Поздняя осень в окрестностях Нарвы отнюдь не лучшее время года.
В природе исчезают все краски, все звуки, мрачный пейзаж не радует взор. Тусклый рассвет ленив и долог, и слабый день, едва родившись, тут же угасает, уступив место сырому ненастному вечеру.
Погода нехороша и переменчива, с хмурых небес сыплется то снежная крошка, то ледяной морох, и свирепый северный ветер яростно гонит по раскисшим дорогам прелые листья. Никакая одежда не спасает от такой непогоды, даже выносливые крестьянские лошади сами, без понукания возниц прибавляют ход, стремясь побыстрее достичь тёплой конюшни.
Мало кого встретишь на улицах в эту пору, только подневольные крепостные вынуждены мёрзнуть под стылым небом, выполняя господские прихоти. И то – добрый барин в лихую пору пожалеет своего раба, не пошлет ни в лес, ни в поле без крайней на то надобности.
Хмурым утром 17 ноября 1783 года в усадьбе графа Ивана Головина никто не работал. Во дворе барского дома под пронизывающим до костей ветром стояли угрюмые молчаливые кучки людей. Изредка открывалась парадная дверь, появлялась горничная Маруся, горестно качала головой и исчезала. Крестьяне сдержанно вздыхали, переминались с ноги на ногу, зябко ёжились, но не уходили. Некоторые шёпотом читали молитвы, две пожилые женщины тихонько плакали.
Всеми любимая барыня Наталья Николаевна вторые сутки мучилась родами, и всё меньше оставалось надежды на благополучный исход. В прихожей барского дома чувствовался запах лекарств – запах беды, бегали служанки, носили чистое белье, кувшины с водой, суетились, но эти хлопоты были направлены скорее на то, чтобы занять себя, чем представляли хоть какую-то помощь несчастной.
В спальне графини неотлучно находились ее старшая сестра Екатерина, приехавшая неделей раньше, деревенская акушерка Апполинария Романовна и вызванный накануне из Нарвы доктор – немец Рауль Штраузе. В уголке у комода сиротливо притулилась любимая горничная графини Маруся. Она сидела тихо, как мышка, судорожно сцепив на груди руки. На ресницах ее дрожали слезы, но девушка сдерживала себя и не плакала, боясь вызвать неудовольствие доктора, и только робко вздыхала, с мольбой и отчаянием глядя на него, как смотрят на бога, на Христа спасителя, на чудотворца…
Хозяина, графа Ивана Головина, дома не было, он уехал в Петербург ещё в начале октября и с тех пор не подавал о себе никаких известий.
-Вот негодяй, оставить жену в таком положении, - сердито бурчал на родном языке доктор, пользуясь тем, что никто из окружающих его не понимает, - нашёл время развлекаться, бесчувственное русское бревно! Окаянный распутник, пьяница! Бедная девочка, такая молоденькая, такая хрупкая!
Всю прошедшую ночь Рауль не сомкнул глаз. Роды выдались тяжелыми, ребёнок был крупный и шел ножками, а учитывая слишком юный для такого испытания возраст роженицы, случай можно было отнести к разряду критических. Доктор прилагал отчаянные усилия для облегчений страданий графини, но она всё больше слабела и теряла силы. К двум часам пополудни Штраузе понял, что если промедлит ещё немного, то потеряет обоих: и мать, и дитя. Он переглянулся с акушеркой, та скорбно поджала губы и молча кивнула. Виновато кашлянув, доктор поднялся и подошёл к Екатерине Николаевне, единственной присутствующей здесь кровной родственнице графини, не зная, как бы поделикатнее поставить её перед необходимостью трудного выбора.
Екатерина поняла его без слов.
-Спасайте ребёнка, доктор, это богоугодное дело, - прошептала она и закрыла лицо руками. – Натали тоже решила бы так.
-Sehr gut, - доктор решительно надавил на чрево несчастной и почти силой извлёк младенца. Тот оглушительно крикнул, возвещая миру о своём рождении. Рауль удовлетворённо вздохнул, перерезал пуповину и передал ребёнка подбежавшей горничной, после чего повернулся к роженице.
Положение было безнадёжным, и спасти жизнь Натали могло лишь чудо. Неожиданно она застонала и открыла затуманенные болью глаза.
-Кто?.. Кто? - прошептала она слабеющими губами.
-Девочка, Натали, дочка,- ответила Екатерина Николаевна, приподнимая с подушки голову графини, - смотри, какая хорошенькая.
-Анной назови…Аннушкой. Слышишь, Катенька? – графиня судорожно вцепилась в кружевной рукав платья старшей сестры. – Я знаю, что прошу слишком многого, но …Обещай мне, что не оставишь мою дочь, обещай, Катя!
-Ты поправишься, Натали…
-Обещай, Катя!
-Обещаю! Я выращу её так же, как вырастила тебя!
-Спасибо. Теперь я спокойна, - прошептала больная и впала в забытьё.
К вечеру началась послеродовая горячка, и семнадцатилетняя Наташа Головина отдала богу душу, так и не приходя более в сознание.
***
Граф Иван Головин слыл в петербургском свете одним из первых красавцев, но красота его была какой-то недоброй, дьявольской. Всё в нем было как бы в избытке – слишком тонкие черты аристократического лица, слишком роскошные каштановые кудри, слишком яркие голубые глаза, слишком изящная фигура, словом, он был слишком хорош собой. Барышни сходили по нему с ума, добродетельные жёны забывали про супружескую верность, а он не любил никого, только бездумно флиртовал, каждый месяц менял любовниц, но умудрялся при этом сохранять хорошие отношения и с обманутыми мужьями, и с покинутыми жёнами.
Иван рано остался без родителей и наследство получил весьма скромное, тем не менее он не растерялся и вскоре значительно приумножил его, выгодно выдав замуж троих сестер - редких красавиц, получил от зятьев изрядное вознаграждение и зажил в роскоши и славе Екатерининского двора. Его охотно принимали в самых знатных домах, мамаши ставили на него виды, но жениться красавец не спешил, более всего на свете ценя свою свободу. Родовое имение под Нарвой граф посещал крайне редко.Его томила скука и однообразие деревенской жизни, зануда управляющий со своими толстыми, как кирпичи, расходными книгами, грубовато-бесцеремонные соседи помещики, наперебой ломившиеся с визитами к редкому столичному гостю, крестьяне, донимавшие «барина» идиотскими прошениями, словом, едва приехав, граф тотчас же начинал думать о том, как бы скорее выполнить необходимые обязанности владельца поместья и вернуться в Петербург к привычной жизни.
Мало кто догадывался, что под приятной внешностью молодого повесы скрывается мелкая расчетливая душонка, скопище многочисленных пороков, главным из которых была трусость. Граф боялся войны и охоты, никогда не играл в карты, не дрался на дуэлях, заискивал перед сильными мира сего и презирал слабых. Он мог спокойно предать, оболгать, направить по ложному пути, не испытывая при этом ни угрызений совести, ни раскаяния.
Свой особняк на набережной Мойки он обставил с небывалой роскошью, выписал модную итальянскую мебель, персидские ковры и голландские гобелены. Устраиваемые по четвергам приемы дважды посещала сама императрица, кстати, тоже не оставшаяся равнодушной к броской красоте молодого графа. Однажды он чуть было не сделался её фаворитом, однако вовремя одумался и скромно отошел в тень, благоразумно решив «не дразнить гусей». Да и то дело – ублажать стареющую капризную государыню не велико удовольствие, даже при всех очевидных выгодах такого союза, так что, сказавшись больным, он укатил на воды, а, вернувшись, обнаружил при дворе большие перемены и нового фаворита. Нимало не расстроившись этим обстоятельством, он спокойно покинул Царское и продолжил беспечную жизнь светского бездельника.
Однако вскоре ему всё наскучило, и он почти перестал выезжать, неделями не появляясь в обществе, с тоски начиная подумывать, а не поехать ли ему за границу, как совершенно неожиданно его взяла в оборот старшая сестра покойного батюшки, царствие ему небесное, княгиня Аглая Михайловна Лобанова.
-Надобно тебе жениться, Ванюша, - вызвав к себе племянника, строго молвила она, - пора, годы твои самые подходящие. Кому ж, как ни тебе, продолжить наш славный род, родить наследника.
Иван пробовал отмахнуться, но тетка не отставала.
-Я тебе уж и невесту подыскала, Ванюша,- объявила она,- хорошая девушка, небалованная. Небогатая, но древнего уважаемого рода. Она не обременит тебя, деревенская, по столицам не приучена. Поселишь её в Нарве, будет за имением твоим приглядывать, да деточек рожать.
Последний довод сыграл решительную роль в перемене взгляда графа на собственную женитьбу, и в зимний мясоед 1783 года к полному удовольствию тетушки в своей домашней церкви под Нарвой он обвенчался с шестнадцатилетней княжной Натальей Зубовой, приходившейся дальней родственницей всесильному екатерининскому фавориту.
Поначалу свежесть и наивная пылкая любовь молодой жены привлекли ветреного графа, но ненадолго. Через месяц его начали раздражать и восхищённые взгляды Натали, и её пристрастие к чтению глупых романов, и деревенские привычки провинциалки, к тому же вскоре она сделалась беременна, бледна и капризна. Доктор предписал ей больше гулять на свежем воздухе - граф, проклиная всё на свете, таскался с ней по окрестным лугам; её без конца тошнило, она просила кислого - он раз пять ездил в Нарву к тамошней попадье за моченой морошкой; она боялась темноты - он терпеливо ждал, пока она не заснет у него на руках; она шептала ему, как он красив, как она любит его - он фальшиво улыбался и говорил в ответ дешёвые банальности, которые она принимала за чистую монету.
Наконец все это ему смертельно надоело. Кое-как пережив лето, Иван оставил безобразно пузатую жену и умчался в Петербург, пробормотав в оправдание маловразумительную чушь о «необходимости вернуться к императорской службе». Впрочем, Наташу не слишком огорчил его отъезд, нелюбезность мужа смущала и тяготила ее, она чувствовала, что он переменился к ней, что его раздражает ее подурневшее лицо и расплывшаяся фигура. Она была даже рада тому, что он уезжает и не увидит, какой она сделалась вследствие беременности, она хотела нравиться ему, а не внушать отвращение. Проводив его со двора, графиня вовсе перестала заботиться о своей внешности и никуда не выезжала, ограничившись обществом горничных, которые, впрочем, души в ней не чаяли и исполняли все, чего только барыня ни пожелает.
Осенью ей стало легче, тошнота и недомогание прошли. Очень помогали теплые письма сестры, которая обещала приехать сразу же, как управятся с урожаем и прочими неотложными делами, просила беречь себя, успокаивала, вселяла уверенность. Наташа воспряла духом и спокойно ожидала главного дня в своей жизни…
***
Граф получил известие о кончине супруги в самый неподходящий момент. Слуга вручил ему пакет, когда он выходил из дома, направляясь на свидание с баронессой фон Штейн, своей нынешней любовницей. Досадливо глянув на послание: «А, из деревни, после прочту», он небрежно сунул его в карман сюртука и сел в карету.
В тот день любовница была как-то особенно нежна и ненасытна, они провели в постели не один час, и когда, наконец, она выскользнула из его объятий и отправилась в туалетную комнату, Иван, в самом расслабленном состоянии духа и тела, вспомнил о полученном письме.
Вернувшись, баронесса не узнала своего пылкого возлюбленного. Злая гримаса крайней досады искажала его тонкое красивое лицо, движения сделались порывистыми, неловкими, он торопливо одевался и недовольно бормотал что-то по-французски.
-Помилуйте, что с Вами, граф? – растерялась баронесса. – Я Вам чем-то не угодила?
-Что Вы, милая моя, - опомнился Иван и изобразил самую любезную из своих улыбок. - Ваши чары, как всегда, неотразимы, а сегодня Вы и вовсе превзошли себя. Увы, я вынужден прервать наше приятное tête-a-tête… Видите ли, я только что получил …хмм…весьма прискорбное известие, - у меня умерла в деревне супруга и, как ни досадно, я должен заняться печальными церемониями, - похоронами, поминками и …ну и чем там ещё?…вы понимаете…обстоятельства, да-с… как не вовремя…
С этими словами новоиспеченный вдовец поднялся, галантно поцеловал даме ручку и удалился, вполголоса бормоча ругательства.
Баронесса презрительно посмотрела ему вслед.
-Нет, вы только посмотрите, каков негодяй! – искренне возмутилась она. – Ведь знала же, знала, что он порочен, но чтоб до такой степени! Давно надо бы прогнать его, да больно уж искусен в амурных делах. Эх, слабости наши, - она томно потянулась, как сытая кошка, но тут же снова нахмурилась, - Господь бог наш тоже не всегда справедлив, ни за что даровал этакую красоту – и кому! Бездушному, бессердечному …
Она не договорила, безнадежно махнула рукой и позвонила горничной одеваться.
***
К вечеру того же дня граф уже трясся в дорожном экипаже по скверной Нарвской дороге. Чертыхаясь и проклиная всё на свете, он представлял ожидающую его в поместье вереницу унылых событий – отпевания, погребения, раздачи милостыни... да в придачу ко всему прочему предстояло решить, что делать с новорожденной дочерью!
Но всё устроилось как нельзя лучше. По приезде выяснилось, что в поместье не чаяли его дождаться, и жену уже похоронили. Раздачей милостыни и незначительных вещей покойной, а также благотворительным обедом занималась его свояченица, с него же никто ничего не спрашивал, соседи сдержанно выражали соболезнования, дамы сморкались в кружевные платочки, а сами украдкой бросали в его сторону отнюдь не скорбные взоры, словом "все как всегда, все как всегда"…
Когда посторонние ушли, свояченица повела его наверх в детскую показать ребенка. Граф с некоторой опаской заглянул в колыбель и нашел красное сморщенное личико дочери отвратительным. С испугом отвернувшись, он встретил спокойный, всё понимающий взгляд Екатерины, и даже не подумал возражать, когда она заявила, что заберет племянницу с собой, и потребовала лучший графский возок с подогревом и кормилицу – доехать до своего смоленского имения.
-Я верну Вашу крепостную вместе с повозкой сразу же, как только доберусь с Аннушкой до места,- ледяным тоном заявила она. – Вы можете не переживать за девочку, пока я жива, она ни в чем не будет нуждаться.
Новоиспеченный родитель и не думал беспокоиться. Он с превеликой радостью позволил взять и возок, и кормилицу, попросил не обременять себя ненужными заботами об их возвращении, учтиво простился и в тот же вечер укатил в столицу.
Так графиня Анна Ивановна Головина, шести дней от роду, сделалась круглой сиротой при живом родителе.
***
Отъезд Аннушки Головиной в смоленское имение пришелся на 12 декабря, и в то самое время, когда она, завернутая в меховое одеяльце, крепко спала на руках кормилицы, за много верст от Нарвы, в Царском Селе, праздновали седьмой день рождения старшего сына наследника российского престола, Великого Князя Александра Павловича.
В замечательно убранной столовой был накрыт стол, сверкавший лучшей золотой и серебряной посудой. Фарфор и хрусталь предусмотрительная императрица Екатерина распорядилась не ставить из опасения, как бы расшалившиеся юные гости «господина Александра» не лишили её половины ценных сервизов. По случаю рождественского поста блюда подавались овощные и рыбные, но приготовленные и уложенные на красивые блюда столь искусно, что ими хотелось любоваться, но не кушать.
Впрочем, молодые господа с кулинарными шедеврами особо не церемонились. Сам виновник торжества, «господин Александр», красивый живой мальчик в нарядном, расшитом золотом камзольчике, сидевший во главе стола рядом со своей царственной бабкой, подавал пример отменного аппетита. Не отставал от брата и Великий Князь Константин.
Екатерина откровенно любовалась старшим внуком – своим любимцем, на сына же, Наследника Павла, также приглашенного на обед вместе с женой, бросала редкие неприязненные взгляды. «Господи, каков урод,- думала она, - как хорошо, что Александр не в него, а в мать лицом пошел. До чего ж пригож, а с годами станет ещё лучше. Доброго царя России оставлю, с божией помощью!»
Павел, в свою очередь, тоже смотрел на мать с плохо скрываемой ненавистью, ему были поперек горла визиты в Царское, раздражали излишняя роскошь её двора, бесцеремонные фавориты и расфуфыренные придворные. «Испортит Сашу, вот те крест, испортит. Ему бы у меня в Гатчине к военной службе привыкать, а не возле её юбки сидеть. А сделать ничего нельзя, слова лишнего не скажи, видеться с собственными детьми не дозволяет!»
Великая княгиня Мария Федоровна ничего не думала. Она просто любовалась сыновьями: как выросли, как похорошели!
Гости чинно продолжали обед. Государыня напрасно опасалась за сохранность дорогой посуды: благовоспитанные дворянские дети даже не помышляли никаких шалостей. Ещё бы! В присутствии государыни! Они церемонно и важно, как и подобает отпрыскам самых знатных фамилий, переговаривались, называя друг друга исключительно на «вы», и только живые, лихорадочно блестевшие детские глазки выдавали своих хозяев, с нетерпением ожидавших, когда им будет, наконец, дозволено выйти из-за стола и отправиться на обещанное представление в домашнем Царскосельском театре.
Среди приглашённых на день рождения к Великому Князю был и шестилетний Никита, младший сын влиятельного князя Гагарина. Он не видел Александра с прошлого лета и теперь горел желанием поболтать с товарищем. Как здорово они ловили тогда рыбу в Царскосельском пруду! Александр всегда тщательно следил, чтобы щук непременно отделяли от окуней, потому что щуки поедают других рыб и их надобно держать отдельно! А как весело бегали взапуски по парку! Совсем как обычные мальчишки, забывая о титулах и званиях!
Случай поговорить представился уже после спектакля, когда весёлые дети сидели в зимнем саду и делились впечатлениями от только что просмотренной пьесы.
-Князь, а вы будете жениться, когда вырастете? – спросил Александр.
-Нет, Ваше Высочество, - твёрдо ответил Никита, - ни за что! Все барышни такие несносные! Целыми днями только и делают, что капризничают да наряжаются. А вы что думаете на сей предмет?
-Что ж я могу думать? – с неожиданной недетской горечью воскликнул семилетний царский баловень. – Я не волен распоряжаться собой, вы же знаете. Когда придёт время, меня непременно женят на какой-нибудь несносной, как вы изволили выразиться, принцессе, и при этом никто даже не спросит моего мнения.
-Не расстраивайтесь так, Ваше Высочество, - попробовал утешить друга Никита.- Принцессы ведь бывают и хорошенькие.
-Только в сказках, князь, только в сказках. Нет, я хотел бы в жизни совсем иного!
-Чего же? – сочувственно вздохнув, спросил Никита.
-Свободы! – мечтательная улыбка совершенно преобразила лицо юного Александра, синие глаза заблестели. Впрочем, через миг всё исчезло: и улыбка, и мечтательность, мальчик нахмурил брови и огорчённо прошептал, - Да только что толка говорить о невозможном, если ничего этого никогда не сбудется. Мне никогда не бывать свободным! Мне суждено всю жизнь быть на виду!
-Вы наследник Российского престола…
-Наследник пока что мой отец, - перебил Александр.- Правда, бабушка всё время говорит, что я непременно буду императором, но… Как бы мне не хотелось этого!
Слова Александра Никита запомнил на многие годы…
ЧАСТЬ 1
ДВА ПОЛЮСА НЕРАВНОЙ ЛЮБВИ
Дозволено лишь то, что подобает.
Иоганн Вольфганг Гете
.
ГЛАВА 1
-Ваня! Иван! Ты здесь? – Сонную тишину летнего утра нарушил звонкий
девичий голос.
Легкая фигурка в простом белом платье стремительно сбежала с косогора – и дальше, мимо затянутого ряской пруда – к старой кузне, притулившейся на самой окраине деревни.
Из ворот вышел бородатый кряжистый мужик в кожаном фартуке, поклонился в пояс.
-Чего изволите, барышня?
-Мне нужен Иван,- строго сказала девушка. – Где он? Я ждала его целый час, он должен был нести мои краски и кисти. Из-за него я пропустила утренние этюды!
-Извиняйте, барышни, да только Ваньки-то в кузне и нетути…
-Нет? Так где ж он?
-Дак ведь тетенька Ваша, Катерина Николаевна, приказать изволили Ваньке в дальние выселки отправляться, коней ковать, так он, как солнышко встало, и ускакал.
-Вот досада,- огорчилась девушка, - а я и не знала. А надолго его, Фрол?
-Дён на десять, думаю, барышня. Табун там немаленький.
От кузни Аня отошла степенно, как и полагается хорошо воспитанной барышне, когда же неказистое строение скрылось из вида, помчалась к усадьбе, не разбирая дороги.
-Это невыносимо, - сердито бормотала она, придерживая рукой развевающиеся ленты шляпки, - тётушка нарочно разогнала всех моих приятелей, сначала Таню, а теперь и Ивана. Я осталась совсем одна, мне даже поговорить не с кем. Как же она переменилась! Как сделалась вдруг строга со мной! Нет больше моей вольницы!
Тётя никогда не стесняла ее свободы. Ане с детства дозволялось гулять не только с соседскими барышнями, но и с поповнами Матвеевыми, и с крепостными, как с ровней. Они затевали лепить бабу, кубарем летели на салазках с косогора, летом играли в прятки, лапту, горелки. Как весело бывало, как здорово! В святки ходили ряжеными, пели колядки, с жадным любопытством подглядывали, как гадали в бане взрослые девки. Те раз заметили слежку и отлупили малышню, в том числе и барышню, а ей и в голову не пришло пожаловаться, так что тётушка ничего не узнала, и никто не был наказан!
С дочерью тётиной горничной Таней маленькая графиня была тогда почти неразлучна. Совместными усилиями они надумали обстричь усы старому коту Яшке - «чтоб не мешали умывать мордочку лапкой», вместе опрокинули квашню с тестом, да прямо на лысую голову управляющего Степана Артемьича, вместе выстригали цветочки на новых занавесях в гостиной и вместе получали одно и то же наказание. Расставленные по углам в Аниной комнате, они корчили друг другу забавные рожицы и обдумывали планы новых проказ.
Различия между ними начались позднее. Когда Ане исполнилось семь, тётя решила, что настало время обучать племянницу наукам. В доме оборудовали классную, появились выписанные из города учителя и воспитатели. Непоседливой барышне было скучно одной сидеть на занятиях, и она выпросила разрешение, чтобы Таню тоже учили грамоте. Екатерина Николаевна позволила, хоть и с большой неохотой.
-Ладно, - сказала она, - пусть девка постигает азбуку и цифири, грамотная прислуга всегда в доме пригодна.
Увы, совместное обучение длилось недолго. Едва крепостная девочка научилась складывать буквы в слова и считать до сотни, хозяйка сочла её образование достаточным и приставила к легким работам по дому, так что пока барышня постигала языки, историю и географию, играла на клавикордах и разучивала модные танцы, Таня занималась совсем в других университетах. Она натирала паркет в гостиной, чистила столовое серебро, меняла белье в господских спальнях, мела, скребла, стирала, утюжила…
К десяти годам она постигла всю домашнюю премудрость и была назначена к бывшей подружке в услужение. Екатерина Николаевна внимательно наблюдала за юной горничной, но девочки стали проводить вместе больше времени, пока Таня убирала комнату барышни и заплетала ее волосы, и это дало им возможность вновь сблизиться друг с другом.
Как раз в это самое время и появился в их девичьей компании Ваня Демьянов…
В конце июля в суховей случился в деревне большой пожар. Пруды пересохли, тушить огонь было нечем. Избы вспыхивали одна за другой, как свечки. Ко всем прочим бедам прибавился ещё и сильный ветер, так что за короткую летнюю ночь полностью выгорел целый порядок. Убитые горем погорельцы разместились ночевать кто по соседям, кто в барской конюшне, а утром пошли оглядывать пепелище да подсчитывать убытки.
Из барского дома вышла хозяйка в сопровождении управляющего
-Мужики, все ли живы? – задал вопрос Степан Артемьевич.
Поселяне не досчитались глухой старухи Прасковьи да молодайки конюха Митрофана с грудным дитём.
-Жалко Лукерью. Не выбралась, видно, с младенцем, заснула крепко, умаялась. Мужик-то её в ночном был.
Мужики угрюмо ходили вокруг дымящихся головешек, бабы выли, размазывая по лицам сажу.
-Уймитесь вы! – прикрикнул управляющий. – Что ж теперь поделаешь? Не впервой, отстроимся.
Крестьянки утихли, только временами жалобно всхлипывали, глядя на торчащие из пепла печные трубы.
-А Демьяновы-то где же? – неожиданно ахнул кто-то
Действительно, ни сапожника Антипа, ни беременной жены его Пелагеи, ни четверых детей нигде не было видно.
-Можа у соседей где ночевают? – раздался чей-то неуверенный голос.
-Вроде все мы здеся….
Пошли смотреть к развалинам Антиповой избы и обнаружили среди горячих головешек страшные останки её обитателей. Повисло жуткое молчание, которое неожиданно нарушил голос управляющего:
-Постойте-ка, мужики,- сказал он, пересчитав обгоревшие скелеты, - это что ж получается, не все Демьяновы погорели! Глядите - два больших тела, да три поменьше, кто-то из ребятенков ихних спасся. Надобно обыскать всё вокруг, может раненый где лежит, или в беспамятстве….
Одиннадцатилетнего Ваню обнаружила за колодцем самолично барыня Екатерина Николаевна. Парнишка лежал навзничь и тихо стонал, лоб и щека в запекшейся крови, волосы, брови и ресницы обгорели. Его перенесли в усадьбу и вызвали доктора.
Неделю мальчик пролежал в бреду, почти не приходя в сознание, потом пошёл на поправку. Долго не решались открыть ему правду, а когда, наконец, сказали, что случилось со всей его семьей, безмерно удивлены были выказанной безучастностью. Ваня посмотрел на людей равнодушно, не пролил ни слезинки и молча отвернулся к стене.
-Видно память отшибло у сердечного, - сочувственно покачала головой горничная, - да может оно так-то и лучше. Горевать не станет.
Барыня на время оставила сироту в усадьбе на попечении кухарки Степаниды. Ваня потихоньку возвращался к жизни, помогал на кухне, хотя никто его и не заставлял, – то воды принесет из колодца, то дров в печи, то за хворостом в лес сбегает. Добродушная Степанида подкармливала его остатками с барского стола, мальчик поправился, порозовел, а к Покрову дню и улыбаться стал. Говорил только мало, «да», »нет», а то и вовсе молчал, ровно воды в рот набрал.
-Ничего, - вздыхала Степанида,- отойдет, детское горе забывчиво, а время, оно любое лихо лечит.
Однажды зашла на кухню барыня как раз в то самое время, когда Иван старательно раздувал огонь в печи. Ей очень понравилось его усердие.
-А что, Стешка, не оставить ли мальца у тебя в помощниках?
-И то дело, хозяйка, - обрадовалась кухарка, - парнишка старательный. Куда ж ему теперь, сиротинушке? Пускай пока на кухне помогает, а так взрастет, пристроите его, к каким работам умение проявит. А то и в рекруты, реветь об нём теперь некому
Так и порешили. Кухонному помощнику отвели каморку на первом этаже барского дома, возле чёрного хода. Никто тогда и подумать не мог, что на ближайшие пять лет эта комнатушка станет любимым местом времяпровождения барышни Ани и её любимой горничной Татьяны.
ГЛАВА 2
Ваня вовсе не терял память, как подумала горничная. Нет, он помнил всё – и убогую свою избу, и грубого жестокого отца, и забитую безответную мать, и чумазых младших братишек. Отца он вовсе не жалел, даже наоборот был рад, что этот изверг погорел и больше не сможет колотить его смертным боем. Пока Иван был мал, он не понимал, за что Антип так ненавидит его. Парнишка боялся отца, старался меньше попадаться ему на глаза, особенно, когда тот напивался по праздникам и превращался в дикого зверя. В такие дни старший Демьянов не знал удержу, кидался с кулаками на жену, порол ремнём Ваню, а то и пинал ногами, зло, остервенело, – уже лежачего. Кричать не дозволялось, за нарушение запрета следовала жестокая порка розгами – Антип не выносил сора из избы.
Повзрослев, Ваня понял, в чём дело. Причина оказалась самая что ни на есть стыдная – Антип Демьянов вовсе не был его отцом. Мать прижила его с кем-то ещё до замужества. Поэтому муж и бил её, поэтому и ненавидел Ваню – чужого ребенка.
В Петров день нашлось прямое подтверждение этому. Пьяный в дым Антип набросился на Пелагею, схватил за косу и страшно заорал:
-Всю душу ты мне вымотала, стерва гулящая! Ненавижу! Ненавижу и тебя, и сучёнка твово. Барское отродье! Он и мастью – то совсем другой, мои сыны – те в меня белесые, а ентот, вишь, чернявый и зенки у ево тёмные!
С этими словами он дернул бедную женщину за волосы, хряснул тяжёлой ручищей пониже талии, а потом неожиданно ткнулся нечесаной головой ей в плечо и завыл – дико, жутко, тоскливо.
-Прости меня, Пелагеюшка, за что ж я тебя так терзаю? Обещал ведь обиды не делать, а сам… Эх, да что там, нечто я не понимаю? Невиноватая ты, что барина приласкала, подневольные мы. А ты вон ладная какая, он и позарился. Да все одно – обидно мне, понимаешь ли, обидно. Мы хошь и крепостные, а всё ж живые люди.
Мать ничего не ответила, заплакала только, а никем незамеченный Ваня тихонько выскользнул из избы и прокрался на сушилы. Там он лёг на свежее пахучее сено и задумался. «Барское отродье», - это он, это про него было сказано. Выходит он незаконный сын какого-то барина. Но какого? У них не было хозяина, только хозяйка. Екатерина Николаевна. Так с кем же мать его «прижила»?
Он, конечно, и в мыслях не держал, что неведомый барин, узнай он о его, Вани, существовании, немедленно назвал бы его сыном и забрал к себе. Просто было любопытно узнать, кто же таков его настоящий отец?
Ваня надумал расспросить мать о тайне своего рождения. Должна ведь она сказать ему правду, он уж не маленький! Да только как спрашивать? Надумать-то легко, а вот решиться?
Пока с духом собирался, пожар и случился. Ту жуткую ночь он помнил плохо, всё мешалось в голове, путалось. Бог его уберёг, а иначе как объяснить чудесное его спасение? Словно неведомая сила выбросила его из сенцов, где он спал, за малое мгновение до того, как рухнула крыша. Потом он долго полз по траве, уворачиваясь от летящих искр, и земля была горячая и шершавая. Голова сильно болела, а когда он попробовал встать, всё поплыло перед помутившимся взором, и он рухнул без памяти возле колодца. Ничего больше не помнил, а очнулся уже белым днем. Вокруг было чисто, тихо, он лежал на чем-то мягком и приятном на ощупь. «Наверно, я умер, и бог пожалел меня и взял в рай», - подумал он, но тут над ним склонилась какая-то старушка в белом платке, и он признал в ней барскую кухарку.
-Живой, однако, – пробормотал он и уже спокойно уснул.
Так началась его новая жизнь. Днем он помогал на кухне, а вечерами…
Вечерами к нему приходили две девчонки. В первый раз, когда они появились в его каморке, он даже перепугался, признав в одной из них барышню, вскочил, неуклюже поклонился, не зная, чего ей от него понадобилось. Оказалось, что вовсе и ничего, барышня принесла книжку с картинками и дала ему посмотреть её, потом долго читала вслух сказку. «Чудно, - подумал он, - эко надумала, крепостному сказки сказывать. Известно дело, барская причуда». Сказка, однако, зачаровала его, он слушал внимательно и запомнил с лёту почти наизусть. Барышня тоже понравилась – красивая, нарядная, а самое главное - замечательно добрая. За всю свою недолгую жизнь он не мог припомнить никого, кто был бы с ним столь ласков, как она. Сущий ангел.
Вторая девчонка, горничная, тоже была ничего, только болтлива очень. Скоро Ваня привык к ним и даже скучал, если они долго не приходили.
Раз барышня заспешила и оставила в его каморке свою книжку. Ваня долго листал её, в неровном свете потрескивающей лучины рассматривал картинки и ряды непонятных значков - "буквиц", потом ему вздумалось попробовать разобраться в них. Вон барышня как хорошо умеет складывать их в слова, да и горничная тоже обучена, так может и он сумеет одолеть книжную премудрость?
Он помнил, что первая сказка в книжке называлась "Лиса-воровка", значит, вначале должна стоять буквица "л", потом "и", "с", "а". Покойная мать немного знала счёт и выучила его до двадцати, так что он загнул пальцы и получил в слове "лиса" четыре значка. Так, теперь проверим… Дрожащими от нетерпения пальцами он раскрыл книгу на нужной странице – и даже вспотел от радости!
Дальше дело пошло быстрее. По названию еще двух сказок он распознал, как обозначены другие буквы. У него оказалась цепкая память и неистощимое терпение, так что он просидел над книжкой всю ночь. К утру воспаленными от бессонницы и чада лучины глазами уже мог прочесть в тексте отдельные несложные слова. Дневные заботы отвлекли его, но помогая Степаниде готовить обед, таская ведра воды и охапки дров, он с нетерпением ожидал вечера, когда сможет, наконец, вернуться к себе и продолжить увлекшее его занятие.
Он даже не заметил, когда пришла барышня.
-Ваня! Ты выучился читать? Да как же ты сумел? – радостно и удивленно воскликнула она.
-Да я по названиям буквицы разложил, - гордо ответил он, позабыв свою всегдашнюю робость, - а иные, не все, конечно, по смыслу в слова добавил.
-Ты молодец! Правда, Таня? Хочешь, я буду тебя учить?
-Конечно, барышня! – с энтузиазмом откликнулся Ваня. – Во всей деревне только двое грамоту знают, а мне всегда так завидно на них было.
-Ну вот и отлично. Только не зови ты меня барышней, ну хотя бы пока мы здесь и тётенька не слышит. Меня Аней зовут. Анной. Договорились?
Он кивнул, переполненный счастьем. Верно говорится, что не бывает худа без добра! Да разве могло ему присниться в самом смелом сне, что он освоит грамоту, и что сама барышня возьмется за его обучение! Сама графиня Анна! Эх, видела бы покойная маменька!
Прошло несколько лет. Много воды утекло за это время, многое изменилось в жизни неразлучной троицы. Если вначале барыня Екатерина Николаевна не слишком обращала внимание на их компанию, то теперь они вынуждены были таиться и зачастую собирались вместе украдкой, да и отношения между ними сделались иными. Таня сохла по Ивану, глаз с него не сводила, а он и помыслить не мог себя без барышни. Неравная любовь доставляла ему жестокие страдания. Он подрос и понимал, что у него нет никакой надежды на счастье и ответное чувство с её стороны. Она видела в нем только приятеля, ученика, а может быть и слугу, он же любил её всем сердцем, преданно и верно.
Танькины взоры ему мешали. Какая же она сделалась несносная! Ну, чистая липучка! Куда бы он ни шел, она непременно оказывалась рядом. И как только умудрялась? Работы у неё, что ли мало по дому? Или хозяйка с неё не спрашивает? И все смотрит преданными глазами, синими-синими и грустными, как у коровы.
-Ну чего ты всё ходишь за мной? – Как-то не выдержав, спросил он.
-Кто ходит? – с вызовом ответила она. – За тобой? Больно надо. Возомнил о себе бог весть что…
-Не отбрехивайся, не слепой, вижу. Чего тебе надобно? Может, тебя барыня за мной доглядывать приставила?
-Барыня? – рассмеялась Танька. – С чего бы это? Нужен ты ей! Хотя, если честно, будь она построже, давно приказала бы прогнать тебя в шею из усадьбы!
-Да за что ж?
-А что б не глазел, куда не положено! Или ты думаешь, что никто не замечает, как ты возле барышни крутишься? Смотри, доиграешься, хозяйка дознается, прикажет выпороть тебя на конюшне да сослать куда подальше, вон хоть в дальние выселки.
-Ты что ль донесешь на меня?
-Дурак. Я упредить тебя хотела, а там уж своей головой думай, коли она у тебя на плечах имеется…
-Не ходи ты за мной, ладно? А в остальном я уж сам как-нибудь справлюсь.
Между тем Танины слова насчет барыни оказались пророческими. До Екатерины Николаевны дошли, наконец, слухи, как много времени её племянница проводит с дворовым парнем. Конечно, она и прежде знала об этой странной дружбе, но не придавала ей особого значения – Аня ещё девочка, пусть развлекается, как умеет, но теперь, когда она подросла и превратилась в прелестную юную девушку, сомнительному и опасному общению с рослым и не лишенным приятности Ваней лучше всего было положить конец. Екатерина решила действовать, но осторожно, чтобы не нанести чувствительной племяннице душевного смятения. Прежде всего она вызвала к себе Ивана и объявила, что желает обучить его кузнечному ремеслу, а по сему он должен немедленно собрать свои пожитки и переехать в пристройку к кузне, где жил бобылем деревенский кузнец Фрол. Потом серьезно поговорила с Татьяной, и, наконец, поднялась в Анину спальню.
-Аннушка, дорогая моя, - ласково обратилась она к девушке, усаживаясь на диван рядом с ней, - до сего часа я уделяла тебе мало времени, прости меня. Но теперь всё изменится, я обещаю! Ты уже совсем взрослая и тебе надобно привыкать к обществу, а то приедет папенька и забранит меня, что вырастила тебя такой дикаркой. Я хочу исправить свою оплошность. Отныне ты не будешь сидеть затворницей в четырех стенах. Мы будем ездить с визитами, принимать у себя. Завтра же пошлю за лучшей смоленской мастерицей Аграфеной Петровной, надобно обновить тебе гардероб, пошить несколько новых платьев, ну и по мелочам кое-чего – шляпки, ленты, перчатки… Ну, чего ты хмуришься, ровно не рада?
-К чему это, тётенька? Мне вовсе не хочется выезжать. Дома гораздо лучше. Я не закончила рисовать ваш портрет. К тому же Таня и Иван…
-Татьяна всего лишь твоя горничная, ты можешь относиться к ней по- доброму, но подругой твоей она быть не может! – резче, чем собиралась, перебила Екатерина Николаевна. – А Иван больше не будет носить за тобой рисовальные принадлежности, потому как я определила его в ученики к кузнецу.
-Но как же так, тётенька? Почему?
-Потому, душа моя, что он крепостной! Ему пошел уже осьмнадцатый годок, он рослый, сильный парень, довольно ему шататься в праздности, пора к серьёзному делу приобщаться. Ты была столь добра к нему, что обучила грамоте и счёту. Что ж, с одной стороны это неплохо, но все же каждый сверчок должен знать свой шесток. Поглядим, как он проявит себя на мужской работе. А стульчик твой и мольберт с кистями может и Марфа носить!
-Тётенька! – взмолилась Аня. – Ну, хоть иногда позвольте Ване меня сопровождать! Вы же знаете, я рано хожу на этюды, так что он мог бы, до начала кузнечных работ, провожать меня в парк.
-Ладно, - желая смягчить нанесённый удар, согласилась тётушка,- иногда можно, я дозволяю. Пусть отнесёт, что нужно – и немедля возвращается, а ты, как закончишь, кликнешь Марфу, она предупреждена будет, тотчас пойдет и поможет тебе. Договорились?
Ане молча кивнула. А что ей ещё оставалось?
Время показало, что ничего хорошего из этого не вышло. Да, официально тётушка вроде бы и не запретила ей общаться с приятелями, однако вскоре после этого разговора у Ани появилась новая горничная, а Таню барыня перевела к себе в личное услужение, так что девушки почти не виделись. Что же касается Ивана, так тётенька словно чувствовала, когда Ане вздумается пригласить его с собой на утреннюю прогулку, и именно тогда он неизменно оказывался занят. Девушка сердилась, но ничего не могла изменить и всё чаще или вовсе отказывалась ходить рисовать, или довольствовалась обществом покорной и робкой толстухи Марфы.
Аня скучала по Ване, ей не хватало его общества. Иногда она даже спрашивала себя, уж не влюблена ли она в него, и тут же твердо отвечала отрицательно. Нет, любовь это совсем другое, она читала в книжках. У нее же нет ни волнения в крови, ни дрожи в ногах, ни тоски, ни мечтательности… Иван просто друг, она привыкла к нему, с ним интересно, даром что он простой крепостной. К тому же умный не по годам, спокойный и рассудительный, вон как быстро грамоту освоил, не в пример иным дворянам! А и выдумщик отменный, на разные забавы гораздый. И почему тётя так упорно препятствует их дружбе? Иной раз по целой неделе свидеться не удаётся!
Вот и сегодня то же самое получилось – тётенька на дальние выселки Ваню отправила, а она и не знала вовсе, ждала целое утро. Досадно, а что поделаешь? Марфу звать, да только что толка? Солнце высоко, тени пропали… Анна посидела ещё немножко в беседке и уныло поплелась домой.
У конюшни стояла чья-то карета, суетились конюхи, распрягая лошадей. Аня покосилась на запыленную крышу повозки, усталых животных. "Не здешние, верно, издалека приехали. Кто бы это мог быть?"
Пахнул ветерок, донес соблазнительный запах любимых пирожков с капустой. Аня колебалась недолго – гости никуда не денутся, а пирожки остынут, - подобрала подол и помчалась на кухню к Степаниде.
-Стеша, не знаешь ли, кто там приехал к тётеньке? Да в такую рань? – обжигаясь начинкой, спросила она.
-Как так, барышня, да разве ж вам неведомо? – ахнула кухарка. – Радость у нас великая! Батюшка ваш пожаловали! С ним князь столичный, с самого Санкт-Петербургу!
-Князь, говоришь? И папенька? – подавилась пирогом Аня. – Господи, чего ж им здесь надобно?
-Зачем вы так, барышня? Он ведь родитель ваш. Соскучился, небось, проведать захотел. Да что ж вы так встревожились – то, сердешная? Закашлялись вот, дайте-ка по спинке вас постучу…
-Ах, оставь, Стеша, право, - девушка бросила недоеденный пирог и выбежала из кухни. Сердце билось тревожно и испуганно. Она не ждала ничего хорошего от неожиданного визита графа Ивана.
Отец был для неё чужим человеком. За свои неполные семнадцать лет она видела его всего дважды. Последний раз он приезжал, когда ей исполнилось двенадцать. Тогда он долго рассматривал её, словно товар в лавке, хмыкал, морщил брови. Она так и не поняла, понравилась родителю или окончательно разочаровала его. Ей было неловко в его присутствии, хотелось, чтобы он поскорее ушел. Девочка оглядывалась на тётеньку, ища поддержки, а та, внешне любезная, сидела в кресле бледная и напряженная.
Позже, когда папенька уже уехал, Аня случайно услышала разговор Екатерины Николаевны с её ближайшей подругой – помещицей Марией Гавриловной. Тётенька вытирала заплаканные глаза кружевным платочком и признавалась графине, как перепугалась визиту зятя.
-Я подумала,- всхлипывая, еле слышно говорила она,- что Иван приехал забрать Аннушку. Веришь ли, я чуть с ума не сошла от страха! Чтобы я стала делать без моей девочки?…
-Да полно тебе,- утешала Гавриловна,- что это ты вздумала! Если он двенадцать лет про своё дитя не вспоминал, зачем бы оно ему теперь понадобилось?
-Так то оно так, - кивнула тётушка, - да только Иван не такой человек, чтоб можно было не опасаться его выходок. Я ведь рассказывала тебе, как он выдавал замуж своих сестер? Вот – то-то же! Он ни перед чем не остановится ради собственного благополучия. Пошатнется его положение – может и дочкой родной пожертвовать!
-Мала она еще для замужества-то
-Сейчас-то конечно, да ведь он обычно с дальним прицелом планы строит: Пока то да сё, сговор да помолвка, оно как раз и подойдет к нужному возрасту.
-Надо бы тебе опекунство над Аннушкой оформить, чтоб ты сама могла распоряжаться её будущим.
-Думала я над этим, Мари, узнавала, да только ничего не добилась. При живом родителе нельзя опекуном стать, если только он сам согласие даст, а он этого делать не собирается. Боюсь я за Аню, милая, сильно боюсь…
Аня запомнила подслушанный разговор и сделала из него свои выводы: папенька был опасным человеком и желал ей, Ане, лиха.
А теперь он снова приехал. Неудивительно, что девушка поднималась в гостиную в большой тревоге.
ГЛАВА3
Иван Демьянов третий день подковывал коней на дальних выселках.
-Чудно, - бормотал он про себя,- какая блажь на нашу барыню напала, - подковы ещё исправные, до будущего лета вот как послужили бы. Ровно бес в неё вселился – езжай да езжай без промедления, дело, вишь, шибко срочное. Ну да что зря удивляться, не в первый раз – барская прихоть!
Августовское солнце пекло немилосердно. Иван отпустил очередную лошадь, потянулся за жбаном с водой. Вдруг набежал легкий ветерок, ласково коснулся щеки, словно нежная девичья рука провела по коже. Парень улыбнулся, вспомнив сокровенное, уже месяц лелеемое в мечтах мгновение…
…Он, как обычно, нёс за барышней стульчик, мольберт и коробку с кистями. Она внимательно смотрела по сторонам, выискивая натуру для будущего рисунка, со смехом рассказывала, как утром Таня нечаянно просыпала в чайник целую пригоршню соли и перепугалась до смерти, опасаясь гнева Екатерины Николаевны, он слушал, а вокруг звенело зрелое лето, зарождался новый день, пели ранние птицы. Казалось, в мире нет никого, кроме них. Он любовался ее легкой фигуркой, изящным изгибом шеи, струящимся каскадом каштановых локонов. Мечты вырывались из-под запрета, кружили голову… Вот его неведомый папенька признаёт в нём сына, он становится ровней Ане и тогда…
-Ой! – барышня споткнулась на неровной тропинке и чуть не упала.
Он едва успел подхватить её. Бросив мольберт и коробки, он поймал барышню за осиную талию, и она почти свалилась ему в руки. Выравнивая равновесие, Ваня наклонился, и щеки их соприкоснулись – совсем ненадолго, на единый неуловимый миг, но этого мгновения ему вполне хватило, чтобы почувствовать, какая нежная у неё кожа, какое свежее дыхание, как она очаровательна, мила и желанна…
Волшебство закончилось, не успев начаться. Барышня выпрямилась и отстранилась.
-Какая же я неловкая, - несколько смущенно сказала она, - сама чуть не упала и тебя не уронила. Извини, Ванечка.
-Ну, что вы, Анна Ивановна, как можно извиняться по таким пустякам, - пробормотал он, пунцовый от только что пережитого волнения. Кинулся собирать рассыпавшиеся кисти, руки дрожали и не слушались. Барышня начала помогать. Лучше бы она этого не делала!
Они одновременно потянулись к откатившейся в сторону кисточке, и он не выдержал - накрыл её руку своей, легонько сжал. Она строго посмотрела на него и нахмурилась.
-Ваня, что это? Для чего?
Он не знал, что ответить.
-Мне показалось, у вас царапина, - нашелся он, - вон там, около большого пальца…
-Да нет, всё в порядке, тебе действительно показалось. Видишь, ничего нет, – Аня помахала растопыренной пятерней перед его глазами, и вдруг заторопилась, - Давай, укладывай кисти, да поскорей – солнце уже высоко, тени пропадут, а я ещё и пейзаж не выбрала.
-Сей момент, барышня, не извольте беспокоиться, - негнущимися руками он неловко застегнул коробку, да не до конца, стал поднимать её – она раскрылась, снова всё высыпалось.
-Ой, ну что же это такое? – совсем огорчилась девушка.- Так хорошо всё начиналось, а теперь – нате вам! Да что ты меня всё барышней величаешь? Ровно у меня и имени уж нет!
…В совершенном отчаянии он плелся за ней в никуда – размечтался, дурень, расчувствовался, навыдумывал сладких прожектов, а она и не заметила ничего, просто оперлась на него, словно на кусок дерева, чтобы не упасть. Он едва дышал, держа её в объятиях, а она вон как решительно руку свою выдернула, словно неприятно ей сделалось. «А чего ты хотел? Кто ты таков, чтоб на расположение барышни надеяться? – издевался он над собой.- Что посмел о себе возомнить? Она – хозяйка твоя, графиня и видит в тебе лишь крепостного раба, но никак не человека, которого можно полюбить!» Он знал, что несправедлив к ней, просто думая так, ему становилось легче…
-Чего эт-то ты разлегся, дурень? – на плечо ему резко опустилась чья-то ладонь. – Вот бы барыня увидала, как ты тут прохлаждаешься!
Нить воспоминаний оборвалась. Иван вскочил, как ошпаренный – перед ним стояла рыжая Танька, младшая барынина горничная.
-Ты сама – то как сюда попала? – непонимающе спросил он.
-Выпросилась у Катерины Николаевны Акулине на кухне помогать,- хохотнула она, - ртов-то на выселках прибавилось, не справиться ей одной.
-До сих пор вроде обходились, не голодали, - возразил он, - темнишь ты, Танька, как всегда, обманываешь. А ну сказывай, чего тебе тут понадобилось? За мной доглядывать опять вызвалась? Барыне докладывать? Ничего ты тут не вызнаешь, один я, барышня дома осталась, в усадьбе…
-Что ты, Ванька, что ты несешь такое? – всплеснула руками девка.- Да нечто я бы посмела?
-Опять врёшь, негодная! – Глаза Ивана загорелись недобрым огнем.- А я все гадаю, с чего это вдруг у барыни в немилость попал, за что меня со двора согнали, на выселки отправили? Подковы у коней исправные, а кои постарее были, так Михайло и один бы управился, без помощника. А теперь понял, наконец, в чём дело, дошло до дурака! Ты барыне про меня наклеветала, вот она меня и невзлюбила, невинного!
-Так уж и невинного! – в свою очередь озлилась девка.- Видела я, как ты барышню обнимал, охальник, как за ручку держал! Тебя же, глупого, спасаю, наломаешь дров, да поздно будет, до смерти на конюшне за Анну запорют. Подумал бы лучше своей тупой башкой, куда ты лезешь, чего возомнил? Она дворянка, графиня, а ты - мужик крепостной! Нашел на кого взоры кидать, лучше оглянулся бы вокруг, ровню себе выбрал, женился да и жил припеваючи! – в её изменившемся голосе вдруг прозвучала горячая мольба, она вскинула голову, ища его взгляда.
-Уж не себя ли в жены мне предлагаешь? – изумился парень.
-А хоть бы и себя? - с вызовом ответила Таня, потом потупилась и тихо, смиренно призналась. – Давно ты люб мне, Ванюшка, а ты и не смотришь на меня, словно и нет меня вовсе, словно я пустое место, только с барышни глаз не сводишь. Жалко мне тебя, горемычного, не гоже тебе по Ане сохнуть, не будет тебе счастья. Неровня вы и сам ты это знаешь.
Иван невольно вздохнул и ничего не отвечал, а Танька продолжала.
-Я тебе сейчас ещё новость какую расскажу! – торопливо заговорила она, словно боясь, что он уйдет и не станет слушать. - Третьего дня граф Иван пожаловали и с ним господин солидных лет, важный, как индюк, по-хранцуски в нос гундосит, смешно так. Князь столичный, слышь, с самого Санкт – Петербургу!
-Важна новость, князь столичный,- пожал плечами парень, - эка невидаль.
-Да я ж не досказала ещё про главное-то! Князя этого нашей барышне в мужья определяют! Только про это никто ещё не знает, господа промеж собой договариваются, а объявления никакого не делали.
-А ты откуда узнала, проныра? – пытливо вглядываясь ей в лицо, спросил Иван. – Небось подслушивала, как обычно?
-Я случайно узнала…
-Знаю я твои случаи… Ну, а барышня что же? Рада или как?
-Ещё чего! Рада!– загорячилась девка. – Ты бы видел его, князя этого. Барышня, как ей сказали, вся в слезах из гостиной выбежала, чуть меня с ног не сшибла, еле-еле успела я в сторону отпрыгнуть. Барин сказал, что думает Анну с собой увезти, к жениху приучать, ну и к столичной жизни, а ей шибко не хочется из деревни уезжать, вот и печалится, бедная.
Ваня помертвел и глянул на Таньку диким взором.
-Барышню тотчас в город увозят? – непослушными губами еле смог выговорить он.
-Толком не знаю, может и не тотчас,- ответила она, - но дело точно решённое. Да ты что это побелел-то, ровно заупокойник? Ты смотри, глупостей не наделай каких? Слышь, Ванька, тебе говорю…
-Отстань, липучка! Рассказала свою новость – и проваливай, откуда пришла! - Пошатываясь, он поднялся, собрал инструменты и неровным шагом, словно слепой, побрел к полевой кузне.
В немой тоске Аня сидела в любимой беседке, покрасневшими от слез глазами вглядывалась в любимый с детства пейзаж, прощалась с ним, запоминала…
-Аннушка! – шурша шёлковым платьем, в беседку вошла тётенька и села на резную скамейку подле племянницы. – Я так и знала, что найду тебя здесь.
-Тётенька, милая,- девушка снова залилась слезами и бросилась Екатерине Николаевне на шею, - ну почему я должна подчиняться папеньке? Почему должна ехать с ним в столицу и выходить замуж за надутого князя? Он ведь бросил меня, отдал вам на воспитание, не вспоминал обо мне, а теперь я ему вдруг понадобилась. Что пообещал за меня этот старик, какое вознаграждение? Тётенька, не отдавайте меня ему, прошу вас! Я буду слушаться, замуж пойду, за кого скажете, только не отдавайте…
-Не могу я, милая, - печально прервала княжна, - он родитель твой и имеет право распоряжаться твоей судьбой. Я говорила с графом нынче утром…да утри же слезы-то, выслушай… Князь Петр согласился отсрочить свадьбу на год. Кроме того, в столицу ты поедешь через месяц, я смогла выпросить это время для того, чтобы смягчить тебе разлуку с родиной. Это недолгий срок, я понимаю, но эа месяц ты сумеешь привыкнуть к мысли о перемене жизни, успокоишься. В начале октября папенька пришлет за тобой.
-Я никогда не привыкну, никогда! – Анна зарыдала в голос.- Как я буду жить без вас, тётя? Без деревни нашей, без моих книг, без красок, без Вани?
-Ваньку из головы выбрось, - засердилась Екатерина Николаевна, - дался тебе этот крепостной! А привыкнуть – привыкнешь, человек ко всему привыкает, это поначалу только кажется, что невозможно. А пройдет неделя, другая – ты и думать про наше захолустье забудешь! В Петербурге иная жизнь – Государь император, балы, маскерады. Князь Петр видный вельможа, старинного уважаемого рода. Оденет тебя по последней моде, ко двору представит, во фрейлины к государыне или великой княгине Елизавете Алексеевне определит, ты хорошенькая, воспитанная, ни одно собрание не посрамишь.
-Да что вы такое говорите, господи, - от возмущения у Ани даже слезы на глазах высохли, - балы, наряды, государыня! Не надобно мне ничего этого! А пуще всего старика этого противного в мужья!
-Князь Петр вовсе не стар, доченька, - возразила княжна, - он статен и пригож, для своих лет весьма крепок и воспитания отменного. Как говорят,- стерпится, слюбится, может ты еще и счастлива будешь в замужестве, как знать! Да и то сказать, такая уж доля наша женская, - терпеть да подчиняться. Миром правят мужчины, они за нас все и решают.
-Но ты сама-то никому не подчинялась, тётенька.
-У меня иное, милая. Не будем об этом. И хватит печалиться, пойдем чай пить, самовар давно на столе. Да слезы-то утри, не гоже перед батюшкой и князем Петром зарёванной показываться, тем более, что уезжают они после завтрака. И потом, если это тебя немножко утешит… Граф позволил мне сопровождать тебя. До весны я поживу с тобой в Петербурге. Слышишь, доченька, ну не плачь, милая моя, не рви сердечко! – Екатерина Николаевна вытерла девушке мокрые щеки и продолжала. – Видит бог, как тяжело мне будет с тобой расставаться. Я ведь не зря тебя по соседям возила всю зиму, все надеялась, вдруг кто из окрестных барчуков тебе понравится, тогда бы я с легким сердцем тебя благословила и папеньку твоего не спросила, взяла бы сей грех на душу ради твоего счастия. Но, увы, не пришла к тебе любовь… А теперь, что ж, надо смириться, так видно, на роду тебе написано. Хотя, кто знает, что нас ждет впереди, за год все может перемениться, да так, что мы и подумать теперь не можем. Ну, улыбнись же, Аннушка, улыбнись, драгоценная моя. Вот, совсем другое дело!
ГЛАВА 4
Никита Гагарин в спешке собирался в полк. Натянул парадный мундир, захватил денег, как давно уже делали все офицеры, ибо не было никакой уверенности, что с парада не отправишься прямиком в Сибирь, оставил на столе заранее припасенное письмо к отцу, после чего крикнул денщику подавать карету.
Полчаса назад он получил с нарочным приказ, написанный лично его шефом, цесаревичем Александром: "Любезный князь, - писал наследник своим мелким изящным почерком, - простите, что вынужден прервать ваш отпуск, мною же и назначенный. Государь император намерен проводить показательный плац-парад по случаю прибытия австрийского посланника, а посему повелел мне незамедлительно прибыть в Гатчину со всеми адъютантами для репетиционного построения. Вам надлежит быть на месте не позднее пяти часов пополудни. Настоятельно рекомендую не опаздывать!"
-Рекомендую не опаздывать, - бубнил Никита, трясясь в карете по петербургским улицам, - бог меня уберег, что не успел уехать к Оленину, а не то загремел бы по этапу в Сибирь за неявку к учениям!
Улицы, по которым проезжал молодой офицер, были непривычно оживлены, горожане свободно гуляли, переговаривались, громко смеялись. Кое-где мелькали даже недозволенные бакенбарды и немецкие кафтаны с разноцветными воротниками. "Вот канальи, - беззлобно подумал Гагарин,- волю почуяли в отсутствии императора. Стоило двору отбыть в Гатчину, как стало можно и круглую шляпу из сундука достать, и русскую тройку запрячь! А зря рискуют, дознавателей царских полно шатается, донесут Павлу - не дорого возьмут. Неужто не обидно за такой пустяк в тайную экспедицию попадать?"
В полк прибыл вовремя, хоть и одним из последних. Все стояли на плацу небольшими группами, переговаривались: в каком настроении государь, да почему не видно великих князей, да надолго ли учения?
К Никите подошёл Платон Новиков – известный дворцовый сплетник. Сей кавалер славился тем, что знал всегда всё и про каждого, причем одинаково спокойно выдавал и возмутительную ложь, и абсолютную правду. Верить ему на слово было опасно, но зачастую его осведомленность оказывалась просто незаменимой.
-Prince , не уделите ли Вы мне немного времени для приватного разговора? - несколько вкрадчиво начал он.
Никита, как и большинство офицеров, недолюбливал болтуна, но портить с ним отношения было чревато, поэтому он изобразил самую любезную из своих улыбок:
-Разумеется, le comte . Чем могу быть полезен?
-Слышал я, ваш батюшка собирается снова жениться?..
Вот так новость! Никита вытаращил глаза, не сумев скрыть крайнего удивления, что, естественно, не укрылось от внимательно наблюдавшего за ним Новикова.
-Что я вижу! Оказывается, вы вовсе не знали об этом!? – хищно ухмыльнулся он.- Вот те раз, как же я неосторожен! Его сиятельство Петр Михайлович голову с меня снимет, если узнает, что я нечаянно выдал его маленький секрет. Вы уж не подводите меня, Никита Петрович, а?
-Оставьте ваши остроты до лучших времен, граф, - не выдержал Никита,- рассказывайте лучше всё, раз начали. Кто такая? То есть, я хотел спросить, на ком папенька собирается жениться? Какая-нибудь авантюристка, охотница за нашим состоянием, светская львица?
-Как раз нет, любезный князь, барышня, я полагаю, вполне добродетельна и в столь низменном намерении вряд ли повинна, чего не скажешь об ее родителе, Иване Головине. Уж он-то не преминет сорвать с вашего батюшки солидный куш за свою деревенскую девственницу! – Новиков неприлично хохотнул и сощурился.
-Что ты такое говоришь, Платон? Разве у графа Головина есть дочь? Я полагал, что он старый холостяк.
-Ты плохо осведомлен, милый, - перешел на "ты" и Новиков, - на самом деле он вдовец. Его жена умерла родами, а единственная дочь воспитывается в смоленской глуши старшей сестрой жены. Граф совершенно не занимается Анной, даже не видится с ней. Правда, он ежегодно отписывает не её содержание определенную сумму, но столь незначительную, что денег этих не хватит и на булавки. Теперь же, когда у него возникли серьёзные долговые затруднения, он вспомнил о ней и решил с её помощью поправить пошатнувшиеся дела. Насколько мне известно, это проверенный и беспроигрышный способ выбраться из бедности, не раз им опробованный.
-Вот, значит, куда батюшка отправился, - побелевшими губами пробормотал Никита, - а мне сказал, что в имение.
-Одно другому не мешает. Князь и в поместье своё завернет, и с невестой познакомится. Между вашими деревеньками всего-то не многим больше сорока верст.
-Quelle bourde ! – продолжал Никита, почти не слушая собеседника. – Батюшка что, умом тронулся? Ведь не молоденький, на барышне-то женится! Ну да может, бог даст, не понравится она ему?
-Экий вы наивный, Никита Петрович! Слышали, небось, мудрую поговорку: "Седина в бороду, бес в ребро!?" В каждом возрасте сладенького хочется. А насчет вашего второго вопроса… зря надеетесь. Слышал я, Анна Ивановна редкая красавица, да и есть в кого. Не был знаком с ее матушкой, а уж граф-то Иван, сами знаете…
-Да ты расскажи мне лучше про барышню, - перебил Никита, - какова она, какого нрава, воспитания? Говори всё, что знаешь!
-Вот тут я мало осведомлен, - пожав плечами, признал Платон, - живет затворницей, нигде, дальше Смоленска, не бывала. Воспитание получила провинциальное, правда, весьма приличное. Тётка на неё денег не жалеет, в отличие от родителя, все немалые доходы, получаемые от имения, в племянницу вкладывает. Девушка, впрочем, неизбалованная, добрая, и, полагаю, весьма наивная. Да она молоденькая совсем, ей еще и семнадцати нет.
-Вот это да! – присвистнул Гагарин. – Стал быть у меня в прожекте получить мачеху, на шесть лет моложе меня самого! Слушай, Платоша, и откуда ты всегда всё знаешь?
-Связи, - загадочно улыбнулся Новиков,- полезные связи всегда в жизни пригодны. Кто б вас просвещал, дурней, кабы не я? Так и померли бы в счастливом неведении. Да не переживай ты так, приятель, вашего богатства на полРоссии хватит. Не обедняете. - Он усмехнулся, сделал паузу, оглянулся. - А вон и Уваров идет, Федор Петрович, сейчас построение объявят.
И – точно, немедля прозвучала команда. Только успели выровнять строй, открылись ворота, и на плац вышел император в сопровождение обоих великих князей. Офицеры повернулись в сторону высочайших особ и застыли без движения.
Государь шел скорым шагом и казался сильно не в духе. Его приземистая сутуловатая фигура рядом с высоким стройным Александром казалась почти карикатурной, злая гримаса искажала черты и без того непривлекательного лица, он больше обычного шаркал левой ногой и на ходу что-то сердито выговаривал наследнику. Александр немного наклонился к отцу, чтобы лучше слышать, это крайне не понравилось Его Величеству, он остановился, резко развернулся и заорал Великому Князю прямо в лицо.
-Вы, как я вижу, совсем оглохли от излишней пальбы, Ваше Высочество! Надобно вам показаться Вашему доктору и незамедлительно, может быть этот олух сумеет прочистить Ваши уши, а иначе какой же из Вас будет командир!
Александр помрачнел и закусил губу. Это заметили все офицеры. Натянутые отношения императора с наследником ни для кого не были секретом. Впрочем, Павел и не скрывал своей неприязни к старшему сыну, постоянно прилюдно подчеркивая её
-Ну а вы, молодцы! – обратился государь к выстроившемуся воинству. – Что глядите невесело? Или служба не нравится?
Он быстро пошёл вдоль шеренги, пытливо всматриваясь в застывшие напряженные лица, и вдруг резко остановился напротив Никиты.
Под свирепым взглядом государя молодой офицер посерел лицом, непроизвольно вытянулся, вроде и дышать перестал. "Что он заметил во мне не так? Может, форму впопыхах не на те пуговицы застегнул? Недавно, сказывали, одного поручика за такую оплошность в рядовые разжаловали."
-Ваш батюшка дома, князь? – услышал он неожиданный вопрос.
-Нет, Ваше Величество, в отъезде. – Хриплым от волнения голосом ответил Никита.
-Крайне жаль,- теперь в глазах императора сквозило обвинение, словно именно он, Никита, был причиной отсутствия старшего Гагарина. – Он мне нужен. Немедля свяжитесь с ним и передайте моё пожелание как можно скорее видеть его у себя.
"Боже, что за день? Все разговоры про моего родителя. Даже Государю он понадобился!" – думал Никита, глядя вслед Павлу, шагавшему дальше вдоль строя.
-Князь, - прервал его размышления чуть слышный голос Александра. Великий Князь немного замедлил шаг и наклонился к Никите. - Вечером зайдите ко мне. Обязательно, это важно.
День показался Никите очень долгим.
-Так вы действительно не знаете, князь, где сейчас находится ваш отец? – снова спросил Александр.
Никита решил, что будет лучше ничего не скрывать.
-Еще нынешним утром я был уверен, что он в нашем имении, Ваше Высочество, - ответил он, - но теперь…
-Что же теперь? Что изменило вашу уверенность?
Никита во всех подробностях пересказал недавний разговор с Платоном Новиковым.
-Однако, - с улыбкой заметил наследник, - ваш батюшка большой оригинал! Жениться на неизвестной провинциалке! Источник сведений, конечно, весьма сомнительный, а впрочем, что касается амурных дел, тут уж господин Новиков любому даст фору…
-Осмелюсь перебить Вас, Ваше Высочество, меня беспокоит заинтересованность Государя в моем отце. Он приказал мне известить батюшку, что Его Величеству угодно видеть его, я же совершенно растерян и не имею представления, как это сделать. Может быть Вам известно, зачем отец так срочно понадобился?
-Мы с государем сейчас не в лучших отношениях, - помрачнев, признался цесаревич.- Его настроение так изменчиво, что я опасаюсь расспрашивать его. Сегодня утром я случайно слышал, как Его Величество крайне неодобрительно отзывался о вашем старшем брате, так что вам нужно непременно отыскать Петра Михайловича.
-Надо спросить Платона,- пришла Никите в голову спасительная мысль, - он говорил, что имение невесты отца находится в сорока верстах от нашего. Он должен знать и название деревни, и дорогу туда.
-Вот и славно! – с облегчением вздохнул Александр. – Пошлите нарочного к отцу, князь, и незамедлительно, если желаете добра своей семье. Государь не любит промедления.
-Разрешите идти?
-Разумеется. Кстати, вы-то сами, Никита Петрович, не переменили ещё своего отношения насчет женитьбы?
-Вы помните наш детский разговор, Ваше Высочество?
-Как видите, помню. А ведь всё именно так и вышло, вы не находите? Меня давно женили на немецкой принцессе, вы же так и остались свободным. Интересно, вы по-прежнему считаете всех барышень несносными кокетками?
-Разумеется, нет, Ваше Высочество. Есть очень хорошие, умные девушки, просто я ещё не встретил той единственной, которую хотел бы назвать женой. А Вам повезло, Ваше Высочество, Ваша принцесса замечательная красавица, её нельзя назвать ни заносчивой, ни несносной.
-Вы правы, Лиз очаровательная женщина…- Великий князь замолчал на полуслове, словно побоялся сказать что-нибудь лишнее, печально улыбнулся и опустил взгляд. – Ну, ступайте, князь, не то не застанете Новикова, сбежит на какую-нибудь пирушку…
ГЛАВА 5
Минул октябрь, потом ноябрь, началась зима. Папенька не приехал за Аней и ничего не написал. В Зубове не знали, на что и думать. В начале ноября Екатерина Николаевна отправила графу письмо в Петербург, но ответа по сию пору не было. Тетушка была в сильном переживании, а Аннушка…
В иные дни на ней лица не было. Она побледнела, похудела и издергалась до невозможности. Девушка вздрагивала при каждом раздавшемся под окнами звоне колокольчика, вскакивала и бежала к окну смотреть, кто подъехал, с ужасом ожидая увидеть коляску отца.
-Полно, душа моя, - утешала её сердобольная Марфа, как и все домашние слуги знавшая о намечавшемся переезде барышни в столицу, - не печалься так, милая. Бог даст, родитель ваш и вовсе не объявится, мало ли чего там в столицах -то с ним могло приключиться? Али князь ентот, будь он неладен, одумается и поймет, что не дело затеял, - на такой молоденькой барышне жениться? Улыбнись, кручинушка, скоро Рождество, Святки. Весёлые деньки настанут, балы, гулянки, авось найдешь дружка по сердцу, благословит тётенька, - честным пирком, да за свадебку!
-Так хоть бы написал чего, Марфа, - сквозь слёзы отвечала барышня, - неизвестность мучает меня более всего. Неизвестность и это невыносимое тягостное ожидание.
Она потеряла сон и аппетит. К ужину спускалась унылая, молчаливая.
Екатерина Николаевна, с тревогой наблюдавшая столь худые перемены в облике своей красавицы, в середине декабря, наконец, решилась.
-Собирайся, Аннушка, хватит тебе сохнуть да печалиться, - бодро объявила он, входя после завтрака в комнату барышни, - в город поедем. Давно родственники в гости ждут, а я все медлю да откладываю. С обществом познакомишься, себя покажешь. Давай-давай, вечер тебе на сборы, а завтра утречком и отправимся!
Новый 1801-й год Аня встречала в Смоленске. Тетушка оказалась права – новая обстановка пошла ей на пользу. Князь Михаил с супругой – дальние родственники Екатерины Николаевны по отцу - окружили гостей заботой и любовью, а самое главное, девушка избавилась от мук ежедневного ожидания приезда папеньки и связанного с ним расставания с родным домом.
Аню представили лучшему смоленскому обществу. Красивая барышня из хорошей семьи пользовалась большим успехом, от кавалеров не было отбоя.
-Неужели тебе никто не понравился, милая? – с надеждой вглядываясь в лицо племянницы, спрашивала Екатерина Николаевна. – Последний вчерашний корнет был куда как хорош!
-Да, вежливый, - равнодушно отвечала Аня. – Руку мне поцеловал. Только… - она замялась, не зная, стоит ли продолжать.
-Только - что?
-Мне отчего-то неприятно сделалось. Губы у него скользкие и холодные. На пальцах мокрый след остался…
Тётя только головой покачала, не сумев скрыть разочарования. Никто не приходится девочке по сердцу, что ж тут поделаешь?
В конце февраля неожиданно пожаловала еще одна гостья. Из столицы приехала тётина кузина Аглая Петровна. Начались радостные объятия, поцелуи, ахи да вздохи. Всем не терпелось узнать столичные новости, что в Петербурге носят, как танцуют?
-Что вы, милые мои, какие теперь танцы? – замахала руками Аглая Петровна. – Весь Петербург словно вымер. Любое большое собрание считается подозрительным. На главных улицах установлены рогатки, после девяти вечера, после пробития зори, имеют право ходить по городу только врачи да повивальные бабки.
-Это что ж за строгости такие? – удивлялись наивные провинциалы столь диковинным столичным новостям. – Войны у нас пока, слава богу, не объявлено. Кто это в столице такое дикарство учредил? Неужто сам государь?
-Кому, как не ему, такая власть дана? – в свою очередь удивилась петербургская гостья. – Все повеления из Зимнего исходят. Касательно же причин такого положения… даже не знаю, как вам и рассказать, дорогие мои. Война что ж, войны, конечно, не объявлено, но столица наша и в самом деле похожа на захваченный неприятелем город. Все ходят невеселые, унылые, каждой тени боятся. Много знатных семейств за границу уехало, каждые день "Санкт-Петербургские ведомости" объявлениями о том исписаны.
-Да что ж это такое происходит в столице нашей, Аглаюшка? Ровно Мамай снова пришел?
-Мамай – не Мамай, а что-то нехорошее затевается, я вам со всей серьезностью объявляю, дорогие мои. По городу ползут слухи, что Император Павел совсем умом повредился! За одну только неделю более ста офицеров гвардии схвачены по его приказу и посажены в тюрьмы! Их ожидает порка кнутом, словно они простые крепостные, а после – лишение всех чинов и высылка в Сибирь. Недавно одного несчастного разжаловали в рядовые только за то, что сбился с шага на вахт - параде! Мало того! Разрешено дворян прогонять сквозь строй – на верную смерть! А последнее, что я услышала перед отъездом – будто бы Государь Наследника цесаревича в лицо бил, когда тот решился молить его о помиловании невиновных, а Александр после этого стоял у дворцового окна с подзорной трубою, чтобы следить за несчастными, отправляемыми в ссылку, и послал верного человека передать им пособие на дорогу.
-Какой великодушный человек! – воскликнула княгиня Ольга Кузьминична. – Вот бы нам такого доброго государя господь жаловал!
-Многие о том же мечтают, - подтвердила гостья, - только сомнительно, что сие сбудется. Император, слышно, всю семью свою в измене подозревает и намерен в самом ближайшем будущем сослать императрицу на вечное поселение в дикую местность под Холмогоры, а сыновей – одного заточить в Шлиссельбургскую крепость, а другого – в Петропавловскую!
-Страсти господни! – перекрестилась Ольга Кузьминична. – Как такое можно с собственной семьей учинить! А наследником-то кто ж будет вместо цесаревича Александра?
-Принц иноземный ко двору прибыл. Евгений Вюртембергский, так, кажется. Слышно, с огромными почестями встречен был…
-Слышь, Аглаюшка, ты нам лучше что-нибудь доброе расскажи, - перебил дядюшка Михаил, - а то глянь, наши дамы совсем сомлели от твоих жутких россказней.
-Да что ж хорошего можно рассказать, дядя, ежели всё плохо? – возразила Аглая, немного подумала и продолжала. – Ну, вот разве еще новость? Братья мои троюродные, Платон да Николай Зубовы, а с ними и третий, Валериан, из ссылки возвратились по именному императорскому повелению, хорошими чинами пожалованы. Николя почти каждодневно во дворец зван на обеды, а то и на ужины, сам государь к нему весьма расположен.
-Вот видишь, - обрадовался дядя, - а ты говоришь, безумен государь! Бывших недругов способен простить только великодушный человек.
-Не знаю, дядюшка, - задумчиво ответила Аглая. – Я мало общалась с Платоном, но с Николя мы были в юности довольно близки. Я хорошо его знаю. Недавно он был у меня, и я заметила в его глазах нехорошее. Словно он замешан в чем-то скверном, подлом, злодейском!
-Ну, ты уж хватила через край, племянница, - замахал руками Михаил, - Николеньку в злодеи зачислила!
-Дай бог, дяденька, чтоб я ошибалась, только сдается мне, что наблюдение моё верное! – не сдавалась гостья. – К тому же Платон ни с чего вдруг посватался к дочери Кутайсова, Марии Ивановне, а это весьма подозрительно.
-Что ж может быть подозрительного в сватовстве молодого кавалера к барышне?
-А то, дядюшка, что ни один из Зубовых никогда не опустился бы до того, чтоб по своей воле породниться с простолюдинкой! Кутайсовы хоть теперь и графы, до суть оттого не изменилась, брадобреем был он, тем и остался, и обличие, и манеры деревенщины. Нет, тут явно какой-то подвох, хитрая интрига.
-Кузина, господь с ними, с Зубовыми, расскажи – ка ты нам лучше про наследника Александра, - вступила в разговор доселе молчавшая Екатерина Николаевна. – Правду ли говорят, что он так необычайно хорош собой?
-Истинную правду, сестра! – мечтательно улыбнулась Аглая. – Я видела его всего дважды и до сих пор под впечатлением. Высок, строен, изящен! Греческий бог, Аполлон! Лицо у него, - ох, жаль, я не мастерица описывать, - лицо у него такое, что при взгляде на него на сердце становится теплее и радостнее, - открытый лоб, ясные глаза, очаровательная улыбка, выражение доброты, мягкости, благорасположения ко всему и подлинно ангельской чистоты! Осанку он имеет благородную и манеры его безупречны, в нем больше от элегантности молодого человека, чем от величия происхождения. Дамы не сводят с него глаз, словно зачарованные, ловят малейшие знаки его внимания. Да что дамы! Я однажды подслушала разговор двух его адъютантов – они обожают его, преклоняются перед ним, готовы за него в огонь и в воду!
-Как ты красиво говоришь… Вон и Аннушка заслушалась.
Все обернулись к девушке, и она смущенно потупилась под добродушными взглядами родственников.
-А у нас в Смоленске нет ни одного красивого господина, - покраснев, прошептала она, и все дружно рассмеялись.
-Невинная моя душенька, - ласково заметила Аглая, - сразу видно, что тебя еще ни разу не посетила любовь! Ну, ничего, где-то она уже ходит по этой земле, и скоро ты непременно с ней встретишься! Тогда-то ты заговоришь иначе, твой избранник будет самым прекрасным, самым главным и замечательным, в целом мире не найдется равного ему! А пока…
-А пока она у нас просватана за князя Петра Гагарина, - сурово объявила Екатерина Николаевна, - да вот жених ее что-то запропал, равно как и родитель, Иван Головин. Писала я к нему, да никакого толка, - ни слуху, ни духу. Ты не слыхала ли чего про них в Петербурге, Аглаюшка? Может, случилось чего нехорошее?
-Гагариных в столице много, Катя. Который-то в крепости сидит, а уж за что – не ведаю. Головиных клан тоже немаленький. Да я месяц, считай, никуда не выезжала, так, посидим за чаем с близкими дамами, за город выедем на прогулку – и все. Всякое может быть, в столице теперь многие в немилости. А что ж невеста- то невесела? За жениха переживает, что ли?
Из Аниных глаз брызнули слезы.
-Да что такое, милая? – всполошилась Аглая. – Прости меня, не думала я так сильно расстроить тебя. Неужто так любишь его, что при одном упоминании о нем в лице переменилась? Не грусти, бог милостив, найдется твой ненаглядный, приедет за то…
Екатерина под столом незаметно толкнула ногой кузину, сделала страшные глаза – та мгновенно всё поняла, осеклась на полуслове и отвернулась к стене.
-Так вот в чем дело, - прошептала она еле слышно, - Знакомая история… когда-то и меня вот так же, не спросив, сосватали… Бедное дитя, дай ей господи избежать повторения моей судьбы.