Осень жизни моей
отшумела дождями,
отшуршала листвой,
отзвенела багряными гроздьями.
Я друзей проводил.
Я простился с гостями
и с красивыми нежными гостьями.
Я друзей проводил
в города и в селения,
где и сладкая жизнь
солонее, чем соль.
А других – в никуда.
А иных – и в забвение.
Это хуже, чем смерть. Это больше, чем боль.
Проводил я гостей,
и случайных, и званых.
Засиделись они у судьбины моей на пиру.
А прекрасные гостьи,
как птахи в осенних туманах,
растворились в дали
и не будят меня поутру.
Но и мне по душе
жить в предзимье суровом,
где дороги мои
звёздным сумраком залило.
Только верится мне,
что поднимется снова
солнце жизни моей.
По-весеннему… Заново!
2.
Над снегами туманными
вспыхнуло вешнее зарево
и ручьями червонного золота льётся в боры.
Солнце жизни моей
поднимается заново,
означая начало нежданной и доброй поры.
Сам не верю глазам,
но в глаза мне глядит оно
всем пророчествам злым обо мне поперёк и назло.
Солнце жизни моей,
слёзной солью и потом пропитано,
поднимается снова и ставит меня на крыло.
Сколько раз поднималось оно
над моею планидою
и Жар-птицей фортуны садилось ко мне на ладонь.
Только я, ослеплён то вином, то житейской обидою –
я рукою махал на его животворный огонь.
Столько раз уходил я
от грозных и вьюжных экзаменов,
и давно недостоин я милостей Божьих – и всё ж
солнце жизни моей поднимается заново,
пробуждая во мне вековечную внешнюю дрожь.
Это юное солнце последней и горькой любви моей
мне последнее дарит Жар-птичье перо.
Я возьму его в руки, как будто свечу негасимую,
чтобы высветить ею хранимое в сердце добро.
И до неба судьбина взовьётся, и за небо,
но вернётся к земле на крылах журавлей.
Солнце жизни моей поднимается заново,
и заката не будет ему даже в смерти моей.