КОВЧЕГ
(КЛЮЧИ)
С.Элл
(с сокращениями)
I. Мост
"И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле,
и что все мысли и помышления сердца их были зло во всякое время.
И раскаялся Господь, что создал человека на земле
и восскорбел в сердце своем."
Бытие, гл.6
Его родила стая- особь за особью, поколение за поколением она по крупицам отбирала нужную информацию, чтобы затем, собрав ее воедино, перекинуть мост в будущее, совершить прорыв из тесных оков сдавившего ее чуждого мира. Но, как это часто происходило в их мире, произошел какой- то сбой, и вот он стоит с апельсином в руке на зеленой траве: ни праздничных брызг салюта, ни официально- торжественного боя барабанов, лишь взлетающий на фоне обветшалой кирпичной стены одинокий воздушный шарик. Из встречающих- только пузатый бюргер, проходящий куда-то по своим делам гордо выставив живот в белой сорочке с желтыми металлическими пуговицами, да киса, жмурящаяся в лучах солнца. Розовый свет уходящего солнца и голубое небо действовали умиротворяюще, но корявый двор вокруг и теплый шар в руке напомнили ему, что теперь он- вожак, но здесь- вожак стаи волков, в которых превращало само существование в этом удаленном, переполненном жизнью, но лишенном света уголке вселенной, и впереди- путь в мире, которого он совсем не знал...
Он шел много лет и уже почти не помнил деталей начала пути- только зеленая трава и ярко оранжевый апельсин. Он познал горечь потерь и радость обретения... Он познал необъяснимое, затягивающие безумство любви и крах измены, изнутри выжигающий бессилием что-либо исправить, когда исчезает любимый и бесконечно дорогой тебе человек и остается лишь его оболочка - знакомое до мельчайших подробностей, но уже совершенно чужое тело, вдобавок, принадлежащее кому-то другому. Он познал мужественную, надежную и самоотверженную преданность дружбы и досаду предательства, когда стыдишься почему-то собственной наивности и слепоты. Он был не чужд родительских инстинктов, очень глубоко и искренне переживая падения и взлеты своих птенцов и испытывая противоречивые чувства, видя, как они быстро взрослеют. Он ощутил всю глубину преданности молчаливого и, в тоже время, такого выразительного существа- любимого животного. Наконец, он познал незабываемое, ни с чем не сравнимое чувство удовлетворения творчества, которое возносит на высшую ступень, - в мир, доступный только богам.
Но он не знал главного- цели самого пути, что-то внутри него подсказывало очередной ориентир, его разум лишь прокладывал маршрут. Иногда ориентиры подолгу не появлялись, иногда, как от удара тупым холодным обухом, он терял не только саму цель, но и, казалось, связь с миром вообще, ощущая одну лишь усталость в темноте, и начинал кружить в состоянии досады и безысходности. Это “иногда”, похожее на пульсирующую спираль, время от времени начинало сводить с ума. Ему казалось, что спираль пульсирует все чаще и чаще, смыкая вокруг него свои кольца, гладкая песочная дорога превращалась в разбитую, ухабистую, засохшей глины колею, не дававшую возможности свернуть с круга и готовую вытрясти душу…
Лишь неуловимый и притягивающий образ цели вырывал его из серых будней и придавал мужества и героизма для продолжения пути, змеей извивающегося среди ловушек, обрывов и отрезающих обратный путь провалов цивилизации, живущей одним днем и неумолимо катящейся к своему закату. Только мужество и героизм позволяли ему, как оловянному солдатику, стойко избегая соблазнов продвигаться вперед, оставаясь самим собой, не мутировав в одно из тех безликих существ, которыми бездумно переполняли мир тетки “непонимание” и “зависть”, вопреки естественному отбору не терпящие отличий и оригинальности и гробящие цивилизацию, “как всегда - из лучших побуждений”.
Это был странный мир, где безоблачное небо в любой момент могло смениться ураганными тучами. И чем солнечнее был день- затишье перед бурей, тем темнее- ночь урагана. Суровая математика этого мира, казалось, не знала сложения и умножения и услужливо вспоминала о них лишь для подсчета трофеев. Созиданию, вызывающему лишь непонимание и раздражающему своей несерьезностью, в лучшем случае отводилось скромное место в обозе, сотрудничество казалось проявлением слабости, стабильность навевала скуку и тошноту. Нормой считалось соперничество, его отсутствие вызывало тревогу, и тогда его культивировали искусственно. Отдельные группы и целые народы обзаводились лидерами, чтобы затем под их предводительством, подобно бодающимся баранам, бросаться друг на друга.
Силы этого "внутреннего трения", создавая видимость "активности", по сути лишь распыляли ресурсы. Вся история цивилизации вязла в густом клею из поколения в поколение тянущихся войн и конфликтов, по восторженным описаниям «побед» которых можно было лишь догадываться об их реальных последствиях. Но и в относительно мирных промежутках деятельность почему-то всегда бестолковой и нищей духом государственной машины (чего не скажешь о ее отдельных представителях), движимая в основном теми же силами, приводила к последствиям, которые приходилось преодолевать подобно разрухе от землетрясения.
…В очередной раз кончались деньги,- странный, но необходимый, все заменяющий суррогат,- двигатель всего и вся этого мира. Он уже знал, что эти милые шуршунчики с такими человеческими лицами давно перестали быть мерой чего-либо кроме, быть может,- удачи. Они жили сами по себе и славно множили свою популяцию, отличаясь, разве что- неистребимой плодовитостью и стремлением к коллективизму. Деньги, скромные и незаметные в повседневной жизни, когда их было в достаточном числе, могли доставить хлопот, если их популяция сокращалась. И эти же красивые бумажки со странным завораживающим запахом были способны принести массу удовольствий, если сколотить из них большую приятную компанию и затем свободно «отпускать» по желанию… Но самое главное,- они давали ту уверенность, с которой не могли соперничать ни природная наглость, ни накачанные бицепсы.
Он вспомнил булыжник апломба, выкаченный перед ним тупым вельможей, пальцы которого, похожие на толстые столбы, постоянно бегали по столу, перекладывая что- то с места на место. Разговор с ним оказался бесполезным как парашют в пустоте. Он давно уже не обижался на эту своеобразную и изобретательную защиту, не только скрывающую вынужденную (и уже хорошо подзабытую) никчемность существования, но и превратившуюся в «смысл жизни», зачастую приносящий существенную прибавку к мизерному жалованию. Как не манили духом дальних странствий вокзалы, так нравившиеся ему за это, дальше предстояло идти самому, - пешком. Это не пугало его: потертые джинсы исправно несли службу, рюкзак за спиной не особенно оттягивал плечи, зато позволял достаточно долго не заботиться о самом необходимом. Хотя дальнейший путь и лежал вне оживленных мест, он чувствовал, цель- не далеко...
Потребовалось много времени, чтобы убедиться в бессмысленности мелкой суеты больших городов, напоминавшей привязанный за нитку и гордо мечущийся на ветру пузырь. Эти хрупкие столпы цивилизации, больше похожие на ороговевшие бетонно-асфальтовые бородавки на теле планеты, были заняты воссозданием самих себя и лишь распространяли зуд, отравляющий все вокруг. Он понял, что основное действие совершается где- то совсем в других измерениях, «видимый», завораживающий взгляд город- в лучшем случае, лишь яркая и шумная ярмарка для демонстрации трофеев. Участие в этом балагане,- что попытка примерить старый добротный, но уже ссохшийся от времени башмак, не смотря на былое, способный причинить лишь массу неудобств, но не позволяющий ходить. Со временем он обзавелся шорами, отрезающими суету окружающего и позволяющими не отвлекаться от цели…
Мысли прервала одинокая фигура, беззвучно скользившая вдалеке среди засохшего тростникового былья, справа налево, наискось пересекая его маршрут. Человек в мокром плаще под дождем напоминал монаха, который, казалось, спешил с тайного вече, бережно неся под мышкой старинную книгу. Ему показалось, что под распахнувшимся плащом мелькнул ворот чем-то знакомой белой сорочки с металлической пуговицей… Не было ни желания, ни необходимости общаться с кем- либо, он лишь интуитивно подправил маршрут, повернув чуть правее, выбрав на образовавшемся таким образом перекрестке прямую дорогу.
…Его удивило присутствие человека в такой глуши. Люди в этом мире устремлялись в города – муравейники, бросая необитаемыми пространства на тысячи миль вокруг. Им казалось, что бурлящий водоворот цивилизации поможет вырваться из обволакивающего холодного заката настоящего. Но он носил по спирали, засасывая все глубже и глубже, и не давал почувствовать себя даже рабочим муравьем, скорее- лишь жуком в муравейнике, постоянно ощущавшим дефицит жизненного пространства и укусы со всех сторон. Города являли собой двуликую маску, символизирующую величие и нищету цивилизации,- неимоверно разрастаясь, они постепенно превращались из муравейников в тараканьи кучи. Эта зараза, подступая с окраин, планомерно захватывала район за районом, не брезгуя и «вытравленным», пригодным, разве что, для «ночной жизни» центром...
Начинало темнеть. Он остановился и разжег костер. Лишь карканье «невидимой» вороны заставило его подумать о круговой обороне, образованной колючими кустами и корнями приютившего его дерева. Лес был населен комарьем,- былых зверей давно приютил зоопарк. От запаха жарившегося шашлыка возбужденно тершаяся о ноги котяра сглатывая слюни ковыряла в снегу дырки. Разделив шашлык с рыжей кошкой, которая, как оберег, так и не покидала его с той давней встречи, он занялся приготовлением ко сну. Последнее время его преследовал один и тот же, обыгрывающий ритуал ужина в кругу семьи сон, менялся лишь антураж: зефир в шоколаде, банка с вареньем, коньяк на богато накрытом столе. Сейчас он проваливался в пустоту тупика в лабиринте… Ватный кулак увязал в кирпичной стене не оставляя следа… Черную пустоту прорезал туннель к свету, начинающийся со странной двери с оторванной ручкой. В туннеле по ярко зеленой траве шли мальчик с девочкой взявшись за руки…
Он проснулся от навалившейся шоколадной тучей щемящей жалости о чем-то давно ушедшем. Пурпур цветка догорающего костра на фоне предрассветного неба предвосхищал начало нового дня. За ночь вокруг куста намело сугроб, прикрывавший его от ветра. Но нежиться было некогда, - подгоняли белые мухи, которые весело кружились в воздухе, опускались и таяли на лице.
По пологому склону горы он взобрался на обветренный, потрескавшийся и выглядевший от этого седым и усталым утес, казалось, охранявший границу миров. Далеко впереди над белой мглой тумана, окутывающей все вокруг, распростерло ветви высокое дерево, будто парящее над землей без основания, за ним угадывались очертания большого строения. Мысль о том, что вечер можно будет провести в загородном доме, буквально окрылила его.
Лес с дождем, радостно встретивший его за перевалом, обдал озоном и вдохнул новых сил. Казалось, он попал во владения другой нимфы. Засушенный и промороженный гербарий убогой растительности заменяла сочная зеленая трава, настойчиво пробивающаяся из-под рыхлых, скукоживающихся сугробов. Он спустился на абсолютно ровную площадку,- будто на ней поработал огромный каток. Обрывки белой мглы здесь напоминали барханы, гуляющие по ветру. Большой мощный дуб с порослью, красовался среди поляны. Здесь набирала силы весна. В пруду, окаймленном камышом, как ни в чем не бывало, гордо плавал лебедь. Ярко зеленая лягушка при его появлении с мягким бульканьем скользнула в воду, раскачав блюдца листьев кувшинок и "тысяче-лепестковые" белые лотосы- лилии. Перед домом среди набухших будущими всходами грядок цвели розовые кусты. Мелкий дождик, несмотря на встающее из-за гор солнце, мгновенно превратился в ливень, прибивший остатки тумана. Он бегом пересек отделяющее его от дома пространство, взбежал на крыльцо и отбросил неизвестно как оказавшийся в его руке лопух, прихваченный где-то по пути и прикрывавший голову от дождя. Первой в приоткрытую дверь буквально просочилась кошка, "до усов" вымокшая под дождем. Но дальше дверь не поддавалась, и пришлось повозиться пока он не догадался просунуть внутрь руку и убрать застрявший под ней старый тапок.
Рыжая кошка встретила его на пороге с почти обсохшей и теперь, наоборот, дыбом топорщившейся на загривке шерстью. В зубах она держала облезлую крысу, демонстрируя ее одновременно гордо и как бы невзначай. Внутри дом был похож на гостиницу в чужом городе, в которой, казалось, было все, но ее не успели прибрать. Он пролистал блокнот с красовавшимся London Town на обложке и пожелтевшими от солнца страницами, непроизвольно стряхнул от пыли и зачем- то сунул в карман, огляделся в поисках тряпки, чтобы стереть пыль вокруг и поднял дырявый свитер с мышкой на груди. Слой пыли так укрыл все, что почти сравнял огурец и сигару, забытые на журнальном столе. На подоконнике странно чистого, почти хрустального окна, в которое заглядывала распустившаяся и сверкавшая на солнце каплями прошедшего дождя роза, пылился глянцевый проспект с изображением длинноногой девицы- куклы- кровь с молоком, рекламировавшей что-то вроде молочного супа. Его внимание вновь привлекла кошка, которая, уже сыто лежа на боку, лениво поигрывала с будто только что поглаженными шнурками - крысиный хвост украшал кучу мусора, сложенную им в углу. Он зачем-то отобрал у кошки шнурки, отряхнул от пыли, разгладил и аккуратно повесил на спинку кровати, стоявшей в дальнем углу.
Там он неожиданно почувствовал пограничную пустоту,- его подхватило и повлекло к едва различимой под слоем пыльной паутины, чем-то уже знакомой двери кладовки с оторванной ручкой и следами попыток проникновения. Он наступил на что-то с хрустом рассыпавшееся, - в пыли валялись остатки шила, видимо служившего кому-то инструментом взлома. Одновременно, под сопровождение многоголосого аккорда дверь распахнулась,- как будто сработал настроенный на него датчик. Жизнерадостное сияние, в котором растаяли остатки пыли, залило все кругом, подсказывая, что перед ним ЕГО мастерская. Взгляд, лишенный ненужных теперь шор, мгновенно выделил среди бесконечно простирающихся стеллажей с оборудованием серебристый матовый параллелепипед с овальными ребрами и сферическим углублением в одной из вершин. Он отодвинул ногой лежавший на пути старый ботинок, выпустил из руки ненужный теперь свитер, в пыли которого совершенно скрылась серая мышка, и не раздумывая шагнул внутрь, будто подхваченный течением бескрайней бурной реки времени. Его приняло большое мягкое кресло, пустой экран засветился, и под звуки гимна, напоминающего старый, почти забытый “половский” London Town, перед ним поплыли картины далекого прошлого…
Он отвлекся от мелькающих на экране подробностей рыцарского турнира и вложил в углубление начавший светиться шар- апельсин, теперь он знал, что ключ всегда был при нем. Повеяло мягким холодком, и одновременно он ощутил внутри теплый покой. В сознании ясно и четко проявились формулы мироздания, над которыми он столько бился и, как теперь выяснялось, всегда носил внутри, будучи просто не в состоянии осознать,- не видя и не чувствуя под ногами точки опоры. Из раскрывшегося футляра, где сверкали так необходимые теперь ему инструменты, к нему хлынули искрясь и переливались всеми цветами радуги заждавшиеся его образы и чудеса.
II. Стая.
"Но по новым данным разведки,
Мы воевали сами с собой…
…Эта земля была нашей,
Пока мы не увязли в борьбе."
Поезд в огне, Аквариум
Откинувшись в большом мягком кресле, он по обычной человеческой привычке, раз за разом перебирая события, часто пытался осмыслить раскрывшуюся перед ним необъятную бесконечность... В сознании ревела, обдавая зноем пустыни, Sympathy Uriah Heep, всплывали картины увиденного. Стая…
Стая - это гора, вздыбившаяся из белесой мглы веков, ее усталые обветренные седые утесы неприступны для ураганных облаков лихолетья и обвалов серых будней застоя, ее недра содержат несметные сокровища, ее сияющая вершина - в вышине вечно безоблачного неба, питающего ее неиссякаемой силой. Цепи гор отбирают у ураганов пространство. Горная гряда создает новый мир,- через ее перевалы переливается пространство-время, очистившееся от ненастья.
Стая - это мощный дуб с порослью, корни дерева уходят глубоко в прошлое и надежно укрыты сверху сугробом наслоившихся времен, на его счету не один холодный закат, не раз его ветви отражали розовый свет уходящего солнца. Поддерживая друг друга, деревья растят лес, который укрывает и упорядочивает пространство мира, аккумулируя его ресурсы и предохраняя от засухи и разгула ветра времен.
Стая - это мост, устремленный к сияющим берегам будущего. Скорее, мост - уже пары стай: пролет и опора, пролет и опора,… встречающиеся, чтобы слиться со следующей аркой… Так или иначе, арка- ковчег этого мира, позволяющий двигаться вперед, а Вы- на этом мосту и уже могли ощутить грубую кирпичную кладку его толстых столбов - опор, неутомимо противостоящих течению реки жизни…
И этот мягкий голос за кадром, казалось льющийся из глубин собственного подсознания: “Сегодня, Вы, - вожак стаи - стаи волков, потому что в этом чуждом и жестком мире каждый сам должен пройти свою часть пути, прокладывая дорогу идущим за ним. Сегодня Ваш черед ощутить себя одиноким волком перед пристальным взглядом будущего, почувствовать мягкий холодок страха неизвестности в груди.
…Но это только кажется, что большое дерево одиноко парит над землей без основания. За Вами - пирамида людей, на чье- то плечо Вы можете опереться сейчас, чье-то дыхание Вы лишь ощущаете у себя за спиной, образы многих - уже только в Вашей памяти, и именно эта, основная невидимая масса творит чудеса - она вынесла Вас на поверхность и помогает противостоять течению реки времени. Напрасно размахивает геральдическим блокнотом тупой вельможа, - у каждого - свой бутон розы и одна и та же, если не общая древность за спиной, разница лишь в том, насколько “тяжел” ваш рюкзак за плечами и на что способны ваши тертые джинсы.
…Его вновь забросило в далекое прошлое. Здоровенный булыжник разворотил остатки кирпичной стены и ухнул в лужу посреди корявого двора. Скользкие лягушки брызнули во все стороны, тряпьем повиснув на развалинах. Рыжая кошка припала к земле, не выпуская из когтей задушенную облезлую крысу, с оскаленных желтых зубов которой свисали и тянулись по битому кирпичу мутные слюни. Сугроб вокруг куста стал похож на зефир в шоколаде - под коричневой коркой грязи на срезе вырванного края белел снег. Человек в мокром плаще под дождем обломков кинулся под уцелевшее строение вокзала, выронив в суматохе свое единственное оружие - шило, которое было тут же погребено под осыпавшимися кусками кирпича. Змее повезло меньше - на нее обрушился столП вместе с удерживаемой им до этого крышей. Новая вспышка ракеты, напоминающей одновременно огурец, начиненный тысячей семечек- осколков, и сигару, с тянущейся за ней длинной реактивной струей, разорвала грязный, мечущийся на ветру пузырь тьмы, ураганом разметав окружающие ее горы развалин вместе с копошившимися крысами и оборвав карканье стаи рассевшихся среди них ворон…
Пейзаж вокруг все больше напоминал разруху после землетрясения. Битва стаи с тьмой угрюмого мира, начавшаяся когда-то со средневекового турнира длилась с переменным успехом не одно тысячелетие. Первоначальный страх навевали колючие кусты неизвестности пограничной пустоты, сразу же рассыпавшиеся под тяжестью первых шагов. Но именно эти, первые шаги были самыми тяжелыми - мучительно тяжело было вырваться из сладко обволакивающей шоколадной тучи, навевающей теплый покой сна-небытия - так непонятно, зачем расставаться со старыми добротными башмаками, из которых давно уже вырос, но не чувствуешь, как они корёжат твои суставы, пока не примеришь новые. Но однажды перебросив мост в будущее, рванув вперед и даже не увидев, а ощутив там теплый светящийся шар, стая, завороженная туннелем, ведущим к свету, уже не могла остановиться и отвернуть.
Кулак тьмы на поверку оказался ватным, как, впрочем, и сама тьма, с легкостью разрываемая лучами мощного прожектора и исчезающая гуляющими по ветру барханами уже в сумраке предрассветного неба. Но за рассветом и относительно благополучным днем следовал закат, и с пугающей периодичностью все начиналось с начала: разрезаемая крыльями истребителя, казалось бы, в клочья раздираемая реактивной струей и разрывами снарядов, тьма, как ни в чем не бывало, схлопывалась за ними, становясь только чернее. Легко пробиваемая обычной спичкой, она в свою очередь проникала за любую броню.… В битве не помогали ни самоотверженные подвиги героев, ни отчаянные вылазки “рэмбо”. Ничего не давали ни введенные бестолковой и нищей государственной машиной суровая дисциплина глаженых шнурков и рубашек с металлическими пуговицами, ни вредная штабная математика, как регулировщик на перекрестке переставлявшая колонны оловянных солдатиков, - ни появившиеся следом куклы шалых денег, предлагаемые пузатыми бюргерами, которые как бодающиеся бараны бились за права на обоз…
Когда все это уже совсем явно стало превращаться в ворочанье здоровенного жука в муравейнике, пришло ощущение шор, отрезающих что-то существенное в окружающем, из-за чего через череду тупиков в лабиринте приходится проламываться взрывами сражений, лишь окончательно заваливающих все вокруг. В то же время битва, подобно движению в густом вязком клею, выматывающему силы тем быстрее, чем оно интенсивнее, не давала ни минуты передышки. Это - как в коридоре гостиницы в чужом городе с множеством пустых номеров, но везде- оторваны ручки.… Наконец пришло осознание необходимости подняться над этим кошмарным зоопарком, где в клетках с безысходностью диких зверей кружило сознание целых поколений…
Перевал был пройден после тайного вече в мастерской в загородном доме в лесу, омытом дождем и наполненном озоном. Отгородившись от комарья и назойливых мух стенами крепкого дома, ученое собрание напоминало ужин в кругу семьи. Уютно пахло шашлыком. На богато накрытом столе в пляшущих лучах красного цветка камина поблескивал коньяк. Когда сонно потянувшись длинными ногами в большом мягком кресле сыто заурчала после миски молочного супа киса, из кладовки были извлечены старинные книги, замаскированные среди банок с вареньем под грудой старых ботинок, тапок и дырявых свитеров и надежно охраняемые шуршуньчиком. В них среди иссушенного временем гербария мифов была найдена формула жизнерадостного сияния. С тьмы была сорвана двуликая маска вечной незыблемости и все-разрушения, враждебности и видимости защиты, под которой оказалась лишь куча тараканов, бросившихся врассыпную под карканье оголодавших ворон. Оказалось, что тьма скрывалась не где- то в чужом роду, деревне или стране, и даже не в бесконечных просторах вселенной, - она просачивалась по древним рудиментарным каналам из далекого прошлого самой стаи. Тщетные в современном мире попытки закрыться, найти защиту под покровом тьмы лишь создавали иллюзии защищенности и свободы, корни которых уходили к древним языческим обрядам. Будучи когда-то праматерью важнейших инстинктов самосохранения, тьма давно уже с бесполезностью, достойной парашюта в пустоте, лишь путалась под ногами, мешая дальнейшему движению.
Гармония аккордов гимна симпатии открытости, любви и созиданию сменила барабанный треск, скрывавший бессмысленность разбоя. Холодный обух маятника насилия был остановлен, погасли пустые экраны радаров, когда-то полыхавшие пульсирующими вокруг круговой обороны спиралями, сжимавшими решившуюся на прорыв стаю со всех сторон. Лишенный покровов тьмы, мир начал преобразовываться на глазах. Достаточно было сбросить лопух, - вокруг плескалось и искрилось целое море сил. Каждый бутон розы нес в себе колоссальный сгусток энергии.
Как ни странно, и в стремлениях своих все оказались равны. Каждый человек в мокром плаще под дождем серых будней, скрывавший лицо в темноте капюшона и вынужденный одиноким волком скитаться под холодным закатом угрюмого мира, - шел, всего лишь, в поисках своего света и тепла. Лишь у одних это выражалось в диком, разрушающем все вокруг таране реактивной струи, у других - в прорывающемся всегда вперед и вверх воздушном шаре, движимом теплым покоем человеческого разума. Более того, каждому и требовалось почти одно и то же количество и того, и другого. Так уж устроен человек, - слишком много света способно лишь ослепить, а тепла - сжечь.
Мир уже давно подобно сжатой пружине искал выход. Необходимо было только получить точку приложения сил и направление, попробовать и поверить, хоть раз ощутив результат. Мгновенно были убраны горы мусора, большое дерево, которое, казалось, парило в корявом дворе без основания, оказалось мощным дубом с порослью, корни дерева утопали в зеленой траве. Теперь уютный и благоустроенный двор в розовом свете утреннего солнца умножал силы для предстоящего дня.
В возделанные грядки были посажены первые семена открытости, - весну вместе с распустившимися розами встретили новые всходы. Повеяло свежестью, - течение большой реки жизни переходило в свое новое широкое русло,- на горизонте забрезжила океанская дымка. Технологии, развитые в борьбе с тьмой, были использованы для раскрытия мира и распространения жизнерадостного сияния. Неистовость ураганов была обуздана, - они несли не меньше энергии. Датчики, ранее реагировавшие на тьму, теперь контролировали прозрачность и помогали оценивать интенсивность сияния. Оказалось, что лопух наивной простоты лишь маскировал невероятную сложность и мощь прозрачности мира. Будучи сродни атмосфере,- окутывающей огромную планету теплым светящимся шаром и прикрывающей ее тонким прозрачным слоем озона и, одновременно, дающей тепло и энергию дыхания маленькой мышке; поддерживающей крылья истребителя и, в то же время, без следа сжигающей вторгающиеся в нее булыжники метеоритов, прозрачность мира решила проблемы, тысячелетиями гнетущие поколения. Мечущийся на ветру приземленный пузырь амбиций превратился на этот раз не в радужный, утопический, готовый в любую минуту лопнуть мыльный пузырь, а- в яркий воздушный шар идеалов, неудержимо и мощно увлекающий в бездонное голубое небо мечты. У штурвала встал авторитет созидания. Гордый лебедь сложил прутья, а затем и вовсе выбрался из зоопарка. Бестолковая, нищая до сих пор государственная машина превратилась в мощный каток, утрамбовывающий пороки и сглаживающий неровности человеческих отношений.
Булыжник человеческой натуры ушел в основание фундамента, прямое широкое асфальтовое шоссе накрыло петляющую змеёй корявую песчаную дорогу с проступающей глиной. Следы ее можно было узнать лишь по буйству зеленой травы на заброшенных, спрямленных петлях, - даже последнему тупому вельможе стало выгоднее приобщать свой заряд энергии к теплому шару всеобщего жизнерадостного сияния.
По этой дороге в мир пришла новая нимфа с белой, кровь с молоком, мышкой на груди, неся фантастические, доселе неведомые образы и чудеса, которые подобно всполохам салюта поглощали последние тени. Этой же дорогой к новым сверкающим горизонтам отправлялись теперь строить свой London Town каждые, взявшиеся за руки мальчик с девочкой, бережно неся голубому небу мечты свой теплый светящийся шар идеалов.
III. Открытый мир
"Я искал любовь в странных местах:
Я не оставил камня,
который бы не перевернул,
Я смотрел в тысячу лиц,
в поисках того огня,
который горел
в моем сердце
в моем уме
в моей душе."
July Morning, Uriah Heep
Со временем он полюбил это удобное кресло необъятных размеров. Оно действовало как своеобразное “еще более”, как амортизатор, в зависимости от ситуации, помогая сосредоточиться или, наоборот, расслабиться и отдохнуть, и - как «машина времени» - в этом кресле его находили, подхватывали и уносили с собой воспоминания…
Сейчас над ним властвовала мелодия July Morning, еще и еще заставляя всматриваться в себя. Воспоминания, обычно окутывающие теплотой и уютом пережитых событий, времени, давно ушедшего и от того такого мирного и неспособного причинить вреда, на этот раз вызывали неоднозначные чувства. Возможно потому, что будущее было гораздо определеннее, теплее и уютнее - до сих пор иногда не верилось, что прошлое действительно позади и не способно вернуться.
…Когда-то на заре цивилизации, спасаясь в темном углу пещеры от разъяренного зверя, человек, не без основания, разглядел его черты в толпе своих соплеменников. Так появились первые правила и рамки древнего этикета, ограждавшие от произвола сильнейшего. Первобытный человек- натура насколько дикая, настолько и увлекающаяся. И люди бодро обрастали традициями и правилами, строили заборы, возводили стены и обустраивали границы. Возникали законы, чтобы охранять эти традиции, заборы, стены и границы и, наконец, - государства, чтобы охранять законы, которые охраняют заборы… Государства, отстаивая границы и законы не только внутри, но и вовне, начали воевать, «пожирая» друг друга…
Взрослея и совершенствуя мировоззрение, человечество переносило “накопленный опыт” в духовную сферу,- религия, в поддержку государства, принялась нещадно эксплуатировать веру. В эти древние мрачные века, как ни странно это звучит, человечество скорее всего и свернуло в темный тупик сегодняшней «сверкающей» техногенной цивилизации. Гармоничное развитие личности было подменено ограничениями воздержания, и тогда требующее развития сознание хлынуло в брешь механистического мировоззрения. Именно тогда были "разграничены" дух и материя, появилось вселенское добро и зло, отделившие друг от друга "хорошее" и "плохое". Ростки альтернативы с корнем вырывались и сжигались на кострах "святой" инквизиции как богопротивная ересь. Теперь, утверждая "каноны" и уничтожая "апокрифы", уже церковь орудовала в сознании, насаждая свои заборы и правила. Научившись писать, люди научились и переписывать. Для оправдания, уже мирового, каннибализма исправлялась история, безапелляционно разделялись целые культуры…
За войнами пошли революции - “сносились” и законы, и государства, перекраивались границы и перелицовывались религии. Сверхновые культы были способные оправдать уже все, что угодно...
Однажды удалось вплотную приблизиться к идеалу- и мир всколыхнулся, поверив в возможность преображения.
Быть может, Россия- модель мира,- в ней всегда можно найти все: от безумной роскоши "нового света", до почерневшего (от жизни, правда, не африканской) бомжа, выискивающего на помойке жухлый банан. Может быть, это на ней, перебрав и отбросив множество других вариантов, остановилась Фортуна в поисках объекта своих экспериментов. Быть может, это ее судьба- отрабатывать на себе все новое, то расширяясь, устремившись к границам вселенной, то сжимаясь в комок под мутными потоками захлестывающих неудач, из-под которых порой остается виден лишь один ее мощный хребет Урала...
Так или иначе, но лишь она была способна воочию, в планетарном масштабе продемонстрировать миру материальную силу идеи. Хотя, все и происходило скорее вопреки, чем благодаря,- почти столетие отвергалось очевидное,- то, что каждым движет в самом начале, то, ради чего он затем «карабкается по каменистым тропам» и получает, лишь достигая «сияющих вершин». Эти противоречия, не позволяя признать трудом управление, делая инженера придатком рабочего, а “управленца” - нахлебником, фактически отрицали и сам смысл власти вообще. И кривая "надстройка" идеологии не преминула сыграть свою злую шутку, завалив, в конце концов, все здание…
Вначале, на той «благодатной» почве опять взыграли вездесущие сорняки инстинктов,- нашлась группа и выделила себя, отгородившись этим “проклятым” правом власти- знать и решать “за других”, а затем, вынужденная прятать результаты своих “трудов” и окончательно забыв и о цели, и о смысле своего существования, рыла, строила и возводила … Построения, колючей проволокой, надвое разделившие мир, оказались “грандиознее” всех предыдущих. Сквозь “железный занавес”, трещавший под напором жизни снаружи и подтачиваемый ею же изнутри, просачивались лишь капли...
На противостояние мощнейших по силе идей,- подобных и в своих идеалах, и в своем вырождении, уходило уже почти все, возникла потребность в “атомных зонтиках” поверх крыш, взялись было строить и их, …да только от того “дождя” не спасал и сам Ноев Ковчег.
Самонадеянно уверовав в прочность запоров, человечество проскочило нужный поворот и теперь старалось уместиться в созданном им же “прокрустовом ложе”, пытаясь сохранить хоть что-то человеческое, кружа и вытаптывая все вокруг. Мир был разорван рвами границ и повязан сетью условностей: государства, республики, штаты, края… города - свои традиции, конституции, законы, постановления и инструкции… В этой огромной паутине подобно мухам оказались не просто “маленькие люди”, но- “подданные”, представляющие народы, нации, общности…, которые при этом являлись буддистами, мусульманами, христианами…, которые считали себя православными, католиками, протестантами, среди которых были “и крепостные и графья”… Каждый этап в отдельности имел свою предысторию, логику, был обоснован и давал какой-то эффект, но весь в совокупности процесс вел к проблемам еще более сложным, требовавшим все больше сил. И уже никто не мог сказать, когда, как и где за всем этим оказалось потерянным человеческое естество. В конце концов, над горсткой работающих и… безработных ученых, служащих, рабочих, художников и просто стремившихся делать дело предпринимателей нависла огромная “голодная” армия сановников и чиновников всех мастей. …И мир затих, понимая, что еще одного переворота ему не выдержать. …Теперь уже те, ради кого все создавалось, суетились между стройными и все более стройнеющими «в вертикали» рядами “слуг народа”, удовлетворяя их все возрастающие амбиции, не имеющие отношения даже к предыдущим построениям. Все делилось, уже не как говорили когда-то: “по отношению к средствам производства”, а просто- посредством доступа к получению “бабла”, как говорили теперь. Но также на бесправных,- обреченных подчиняться любым законам, давно, по сути, подменявших заборы, и “процветающих”,- покупающих и заборы, и законы, чтобы прятаться за всем этим и от своих, и от чужих...
В лабиринте ИНСТИНКТОВ цепь ЛОГИЧНЫХ шагов вновь и вновь заводила в тупик. В попытке спрятаться от дикой природы, по ее образу и подобию люди создавали мир, в котором роль зверей и непогоды отводилась теперь им самим - мир, заставлявший пожирать друг друга, - мир, где человеку все также не было места… Каково же было удивление, когда и в самих развитых странах великолепные, светлые города, проектируемые и возводимые с таким усердием целыми поколениями, начали на глазах превращаться в зловещие, физически и духовно уродующие каменные джунгли… И над всем этим нагромождением изощренных построений цивилизации забрезжил еще более звериный оскал террора, показывая одновременно их никчемность и истинное лицо…
Круг в очередной раз замыкался, спираль поднималась (или, скорее, уже опускалась) на следующий виток, не предвещая ничего хорошего, на этот раз - уже не ограниченному классу и не отдельно взятой стране, а всей планете...
Он с содроганием в душе вспоминал то время, - катаклизмы, проблемы, болезни сыпались со всех сторон…
* * *
"…Этот мир придуман не нами,
Этот мир придуман не мной…"
Этот мир, Алла Пугачева
Этот мир давно мог стать другим, вернее сказать, это измерение, этот его новый уровень мог быть только иным. Прозрачности мира достаточно было огранки, чтобы магический кристалл истинных человеческих ценностей смог, наконец, во всю свою силу засиять алмазными гранями в оправе гармонии и совершенства возникающей здесь новой, человеческой реальности.
Этому миру никогда не требовалось никаких технологий поддержания его открытости - этот идеальный мир был открыт всегда, он был прозрачен по определению и мог создаваться лишь таким. И люди всегда чувствовали это,- любая вера, а затем и религия, не смотря ни на что, все же вынуждена была это признать, предусматривая либо Создателя, ведающего обо всем и вся, либо- “технологии”, от которых невозможно было укрыться. Это, по сути, общее для любой веры начало, выражаемое в единых нравственных принципах, было обретено людьми тысячелетия назад.
Но человечеству потребовалось перебрать множество вариантов и подойти к самому краю, чтобы, лишь балансируя над пропастью, понять это. Даже после открытия всеобщего объективного нравственного закона,- по сути, основной закономерности этой реальности, нужна была не одна сотня лет, чтобы, наконец, и на практике убедиться, что никакая, самая возвышенная цель «не в состоянии оправдать» использование человека в качестве «средства», задуматься об истинной ценности Разума, о величии его предназначения во Вселенной.
И даже практически полностью, со всеми своими помыслами и делами погрузившись в эту реальность, человечество отказывалось признать (несовместимыми считая почему-то сами эти понятия) объективность идеального мира, который порождали и в котором, одновременно, существовали и социум, и сознание человека, а с некоторых пор, по сути,- и он сам, лишь там находя реализацию своим возможностям и потребностям. Потребовались еще многие десятилетия, чтобы убедиться, что ни «дикие» бунтари, ни передовой, наиболее образованный авангард революционеров, ни всесильный, «власть предержащий» правящий класс, имеющий доступ к неограниченным в масштабах цивилизации ресурсам, не в силах противостоять проявлениям этой реальности; чтобы понять,- любые общественные силы, невзирая на их мощь или «принадлежность», одинаково вынуждены считаться с ее объективными закономерностями; чтобы перестать, даже подспудно, пытаться насаждать в собственном мире законы дикой природы.
В конце концов, именно объективное воздействие самой этой реальности и помогло перейти от «вибраций» возвышенных чувств к еще более высокому уровню сознания. Именно ее «частокол кризисов», просто не оставляя никакой другой альтернативы, заставил шагнуть «в пустоту» создаваемого разумом мира, чтобы следуя его закономерностям, подняться, наконец, и на очередную, качественно новую ступеньку, необходимую уже не столько для дальнейшего развития, сколько для самого существования человечества...
Действительно, как можно было бы когда-то описать и объяснить все это, если даже первые проблески, всего лишь улучшавшие привычный материальный мир, были сродни ослепительному чуду, заставлявшему, в первую очередь, задуматься о самом своем предназначении.
Вместе с тем, волей- неволей, приходилось двигаться вперед, осмысливать происходящее и делать следующие, определяемые уже обновленным сознанием и логикой нового мышления шаги, все дальше и дальше уводящие от бессмысленного «роста экономики» к росту реального благосостояния человека и его уровня жизни…
Казалось, очередная утопия в истории человечества вдруг начала разворачиваться, на глазах преобразуя все вокруг без всяких переворотов и революций. Заработали, обретая здесь свою новую роль, а с ней- и новый смысл, такие привычные, простые и кажущиеся от этого примитивными образы любви и созидания, официально и без того всегда и везде проповедуемые, но также всегда фактически попираемые в глубине сознания каждого, как бессмысленные, лишенные силы постоять даже за себя, иллюзии. Казалось, стоит нечаянно пошевельнуться и все исчезнет, развеется подобно очередному радужно- утопическому сну, однако, все вокруг свидетельствовало о пробуждении от другого, векового и потому привычно-незаметного сна.
За кулисами грандиозных изменений, кажущихся самопроизвольными, и от того- еще более фантастических, стояла работа мощнейших сил, запущенная качественным переходом в «материале», по сути, самой вселенной, ее информационной сущности, «критическую массу» для которого человечество набирало тысячелетиями.
Иные действующие здесь законы до неузнаваемости преображали основные свойства этого пространства. Качественно отличная «энтропия» этой реальности вместе с ее синергией, казалось, меняли здесь ход времени. Эволюцию претерпевала сама его диалектика. Синтез в развитии ее процессов порождал, наконец, новую движущую силу,- равнодействующее, балансирующее «Нейтро», которое прерывало бесконечную в своей убийственности цепочку антагонизмов. Закономерности этой новой реальности порождали новые- социогуманитарные технологии, целью которых было уже не приспособление к существованию в жестком и чуждом для человека «материальном» мире, а построение его собственного «дома». Чтобы и само сознание, для начала, могло бы здесь также, просто, хотя бы «дышать», преобразовывался социум,- уже не подавлявший сознание, начиная с какого-то этапа, а способствующий дальнейшему росту его уровня. Лишь теперь раскрывались истинный смысл и значение пресловутой формулы «от каждого по способностям,- каждому по потребностям», которую когда-то вынуждены были реализовывать наиболее продвинутые экономики в целях элементарной собственной безопасности.
Строя новый человеческий мир, эти технологии, по сути, создавали и принципиально новую- метафизическую реальность, тем самым преобразуя и развивая «окрестности» окружающей Вселенной. При этом, всего лишь эхом, отражением или проекцией- частным случаем этой реальности становился и сам, такой привычный человеку, испокон века окружавший его мир дикой природы.
Действительно, активнее всего, как это ни парадоксально, процессы шли в деловой сфере,- в таком, казалось бы, наиболее далеком и от идиллий, и от иллюзий, будничном и прагматичном «наиболее старейшем виде человеческой активности».
Вместе с тем, в этом и заключалась божественная по своей сути простота и конструктивизм происходящего,- когда каждый, «всего лишь» творчески,- профессионально и с полной отдачей, занимающийся своим делом, «живя в нем», оказывался, одновременно, творцом и властелином всей той реальности, в которой существовал он сам и весь его мир.
Именно здесь, в области «профессиональных коммуникаций» начиналось понимание «крайней производственной необходимости» всеобщей открытости и прозрачности. Новое мировоззрение без труда выявило реальный источник «тьмы», которая, парализуя любое движение, останавливала отсюда, по сути, всю жизнь вокруг. Управленческий учет, возвращаясь в реальный сектор к своему реальному предмету учета, удваивал эффективность «двойной» бухгалтерии, исподволь запуская преобразования и самих пресловутых финансов.
Именно отсюда, с этой «юридически» перепаханной и перегороженной вдоль и поперек области, закостеневшие в своем подобии гнилым и ржавым заборам, законы начали возвращение к своему изначальному предназначению, как им и подобает, упрощая и делая прозрачными самые запутанные ситуации, помогая в руководстве и организации эффективного труда. Судебная система, словно «раскрыв» судьбоносность своего названия, перестала, наконец, гробить судьбы, переместив акценты и перенеся все силы на предотвращение самой возможности подобного.
…И уже совсем тихо и незаметно, вместе с мраком ограничений и запретов исчезла коррупция,- чудовищное порождение самой той среды, без труда разъедающее любые, самые изощренные преграды и заслоны «для борьбы с ней», когда- то пожиравшее вместе с ними не только огромное количество материальных ресурсов, но и, что гораздо страшнее,- последние, еще остающиеся крохи духовных.
Прозрачность, пришедшая на помощь свободному рынку, сметала ненужный товар вместе со всей его «фабрикой», просто не допуская существования недобросовестного партнера,- “хвост” сомнительных сделок преследовал и предприятия, и их участников. Экономические махинации делались все более трудноосуществимы, пока не стали вообще не выгодны, в свою очередь, новые открытые предприятия порождали и первых открытых людей.
В этой области человечество быстрее всего поднялось до понимания целесообразности в масштабах цивилизации, отказавшись от бессмысленного транжирства «украшения» копеечного товара рублевой «упаковкой» для одной части людей, в то время как другая прозябала на свалке из тех же коробок. Маркетологи, от изобретения новых «потребностей» и, еще не подвергнувшихся «новому» запрету, способов воздействия на потребителя, переходили к поиску и совершенствованию параметров, позволяющих создавать действительно новый товар. Открытость создавала новый "двигатель торговли", его отличали мощность, экономичность и "экологическая" чистота. Получив информационную поддержку, и без того независимый от множества бессмысленных условностей, маркетинг хлынул на целину и копившиеся веками завалы, качественно меняя уровень жизни и мировоззрение людей.
Очищаясь от мусора, преобразовывалось и само информационное пространство. Избавляясь от гнета, распрямлялась, устремляясь к свету, «четвертая ветвь власти», неудержимо увлекая за собой и все свое «дерево». Шоу, все чаще прерываемое все более затягивающимися рекламными перекурами, наконец, закончилось,- общественные СМИ из «сонного средства» для одурманивания масс превращались в интерактивную площадку для оперативного обмена мнениями и решения накопившихся животрепещущих проблем.
Как следствие, переставали быть тайной не только остающиеся искусственные препятствия и препоны, но и реальные потребности и насущные проблемы. Именно тогда, открыв перед собой новые цели и устремившись к ним, человечество впервые, еще толком и не выйдя за пределы Земли, ощутило и реальный дефицит людских ресурсов, и их истинную ценность.
В то же время, для большинства все начиналось практически «само собой», естественно и незаметно. Технологии все же потребовались,- на первых порах, и как это не парадоксально,- именно для избавления от собственных «технологических» оков, для того чтобы дать время преодолеть, наконец, животное наследие, в полной мере ощутить человеческое естество, привыкнуть к нему и принять как свое.
Нелегко было когда- то предположить, а затем и признать, что любая информация может мгновенно перемещаться,- и во времени, и в пространстве. Так всегда жмурятся и отворачиваются после темноты от непривычно яркого и потому слепящего света. Тем не менее, шаг за шагом приходилось осознавать, что каждое публичное действие или слово, а зачастую и само местоположение, становятся открыты и общедоступны.
Первые проталины открытости явились следствием услуг и удобств, отказаться от которых было уже не просто, и здесь каждый сам все решал для себя, преодолевая собственные привычные страхи. Тем временем, развитие информационных технологий, продолжая проникать в самые разные профессиональные области, все сильнее, качественно и бесповоротно изменяло жизнь…
Вместе с тем, разросшаяся коррупция, теряющая доверие власть, боязнь очередного тоталитарного ее перерождения практически по всему миру провоцировали протесты сознания, все еще пытавшегося укрыться в темноте «инкогнито» своего маленького мирка. Однако, никакие попытки «темных» сил пытавшихся под разными предлогами,- начиная от борьбы с порнографией и заканчивая терроризмом, ограничить открытость и прозрачность или использовать их в своих интересах, были уже не в состоянии остановить возникающего здесь симбиоза технологий. Все, так или иначе, становилось явным. Мнимые проблемы отбрасывались, настоящие- решались на соответствующем им уровне- будь то просто семья, необходимые специалисты или руководители государств,- и банальная преступность, когда-то заполонявшая собой все, что можно было по вечерам наблюдать на экране TV, неумолимо отступала прочь. Это было первое чудо– прозрачность защищала, и защищала гораздо эффективнее тьмы. Поначалу, все тот же животный страх лишь отпугивал неотвратимостью развязки, но затем, вместе с экономической целесообразностью, исчезла и сама возможность осознанного выбора преступного пути.
Перестав выискивать и «воевать» зло снаружи, человечество прекратило, наконец, и культивировать его внутри. Раскрываясь для других и, в свою очередь, получая доступ к информации, человек, прежде всего, раскрывался для самого себя. При наличии определенных условий человек легко учится говорить, читать и писать на любом языке. Некоторым «везет» встретить учителей, чтобы постичь телесные и духовные практики, о которых остальным остается лишь рассуждать,- с удивлением и недоверием. И только единицам, и лишь волею случая,- еще более счастливого стечения множества жизненных обстоятельств, удается подняться от этого начального, базового уровня к творчеству, возносящему в ту «область», где боги создают сам мир... Вместе с тем, любой, обладающий тем же огромным потенциалом может навсегда, так и остаться «маугли», будучи «всего лишь» лишен соответствующей «внешней среды» и ее воздействия...
Надо было лишь признать существование некой виртуальной, метафизической реальности, чтобы раскрылась ее истинная роль в формировании и становлении личности. Воздействие этой реальности оказалось не просто тем необходимым и достаточным условием, чтобы структура личности, как биопсихосоциальный феномен, могла реализовать заложенные в ней возможности,- эта реальность совершенствовала сам геном человека. И именно социум, существующий в том же пространстве, что и сознание, являлся тем «ковчегом», в котором содержались ключи к раскрытию всех этих, поистине бесконечных, возможностей человека.
Общественные науки из «падчерицы» политической конъюнктуры, превращались в «путеводную звезду» на этом пути. Просвещение обретало здесь новый смысл, а вместе с ним- и почву под ногами, перестав, наконец, метаться между крайностями авторитарных безобразий и делая первые шаги от бессмысленной уравниловки муштры к своему истинному предназначению- помочь человеку разобраться в бесконечном многообразии мира, чтобы, в первую очередь, найти в нем себя, познать свою уникальную и неповторимую сущность. И хотя до «хогвартса» было еще далеко, первые же плоды потрясали,- мир неудержимо наполняли новые, свободные и открытые люди...
И тогда вырвалось на свободу и встало на службу людям само время, вообще не терпящее и не прощающее бессмысленных правил и границ: как ни один указ не способен сменить времени года, так никакие директивы и "почины" не властны над делом и присущим его процессам собственному ритму.
Дальше крушить «порядки» продолжали уже созидание и следующая ему целесообразность. Тихо и незаметно, унося с собой «часы пик», исчезали жесткие «рабочие часы», а за ними- и дни. В начале- специальных контор, а затем- и обычных людей… Выяснялось, что мир полон не только левшей, в нем живут «совы», «жаворонки», и даже- «голуби»… И становилось неясно, почему нужен отгул, чтобы сходить в ЖЭК, или почему, к примеру, четверть своей «жизни» простаивает предприятие, вовсе не нуждающееся в отдыхе, тем более,- во сне…
Вслед за химерами беспробудного векового сна шел черед и других “неизбежных попутчиков” цивилизации. “Поплыла” безработица, за неполные полторы сотни лет настолько «вошедшая в доверие», что большинство уже не помышляло себе жизни без нее. «Сама» работа, как ей и положено- по штату, начинала искать людей… Вместе с самими «часами пик» стали рассасываться и исчезать их транспортная толчея и бесконечные пробки,- незачем было тратить время и деньги и коптить небо бессмысленными ежедневными передвижениями, в то время как можно работать поблизости к дому, или, что, становилось все более обыденным,- жить рядом с настоящей, способной обеспечить такую малость, работой...
Однако, понадобилось время и определенный путь, чтобы научиться, наконец, жить не любой ценой, чтобы исчезла обезличенность результата, чтобы степень созидания стала той единственной мерой, которая позволяет действительно гордиться достигнутым. Чтобы включилась и, мощно набирая обороты, заработала «под умелым руководством» система с ее «невидимой рукой»,- организованный и открытый, творящий чудеса рынок.
Благосостояние и сознание, поддерживая друг друга, росли, ускоряя темп, давая уверенность в завтрашнем дне и вытесняя последние страхи. Это и была та, пресловутая свобода, как оказалось, вовсе не освобождавшая в своей «осознанной необходимости», даже «ради временной безопасности»- снаружи или изнутри, следовать «нравственному закону внутри нас». Появилось желание и возможность поднять голову и оглядеться. Одновременно, исчезала и бессмысленная, ассоциировавшаяся теперь с дикостью, роскошь,- деньги все больше и больше обретали черты своего изначального предназначения- универсальной формы энергии, которая, будучи собрана и сконцентрирована, должна приводить в движение мир…
Цепочки процессов тянулись на самый верх, наверное, самых древних под солнцем- общественных пирамид. Прозрачность “откликалась” новыми претендентами, имеющими и желание, и умение руководить. И власть, которой не оставалось ничего другого, шаг за шагом обретая свою вторую половину- ответственность, медленно и верно возвращала себе черты реального управления. Достойные кандидаты несли с собой авторитет и действительно необходимую ей, единственно несокрушимую в новом мире силу уважения.
И только тогда оказалось реально востребованным, наконец, “лучшее из всех зол”,- заработала демократия,- свободные люди осознанно и заинтересованно выбирали лучший из путей, которые несли им их лучшие представители. Стали не нужны и невозможны ни "экспортные" операции по культивированию социализма или демократии, ни искусственные повороты после “второго срока”,- очередные выборы проходили в «спокойной и деловой обстановке» без ажиотажа и пиаровских «потрав»…
* * *
"Всегда рождается невнятно,
порой- не так и не тогда,
зачем- то движется попятно,
не потому и не туда…"
Пораженный неожиданно возникшей мыслью он, чтобы хоть как-то укротить разогнавшийся шквал воспоминаний, скользнул взглядом по пейзажу за стеклом: девственный, темнеющий в глубине лес подступал к самому дому- ни дорог, ни линий электропередач, ни инверсионного следа в небе.
…В его сознании все еще витали, медленно растворяясь, фрагменты, на какое- то мгновение вдруг собравшиеся воедино и высветившие целиком, в деталях картину всех тех мытарств, мрака и безысходности, через которые веками, поколение за поколением приходилось буквально продираться человеческому сознанию.
И этот кошмар лишь разрастался и крепчал с развитием самого сознания,- невероятной казалась сама возможность его преодоления,- просто не устояв, не растворившись в тоталитарном муравейнике на каком- то из этапов, не мутировав в одно из тех мрачных существ, что таятся в безднах океана,- в монстра, в приступе безысходной ярости готового разрушать все вокруг, наконец,- не заблудившись в лабиринтах своих же инстинктов, в погоне за соблазнами какой-нибудь изощренной химеры,- подобной власти, например... Однако, самым поразительным здесь было то, что каким- то чудом человеку все- таки удалось пробиться к свету, которого, по сути, он никогда не видел, пройти путь, о реальной цели которого- даже не подозревал.
Лишь только божественным провидением или, что здесь одно и то же, силой Разума,- силой всего лишь одной его искры, неразрывно связанной с когда- то породившей ее мощью, можно было бы объяснить это действительно величайшее по сравнению со всем другим чудо.
…Когда-то давно, впервые обнаружив стоянки первобытного человека и поставив себя на высшую ступень развития вида, люди даже не представляли себе, как не далеко они ушли от тех первых костровищ.
Он не смог сдержать улыбки, вспомнив и во всех подробностях представив себе “джигитов”, гордо “рассекающих пространство” на тщательно культивируемой «помеси» швейной машинки и костра,- искусно замаскированной и усовершенствованной до безобразия. Гладко укатанная, черная, затвердевшая смесь битума и песка была размечена белыми узорами и утыкана разноцветными табличками. …Не менее упрямая Фортуна не без иронии подшучивала над человеком, то показывая, как можно видеть и разговаривать сквозь стены, то заставляя питать его “мобильные костры” чистейшей водой,- как бы исподволь, приучая к существованию невозможного.
Он потянулся, чтобы размять начавшие неметь без движения мышцы – воспоминания давались нелегко. Но он старался не избегать этой, периодически тучей наваливающейся работы. Он чувствовал, как она вычищает остатки тьмы из самых дальних и укромных уголков и приближает его сознание к уровню тех новых, чистых и светлых поколений, которые, приходя в этот мир уже полноправными его созидателями и хозяевами, лишь из учебников знали, какой узкой и извилистой, полной коварных опасностей тропой пришлось пройти человечеству на заре цивилизации, чтобы сберечь вспыхнувшую когда- то искру разума и пронести ее в свое будущее.
…Действительно, теперь чаще всего вспоминалось именно начало и тот странный и неуклюжий человек, задолго до всего объяснивший суть происшедшего. А начиналось все удивительно и, в то же время, до примитивного просто- между людьми всего лишь стали возникать необходимые связи, неподвластные излишним запретам и границам- первые “персоналки”, Интернет, сотовая связь… Информация вырвалась из-под «контроля управления», чтобы, как тому и подобает, составить основу контроля его самого… Идеи “витали в воздухе”… Центры “кристаллизации” возникали повсюду, процесс шел все быстрее и мощнее, развиваясь подобно цепной реакции, - последние пятна “схлопывались” почти мгновенно…
И верно, достаточно слегка перефразировать Черчилля,- лишь овладев информацией, человечество смогло обрести свой мир и в нем, наконец,- самого себя.
* * *
Послесловие
"Чтобы познать мудрость и
наставление, понять изречение разума"
Книга притчей
Соломоновых, гл. 1
Есть такое направление в психологии- «холодинамика», родившееся из обобщения не связанных, казалось бы, областей человеческого знания и возможно способное, в свою очередь, создать мировоззренческий базис для объединения разрозненных подходов и теорий [только ли одной психологии] в стройную систему. Налицо здесь, по крайней мере до ментального уровня, явная «сходимость» с другой, не менее мощной и универсальной методологией «точных наук»- системным подходом.
В холодинамике существуют определенные методики, когда из подсознания извлекаются [только ли его] мыслеобразы, приобретенные или выработанные «программы», формирующие наше восприятие реальности и определяющие наше поведение в определенной ситуации– «холодайны» и затем застывшей, «незрелой» их части дается свобода и энергия для преобразования в свои совершенные формы.
Так возникло это повествование. Его трудно отнести к какому- то определенному жанру и можно рассматривать, скорее, как некие «литературные» exercises «на заданные образы». В то же время, здесь присутствует нечто общее для нас всех, чем хочется поделиться, и это НЕЧТО довольно настойчиво призывает это сделать. Может быть, это и есть те «глобальные» холодайны (или «архетипы» по Юнгу), - коллективное бессознательное, его зов...
Первые две части действительно переполнены символами и аллегориями. Для большей "прозрачности" эти «исходные образы» оставлены «как есть» (помечены жирным). Вместе с тем, здесь трудно не заметить и еще один явственно проступающий новый образ,- образ фантастического, «неведомого доселе» нам мира.
Далее тема «выходит из-под контроля» (психологи не в счет, здесь уже не нужно пытаться «реассемблировать» текст),- интересно было посмотреть, что все это означает. Если в первой главе этот образ лишь на мгновение возникает на горизонте зыбкой туманной дымкой, а во второй- мы на его пороге, то в третьей, пугливо озираясь вокруг и непрестанно оглядываясь назад, уже делаем в нем первые шаги, все еще пытаясь поверять их «логикой» сегодняшней, привычной, но давно уже ставшей по сути своей иррациональной, действительности… Изначально текст состоял из трех глав и двух приложений. После некоторых размышлений приложения были «вкраплены» в соответствующие главы для придания «прозрачности» и самому процессу рождения здесь этого нового, «неведомого» НЕЧТО с его атрибутами.
Сразу нужно оговориться, это не автобиографическая повесть. Подобно тому, как художник имеет право рисовать то, что ему интересно вне зависимости от времен и пространств, автор свободен здесь и от границ отдельной личности (тем более, что даже самому определению этого понятия пока еще очень далеко до определенности).
В первую очередь, конечно,- это ответ детям, которые простодушно говорят: «Ну и что, папа! Кому сейчас интересна твоя история!» Эта «история»- обо всех нас, и каждом в отдельности…
Наверное, все мы пока ещё дети в нашем, только зарождающемся мире, и так же как у ребенка в любом (и каждом) из нас «генетически» заложена возможность стать взрослым…
Человек… Любой, листающий эти страницы шел по этому пути и к настоящему моменту уже должен был, так или иначе, осилить какую-то его часть...
Возьмите свой род… Каждый из нас сегодня является представителем цепочки поколений, уходящей вглубь тысячелетий. Причем,- вне зависимости от знания своей родословной,- какое значение (в этом аспекте) может иметь память о нескольких последних поколениях…
Государство. Эти события хоть как- то пытались фиксировать, записывая и переписывая их на протяжении последних веков.
Цивилизация… Здесь ,зачастую, сегодня уже не хватает и самих слов.
Наконец,- НАШ МИР… Человечество пока просто не признает этой реальности, этого «нового» для нас измерения.
Мы готовы отвергнуть его, чтобы порицая человеконенавистничество войны, тут же подменять ее еще более изощренной- братоубийственной революцией. И мы теряем его, вместе с верой в само человеческое естество, терпя неудачу за неудачей, когда остается лишь пенять на несовершенство человеческой природы или Господа Бога, как создателя.
Мы не в состоянии разглядеть его за сверкающей паутиной утонченных споров идеализма и материализма,- даже намертво увязнув в банальных, как нам представляется, «бытовых» проблемах, хотя именно этот, разумом создаваемый мир изначально свободен от всех подобных антиномий.
И даже сегодня, уже всецело, практически со всем своим «духовным и материальным» существуя благодаря этому, во многом волшебному, и весьма рациональному пространству (лишь изредка выбираясь из него «на природу», не забывая прихватить «оттуда» же все необходимое, вплоть до углей к мангалу), мы все еще упрямо пытаемся «культивировать» в нем законы дикого животного мира…
Наше восприятие действительности относительно, и в первую очередь, оно «относительно» нашей памяти, находящегося в ней знания, осознанно оно или нет. Именно это определяет наше мироощущение,- «наполняется сосуд или опустошается».
И если в том, что сегодня мы заблудились, нет нашей вины, если любого из нас и нельзя принципиально винить, что его память была «затерта» где-то в «чужих» веках,- выбираться предстоит все- таки нам самим,- и всем вместе, и каждому в отдельности.
Таким образом, перед Вами три «захода на объект», осуществляющие его «перемещение из астрала в ментал», три последовательные итерации приближения к Системе, возвращающей нас «назад в
Будущее»:
человек,
его род,
ЕГО мир.
Не утопично ли все это… Если суметь вглядеться,- только внешне!
Такое представление здесь- лишь удобная для описания модель: подобно тому, как человеку «нельзя жить в обществе и быть независимым от него», сам социум не может противоречить закономерностям того пространства, в котором существует.
В остальном, лучшее подтверждение божественной, по сути, простоте, ее конструктивизму,- наша сегодняшняя «реальность», уже настолько переполненная парадоксами, что давно и незаметно сама превратилась в самую настоящую «утопию»,- хотя бы в том смысле, что утопила уже не одно поколение и продолжает топить пытающееся выбраться из оков ее безысходности человечество.
Коктебель- Москва, 2003- 2008
Полностью- отформатированный текст в виде книги (формата А5) с иллюстрациями можно скачать по ссылке:
http://yadi.sk/d/ggAwON_B9Ry2S
(размер файла около 3Мб)
Оглавление
Глава I. Мост
Глава II. Стая
Глава III. Открытый мир
Часть 1
Часть 2
Эпилог
Послесловие