ждала их тяжелая физическая работа. Хоть и тяжелая, но лучшие человеческие качества, за доброту платить добротой, она у них не отбила. Ребята вышли, машинка облегченно вздохнула и я тронулся в путь. Лесорубы долго стояли и махали мне в след, пока я не скрылся за поворотом. На память о себе они оставили топор. Не специально оставили, а забыли. На рукоятке топорища имелась красиво вырезанная надпись: «Работа – сука, начальник – блядь, я грубый урка, но помню мать».
Оставшиеся двадцать километров я преодолел за полчаса. Деревня, от которой начинался асфальт, действительно, оказалась большой. Как она называется, не узнавал, а таблички на въезде и выезде не имелось. Выяснил, что до Валдая рукой подать и соскучившись по скорости, полетел по хорошей асфальтной дороге больше ста километров в час. На заправке перед Валдаем залил бензина под завязку, чтобы больше не заправляться. При этом посмешил окружающих. Дело в том, что я забыл одеть свои ботинки и, как был босиком с завернутыми штанинами, так и пошел оплачивать бензин. Хохма.
Через четыре часа, около полудня, я оказался у себя на работе. Самое интересное, что даже ничего сочинять не пришлось. Начальник сам с утра был у зубного и ему, естественно, было не до меня. Перед городом я еще раз вспомнил бабку добрым словом. Спичечный коробок больно кольнул меня в бедро. От этого укола я открыл глаза, очень вовремя открыл, так как чуть не выехал на полосу встречного движения. Все-таки заговорила меня колдунья. Спасибо ей. Спичечный коробок я потом положил в бардачок, как талисман. Мало ли что. Так и продал машину с ним. И вообще в эту поездку я понял, что от добра - добра … все же ищут. Серьезно вам говорю – ищут.
И вы ищите. Ищите добро в себе и других. Ищите и обрящите.
Санкт-Петербург, 28 ноября 2006 года Станислав Кутехов